И. И. Антонович
Метафизика власти и эволюция демократии
Социальные движения и протесты, безусловно, имели экономическую, а потом и религиозную природу, но они постепенно проникали и в политическую сферу. Английский социолог Манн говорит о появлении «групп интересов», каждая из которых преследовала свои цели: «Единственной группой интересов, которая вполне осознанно стремилась к развитию национального государства, было само государство, монарх и его окружение. Ослабленная общественными процессами и особенно инфляцией, остальная часть общества – торговцы, молодежь, клерики, да и почти все другие социальные группы – организовывалась в разного рода общественные формирования. В результате осознания своих целей и наличных средств достижения их национальное государство явилось примером непредвидимого следствия человеческих действий по объединению и интересам. Каждый раз социальные взрывы и выступления этих групп, вызываемые увеличением налогов, заталкивали эти группы в общенациональную структуру. Политическая борьба не только торговцев, но и землевладельцев, клира сосредоточивалась все больше и больше в пределах национального государства[45].
В обществе вырисовывалось три уровня взаимоотношений: местный, национальный и транснациональный. Их развитие и целеполагание постепенно попадало под влияние государства, экономических интересов и нужд, выливаясь в типичную структуру борьбы между властью и обществом, характерную для современного периода европейской истории. Экономическое развитие требовало весьма сложной внутренней инфраструктуры. Оставаясь без управления сверху, эта инфраструктура определяла собственную динамику, разрушительную для общества в целом. Поэтому она предполагала укрепление центральной власти. Концентрация ресурсов в руках короля, землевладельцев и бюрократии повышала централизацию власти и становилась важным условием выхода за ее национальные пределы, на уровень геополитики.
Именно эта потребность сформировавшихся государств Европы, начиная от городов-республик в Италии и переходя в ведущие государства Европы – Францию и Британию, толкнула правящий класс к обретению новых уровней информации и знания. Торгово-промышленное сословие открыло римское право и применяло основные его положения для обеспечения своих интересов и для воздействия на государство. Открытие произведений классической философии, других форм культуры, архитектуры и искусства вызвало мощный взрыв возрождения в Риме, которое распространяло новые подходы к реальности, новые истолкования мира, новое мировоззрение по всей Европе. Папство управлять этими процессами не смогло. Целый ряд предпринятых попыток в этом направлении закончился провалом. Светская наука и искусство постепенно становились руководящей силой европейских государств. Собственно здесь уже действовали данные тенденции к распространению знаний, а через них и информационному воздействию на население. Такой важный документ, как Хартия, распространился в широких кругах населения, его читали на общественных собраниях и даже в церквях. Законы и правила наследования, сами договоры наследования и передачи состояний фиксировались достаточно четко. С появлением документов органы осуществляли контролирующую функцию (аудит) над финансами и экономической деятельностью. Грамотность становилась необходимым условием жизни общества. Хотя парадоксально, вплоть до середины II тысячелетия она существовала в основном в устной форме и была ограничена сферами публичных собраний – церкви, государства, торговли.
Церковь, конечно, понимала, что всякое распространение просвещения в широких кругах несет угрозу ее всевластию. И в этом смысле очень интересна судьба английского деятеля и просветителя Джона Виклифа, который учил о необходимости универсального спасения без церковного вмешательства: «Каждый человек может стремиться к спасению своими собственными силами»[46]. Он основал так называемое движение лоллардов, участники которого перевели Библию на английский язык и распространяли светскую литературу, создавая собственные сети этого распространения. Движение охватило ремесленников, йоменов, учителей школ. Церковные иерархи сумели уговорить короля и власть, что это ересь, и движение было разогнано. Однако даже до наших времен дошли 175 экземпляров так называемой светской Библии Виклифа, а движение лоллардов существовало в раздробленном виде, а иногда в тайной форме, достаточно длительное время.
Светское образование, светская интерпретация миропорядка и общественных процессов вошли в социальную и политическую жизнь европейских государств в середине II тысячелетия, после чего начался интенсивный процесс их расширения, влияния и даже господства. Короли, естественно, старались осуществлять централизованную власть, однако короли Англии, пройдя целый ряд революционных испытаний, уже не верили в свою божественную природу. Вообще королевскому сословию той эпохи не была свойственна деспотическая власть над обществом. Отношения между королем и его подчиненными, особенно управляющим слоем, были достаточно доверительные, уважительные и товарищеские. В Англии, в частности, свершился поначалу слабо обозначенный, но потом достаточно устойчивый процесс, который сохранился и до наших дней – своеобразный транзит власти короля к власти короля совместно с парламентом. На последних этапах существования королевской власти, а также и в наши дни, фактически власть парламента носит основополагающий характер, а власть короля только церемониальный, согласительный характер общественного влияния вместо конкретных прерогатив и функций власти. Появилось своеобразное централизованное государство (Standesstaat), представляющее собой синтез монархической власти в сотрудничестве с разного рода ассамблеями, представляющими несколько слоев общества (дворянство, духовенство, городское ремесленничество и торговцы, а иногда и богатые крестьяне). Новая государственная структура обладала тремя признаками. Во-первых, функции управления осуществлялись через общественное согласие, естественно после согласования и координации различных интересов и сил. Во-вторых, сама необходимость этой координации и согласования предполагала четко действующее территориальное государство, партикулястическую структуру феодального государства и феодальных отношений – суверенная власть вассалов ушла в прошлое. В-третьих, различные сословия организовывали собственное образование, обладавшее достаточно четко сформулированными интересами, которые центральная власть неизменно учитывала. Таким образом, государственная функция осуществлялась бесперебойно в случае координации интересов и действий автономных акторов. Им были предоставлены конституционные полномочия для возможности сборов и открытого выражения своих мнений. Это уже обеспечивало появление демократии европейского типа, отражающей социально-экономическую и политическую динамику европейских государств.
Конечно, новые государства в этой полиморфности интересов и их взаимодействии многое теряли в обеспечении социального единства. У короля постоянно возникало стремление навязать свою волю более жестким способом. В ответ начинаются протесты организованных групп. В такие критические моменты национальной истории, каковыми являлись многочисленные войны, система обладала способностью к объединению, и когда она действовала бесперебойно, государство отрабатывало управленческие функции и технологии, которые становились потом его достоянием и на будущее.
Манн говорит, что в 1450 г. в Англии существовало государство, координирующее свою территорию, хотя и не являлось «органическим». Социальная структура в этом государстве обретала два четко выраженных уровня – король, бюрократия и местные магнаты и массы населения, где уже ведущую роль постепенно начинали играть лица наемного труда[47]. Позже, в конце XVI в., фиксируя такую особенность английского государства, Фрэнсис Бэкон говорил, что эта новая структура постепенно изменила облик государства в Англии и распространилась дальше по всему миру. Бэкон, конечно, имел в виду прежде всего европейский мир. По мере укрепления европейских государств в нем стали обретать признаки и другие формы государственного, национального образования. Однако здесь речь идет о двух важнейших структурах власти внутри европейского населения: крепнущих силах капитализма и предпринимательства и власти национального государства. Новые виды интеллектуальной деятельности обеспечивали смычку и взаимодействие двух сил. Капиталистические предприниматели стали развивать печатное дело, которое помогало издавать инструкции, фиксировать исторические успехи, регулировать промышленное развитие. Одновременно в ходе промышленно-экономического развития усиливался арсенал армии новыми видами артиллерии и стрелкового оружия. Этот английский опыт потом постепенно копировал весь мир. Кругосветные морские путешествия, которые начались молодыми монархиями (Португалией, Испанией, затем Голландией, Англией и Францией), создали новую систему финансового обращения, международного лицензирования и даже права. Потребовались не только опытные образованные матросы, солдаты, но и грамотеи, способные оформлять договоры, составлять хронику, а также учителя для расширения в обществе массовой грамотности. Манн однозначен в своем мнении: «По мере того, как первоначальный динамизм феодальной Европы расширялся все больше, его замещал капитализм и национальное государство, которые формировали достаточно свободный, но хорошо скоординированный союз, подчиняющийся централизованному управлению. Потом он развил способность и интенсифицировал свое влияние как на землю, так и на рай»[48].
Бурные процессы социально-экономического развития Европы вели к индустриальной революции, оказавшейся способной существенно повысить производительность труда, ускорить градостроительство, создавать индустриально-техническую базу производства товаров потребления для страны и для экспорта. Индустриальная революция преобразовала Англию в Великобританию, так как все возрастающая потребность в сырье и рабочей силе заставляла ее двигаться в направлении Африки и Азии, где резервуары этих двух непременных источников для ускорения общественно-производительных процессов находились в неисчерпаемом множестве. Великобритания стала лидером индустриальной революции. За ней следовали на некотором отдалении Франция, Нидерланды. В европейском обществе созрел так называемый индустриальный капитализм, объединивший высокую стоимость средств производства, финансовых накоплений и расширяющуюся банковскую и кредитную системы. При этом непрерывно разрастались и крепли торгово-экономические связи между странами, а вместе с ними обострялось межгосударственное соперничество в борьбе за источники сырья, рабочую силу и рынки сбыта.
Монархические структуры старались управлять движениями материальных сил, финансового обеспечения и доходов. Доходы шли в основном из трех источников: землевладения, от налоговых сборов и таможенных тарифов. Постепенно по мере роста производства налоговые сборы занимали все более важное место. Разумеется, чем их больше поступало, тем их все больше не хватало, так как монархи вели между собой постоянные войны, которые в условиях совершенствования военного искусства и военных технологий требовали все больших и больших средств. Военные расходы занимали наибольшую часть бюджета на протяжении всего периода индустриально-технического развития в XV–XVI вв. Некоторые исследователи социальной эволюции и динамики власти данного периода назвали определяющим процесс разрастания военной сферы в системе общественных связей и отношений военной революции[49]. Именно это наращивание военной мощи ранее капиталистических государств помогло им выйти далеко за переделы своих границ и Европы в поисках ресурсов, рабочей силы и создать мощную колониальную систему, которая в течение более двух столетий подпитывала ускоренное социально-экономическое развитие европейских стран, обескровливая обширные регионы в Азии, Африке, Латинской Америке. Европа выдвигалась в ведущий регион мира. Впервые данные процессы обозначили себя в итальянских городах-республиках. Однако масштабов действий и средств городов-республик явно не хватало, чтобы обеспечить дальнейшее развитие этих процессов повсеместно, и в Европе стали создаваться многогосударственные системы.
Революция в военном деле отнюдь не меняла сложившуюся географическую территориальную диспозицию стран Европы. С учетом сказанного военные усилия выходили за пределы Европы, и поэтому столкновения между монархическими режимами европейских территорий не принимали столь разрушительного характера, как в странах, которые европейские военные силы превращали в колониальные и зависимые. Это привело к тому, что начиная с эпохи Тюдоров (середина XVII в.) Англия находилась в состоянии постоянной войны, однако, ввиду того что военные действия проводились далеко за ее пределами, военные экспедиции не воспринимались населением трагически, и серьезного социального протеста против военной экспансии не было. Более того, когда в покоренных странах Азии и Африки начала складываться колониальная администрация, образованные и имущественные элиты Англии увидели возможность найти место применения своим знаниям, усилиям и капиталу с целью более многократного и легкого увеличения богатства именно в колониях. В руководство вооруженными силами вливались представители аристократии и имущественных семей. В монархических администрациях образовывались вакансии, короли продавали их за большие деньги нуворишам из более низких слоев, даруя им и высокие аристократические титулы.
Социально пестрый характер элит влияния и власти в Англии сделал их особенно агрессивными в стремлении к овладению богатством. Моральные соображения, нормы светского этикета или дипломатические условия англичанами активно игнорировались в ходе своей экспансии в мир. Появление лифтов для имущественных классов с целью проникновения в аристократические структуры общества в значительной степени ослабило конфликт между королевской властью, ее бюрократией и остальным населением. Конфликты переместились в парламентские структуры и суды. Понятно, что это способствовало умножению бюрократических вакансий и созданию разветвленной управленческой структуры, руководить которой монархам было все труднее.
Парламент разворачивал бурную деятельность, стараясь подчинять правовому регулированию все стороны общественной жизни. Умножение законодательных актов делало, однако, гораздо более затруднительным их исполнение. На передний план общественной жизни и дебатов выходило сословие адвокатов, интерпретаторов закона, которые становились важной посреднической структурой между королевской властью и управляемыми социальными группами. Заботиться было о чем. Мощное экономическое развитие и рост промышленных центров вызвал в Англии насильственное закрытие многих деревенских ферм, истощение земельных угодий. Трехкратный рост населения в период между 558 и 625 гг. стабилизировал Лондон как столицу и центр пребывания монархической власти. Законы гарантировали более упорядоченный режим производства и труда, оплату жалования, однако растущая армия безработных и нищета, в которой они пребывали, заботили монархов.
Своеобразным обобщением целого ряда мелких законодательных актов стал знаменитый «Закон о бедных» (Poor Law). Он сыграл свою роль в предотвращении голода и чудовищных лишений людей, оставшихся без средств к существованию и работы, постепенно выводил государство из военных проектов и законодательного государства на роль контролера, управляющего и регулирующего отношения между классами. В архивах Англии не так уж много материала о том, как реально исполнялся этот Закон, однако в судебной системе, в бюрократических структурах преобладало местное дворянство, и, безусловно, большая часть решений была достаточно классовой: цель состояла не в том, чтобы обеспечить благополучие бедной части населения, а в том, чтобы снять отдельные, наиболее острые проявления их бедственного положения.
Церковь начинала играть все более активную роль, привлекая внимание элит влияния и власти к несчастному положению бедных. Итогом явилась довольно бурная благотворительная деятельность, которая отнюдь не решала всех проблем бедствующего населения, удовлетворяя только отдельные частные потребности, однако явилась весьма удобной ширмой, которая маскировала и смягчала имущественные противоречия и бедственное положение масс населения. Благодаря этому Англия первая создала государство, озабоченное обеспечением относительной социальной упорядоченности процессов общественного производства и отношений между людьми. Согласно социологической литературе от Конта и Маркса до современных исследователей социальной истории общества, устойчивой является мысль о том, что церковь – своего рода вторичный сопутствующий фактор влияния на нравы, равновесие социальных сил, просвещение широких масс. На самом деле в эпоху наиболее хищного капиталистического накопления (XV–XVII) церковь выступала в защиту бедных и лишенных. Одновременно она стала и врагом научной и организационной рациональности, которых объективно требовали складывающиеся капиталистические отношения. Именно в это время (XV–XVII) по окончании религиозных войн случился своеобразный разрыв светской философии, идеологического обоснования общественных процессов, религиозной морали и ее догм.
Конфликт между авторитетом власти и властью авторитета, между рационализмом, прагматической целесообразностью складывающихся капиталистических отношений и религиозно-нравственной философией, безусловно, разрешался в пользу общества, владельцев средств производства, политических элит. Протестантская этика, о которой писал потом Макс Вебер, в какой-то мере отражала это противоречие и достаточно четко показывала пути разрешения конфликтов в пользу владельцев средств производства, контролирующих производственные отношения. Складывающемуся слою предпринимателей нужна была новая социальная философия, которая оправдывала бы процессы капиталистического накопления, становление новых революционных форм производства и общественных отношений. Церковь существенной помощи оказать не могла. Труды Эразмуса, Лютера, Кальвина достаточно эффективно аргументировали потребность в новых религиозных практиках и новом религиозном поведении, однако они мало что могли сказать в защиту складывающихся производственных отношений и, естественно, были далеки от того, чтобы оправдывать социальные противоречия в ходе капиталистического развития.
Протестантизм закрепился в странах Северной Европы, которые потом обеспечили значительную часть открывшегося демографического потока, осваивающего Америку, однако и внутри этих стран даже отдельные послабления религиозной догматики достаточно освобождали мировоззрение и жизненную философию, оправдывали деятельность предпринимательских слоев общества. Социально-экономическая мобилизация, направленная на производство общественного богатства, шла ускоренным путем в значительной степени независимо от церковного учения, религиозных призывов к справедливости, соблюдению морали в защите бедных. Однако, когда на германских землях разразилась крестьянская война, Лютер, недолго размышляя, опубликовал трактат, который назвал «Против разбойничьих и рабских форм крестьянства». Это стало основой революции протестантизма. Осуждая жадность и чрезмерные богатства, протестантизм, тем не менее, служил оправданием активной деятельности по его накоплению, требовал, правда, со все уменьшающейся силой, только более справедливого распределения богатства. Аугсбургский религиозный мир 1555 г., положивший конец крестьянским волнениям в Европе, внедрил принцип «чье правление, того и религия» (cuius regio, eius religio), который не то чтобы подчинил, но каким-то образом существенно ограничил сферу духовного и религиозного, открыв широкое поле для производственно-экономической и социальной активности. В Европе стала складываться светская идентичность, новые формы самосознания и целеполагания, которые подготовили мощные взрывы эпохи Просвещения.
После окончания тридцатилетней войны в ведущих европейских странах (Франции, Англии, Нидерландах) стали складываться принципы представительского правления. Утверждалась максима, что монарх должен править с согласия народа, а представительное собрание, парламент должно внимательно изучать настроения народа и доводить их до монарха. В английском парламенте в 1061 г. получила признание и хождение такая максима: «Привилегия и прерогатива простых людей Англии заключается в их праве быть представленными самыми известными просвещенными богатыми и мудрыми лицами, каких только можно избрать из состава нации, представить их в парламенте так, чтобы Англия стала одной из первых стран, которая создаст сообщество (commonwealth)»[50].
Английское население одним из первых в Европе получило избирательное право, и хоть оно было охвачено множественными ограничениями, были заложены основы демократической традиции широкого представительства во власти избираемых лиц. Это привело к тому, что в ходе XVIII в. в Англии складывался светский образованный, рационально мыслящий, уверенный в своем положении правящий класс, в котором было представлено дворянство, люди, достигшие экономического успеха, а также обычные граждане (commoners). Все это управлялось монархом и его аппаратом в соответствии с правом. В связи с этим положено начало становлению английской нации. Подобные изменения произошли во Франции, Нидерландах, в скандинавских странах. Некоторые исследователи говорят о том, что это был первичный этап национального капитализма, занятый накоплением богатства и поиском путей, выводящих его на общеевропейский, а позже и мировой уровень. Данный процесс длился более столетия. В ходе этого процесса европейское население утвердилось в национально обозначенных границах, характеризовалось общностью форм управления, которые отличались следующими четырьмя характеристиками. Первая характеристика состояла в том, что капиталистический способ производства становился господствующим во всех ведущих странах Европы; вторая – что индустриализм, ускоренный техническим процессом, распространялся по всему периметру этих стран; третья – что все эти процессы происходили в рамках национального государства; четвертая – что данные процессы укреплялись и защищались военной структурой, дипломатической активностью, обладали устойчивым геополитическим интересом, который говорил о появлении единой европейской цивилизации, способной оказать серьезное влияние на мир.
Религиозная ойкумена постепенно заменялась единым консистентным социально-экономическим пространством, где господствовала частная собственность на средства производства, которая создавала условия для бурного развития производительных сил, что требовало выхода за национальные границы с тем, чтобы ресурсно- и кадрово обеспечить эти новые потребности накопления богатств. В социальной динамике государства стала все более отчетливо выражаться корреляция между объемами накапливаемого богатства и его национальными интересами, требующими выхода за пределы государства. Чем больше богатства, тем больше потребность использования его далеко за национальными пределами с целью еще большего накопления. Это, в свою очередь, утверждало и дальше развивало военно-политическое обеспечение такой деятельности. Богатое государство должно быть способным выигрывать войны. Еще в XVI в. государства, начавшие кругосветное путешествие (Португалия и Испания), были отодвинуты на обочину общекапиталистического процесса успехами Англии, Франции, Нидерландов. Ведущие европейские державы начали борьбу за установление своих сфер влияния в других частях света. Так родились колониальные империи, без которых ускоренное процветание и дальнейшее развитие ведущих европейских государств в XVIII–XIX вв. было бы невозможно.
Все это происходило в условиях монархического абсолютизма. В течение длительного времени монарх был главным источником права, хотя и считал себя наместником Бога на земле, тем не менее активно включался в законотворчество и разрядку социального напряжения и конфликтов на подведомственной территории. Постепенно в XVIII и XIX вв. монархи не то чтобы почувствовали нужду, а скорее были принуждены к расширению сферы управления и доступу к ней достаточно широких кругов влияния и власти в виде парламентов, профессионально подготовленных бюрократов, образованного сословия, толкующих применение законов и обеспечивающих их защиту. Гражданское военное правовое чиновничество не владело какими-то собственными признаками власти, но оно находилось в общевластной структуре монархического политического режима, где их лояльность обеспечивали содержание режима и благополучие бюрократических режимов. В значительной степени, как это отмечают многие авторы, общественно-политические структуры бюрократии в Европе первоначально вырастали из дворянства, сложившегося в феодальную эпоху[51].
Однако мощная социальная динамика, явившаяся результатом капиталистического развития производительных сил, разбавляла управленческую структуру за счет специально подготовленных лиц, исполняющих конкретные управленческие функции. Увеличивалось число лиц, ищущих выгоду от участия в процессах управления как средство приобщения к потокам общественного богатства и привилегий. Первые признаки этих процессов, равно как и правовое закрепление новых структур и отношений власти, появились в Англии. В значительной степени они были скопированы другими государствами. Монархический абсолютизм принимал несколько более мягкие формы, так как монарху нужно было сотрудничать с социальными группировками и бюрократическим аппаратом для решения своих главных задач, которыми всегда был все больший сбор налогов. Для того чтобы эти налоги поступали бесперебойно, общественные силы должны были обладать весьма широкой свободой для наращивания производства, получения прибыли и накопления богатств. Общая идеологическая посылка о том, что монарх правил волей Божию, хоть и не отрицалась, но как-то уходила на второй план, а монархическая власть представляла собой сложное светское образование, которое подвергалось влиянию складывающихся групп интересов в контексте нового капиталистического способа производства. Монарх все еще играл очень важную роль, давая привилегии, скажем, группам предпринимателей, освобождая от чрезмерного налогообложения отдельные слои общества, максимально учитывая интересы активных групп населения, среди которых важное место занимали предприниматели, финансисты, владеющие богатством. В Европе в этот период не прекращались войны, самыми разрушительными из которых были наполеоновские войны 1800–1815 гг. Сегодня подсчитано, что за период с 1700 по 1815 г. расходы на военные цели в Европе увеличились в 15 раз, а цены выросли в 35 раз[52].
Понятно, что состояние финансов в значительной степени зависело от характера ведения военных действий. Военная сфера профессионализовалась все больше, становилась постоянной функцией государства, однако монарх умел держать военных в узде, отвлекая от внутренних проблем общества тем, что все больше занимал их военно-политическими действиями в далеких странах. Сохранившиеся архивы в европейских государствах свидетельствуют о том, что военные расходы всегда и неизменно превышали расходы на гражданские цели. Манн пишет: «У каждого государства были свои особенности, но общий паттерн ясен: государство, которое хотело выжить, должно было усиливать свою возможность сбора налогов внутри страны и за рубежом, на покоренных территориях, и обязательно финансировать развитие профессиональной армии и флота, куда население мобилизовалось по призыву. Те, кто не преуспевал в этом деле, терпели поражение, уходили со сцены, растворяясь в государствах-победителях. Такова судьба Польши, Саксонии, Баварии в XVIII и последующих столетиях. Ни одно европейское государство не находилось в состоянии мира в течение длительного времени. Мирному государству было намного труднее существовать и реализовать свои функции, чем военно-ориентированному государству даже в случае их поражения»[53].
В архивах нет общей статистики национального дохода данных государств в период капиталистического накопления, достаточно подробная статистика есть по отдельным видам производства, военным расходам, объемам сбора налогов и т. д. Однако в имеющихся материалах выделяются уже достаточно важные особенности: прежде всего капиталистическое производство этих стран с самого начала было ориентировано на экспорт. В объеме экспорта сельскохозяйственные товары занимали небольшую долю. Так, в Англии после 70-го г. XVII в. внешняя торговля, как правило, занимала до четверти всего экспортного потенциала. Интересно, что в XVII в. большая часть внешней торговли велась между европейскими странами, а к XVIII в. большая часть отводилась торговле вовне европейского мира. Вся торговля была основана на частной собственности, что позволило протестантизму как новой религиозной философии сделать чрезвычайно много для освящения этой собственности и дать возможность правовому регулированию торгово-экономических и производственных процессов[54].
Надежной основой торгово-экономических, экспортных и других процессов стала частная собственность – ее наличие являлось главным условием успешного ведения экономической деятельности. Новые формы интернационального (международного) капитализма, которые закреплялись во все возрастающей экспортной деятельности ведущих европейских государств, не носили еще транснационального характера. Торгово-экономические структуры и организации прокладывали пути в отдельные регионы мира и старались там закрепляться. Характерной особенностью этой новой международной экономики является то, что она была денежной экономикой. Некоторые исследователи говорят, что до четверти взрослого населения капиталистических стран уже были лицами наемного труда и жили на заработную плату. Плата рент, налогов и других форм поборов исполнялась исключительно в наличных деньгах. Конечно, развитие производительных сил капитализма параллельно вызывало и бурное развитие сельского хозяйства. Несмотря на то что сельскохозяйственная продукция пассивно участвовала в экспорте, ее роль в становлении развитого современного общества была, конечно, очень большой. Избыточная товарная масса, которая реализовывалась после покрытия всех расходов производств (Карл Маркс называл это прибавочной стоимостью), явилась непременным условием дальнейшего развития производительных сил и накопления богатств.
