Хайдар Маратович Байзаков
Пасынки Степи
С удовольствием молочные братья погружали руки в блюда с пловом. Чтобы получить вкусное удовольствие, необходимо один кусочек столкнуть к рисовому подножью, четырьмя пальцами собрать небольшую горсточку риса с мясом и желательно с морковью, слегка придавить легкими движениями к бортику, чтобы получился плотный комочек, оставляя в тарелке излишки масла. Жители Степи знают толк в мясе. По вкусу могут определить откуда скот, на каких пастбищах, на каких травах набирали силу животные. А в караван-сарае всегда самое нежное и молодое мясо подавали. Молочные братья попросили мясо с костями, потому что самое вкусное мясо у ребрышек.
– Какой большой Сарайшык! – восхищенно вертел головой, сытый и довольный Тимур.
– Учитель говорит, что города рождаются и умирают. Как люди, – пустился в размышления Касым.
– Мулла так говорит?
– Нет. Это Учитель так говорит. Он мудрый. Он учит меня языкам, истории. Его давно захватили в походе на чужие земли. У него столько знаний записанных.
– Сарайшык вечен будет, – уверенно сказал степняк.
– Учитель говорит, что Сарайшыку повезло, что он стоит на караванном пути. Только и всего. Если караванный путь поменяет направление, то он погибнет, – возразил толмач.
– Зато мы теперь со всех проходящих торговцев собираем дань. Лежим, едим плов, лепешки, а караванщики за это нам платят, – рассмеялся кочевник.
– Учитель говорит, что это нас и погубит.
– Никто нас не погубит. Конечно, все хотят властвовать над караванным путем. Сколько врагов у правителя Сарайшыка. Только у Урус-бия воины сильные, он позовет, и мы все в поход пойдем, – уверенно сказал Тимур.
– Нет, ты не понял. Не из-за войны Сарайшык погибнет. В разных концах земли есть чужие народы. Они что-то делают руками, придумывают новое. Я видел товары. Как будто джинны придумали их. Это волшебство. Их товары кочуют по всей земле. Вот пиала, из которой ты пьешь. Ее в земле, где восходит солнце, сделал ремесленник. Через караванный путь она попала к другому ремесленнику, в стране, где солнце заходит. Он взял и к этой пиале придумал крюк. Которым ты лошадей ловишь. Только маленький. Для пальца на руке. Что-то новое родилось, появилось в этом мире. Чем больше нового рождается, тем богаче земля. А мы ничего не придумываем. Вся наша жизнь – это Степь. Степь рождает, Степь же и отбирает. А мы, вековые кочевники, не становимся богаче. Потому что ничего нового не придумываем. Так объяснил Учитель.
– У моего деда было десять лошадей, у моего отца десять десятков лошадей, сотня. У меня будет десять сотней лошадей, целый мен, а у моих внуков будет тумен. Мы становимся богаче! – смеялся наивности друга детства Тимур.
– Да пойми ты. Даже если в нашей земле найдут золото, которое так любят оседлые народы, все равно мы не будем богаче. Потому что украшения для женщин из золота будут делать чужие народы. Потому что они умеют делать. А мы – нет. Вот они будут богаче и сильнее. А мы так и останемся просто землей, в которой есть золото. Сила умельцев в том, что неустанно учатся они ремеслу, трудятся, а не проводят время в унизительных раздорах между собой, – возмущенно выговаривался придворный толмач.
– Если надо, я лошадь обменяю на золото, – непонимающе буркнул в ответ Тимур, сын Степи.
Несмотря на ночь, в караван-сарае стоял гул. Никому не разрешалось проходить дальше караван-сарая верхом на коне или верблюде. От этого везде слышались фырканье, чавканье – шум, поднимаемый животными в отведенном для них загоне. Торговцы же искали подходящие товары, продолжали обсуждать цены на них. Ночные представления бродячих артистов привлекали и местных жителей, и чужестранцев. Последние новости, сплетни смаковались, передавались с эмоциями друг от друга. Пахло животными, пахло едой. Костры, факелы ярко освещали закрытую площадь перед шумными рядами торговых лавок и кухонь. Поэтому звезды тускнели. Небо в Сарайшыке не было таким, как в открытой Степи. Когда там небосвод цвета, как черный конский волос, блестел яркими точками. Когда от прогретой за жаркий день земли поднимался пьянящий запах полынной травы. Умиротворяющая тишина хозяйничала в это время в Степи. Только цикады, да сверчки своим стрекочущим пением нарушали покой. Касым скучал в городе по небу и земле ночной Степи.
Неожиданно для всех в караван-сарае появились стражники с горящими факелами, осматривая всех людей вокруг. Слухи, перешептывания, один нелепее другого, быстро разносились по рядам торговых и кухонных лавок. «Багдадский вор вернулся, багдадский вор в Сарайшыке», – так решили люди, пряча на себе свои мешочки с монетами. Стража остановилась у кухонного ряда, где сидели на топчанах Касым и Тимур. С повелением от правителя они забрали придворного толмача с собой.
А в это время Урус-бий, воодушевленный предсказанием от жреца, собрал правителей улусов, степных мурз. Он хотел выяснить настроение у них и зародить в них зерно предстоящего похода.
Вожди родов, упитанные, некоторые даже тучные, одетые в дорогие шелковые халаты, демонстрирующие богатство, важно сидели на роскошных коврах вокруг накрытого дастархана в освещаемой факелами и прогретой большой комнате. Неторопливыми, степенными движениями они отличались от остальных быстрых, резких степняков. Вдали от лишних глаз и ушей они обсуждали ордынские дела. Как вожди, вершащие человеческие судьбы и стоящие над всеми остальными, они не ограничивали себя запретами и ограничениями.
Перед ними были средиземноморские терпкие вина, русская сладкая медовуха, теплые лепешки. И самое большое лакомство – мясо молодых жирных кобылиц. Перед забоем на кобылиц садятся и скачут на них до тех пор, пока они совершенно не покроются пеной, затем их сразу же опрокидывают и забивают. Благодаря такой скачке мясо разогревается, жир готовится до состояния готовности и приобретает приятный вкус. Только фруктов не было. Не потому что весна. В Степи много диких фруктов – крыжовник, чёрная и красная смородина, персики, земляника, малина, яблоки. Но кочевники не ели их. Потому что они считали, что овощи и фрукты для птиц и зверей, а уже потом сами птицы и звери – для человека.
Как всегда, первый и самый важный вопрос на таких сборищах – это караванный путь. Сколько золота он приносит. Со времен Шынгыс-хана запрещено было кому-либо из малых вождей получать плату за проезд с караванщиков, только самый главный верховный правитель имел на это право. Только он собирал в общий казан дань в виде золота с караванов, а потом уже распределял между правителями улусов, согласно их доле. Все степные мурзы, главы родов должны были обеспечивать безопасность караванного пути. Защищать от разбойников, не мешать проезду, давать пищу и воду. И всегда главы улусов были недовольны дележом, все хотели получить побольше. Из-за этого никогда не прекращались споры.
– Почему моя доля в этом году так мала? Трех батыров я потерял, чтобы убрать разбойников с караванного пути. Теперь я должен кормить их семьи, оставшиеся без отца, – возмущался один седой мурза.
– Какие батыры у тебя, если не могли справиться с разбойниками? – насмешливо произносил другой мурза. – Вот у меня беда. Караваны, проходящие по моей земле, всегда у меня верблюдов просят. Как будто мои верблюды общие для всех.
– Потому что ты доступ к колодцам не даешь! От этого дохнут караванные верблюды и лошади. Поэтому и просят у тебя!
– Так у меня земля скудная! Своему скоту прокормиться, напиться надо в первую очередь. Пусть караваны платят мне отдельно. Это у другого мурзы земля тучная и воды много. Ему не надо ничего делать.
– А у меня падеж баранов, порчу навели! Мне надо купить новых овец. Поэтому в этом году я больше доли должен получить от караванного пути.
– А у меня травы пожгли, негде корма брать! Пусть соседний улус даст земли для выпаса, а то мы сами придем и свой скот туда переведем.
Шум-гам поднялся среди глав родов. Споря, некоторые почтенные старики вставали, пытались схватить, ударить друг друга.
– Я среди мурз, глав родов споры разрешаю! А сейчас, здесь, в ставке Ногайской Орды, я не вижу султанов улусов, вождей храбрых воинов! Вижу только кричащих купцов. А судить торгашей – не ханское это дело, не мое, – красными, взбешенными от гнева, глазами осмотрел Урус-бий всех присутствующих. Возмущенный, он сплюнул на ковер и вышел из большого зала.
Оставшиеся мурзы, не глядя друг на друга, по одному стали расходиться, каждый по своим улусам.
Прав правитель: нет единства среди степняков. Только в походе за чужим добром они объединяются. Некоторые улусы перестали считаться с другими на том основание, что их мурзы и беки более родовитые знатные. Мелкие трения зачастую перерастали в большие скандалы. Было заметно, что раздувают междоусобицы султаны. Решения правителя выполнялись не всегда.
Если будет так продолжаться, – думал взволнованный Урус бий, – то Ногайскую Орду постигнет участь моголов и Шайбанидов, которые разделились, рассыпались по крупицам. Поход обязательно нужен, чтобы всех объединить!
Успокоившийся через время Урус-бий позже снова вызвал Бату-мурзу, а вместе с ним и Касыма-толмача.
– Толмач, пиши мои слова. Послание в Московское княжество.
– Правитель, разреши совет дать? Может вместо письма отправим толмача в Московское княжество? Пусть заодно понаблюдает, – громко сказал Бату. А потом склонился к уху Урус-бия и зашептал, при этом показывая три пальца.
– Да, толмач, лучше передай мое послание слово в слово на их языке. Бату и Учитель говорят, что ты хорошо считаешь тоже. Запомни все, что увидишь. Сколько воинов, сколько дворов в Московском княжестве. Записи не веди. Только в голове держи. И никому об этом не говори. Вернешься, все расскажешь, что видел.
– Оденьте дорого его, моего посланника, – дал приказ уже придворным слугам Урус-бий.
Получив наставления Бату-мурза завел к себе придворного толмача.
– Касым, правитель приказал, чтобы ты выглядел богато, – Бату достал браслет и перстень. – А это мои личные подарки тебе. Как окажешься в Московском княжестве, надень эти два предмета. И никогда их не снимай! Пусть все видят в Московском княжестве. Если кто там будет спрашивать, обязательно скажи, что Бату-мурза подарил. Обязательно! Это важно!
– Благодарю тебя, Бату-мурза, – равнодушный к драгоценному металлу, ответил Касым.
– Обязательно надень в Московском княжестве этот браслет и этот перстень. На одну руку, – повторил Бату.
Вместе с Касымом отправился и ночной стражник. Посланника правителя Сарайшыка в Московское княжество хорошо охраняли. Два десятка лихих джигитов. Следом, не торопясь, шел табун отборных лошадей в подарок московскому князю. Рядом с ночным стражником все время находился молодой воин. Он постоянно носил железную защитную и устрашающую шлем-маску. Она полностью закрывала его лицо. Ее нужно было часто носить, привыкая к ней, чтобы в бою она не ограничивала носителя. Редко, издалека и только поздно вечером видел Касым лицо юного воина. Он казался почти ровесником Касыма. Но по тому, как держался на коне, как умело держал оружие, по переливающимся мускулам выглядел он опытным батыром.
«Тоже учится. Как и все джигиты. Но у меня мудрый Учитель. А у этого молодого воина -страшный ночной стражник», – подумал Касым о юном спутнике, своем ровеснике.
Пройдя на лошадях большой путь через леса, поля, Касым впервые очутился в Москве. Такое же столпотворение, людское движение, как и в Сарайшыке, только вместо мечетей стояли храмы и церкви. Да и верблюдов не было. Каменные, деревянные здания сменяли друг друга. Как он знал от Учителя, московский князь Иван IV каждый раз после победы над внешними и внутренними врагами возводит новые храмы. То ли в знак победы, то ли грехи отмаливает. За убиенные человеческие жизни, положившие головы свои за князя, за его власть.
В Московском княжестве посланников встретил Посольский приказ. Внимательно осматривал все вокруг сарайшыкский толмач, изучая, как устроена русская служба. В Посольском приказе под началом посольского думного дьяка и его «товарища» работали около двадцати подьячих и несколько толмачей. Больше, чем в Сарайшыке. Сам важный посольский дьяк Касыму чем-то напоминал Бату-мурзу. Одного примерно возраста с сарайшыкским мурзой, крепкий мужчина. Такие же быстрые внимательные темные глаза. И такое же отстраненное, холодное лицо.
– Что изображено у тебя на браслете и перстне, степняк? – задал вопрос дьяк.
– Двенадцатилетний круг годов, дьяк. У нас в Степи время повторяется. Мы считаем, что у каждого года есть свой знак, свое животное, свой покровитель. А на перстне изображение моей кобылицы. Моя Аксуйек, – с гордостью за свою землю и за себя ответил Касым.
– Ты посланник Урус-бия. Этот браслет и этот перстень, они подарки Урус-бия за верную службу?
– Нет, это подарки Бату-мурзы, верного слуги правителя Сарайшыка, Урус-бия.
Дьяк вышел, не дослушав Касыма. Пройдя длинные коридоры, мужчина оказался в каменной палате с другим важным человеком в Московском княжестве. Посольский дьяк без предисловий четко и по-военному без лишних слов произнес:
– Через мальчика гонца нам передали весть. Наш человек в Сарайшыке предупреждал, что он подаст знак из любых двух предметов. В этот раз – это браслет и перстень. На браслете двенадцать животных. У кочевников каждый год имеет своего животного-покровителя и расположены они в определенном порядке. Всего их двенадцать. Этот год – год кролика по степному календарю. На перстне же изображение лошади. Все указывает на то, что в год лошади Ногайская Орда что-то предпримет. Год лошади наступит через три года.
Глава 8 – Пасынки Степи
Детство Бату было отмечено страхом, насилием и стыдом – довольно обычными обстоятельствами ранних лет жизни тех, кто страдает от зависимости.
И поэтому Бату был подвластен человеческим порокам. Он испробовал большинство земных удовольствий. Средиземноморские вина, китайский опиум, сирийский гашиш, женщины со всех земель. Обычно так поступают, кто в неладах со своей совестью. Кто не удовлетворен настоящим, где прибывает. На помощь несчастным приходят алкоголь, еда или изматывающие занятия: все средства хороши, чтобы избежать встречи с собой. Бату от остальных несчастных отличало, что так он искал, что может удовлетворить его внутреннюю тоску. Тоска – это была его зависимость. Он был отмечен даром или проклятием грусти. По пройденному, но утерянному и не оставшемуся в памяти.
Пытался он разбудить свою память, ища истоки своей печали. Но было тщетно. Как будто кто-то крепко запер массивную деревянную дверь в его прошлое и далеко выкинул тяжелый звенящий металлический ключ.
Кто он, чей сын, он не знал. Часто он задавал себе это вопрос, заглядывая в зеркало и пытаясь выискать отметины происхождения.
Даже имени своего, данному при рождении, он не знал.
Суровая Степь в постоянных войнах порождала много беспризорных детей. На останках сожженных, растоптанных копытами коней аулов, урочищ оставались никому не нужные дети. Какая жестокость победителя – оставлять после себя живых детей на разрушенной земле, рядом с телами родителей. От голода и жажды гибли брошенные беспомощные маленькие слабые дети. От мороза, от нападений хищных зверей. Полуголые, голодные, они на тоненьких слабеньких ножках бродили по Степи в поисках укрытий и еды. И не находили того, что искали, того, что просили у Неба. И гибли они, и даже следов пребывания их на Земле не оставалось. Маленькие останки поедались дикими животными Степи. Мрачно после этого становилось в тех местах. Птицы не пели, не было даже движения воздуха, дуновения ветра. Столько родительской любви там похоронено.
Некоторые дети сбивались в стайки, селились на окраинах. Просили еду, воровали ее. Бесправные, незащищенные, они были открыты всем суровым ветрам несправедливости. Из этих оборванцев никто не доживал до зрелости. Как маленьких воришек их быстро ловили и казнили, в наказание всем ворам. Погибали они в стычках с такими же стайками. Никто из них не успевал обзавестись семьями, детьми. Да и понимали, что это жестоко – подарить рождение в том мире, в котором они бесправно и коротко существовали. Именно только существовали, потому что это жизнью невозможно было назвать.
Когда совы, хищные птицы, получают травмы, ломают когти, ранят крылья, то у них на глазах появляются зарубки, темные тонкие отметины, черные следы. Как память о полученной боли, незабытой, которая постоянно с тобой. У человека на радужной оболочке глаза также отмечаются все травмы и болезни.
Кто впервые видел покинутых детей, поражались, какие черные глаза у них от оставленных зарубок. Сколько же боли перенесли, маленькие вы мои?
Все унижения, несправедливости и обиды, которые им пришлось испытать за свою короткую жизнь – львиная их доля приходилась именно на детство, на большую часть их короткой жизни. Когда они были слабы и беззащитны. И эта бесчеловечность была частью человеческого. Ничего удивительного в этом не было для Степи.
Пасынками Степи. Так их всех называли. Маленьких детей, оставленных после войн.
Дервиши, босые, с развевающимися по плечам волосами, едва прикрытые лохмотьями старых одежд, скитающиеся за городом между развалин и кладбищ, на площадях кричали о милосердии к пасынкам Степи: «Чем ничтожней существо, тем оно больше радо жизни, потому что менее всего достойно ее. Для вас быть человеком привычка, для них – редкость и праздник. Вы люди по праву рожденные и достойные, а они людьми только хотят быть. Дайте им кров, еду и надежду. Будьте милосердны».
Только кто слушает бродячих философов?
Но где война, там и отчаянные купцы, которые умели набивать золотом мешочки, следуя за воинами и торгуя всем. Начиная от оружия, продовольствия и заканчивая трофеями и пленными. Осиротевших девочек и мальчиков забирали, чтобы продать в гаремы, в рабы. Они были счастливчиками, по сравнению с теми, кто погибал в Степи.
– Бату – так мы тебя назовем. У тебя маленькие, хищно прижатые к черепу, уши. У Шынгыс-хана были такие же уши. У него был внук по имени Бату. Он расширил границы империи своего деда. А ты будешь помогать нам расширять нашу империю, – сказали хозяева маленького мальчика, купленного на невольничьем рынке.
Его и маленькую девочку купили вместе для дворца далекой Империи. Вообще-то хотели купить только маленькую девочку для гарема, чтобы вырастить из нее наложницу. Но она так крепко вцепилась за руку мальчика, не отпускала и слезно повторяла: «Ага-старший брат!», что жирные, добродушные евнухи, слуги дворца, решили забрать и мальчика.
Мальчик не помнил, как его зовут, ничего не помнил из прошлой жизни, но помнил, что девочка была всегда с ним, с самого начала длинного перехода из Степи в столицу Империи. В повозке, где держали детей, доверчиво она брала его руки и клала себе на голову, на свои заплаканные глазки, закрываясь от нового враждебного мира. Непривычные к боли, обиде, несправедливости, дети глубоко страдают и потому чаще плачут. Все подобранные, купленные дети жалобно звали своих родителей. Голова девочки была бережно укрыта тонкими мальчишескими руками, защищена от громких криков, шумов, страшных видений. В трюме корабля, который несся по морю, девочку сильно укачивало, а мальчик крепко держал ее, чтобы она не стукалась маленьким хрупким тельцем об острые деревянные борта.
Вначале хозяева просто наблюдали за ним. Думали, как его использовать.
Кем может вырасти ребенок, если его защищают, ухаживают и взращивают? Если в саду рождается прекрасная роза, все садовники радуются и оберегают ее. Но нет садовников для пасынков Степи, и этот маленький мальчик с темными глазами, скорее всего, был обречен.
Но когда он, незаметно для дворцовой стражи, пробрался к девочке в гарем, в место, куда под страхом смерти был запрещен вход всем из мужского рода, крома евнухов, то его будущее было решено.
А он всего лишь снова хотел дать покой и защиту этой девочке, как будто слыша ее неумолкающий плач, доносящий из дворцовых стен.
Профессия разведчика, в отличие от профессии целителя, кузнеца и других ремесел, по наследству не передается. Войны породили новое искусство, новое ремесло. Не многие были готовы к нему. Умение перевоплощаться в людей разных ремесел, умение выжидать. И самое главное – умение влиять на людей. Эти качества были особо ценны. А не только искусство отрубать врагам головы саблей и метко стрелять из лука. В каждой империи, которая заботилась о сохранении и расширении своих границ, обучались разведчики.
В школе, где обучали его и таких же будущих лазутчиков, было множество мальчиков. С различными цветами глаз и волос. Но все они должны были служить Империи.
Хорошая разведка готовит своих агентов десятилетиями. Их учат всему, создают уникальных людей, способных на все, знатоков своего дела. Затем такие агенты вершат большие дела. В Империи была хорошая разведка. В отличии от нее, в степных же землях задание давалось десяткам или сотне кое-как, наскоро натасканных лазутчиков в расчете на то, что даже если почти все провалятся и будут уничтожены, хоть один достигнет цели. Ни времени, ни опытных учителей в Степи не было. Все делалось второпях. Потому что в Степи все привыкли воевать только войском. И самое главное – потому что степные лазутчики служили только одному правителю. После смерти хана они никому не были нужны. Они не передавались по наследству. После смерти правителей обычно же их и первыми убивали, так как они – лазутчики, а не смелые воины – степняки. В Империях же разведчики продолжают служить Империи, независимо от того, кто сейчас на троне.
Спустя много лет под видом молодого, безродного, странствующего торговца, Бату вернулся в Степь. Почтительно вручив дорогие подарки из разных земель мурзам и правителю Сарайшыка, он так и остался там. Он и сам был похож на жителя Степи. Маленькие уши, по-хищнически прижатые к черепу, кривые ноги от постоянного нахождения в седле. Только удивительно темные глаза, как у пасынков Степи.
В последующие годы он уверенно поднимался по ступенькам власти. Благодаря знаниям и богатству он сам стал одним из мурз дворца.
Первым умением, которым его обучили – это сеять раздоры и смуту, не давать росту силы народу земли, в которой ты находишься. Небольшая горстка ночных разбойников, верно служившая Бату, сжигала летними ночами сухие заросли камышей и кормовые травы для скота в Степи. Роды и аулы враждовали между собой из-за этого, обвиняли друг в друга в поджогах, не могли поделить уцелевшие пастбища.
Второе умение – стравливать соседние народы между собой, не давать объединяться. Сарайшык переживал хаос, отсутствие единства между мурзами. Формально ногайские бии признавали зависимость от Русского государства. Московское княжество использовало лёгкую ногайскую конницу в борьбе против Польско-Литовского государства и Крымского ханства. Однако отдельные ногайские отряды совершали непрерывные нападения на русские поселения, которые находились на границе со степью. Поэтому волжские и донские казаки многократно отражали ногайские набеги, но и предпринимали контрнаступление на ногайские кочевья.
В 1571 году крымский хан Девлет I Герай объединил для большого похода на Русское государство большие силы татар. Во время нашествия была сожжена русская столица и опустошены русские земли южнее Москвы. В следующем 1572 году крымский хан попытался осуществить новый поход, но был наголову разгромлен в битве при Молодях. В этих походах на стороне крымского хана участвовали ногайские мурзы со своими отрядами.
Бату передал через ничего неподозревающего толмача Касыма сведения о готовящемся походе Урус-бия на Москву. Тем самым он хотел поскорее столкнуть два народа. Пусть уничтожают они друг друга в битвах, а Империя будет наблюдать, будет над схваткой. А придет время и захватит ослабленные государства.
Он сильно рисковал. Его могла раскрыть стража, предать ночные разбойники, выдать другие лазутчики, попавшие в руки палачам. Настоящий разведчик предпочитает, чтобы о нем ничего не знали. Секретные службы мечтают, чтобы об их существовании даже представить не могли. Но Бату нравилось спускаться в ад и возвращаться обратно. Нравилось проверять, насколько далеко он может зайти. Границы ада он хотел почувствовать сам. Настолько он тосковал и искал успокоения. Разница между разведчиком и сумасшедшим в том, что у разведчика путь-надежда в оба конца, а у сумасшедшего путь только в один конец. В этом плане Бату не был нормальным. А еще он имел безусловный ум и в то же время полнейшую моральную слепоту.
После того, как Бату отправил Касыма в Москву, его больше не беспокоило дело, он не переживал за него, за результат. Снова тоска, печаль охватили влиятельного мурзу. Исчезли, размылись грандиозные имперские цели и ордынский слуга ушел в свою частную жизнь, в свой мир, но там чувствовал себя не в ладу с собой, своей судьбой и своей совестью. Но преподали еще когда-то мальчику придворные учителя Империи важный урок жизни: уметь жить в окружении загадок, тайн и любить такую жизнь.
Поэтому пасынок Степи, проданный в рабство, выученный на лазутчика и ставший влиятельным мурзой, надеялся, что когда-то память откроет тайну его печали.
Глава 9 – Пробуждение
Аманжол очнулся. Он уже ждал этого болезненного ощущения после пробуждения, после возвращения из прошлого. Обязательная головная боль. Чувство вины, словно после пьяной гулянки. Множество мыслей, как пчелиный рой, крутилось в пылающей голове мужчины:
«Я предал Хасана, афганцев. Я предавал других по всей своей жизни. Так я потомок Бату-мурзы? А он сам предатель или преданный служитель? Обыкновенный человек, застрявший внутри монстра, который на самом деле – травмированный ребенок, пасынок Степи. А мои потомки тоже станут предателями? Замкнутый круг? Об этом говорил старик?
А жуткое время, средневековье? Да там степные мурзы, главы родов ведут себя, как наши криминальные авторитеты. Сами «сидят на теме», поставили всех караванщиков на проценты и еще воюют между собой. Только один правитель обеспокоен судьбой кочевников, их будущим. Погибнут они, если не будет общего похода. Опять войны, опять Степь будет плодить пасынков.
А разбойники? Синдром военного разбитого сердца существует столько, сколько существует человечество. Французскому монарху Карлу IX Варфоломеевская ночь снилась много лет подряд.
А ведь реально дети после степных войн – это пасынки. Тогда же не существовало социальных институтов в виде домов малютки, казенных домов. Если аул, род не забирал, кому тогда нужны были дети? Только работорговцам.
Прав был Учитель у толмача. Хоть и есть у нас все богатства мира в земле, но мы стали страной третьего мира. Центр принятия решения сместился от кочевой цивилизации к оседлой».
А в это время жена переживала за Аманжола.
Уехал, сказал, что в командировку, обычно делился деталями поездок, а сейчас молчит, – думала она. Чуткая Асем чувствовала сердцем, что с мужем что-то творится.
Это в молодости наивно кажется, что можно мужа изменить под себя, под стандарты ожидания. Но в зрелом возрасте уже понимаешь, что любить – это понимать и принимать своего человека, таким, каким он и есть. А все остальное, не попадающее под это понимание – это жалость, это страсть, это влечение, да Бог его знает, что это такое, но точно не любовь.
Кризис среднего возраста, – уверенно все говорили, когда Асем осторожно делилась своими сомнениями. Главное, чтобы не ушел к молодой. А то в этом возрасте они все начинают наверстывать упущенное. Злоупотреблять алкоголем, активно заниматься спортом, гоняться за молодостью, бегать за юбками, гонять на скорости. А чаще все вместе. Приходит к мужчинам понимание, что жизнь скоротечна, и если ты раньше чего-то боялся сделать, попробовать, то теперь – самое время. К тому же есть еще порох в пороховницах, и ягоды в ягодицах.
По возвращении Аманжола из Атырау, Асем приготовила роскошный ужин. Обычно заботливый муж старался избавить жену от домашних хлопот, поэтому собирал всех в какие-либо заведения, чтобы семья отведала новую кухню, благо финансовые возможности позволяли. Но в этот раз Асем настояла на своем. Для женщины дом – это ее территория. Территория любви и, если надо, территория битв. В отличие от мужчин, где дом для них – это зона временного отдыха. Поспать, набраться сил и снова за ограды.
Жена сварила фирменный семейный бешбармак из трех видов мяса: конина, говядина и баранина. Целые клубни желтого картофеля, до этого медленно томившиеся в жирном вареве источали ароматный светло-серый пар. Белое тесто, тонко раскатанное, вобрало в себя полный вкус всех видов мяса. Бульон, дважды процеженный через сито, был прозрачен и насыщен одновременно.
Сытый и довольный Аманжол расслабленно лежал в спальне и готовился ко сну, глядя на экран телевизора, установленного на стене. Вот тут и настало время Асем. Как опытный рыбак, который заранее готовится: за день до рыбалки прикармливает рыбное место, копает землю в поисках червей, готовит удочку, проверяет прочность лески, устойчивость поплавка, рано утром встает, выезжает далеко загород на рыбалку, – чтобы потом за короткое время подсечь на крючок рыбку, так и жена выжидала, подготавливала возможность подвести мужа к серьезному разговору.
– Ты видишь, как семья любит тебя, как я тебя люблю, Аманжол. Может ты доверишься мне? Эта бессонница. Эта странная поездка в Атырау. Что с тобой происходит? – глядя в глаза прямо спросила жена. Слова были быстры, но и в то же время четко произнесены.
Это было так неожиданно, что Аманжол вздрогнул и испугался. Испугался настолько, что прикрыл глаза, боясь, что внимательная жена все прочитает в них. Его страхи, его сновидения, его поступки.
Тишина повисла в спальне. Жена, выжидающе, не отводила взгляда от лица мужа. Аманжол с закрытыми глазами мучительно размышлял. Через некоторое время сомкнутые веки мужчины увлажнились и маленькая слезинка стекла по щеке, оставляя тоненький след.
Его прорвало. Зрелый крепкий мужчина, который все держал в себе, неожиданно раскрылся. Раскрылся перед человеком, перед которым всегда скрывал свои слабости, демонстрируя, что он настоящий мужчина, что ее выбор сделан был не зря.
Он то вставал, ходил по комнате, то снова садился, сильно жестикулировал и рассказывал и рассказывал. В конце затих и влажными глазами ожидающе смотрел на свою жену.
– Ты не плохой человек! Не смей так думать! Ты очень хороший человек, с которым случилось много плохого, понимаешь? Мир не разделен на хороших и плохих, в каждом есть и тёмная, и светлая сторона, главное в том, какую ты выбрал – это определяет всё. Ты выбрал светлую. Ты борешься со злом. Ты любишь. Ты неравнодушен, – успокаивающе начала жена.
