Халит Зия Ушаклыгиль
Запретная любовь
***
У девочек, которые скоро станут молодыми девушками, есть особый период, когда наблюдаются незаметные изменения, вызванные появлением женственности в худых нежных созданиях. Этот период начинается с психических и телесных изменений; в ребёнке беспричинно замечается застенчивость, робость, желание всех избегать. В нём просыпается дикость котёнка, чьё время для игр прошло. Он не протянет Вам, как прежде, руку с детской радостью, не прижмётся с былой абсолютной покорностью, даже когда его губы тянутся к отцу, ощущается холодная дрожь. В словах он немного более сдержан, неожиданно краснеет, когда смеётся, в воздухе, которым он дышит, есть волны нового ветра, которые несут ему что-то странное и чужое. Тогда он убегает, ищет укромные уголки, долго думает, чувствует в себе какое-то изменение, но не знает, что это и лишь понимает, что он больше не ребёнок. Он хочет разорвать детское тело силой развития, вызванной неспособностью обладать новой личностью, вырваться наружу мощным потоком и властвовать. Это жизненное явление является чем-то за пределами воли, знаний и предпочтений ребёнка и следует по линии изменений, определённых природой. Ребёнок чувствует в теле что-то странное, словно у него протекает м развивается какая-то непонятная болезнь. Тогда у него появляются пугливость и неловкость в походке, речи, манере улыбаться и в отношениях со внешним миром. Внезапно кажется, что в его поведении стало меньше вежливости и естественности. Его рост кажется чрезмерно высоким, а тело непропорционально худым, при ходьбе он напоминает птицу с несоразмерным телом на длинных ногах. Исчезла его прежняя приятная манера протягивать руку, держать голову; будто тело отказалось от характерных для него манер и пока не смогло найти подходящих. Во время разговора ребёнок внезапно краснеет. Он не знает причины, не может справиться с переполняющими его проблемами и тогда хочет держаться ото всех подальше, не осмеливается быть со взрослыми, стыдится быть с детьми.
У него жар и кошмары во сне. Внезапно просыпаясь по ночам, он думает о смерти, боится и дрожит, забившись под одеяло.
Этот период открывает новые горизонты в обучении детей. Сами по себе, без чьих-то слов и видимых проявлений начинают что-то значить вещи, которые до сих пор не могли быть до конца понятны и они вдруг понимают многие факты. Как результаты такого обучения появляются в течение особого периода в несколько месяцев? Описать это невозможно; можно сказать, что в это время новая развивающаяся личность, личность молодой девушки, принесла новые знания обо всём в старую личность ребёнка и со словами «Вот так», пролила волшебный свет на страницы, которые до тех пор просматривали мельком в тумане.
В жизни Нихаль был такой период. Когда уроки прерывались, она сердилась, что отец ничего не говорил, чтобы снова начать, но вместе с тем чувствовала тайное удовлетворение. Рядом с отцом и Бихтер, особенно когда больше никого не было, она чувствовала что-то, не похожее на трудности первых дней, почти стыд.
Наступила зима с дождями и снегом. Нихаль и Бихтер ждали ясной погоды. Они собирались поехать в Бейоглу, чтобы купить то, что планировалось уже несколько месяцев, в особенности ткань для первого чаршафа Нихаль. Уже подошло время для важного известия из светло-жёлтого особняка. Бихтер пообещала Нихаль, что когда придёт новость и нужно будет поехать туда, чтобы увидеть крохотного младенца Пейкер, Нихаль поедет не как ребёнок, а как молодая девушка. Сколько дней Нихаль беспокоилась и боялась, что если они не смогут поехать из-за дождя, то могут не успеть подготовить чаршаф.
Наконец настала подходящая погода. Они собирались поехать. С утра Аднан Бей улыбался и говорил со странным многозначительным взглядом:
– О, не забудьте чаршаф для Нихаль Ханым.
Бехлюль добавил комментарий к словам дяди:
– Теперь у нас есть занятие. В доме появится новая дама: Нихаль Ханым! Она должна полностью изменить своё поведеление. А я… Мы больше не сможем ссориться, не будет возможности то и дело ругаться на прежнего озорного ребёнка. Нужно льстить женщине, которая ждёт внимания, верно, Нихаль? Ах! Извините, верно, маленькая госпожа?
Бехлюль встал, склонился перед Нихаль в странном положении и спросил фальшивым голосом:
– У маленькой госпожи сегодня всё хорошо? Маленькая госпожа позволит мне поцеловать кончики её пальцев? Покажет ли лёгкая улыбка маленькой госпожи скромный знак, что ей нравятся мои причуды?
Нихаль покраснела и улыбнулась. Бехлюль добавил:
– Маленькая госпожа изволят иногда приходить в мою комнату немного поругаться?
Потом он вдруг повернулся к Бихтер:
– Невестка! Какого цвета будет чаршаф? Вот что пришло мне в голову. Это будет первый чаршаф, поэтому вы должны найти что-то особенное. Цвет, который привлечёт внимание прохожих. Например, жёлтый, но канареечный, яркий, бросающийся в глаза жёлтый! Подарим Стамбулу модную канарейку. У мадемуазель Де Куртон тоже есть особенный интерес к этому цвету, да Нихаль? Она же сшила как-то летом рубашку из канареечной ткани.
Нихаль ответила с ноткой ссоры в глазах:
– Нет, мы обратимся к Вашему чувству вкуса в этом вопросе. Выберем красный, помидорно-красный, бросающийся в глаза. У Вас же когда-то был красный рельефный галстук с зелёной эмалевой булавкой, который был похож на огромный помидор.
Аднан Бей сказал:
– Начинается ссора!
Бехлюль без колебаний дал ответ:
– Если Вам так понравился тот галстук, подарим его мадемуазель Де Куртон, она наденет его поверх жёлтой рубашки.
Нихаль парировала:
– Такая большая жертва! Будет обидно, он Вам так идёт, а вещи, которые Вам идут, так редко встречаются…
Бихтер вмешалась в разгоравшуюся ссору:
– Нихаль! Если ты не соберёшься, мы опоздаем на пароход. Бешир едёт с нами, да?
Сегодня, когда в голове Нихаль обосновалась идея одеть чаршаф, она чувствовала себя голой на улице в коротком тёмно-синем платье из саржи и длинном пальто, спускавшемся до колен. Будучи ростом почти с Бихтер, она впервые стеснялась находиться на улице без накидки.
У неё не получалось идти рядом с Бихтер, иногда она слишком уходила вперёд и чем больше она старалась отойти, тем сильнее её походка становилась ущербной и неуравновешенной, как сбившаяся с ритма мелодия, в отличие от плавной походки Бихтер. Эта неловкость, вызванная неожиданным превращением в молодую девушку, придавала ей дикую красоту и странную притягательность.
Купить нужно было много чего. Нихаль не хотела оставлять ни один из прежних нарядов. Вся одежда будет сшита заново, а вещи с прошлого года, вдруг ставшие короткими, будут отданы Джемиле. В Нихаль стало просыпаться стремление к женственности, заставлявшее желать вещи, о которых она не думала раньше. Она смущённо попросила у Бихтер духи, не могла скрыть энтузиазма по поводу грядок кунжута для белья. Пока они ходили из одного магазина в другой, появлялись новые желания, а маленьких свёртков в руках у Бешира становилось столько, что их было невозможно нести. Когда Нихаль покупали красивые вещи, в Бешире просыпалось счастливое удовольствие, он взглядом подавал идеи Нихаль. В один момент он указал на зонтик из тюля и ленточек, похожий на чёрную большую розу и тихо сказал:
– Зонтик! Маленькая госпожа, вы не купили зонтик!
Когда обсуждали ткань для чаршафа, он вмешался, наклонился, боязливыми движением руки указал на светло-синюю ткань в тонкую светло-жёлткую полоску, которую выбрали другие женщины чуть поодаль, и тихо сказал Нихаль робким голосом:
– Смотрите, как красиво! Купите такую…
Нихаль вдруг не выдержала:
– Ох, Бешир! Ты замолчишь? Мы обсуждаем ткань для чаршафа.
Бешир отодвинулся. При этом в нём была покорность кота, которого ударили по голове, и такая боль, что Нихаль сразу раскаялась. Она посмотрела на Бешира и сказала:
– Если тебе так понравилась ткань, сошьём из неё платье.
Бихтер ткань тоже показалась неплохой и она сказала:
– Молодец, Бешир!
Решение было принято быстрее, чем по ткани для чаршафа. Наконец, они пришли к единому мнению, что чаршаф должен быть чёрным в мелкую блестящую крапинку. Бешир хотел нести все свёртки, но они не согласились и взяли фаэтон, ведь нужно было заехать ещё в столько мест…
Бихтер сказала:
– Да, Нихаль? После портного мы посмотрим идеи для большой гостиной в «Патриано».
Они успели лишь на последний пароход. Нихаль никогда прежде не была так счастлива побывать в Бейоглу. Рядом была огромная куча свёртков. Было куплено почти всё, что хотела Нихаль. Бихтер ограничилась лишь заказом элегантной колыбели из голубого плюша в «Патриано», чтобы подарить ребёнку Пейкер. Когда они остались одни в каюте, Нихаль в порыве переполнявшего счастья вдруг прижалась к Бихтер, поцеловала её рядом с губами над подбородком и сказала:
– Сегодня я люблю Вас больше, чем когда-либо!
***
Переход Нихаль на одежду молодой девушки был проведён как церемония начала новой жизни.
Наконец-то было получено долгожданное известие из светло-жёлтого особняка. Бихтер и Нихаль собирались туда поехать. В один из тех ноябрьских дней, которые напоминали весну. Аднан Бей и Бехлюль ждали внизу, в большой гостиной. Подготовка продлилась так долго, что они потеряли терпение. Сверху послышался голос Бюлента. Он спрашивал тех, кто был внизу:
– Вы готовы? Мы идём. О, Вы не видите мою старшую сестру!
Наверху была небольшая суета, шёпот, смех, голос Несрин сказал: «Ах, дорогая! Оказывается ты стала большой девочкой!» Потом послышались быстрые шаги Бюлента. Он крикнул: «Шайесте, отпусти! Я сделаю из него флаг, разве бывает шествие без флага?»
Наконец заскрипела лестница. Шествие открывал Бюлент, который пытался идти как величественный знаменосец с флагом, рождённым в его маленьком уме. Флаг был сделан из короткого платья Нихаль, прикреплённого к трости Аднан Бея. Бюлент положил флаг на плечо и размахивал им на ходу:
– С дороги. Здесь пройдёт шествие, не перегораживайте дорогу. Ах! Был бы барабан…
За ним следовали Бихтер и Нихаль. Затем шли Бешир с чаршафом и похожим на розу большим чёрным зонтиком в руке и широко улыбавшиеся Шайесте, Несрин и Джемиле. Из-за шума даже Шакире Ханым оставила Хаджи Неджипа у кладовой, смотрела из дверей гостиной и вытирала уголки глаз, растроганная тем, что увидела Нихаль в таком виде, в одежде молодой девушки.
Аднан Бей и Бехлюль встали и с улыбками ждали. Когда Нихаль спустилась с последней ступеньки и остановилась, будто не осмеливалась сделать ещё один шаг, Бехлюль сказал:
– Ой! Кто это? Кто эта маленькая, элегантная, стройная госпожа? Уверяю Вас, что я с ней не знаком.
Бихтер с улыбкой сказала:
– Представляю Вам: Нихаль Ханым!
Бюлент был вне себя от радости. Он отбросил флаг в одну сторону, трость в другую, и, прыгая вокруг старшей сестры, кричал: «Нихаль Ханым! Нихаль Ханым!», – потом посмотрел по сторонам и добавил пронзительно высоким тонким голосом, будто хотел оповестить весь мир через рупор:
– Понимаете, теперь всегда будут говорить «Нихаль Ханым»? Кто скажет просто «Нихаль», тот напишет в тетради пятьсот раз «Нихаль Ханым», да мадемуазель?
Мадемуазель Де Куртон была на лестнице сзади и улыбалась. Нихаль сделала два шага, она преодолела все преграды и стояла в гостиной с изяществом высокой худой фигуры. Бехлюль был прав, когда не смог узнать её. Из искусных рук Бихтер она вышла совершенно преображённой. Был найден наряд, про который нельзя было сказать, принадлежит он уже молодой девушке, или ещё ребёнку. Юбку оставили немного короткой, что неощутимым образом придавало детскую лёгкость непропрорционально худой высокой фигуре. На спине и под рукавами были кружева, добавленные поверх тюля лимонного цвета, а пока не развитые тело и грудь Нихаль были скрыты под объёмным коротким жакетом. Ещё неоформившаяся детская грудь была скрыта под пышным тюлем лимонного цвета, который спускался с горловины жакета и шёл слоями по спирали между его бортами. Все эти искусные игры с материалами предполагали смутную полноту. Длинные светлые волосы Нихаль были распущены сзади, как память о детстве, но ровно подрезаны и из прядей, взятых по бокам на макушке был сделан маленький пучок, чтобы удерживать вуаль и чаршаф.
Нихаль подставила отцу лоб. Бехлюлю она лишь протянула руку, он возразил и сказал:
– И это всё? Значит, уже будет невозможно поцеловаться с маленькой госпожой в праздники…
Нихаль сморщила губы, немного наклонила голову и сказала глазами «Вероятно!». Бихтер надела чаршаф. «Ну же, Нихаль,» – сказала она. – «Чаршаф, пусть они увидят твой чаршаф.»
Подбежал Бешир. Шайесте и Несрин собрались у головы Нихаль. Даже Шакире Ханым подошла ближе к гостиной. Бюлент спешил с вуалью Нихаль в руке. Подоспевшая Бихтер немного присборила вуаль и прикрепила её на голову Нихаль. Несрин шпилькой застёгивала перчатку Нихаль, потом все вдруг расступились и на этот раз под обманчивыми складками чаршафа Нихаль предстала уже не ребёнком, а молодой девушкой со стройной фигурой. В это время подбежал Бехлюль. Он хотел предложить ей руку, поклонившись и приветствуя её странными движениями рук и ног. Бюлент подпрыгнул, настойчиво пытаясь обнять сестру за шею и поцеловать её. Нихаль наклонилась, не обращая внимание, что новые чаршаф и вуаль могут помяться, и поцеловала Бюлента долгим мучительным поцелуем. Шакире Ханым почти заплакала.
Бехлюль сказал:
– Пусть она пройдёт, а мы посмотрим. Верно, невестка? Она должна уметь ходить в чаршафе, это тонкое искусство, которое показывает всё неповторимое изящество женщины.
Нихаль прошла вперёд с зонтиком в руке и сказала:
– Но вы всё время смотрите на меня. Конечно, я растерялась.
Бехлюль надел монокль и, наклонившись, шёл позади Нихаль широкими танцующими шагами.
– Не получается, бедная Нихаль, не получается, – говорил он.
Походка Нихаль была излишне торопливой, ширина шагов немного портила их размеренность. Казалось, она не знала, куда девать руки. Тогда Бехлюль передразнил её. Он подтянул рукава, опустил руки и странно шёл, передразнивая неловкость походки Нихаль, со словами: «Вот так ты ходишь!» Потом он захотел, чтобы прошла невестка и сказал:
– О! Смотрите, у невестки это искусство достигло точки высшей элегантности.
Бихтер сказала:
– Благодарю. Но у нас нет времени, чтобы угождать Вам. Бешир, ты взял наши сумки? Где Шайесте? Пошла надеть чаршаф?
Потом она спросила у Аднан Бея и Бехлюля:
– Вы тоже едете, не так ли?
6
Бехлюль вытянул ноги и, запрокинув голову, засмеялся как человек, который с трудом смеётся:
– Ох! – сказал он. – Знаешь ли, мой дорогой? Я смеюсь, чтобы не заплакать. На этом пути детские идеи вызывают у меня желание заплакать. «Женщины мечтают о поэтичной любви и поэзия делает их счастливыми в любви.» Красивая фраза! Ты ставишь под ней свою подпись, отправляешь в один из литературных журналов, и есть тысячи доверчивых людей, вроде тебя, которые скажут: «О! Как красиво!» Красиво? Может быть, но это неправда. Не знаю сколько процентов женщин мечтает о поэтичной любви, в головах, по-видимому, большинства женщин есть поэтичная мечта о любви со счастливыми улыбками на фоне безоблачного голубого неба, но эта мечта характерна только для тумана в их крохотных головах. Знаете, что на самом деле сделают женщины, если вы упомянете о поэзии в любовной жизни? Рассмеются и скажут про себя, а иногда даже открыто «Дурак!» Поэзия? Однако, мой дорогой, то, о чём ты говоришь, очень хорошо в пятнадцать лет. Тогда думают о прогулках в густых лесах, где сквозь деревья пробиваются лучи солнца, мечтают о бесконечных миражах среди мелодий моря и цветов неба в лунные ночи, бросив вёсла лодки; что ещё? Я так спешно прошёл через этот период, что совсем не могу вспомнить. Но любовь, настоящая любовь, любовь в реальной жизни не является одной из них. Мечты, может быть, на время обманут женщин, один раз, два раза, редко три раза, но никогда в четвёртый… Наконец, запутавшиеся в поэзии женщины не находят мечту, потому что это невозможно, скрывают разочарование и, может быть, даже надежду однажды её найти и ищут то, что действительно существует в любви: реальность… Да, реальность, со всей её материальностью, полностью отказавшись от поэзии, мечтаний и цветов! Разве и мы, мужчины, не такие? У нас в жизни есть особый период, когда нашим мыслям нужно постоянно витать над землёй, а желаниям искать удовлетворения в лёгких источниках райских наслаждений. Мужчина поднимается вверх, чтобы преодолеть обманчивую синеву, найти там что-то ещё, другую любовь, но чем выше он поднимается, тем больше синевы нужно преодолеть, и обманчивым горизонтам нет конца. Сколько длится такое путешествие? Это зависит от темперамента, иногда оно может длиться так долго, что уже невозможно вернуться. Ты словно никогда не вернёшься оттуда, никогда не упадёшь на землю. Я? Я даже не испытывал желания летать. Те, кто полетали и упали, кто влачит по земле сломанные крылья, и, наконец, ищет на земле пищу для души, послужили таким явным уроком, что я не счёл необходимым начинать с того места, где они закончили. О! Не говори, пожалуйста, что знаешь всю философию мечтателей. Понимаю, что ты хочешь сказать. Ты расскажешь мне о красных рассветах, Млечных Путях, радугах, разноцветных солнцах, сверкающих наводнениях, об опьянении всем этими красотами путешествия в небо. Куча стихов! Главная поэзия – женщины, а собранные из этих цветов букеты улыбаются благоуханием воспоминаний в хрупких вазах в позолоченных уголках Ваших комнат. В этом, на мой взгляд, заключена философия любви. Составить как можно больше букетов… Любовная жизнь – это цветник и есть те, кто лишь проходят мимо как зрители. Они проходят с надеждой, что сумеют что-то сорвать дальше, наконец, срывать уже нечего, а вернуться назад невозможно. На их надгробии можно выгравировать: «Не жили». Это такой класс, который образовался из неумелых, стыдливых и трусливых. Чуть выше этого класса те, кто выходит из сада любви, прикрепив на лацкан в качестве своей доли всего один бутон, единственный, ещё не распустившийся бутон: Обходятся тем, что есть. Потом те, кто подошёл к краю цветника с пустыми руками или стоит чуть поодаль с пучком высохшей травы в руках, говорит: «О! Как красиво!» и сразу ложится спать под убаюкивающей сенью дерева: Уставшие лентяи. Потом идут добившиеся победы, завоеватели, Александры Македонские и Дарии, Чингисханы и Тамерланы этого цветника, мы, я… Да, я, собирающий цветы в объятиях, желающий собирать всё больше… Если бы ты видел красивые букеты из цветов, собранных мною в разных местах, которые то срывались твёрдой рукой, то перегрызались острыми зубами, иногда были с трудом собраны в кустах, а иногда были добыты, пролив капли самоотверженной крови на их шипы. В них розы с кокетливым смехом, нарциссы с томными любовными взорами, гвоздики с горячим и страстным дыханием, дикие розы, левкои, тюльпаны, гиацинты с тысячей разных значений, цветы, которые заполняют наречия всех поэтов, жасмин и ландыши, рассыпанные в разных местах с крошечными, маленькими, робкими улыбками, даже травы, которые считают бессмысленными, жалкие травы с их скромным, ничтожным, бесполезным видом… Этих букетов будет всё больше и больше пока, наконец, в моей комнате не останется пустого места. В комнате появится сад воспоминаний, постоянно напоминащих о саде любви.
Тогда, только тогда я помещу посреди комнаты чистую, белую, без единого пятна лилию, которая своим чистым сиянием, белой невинностью нетронутой чистоты скроет все эти воспоминания. Пока они сохнут в вазах, лилия будет счастливо расти, обдувая влажным ветром чистоты и радости, и даст частичку радости жизни бедным блёклым воспоминаниям; когда у меня перед глазами мы будем жить все вместе в благоухающем воздухе, исходящем от неё, я, опьянённый, засну в цветочных снах; понимаешь, мой дорогой? Только тогда я засну.
Вдруг Бехлюль схватил трость:
– Ты видел, стоит мне один раз открыть эту тему, как забываю о делах. Завтра большой пикник на природе. Мне заказали кучу разных вещей. Если не справлюсь, пропал дядин праздник.
7
Как только было решено, что состоится праздник, о котором давно думали, но не могли устроить, Бехлюль вспомнил кое-что и сказал:
– Постойте! В прошлом году свадьба была в конце августа, верно? В таком случае это будет годовщина. Мы завершим счастливый для моих дяди и тёти год и откроем для них ещё один счастливый год.
Хотя идея устроить пикник с участием всех домочадцев прежде сводила Нихаль с ума от радости, слова Бехлюля вызвали боль из-за приближения чего-то неприятного. Она бы с удовольствием прогулялась с Бихтер, как они всегда делали. Однако многомесячная подготовка многолюдного праздника, придаваемое ему значение, Фирдевс Ханым и Пейкер Ханым, то и дело по самым незначительным поводам принимавшие участие в их жизни, все, кого она прежде любила, особенно отец, человек, который завершит счастливый год семейной жизни и начнёт ещё один счастливый год… Да, теперь всё её злило, в ней просыпалось что-то, похожее на враждебность по отношению ко всем. Разве они не понимали, разве никто из них не чувствовал, что в этом празднике, в этом счастье, которое являлось причиной веселья, есть осколки её разбитого сердца, дрожащие обломки сердца, которое жалобно стонет неслышным голосом? Разве они не слышали?
Сегодня утром в нервном порыве, внезапно победившем терпение, она сказала мадемуазель Де Куртон, пришедшей разбудить её пораньше для поездки, то, что не говорила целый год. Нервными движениями она взяла чулки и рубашку, будто желала разорвать всё, что попадётся под руку и отомстить за заглушённое горе, и урывками, словно убегая от пожара и иногда останавливаясь, одевалась для поездки на праздник, своим видом говоря «Вы тоже что-нибудь скажите!» и глядя в лицо гувернантке сказала:
– До вчерашнего дня я хотела поехать. Но сегодня… Сегодня я не хочу ехать. Знаю ли я, почему?
Сегодня ночью я всё время думала как не поехать. Нет, не могу найти как… Все мне будут улыбаться и скажут: «О! Нихаль завидует». Вы же знаете, есть такая улыбка, с которой они смотрят друг на друга. Это не обычная, а тайная улыбка, когда медленно поднимается уголок губ только с правой стороны. Одинаковая улыбка и у неё самой, и у матери… Сначала я увидела её у Бихтер. Однажды, что же это было? Я что-то говорила отцу, но вдруг, не знаю как, мой взгляд обратился на неё. Она с такой улыбкой смотрела на отца и хотела дать ему какой-то совет. Вы заметили эту улыбку, верно? Непонятная улыбка: то ли они насмехаются над вами, то ли жалеют вас… С тех пор, когда разговариваю с отцом, всё время думаю, что она опять улыбается этой улыбкой. Мадемуазель, мне надеть жёлтые ботинки, да? Ах! Если сейчас, например, Вы спуститесь вниз и скажете: «Нихаль немного нездоровится, поэтому…» Мать сразу же посмотрит на дочерей, потом они втроём посмотрят на отца и – Нихаль передразнила их – улыбнутся. Знаете, чего я хочу, когда они так улыбаются?
Мадемуазель Де Куртон хотела остановить её и сказала:
– Дитя моё, волосы не будете расчёсывать?
Нихаль, не слушая, продолжала:
– Ах, волосы! Вы подумали про волосы, чтобы не говорить что-то другое. Я знаю, что Вы, Вы всё понимаете. Да, я хочу однажды, когда они опять будут так улыбаться, выйти и крикнуть: «А вы, кто вы? Откуда вы взялись? Оставьте нас, меня и отца…»
Бюлент крикнул снизу:
– Сестра! Мы тебя ждём. Мадемуазель! Скажите сестре, пусть поторопится.
– Всё это ребячество, Нихаль! Вы, должно быть, плохо спали ночью, вот и всё! И не забудьте перчатки.
Нихаль пожала плечами, пытаясь надеть перчатки:
– Ребячество! Плохой сон!
Потом она вдруг раздумала надевать перчатки и сжала их в ладони:
– Уже целый год я плохо сплю, понимаете? И сегодня мы едем устраиваить фестиваль моего плохого сна.
***
Они выбрали четверг, как малолюдный день, и Гёксу. Там были почти все жители обоих домов. Их набралось четыре лодки. Бюлент, обманывая Бешира, пытался грести веслом, их лодка шла самой первой. Чтобы рассмешить Нихаль, мадемуазель Де Куртон с чрезмерным страхом сказала Бюленту:
– Этот юный моряк заставит нас попробовать на вкус воду Гёксу.
В какой-то момент лодка хрустнула. Бюлент выпустил весло из рук и сказал:
– Мы достигли Америки. Может появиться Христофор Колумб. Да здравствует Христофор Колумб! Да здравствует Новый Свет!
Нихат Бей сказал Аднан Бею в лодке позади:
– Видели? Вы сядете на мель, если будете грести четырьмя вёслами.
С момента входа в реку он рассказывал Аднан Бею о ряде строительных проектов, относящихся к Гёксу. В какой-то момент позади послышался голос Бехлюля. Они повернули головы. Бехлюль, Бихтер и Пейкер были на берегу.
Бехлюль сказал:
– Мы придём пешком.
Бихтер не желала идти пешком и предостерегла оставшуюся в лодке мать:
– Из лодки не выходите.
Пейкер протянула руки и старалась, чтобы её узнал крохотный Феридун, сидевший на руках у Катины и странно смотревший по сторонам:
– Моя прелесть! Иди, иди ко мне… А где мама? Дорогой, куда ушла мама?
Наконец, лодка была спасена и Нихаль сказала:
– О! Теперь мы тоже сойдём.
Бехлюль шёл между Пейкер и Бихтер и говорил Пейкер:
– Во мне просыпается непреодолимое желание побегать, когда я выбираюсь на природу. Если бы Вы согласились, мы могли бы сегодня отлично побегать!
Он ещё немного приблизился к Пейкер и добавил голосом, который объяснил, что он имел в виду что-то другое:
– Вы бы убегали, я бы Вас догонял. Думаю, что Вы умеете убегать, но у меня такое бесконечное терпение и решимость, чтобы догонять, что в конце концов…
Пейкер с улыбкой спросила:
– В конце концов?
– В конце концов я Вас поймаю.
Бихтер шла на некотором расстоянии от них, словно в одиночестве, не слыша и не вмешиваясь. На Пейкер была лёгкая белая шёлковая накидка без рукавов, которая застёгивалась на шее и спадала на плечи, очень тонкая муслиновая рубашка, достаточно прозрачная, чтобы показать розоватость кожи до половины груди, оставляла открытыми запястья, которые не могла скрыть отделка широких рукавов; когда Бехлюль говорил: «В конце концов я Вас поймаю,» – его глаза словно искали ответ под тонким белым муслином, в широких рукавах.
Он уже некоторое время преследовал Пейкер такими взглядами и словами. Казалось, Пейкер не сердилась. Для неё это было неким развлечением, естественным продолжением шуток, начавшихся на променадах с детских лет. Пока преследования Бехлюля не выходили за рамки шутки, сердиться на это было слишком хлопотно, это могло быть даже расценено как грубость, которой следовало избегать в соответствии с моральной философией класса, представителями которого они являлись. Однако, когда в действиях Бехлюля появилось слишком много смелости, а преследования прерывались небольшим издевательством, лёгкой усмешкой или странным словом, казалось, что вопрос вышел за рамки шутки.
Бехлюль видел Пейкер как обещанный ему цветок, как то, что нужно добавить к букетам любви. Сегодня он говорил себе:
– Она похожа на меня. Самый верный способ не добиться успеха с Пейкер – направить её в долину поэзии. Пейкер из тех женщин, с которыми либо вечно шутят, либо однажды смело завоёвывают. В таком случае, да, в таком случае надо осмелиться.
Пейкер с усмешкой ответила на последнюю фразу Бехлюля:
– Когда я прихожу на такие празднества, чувствую непреодолимое желание, но не такое, как у Вас: вернуться домой. Мне не придёт в голову бегать, убегать, гнаться за кем-либо, а уж быть схваченной – это не то, что может подойти моему характеру. Скажу Вам, что на свете редко можно встретить женщину, которая бы прислушивалась к себе так долго и которая могла бы видеть путаницу в своих чувствах так ясно, как я. Знаете, что сделает меня счастливой? Вы же приходили ко мне на прошлой неделе, чтобы поговорить о чём-то похожем. Вспомните, что мы делали? Вы видели, как Нихат, лёжа на длинном шезлонге, читал нескончаемые газеты, а Феридун качался на качелях в углу крошечного сада, не так ли? Я тоже была там и думала. Да, думала, что счастье – возможность поместить мои стремления в уголке сада, среди качелей и газет. Конечно, я удаляю Вас из спокойствия этого уголка счастья, удаляю слова, которые Вы пробормотали в тот день.
Пейкер говорила медленно, с улыбкой, водя по траве зонтиком, который был у неё в руке, Бехлюль улыбнулся с подозрительным видом, свойственным тем, кто слышит что-то невероятное, и спросил Пейкер:
– Неужели?
Пейкер ответила искренним голосом:
– О! Это так верно, что прямо сейчас, когда не прошло ещё десяти минут, мне нужно увидеть Феридуна. Я хочу побежать, чтобы его догнать, а не для того, чтобы за мной гнались.
Они издалека увидели мадемузаель Де Куртон и Нихаль. Чуть дальше лодка Бюлента зашла в ещё одну Америку. Бихтер кричала Бюленту:
– Бюлент! Хватит уже, вылезайте!
Бюлент продолжал играть в Кристофора Колумба и указывал Беширу на людей на берегу:
– Вот, – говорил он. – Дикари! Нельзя вылезать, понимаешь? Потом…
Он хотел что-то показать рукой. Наконец, по всеобщему настоянию, он решил причалить лодку. Бехлюль тихонько сказал Пейкер:
– Хотите, отвезу Вас на лодке до конца речки? О! Как хорошо было бы наедине!
Пейкер не ответила. Ей стало надоедать. Все шли вместе. Бюлент шагал впереди. Он сообщил:
– Мы пришли! Мы пришли! Вот отец и Нихат Бей…
Все уже были там. Несрин и Шайесте покрывали ковриками соломенный настил кофейни, Фирдевс Ханым пыталась поставить под дерево специальное кресло, которое привезла с собой. Катина с Феридуном на руках подбежала к Пейкер. Поодаль Шакире Ханым и Джемиле вытаскивали тарелки из корзины.
Нихаль, которая сегодня была всем недовольна, сказала мадемуазель Де Куртон:
– Ну вот, приехали. Теперь, теперь что будет? Будут сидеть так до вечера, да? Мадемуазель, можете сегодня не отходить от меня?
Пейкер села на скамейку и что-то говорила Феридуну. Бехлюль сел чуть позади неё, его лёгкие опалял жгучй, ароматный, пьянящий воздух, исходивший от груди, шеи и волос молодой женщины, находившейся так близко. Казалось, он заинтересовался ребёнком и сказал:
– Ваши глаза…
Вдали, на берегу речки Нихат Бей вытянул руку и рисовал в воздухе карту проекта для Аднан Бея:
– Не знаю, – сказал он, – представляете ли Вы себе речку со всем тем, что я хочу сделать?
Думаю, достаточно придать ей вот такую глубину, чтобы использовать морскую воду.
Сделайте здесь небольшую выставку кораблей, разместите маленькие прогулочные пароходы, элегантные гондолы, по одной из всевозможных лодок, характерных для разных стран мира. По берегам поставьте дворцы из Китая, Индии, Персии, Японии. Там, например, арабский дворец, затерянный среди пальм, впереди пагода среди банановых деревьев, сбоку венецианский дворец и причалившая к нему гондола… Пусть речка будет словно красивое зеркало востока и запада, севера и юга, пусть течёт, окрашенная разнообразными тенями. Пусть поднимающийся вверх воздушный шар видит Босфор, Стамбул, Золотой Рог, Принцевы острова и Мраморное море, когда по берегам бегают омнибусы, работающие на электричестве. Прибавьте к этому, если хотите, слона с маленьким дворцом на спине, паланкин, арабский паланкин, на спинах босоногих индусов, сани, запряжённые козами, даже не знаю, что-то со всех концов света. Тогда Вы сможете назвать это променадом и привести сюда жён, детей…