Халит Зия Ушаклыгиль
Запретная любовь
– Нет. Может быть, от солнца… – ответила Нихаль.
Когда они вернулись домой, Нихаль сказала гувернантке:
– Мадемуазель, может быть, эта наша последняя ночь вместе. Сразу после ужина мы пойдём наверх и будем говорить много о чём так долго, чтобы нам не пришло в голову увидеть друг друга хотя бы год.
***
Мадемуазель Де Куртон, не заходя внутрь, стояла в дверях комнаты Бехлюля. После небольшого колебания она позвала:
– Бехлюль Бей! Вы здесь?
Бихтер боялась быть замеченной в темноте, ей казалось таким ребячеством прятаться здесь, что она со злостью говорила себе: «Дура!» Было вполне естественным находиться в это время в комнате, особенно когда там нет Бехлюля, подышать воздухом у окна, но прятаться могло показаться подозрительным. Это могло вмиг раскрыть все тайны, особенно в глазах мадемуазель Де Куртон. Старая дева могла войти в комнату, увидеть её, что тогда?
На мгновение ей показалось, что мадемуазель Де Куртон бросается на неё с победным криком, хватает за руку и говорит: «Ах, это Вы, госпожа, прячетесь в темноте, в комнате Бехлюль Бея? Вы выгоняете меня, но, мадам, это не я должна уйти из этого дома, а Вы.» Старая гувернантка, казалось, приняла решение и пошла вперёд. Несомненно, ей хотелось положить книги, которые нужно было вернуть Бехлюль Бей. Она двигалась с нерешительностью идущих в темноте и прошла бы рядом с Бихтер.
Тогда Бихтер машинально встала, словно её выбросило механическим импульсом. Лица двух женщин встретились в темноте. С учащённым сердцебиением, связанным с тем, что она встретила кого-то в тёмном месте, где никого не должно было быть, мадемуазель Де Куртон сказала:
– Ах, госпожа! Вы меня напугали. Я принесла книги Бехлюль Бея.
Бихтер не отвечала, встреча с ней была настолько неожиданной, что мадемуазель Де Куртон тоже не могла найти сил говорить. За секунду она подумала, что Бехлюль тоже мог быть там и можно было допустить, что она специально пришла, чтобы застать их в темноте. Эта мысль показалась Бихтер настолько унизительной для её достоинства, что она захотела одним словом исправить возможное ошибочное суждение:
– Уверяю Вас, мадам… – начала она, но не было возможности продолжить фразу, не давая понять, что она всё знает. Она вдруг замолчала, будто онемела.
Рядом с этой женщиной, которая завтра покинет дом с унижением уволенной прислуги, Бихтер за минуту всей душой ощутила стыд и унижение женщины, предавшей мужа, и задыхающимся голосом сказала:
– Мадемуазель, Бехлюль Бея здесь нет, и я не знаю, почему будто онемела здесь, посидев немного у окна.
В темноте они смотрели друг на друга в неловком тяжёлом молчании. Мадемуазель Де Куртон не ответила на эти слова, похожие в устах этой женщины на подлое признание её греха, сделала два шага вперёд, словно стремясь быть достойно вычеркнутой из тайны, появившейся перед ней в темноте, и, когда Бихтер выходила тяжёлыми шагами, медленно положила книги на порог, даже не желая гадать уже привыкшими к темноте глазами, был ли там Бехлюль.
***
Нихаль, которая хотела допоздна посидеть с гувернанткой, легла рано, но держала её рядом с кроватью, пока не уснула.
Мадемуазель Де Куртон рассказала ей о своих мыслях. Сначала она поедет в Париж, пробудет там всего месяц в гостях у старой родственницы, потом присоединится к своей семье, живущей в дальнем уголке одной из провинций (со спокойной ленностью семьи пауков в крыле ветхого особняка, пока не уничтоженного ударами времени).
Она описывала эту тихую, заброшенную жизнь как сладкую блаженную мечту, иногда наклоняясь к бледному лицу Нихаль и осторожно целуя его:
– Но, – говорила она; – в этом блаженстве я буду плакать, думая о моей маленькой Нихаль.
Ты тоже будешь здесь счастлива и расскажешь мне о своём счастье, верно, Нихаль? Тогда, узнав, что моя маленькая Нихаль тоже счастлива, мне будет не о чем плакать.
Нихаль лишь кривила губы. Старая гувернантка несколько часов будто пела колыбельные. Завтра утром, может быть ещё до того, как Нихаль проснётся, старый попугай улетит из клетки; все вещи – мадемуазель Де Куртон добавила с улыбкой – даже шляпы, против которых так возражал Бехлюль Бей, были уложены в коробки и ожидали сигнала. Мысли старой девы пошли по странному пути в момент, когда она произнесла имя Бехлюля. Она вспомнила про тайну, из-за которой столько времени испытывала ужасные угрызения совести. Идея, которая до сих пор не приходила в голову, шла по незаметным, извилистым следам и не задумываясь более, не в силах остановить слова, о которых, может быть, пожалеет через минуту, она снова наклонилась к постели Нихаль и, глядя в совсем уже сонные глаза, сказала:
– Нихаль, даю тебе последнее наставление, и ты не будешь просить у меня объяснений. (И добавила после секундной паузы:) Остерегайся Бехлюля…
Нихаль открыла сонные глаза, эти слова мгновенно сверкнули в неясном облаке у неё в голове. Она даже не была уверена, что кто-то это сказал, её глаза снова закрылись и с тенью лёгкой улыбки на губах она хотела сказать:
– Но сегодня мы решили, что теперь будем друзьями. – Её губы слегка дрогнули, затем в её голове как будто разлился успокаивающий эликсир. Она спала. Когда мадемуазель Де Куртон снова наклонилась, чтобы поцеловать её в последний раз, Нихаль во сне показала кому-то кончик своей тонкой брови и сказала: «Сюда».
***
Оставшись ночью одна в своей комнате, Бихтер мысленно подытожила события сегодняшнего дня. Они были настолько неожиданными, что расширились до череды событий, которая могла произойти в течение года, их перепутавшиеся подробности казались такими же бурными, как период депрессии. Бихтер захотела добраться до истинной сути этой череды событий, оказавших такое бурное воздействие на её нервы. Ни в одном из них не было ничего пугающего: Бехлюль не предаст их любовь, у Аднан Бея не проснулось подозрение, старая гувернантка не искала возможности отомстить ей. Затем её разум, рассуждая в обратном порядке, пришёл к противоположным результатам. Она видела старую гувернантку, тихим, коварным голосом что-то рассказывавшую её мужу. Может быть, сейчас она постучит в дверь Аднан Бея и захочет закончить разговор о Бехлюле, который не был завершён днём. Когда Бихтер мучилась здесь от страданий, Бехлюль неизвестно где и в чьих объятиях говорил: «В моей жизни есть только Вы!»
Она забывала обо всём, когда видела его в фантазиях, утомлявших её сердце невыносимыми страданиями. Старая гувернантка могла уже сказать то, что знала, и Аднан Бей мог прийти и потребовать от неё объяснений.
Прижимая руки к животу, она корчилась в муках дикой ревности, затем вдруг сказала: «Может быть, он пришёл,» слыша как скрипит от порыва ветра колпак печки и тихонько качается в петлях створка ставни. Неожиданно, после секундного проблеска надежды, она погрузилась в глубокое бессилие, с горькой уверенностью решив, что он уже не придёт, что всё, всё кончено. Тогда она закрыла глаза и с решительностью больного, который старается забыться, чтобы притупить сильную боль, стояла с закрытыми глазами и сжатыми бровями, как будто желала удержать от работы свой мозг. Стоя так, она в какой-то момент подумала, что пробуждается ото сна. Казалось, что она уснула на стуле, прошло несколько часов и кто-то встряхнул её и сказал: «Почему ты спишь? Он пришёл».
Она действительно заснула? Она огляделась, сколько сейчас должно быть времени. Свеча на пороге медленно стекала с одной стороны и капала на черепаховый гребень, забытый рядом с подсвечником. Ей было лень встать, чтобы поднять гребень. Она хотела снова заснуть, остаться здесь с мёртвым безразличием. Но действительно ли пришёл Бехлюль? Встать, потихоньку выйти, в темноте снова пойти в ту комнату… А если он не пришёл? На этот раз глубоко в сердце дрогнуло чувство, до сих пор остававшееся спокойным, чувство женского достоинства, чувство протеста брошенной женщины. Вдруг она оказалась такой униженной, жалкой, ничего не предпринимающей с бессилием избитого ребёнка, что решила найти силы вскочить с места, уверенно и твёрдо встать на ноги, выйти целой и невредимой из-под обломков рухнувшей мечты о счастье и сломать руку, давшую ей эту унизительную пощёчину. Теперь Бехлюль мог прийти, она не пойдёт его искать. Отряхнув своё достоинство, она поднялась с непокорностью разгневанного животного, разорвавшего цепь рабства, и вздрогнула, не желая больше подчиняться. Она не хотела больше думать о Бехлюле. Сейчас она ляжет спать как ни в чём не бывало. Она легла в постель, отшвырнув сорванное с себя платье. Ей хотелось закрыть глаза и сразу уснуть, ни о чём не думая. Затем она невольно открыла глаза и устремила взгляд вдаль, на оставленную непогашенной свечу. Свеча стекала с одного края и медленно, как будто каплями печали её жизни, капала на черепаховый гребень. Она долго смотрела на плачущую свечу пустым взглядом, каждую минуту желая встать и погасить её, но всё время откладывая это дело на следующую минуту из-за большой слабости в теле.
17
Бехлюль вернулся только через три дня. Он боялся встретить Бихтер, когда входил в свою комнату, и едва сдерживал небольшое сердцебиение. Он был уверен, что она по глазам узнает о предательстве. У него не хватило фантазии придумать ложь, которая послужит хорошим объяснением его трёхдневного отсутствия. Кроме того, он чувствовал, что его тело наполнено ароматом молодости и задора сумасшедшей голландки. Женский нос Бихтер обязательно почувствует этот ароматный запах.
Три ночи прошли в безумной лихорадке удовольствия. В первую ночь на выходе из «Конкордии» он посадил Кетте (на сей раз без матери) в фаэтон и отвёз в дом в Шишли.
Прогулка с ней по безлюдным переулкам в темноте была в новинку, словно он похитил девушку. Кетте всё ещё казалась ему невинной девушкой, никогда не покидавшей матери. Расставшись с ней на следующий день, он намеревался вернуться на Босфор. Но он задержался с другом, которого встретил в кондитерской в Бейоглу и сказал себе: «Пароход уже ушёл…» Бехлюль отправил пару слов Кетте и повёл её ужинать. Он так напоил девушку, что вечером на сцене она потеряла голову, сорвала букет со своего платья и бросила ему. В третью ночь Бехлюль захотел лишить посетителей «Конкордии» Кетте. Когда народ толкается из-за неё, он спрячет эту милую девушку в маленькой комнате тихого дома в Шишли только для себя.
После того, как прошло и это желание, он подумал о Бихтер. Кто знает в каких мучениях она провела эти три ночи! Позволит ли он ей узнать об этом предательстве? Какую ложь он придумает, чтобы обмануть её?
Он желал Бихтер, когда думал об этом, Кетте ему надоела за три ночи и он хотел снова увидеть свою комнату, которая была приютом любви, украденной под покровом ночи, и провести там сладостные часы.
Он почувствовал глубокое удовольствие, когда оказался в своей комнате. Словно сложность была только в том, чтобы туда попасть. Окно комнаты оставалось открытым с того самого дня. Край кресла, ковёр и набор для курения намокли из-за дождя, задувавшего в окно. Он чувствовал потребность беззвучно, мягко ступая гулять по комнате; как будто здесь был больной, которого старались не разбудить. Ему было нечего сказать Бихтер, если бы она вошла в ту минуту.
Когда он медленно шёл, чтобы закрыть окно, его взгляд упал на что-то мокрое, белевшее на кресле. Взяв предмет в руки, он понял, что это носовой платок Бихтер… Он непроизвольно поднёс его к губам и из-за запаха мокрого букета фиалок подумал, что Бихтер у него в объятиях. Этот платок прочитал ему целую грустную поэму, рассказал о часах, проведённых у окна в его комнате в муках ожидания, чтобы даже в его отсутствие быть рядом с его воздухом.
– Бедная Бихтер! – сказал он про себя, посмотрел на платок и попросил прощения у страданий, которые будто беззвучно лились с него.
Вдруг дверь толкнули, как будто налетел торнадо, Нихаль ворвалась в комнату и сказала:
– Наконец-то Вы пришли! Где же это Вы были?
Нихаль шла, грозя пальцем, и вдруг увидела мокрый платок в руке Бехлюля:
– Что это за мокрый платок у Вас в руке? О, да здесь образовалось целое озеро! Это Ваши художества?
Она присела, приподнялп край шторы, посмотрела на мокрые места, потом протянула руку и захотела взять платок:
– Будете вытирать это своим платком? А, платок не Ваш, дайте посмотреть, это платок Бихтер…
Бехлюль боялся, что из-за этой мелочи Нихаль узнает всю историю. Он отдал платок Нихаль, та посмотрела на его край и бросила на мокрый ковёр:
– Да, её платок! – сказала она. Затем поглядела на Бехлюля с шаловливой улыбкой и добавила:
– Слышали бы Вы моего отца. Чего он только не говорил о Вас.
Бехлюль внезапно покраснел:
– Что же?
Нихаль скривила губы:
– Пусть Вам Фирдевс Ханым расскажет. Знаете, молодые девушки иногда могут услышать то, о чём говорят рядом с ними, но им не разрешают это повторять. Фирдевс Ханым сейчас у нас! Вы знаете? Вчера мадемуазель Де Куртон уехала, а она приехала. Мне позвать Несрин? Пусть она вытрет это озеро.
Её взгляд снова упал на платок:
– Как он сюда попал? Пусть его отдадут ей.
Не обращая внимания на вопрос о платке, Бехлюль спросил:
– Нихаль, что говорил твой отец? Расскажи. У тебя же есть выражение, которое ни о чём не говорит, но всё объясняет.
Нихаль с улыбкой продолжила:
– Откуда мне знать! Он рассказывал Фирдевс Ханым. Я не очень хорошо расслышала… Потом он сказал, наверное, чтобы подшутить над Бихтер: «Может быть, я тоже иногда останусь в качестве гостя в комнате Бехлюля…» Скажите, у Вас что, есть другая комната? Вы тоже уезжаете?
Бехлюль всё понял. Его трёхдневное отсутствие послужило поводом для шуток дяди. Он снова сказал про себя: «Бедная Бихтер!» Кто знает, как эти шутки её мучили. Чтобы ответить на последний вопрос Нихаль, он сказал:
– Ты в своём уме? Куда уедет Бехлюль? Кроме того, разве он сможет бросить Нихаль, своего маленького друга? Фирдевс Ханым, наконец-то, приехала, верно? Мы с ней хорошо поладим, Нихаль! Она тоже в нами подружится.
Затем он наклонился, словно выдавая великую тайну, и с улыбкой добавил тихим голосом:
– Знаешь, что она – самый больший враг Бихтер?
Когда Бехлюль, наклонившись, говорил, его горячее дыхание всего на секунду коснулось лица Нихаль. В эту минуту Нихаль впервые с неудержимой робостью отодвинулась. Её испугало чувство, характерное для молодых девушек, которые вдруг осознают, что стали женщинами. Немного покраснев, она с улыбкой ответила Бехлюлю:
– Ещё одна Ваша идея…
– Ты недостаточно взрослая, чтобы понять! – сказал Бехлюль. – А теперь можешь оставить меня одного, Нихаль? Мы с тобой потом подробно поговорим на эту тему.
Затем он равнодушно спросил:
– Где твой отец, Нихаль?
Он не смог спросить напрямую про Бихтер. Услышав от Нихаль, что Аднан Бей и Бихтер были в их комнате, он глубоко вздохнул. Увидеть их вместе облегчит встречу после его исчезновения. Бехлюль поздравлял себя за выдержку, когда через пять минут входил в кабинет Аднан Бея. Он нашёл в себе силы равнодушно отвечать на шутки Аднан Бея. Аднан Бей пытался обвинить его в наличии отношений, которые Бехлюль не мог признать, и говорил, глядя на Бихтер:
– Вот увидите, Бехлюль снова исчезнет на несколько недель после того, как проведёт здесь эту и может быть ещё одну ночь.
Бехлюль и Бихтер обменялись печальными, беспокойными взглядами. Бехлюль взглядом хотел сказать: «Вы верите? Это не более, чем несколько старых шуток». Затем он ответил Аднан Бею:
– Кто знает, может быть, Вы правы. Я всю зиму был послушным ребёнком, так что теперь можно всё простить, верно?
Бихтер не участвовала в разговоре и, не поднимая глаз, продолжала лихорадочно вышивать кусок сукна. Аднан Бей со странным упрямством хотел продолжить шутку и вовлечь и Бихтер в разговор. Бехлюль отвечал, продолжая оставаться равнодушным, он демонстрировал апатию, похожую на признание, когда защищался, а затем пытался перевести разговор на другую тему. Это оказалось пыткой для них обоих. Казалось, Аднан Бей специально хотел прижать их. Бехлюль впервые почувствовал подозрение:
– Неужели он знает?
Они с Бихтер ещё не поговорили. Бехлюль в какой-то момент собрал всё своё мужество и спросил:
– Тётя, Ваша мама приехала, верно? Где она? Наверху?
Он встал. Перед уходом он хотел увидеть глаза Бихтер, но они были прикованы к вышивке и оставались глубоко обиженными.
***
Фирдевс Ханым отдали комнату мадемуазель Де Куртон. Утром её сажали в специальное кресло, вывозили в холл, подвозили к окну и почти всегда оставляли этот потёртый цветок Босфора в одиночестве до вечера на фоне зелёных вод в тени холмов Канлыджи, как будто у края могилы жизни. Бехлюль не видел её три месяца. Он лишь слышал кое-что о ней. После долгой молодости, конец которой она по-прежнему не в силах была вынести, Фирдевс Ханым неожиданно потерпела крах, словно усилия, потраченные, чтобы оставаться молодой, привели в беспорядок состояние здоровья старушки. Когда она, высокая, статная, всё ещё красивая, сидела в своём кресле, то была подобна крепкому дереву, которое, иссушив свои соки, однажды вдруг упало на обочину дороги. Её колени постоянно болели; ей нужна была помощь, чтобы утром встать с постели. Больше всего её бесила необходимость ждать милости от другой руки, чтобы подняться, она неистово хотела укусить протянутую ей руку. Поэтому рядом с Фирдевс Ханым дольше пятнацдцати дней невозможно было удержать служанок. Ни одна из восьми девушек, пришедших по очереди на место Катины, которая ушла, собрав достаточно денег, чтобы стать невестой, не смогла заменить её и однажды Пейкер даже пришлось обратиться к Якупу, чтобы усадить Фирдевс Ханым в её кресло. Затем если Фирдевс Ханым была сердита на свою служанку, стало традицией звать Якупа и в его руках сердитая пациентка становилась тихим, безропотным, послушным, мягким ребёнком. В мужских руках словно было такое волшебное свойство, что Фирдевс Ханым говорила о целительном спокойствии несколько дней после того, как он лишь поддерживал её за руки и плечи, усаживая морщинистую груду мяса в её кресло.
У Фирдевс Ханым началось безумие, она будто взбесилась. Теперь она ругалась со всеми, с зятем, с дочерью, с Феридуном, с иногда приходившей Бихтер, а потом кричала, ворчала и плакала, когда все сбегали от такой раздражительности и оставляли её одну в кресле. Наличие больного становилось непосильным бременем для спокойной жизни маленького жёлтого особняка. Узнав, что дочь беременна вторым ребёнком, Фирдевс Ханым пришла в ярость. Она считала это постыдным, непростительным проступком. В доме будет невозможно спокойно поспать пару часов. Это сделали специально, чтобы заставить её сбежать из дома. Пейкер ничего не ответила на безумства матери. Как-то вечером Нихат Бей пришёл домой с важной новостью, которую давно ждали супруги. Наконец, было принято решение об увеличении жалования, связанном с повышением его служебного ранга. Хотя семья ожидала, что Фирдевс Ханым будет очень довольна, она, наоборот, посчитала это обманом, устроенным против неё.
Значит, теперь можно было пожертвовать её существованием, если она захочет покинуть этот дом, никто не будет возражать, что означало своего рода изгнание. Она плакала, всхлипывая как ребёнок, пока супруги удивлённо молчали рядом с этим азартом безумия.
С тех пор Фирдевс Ханым нашла повод для мести за счастье супругов. Каждое утро она говорила зятю и дочери: «Вы знаете? Мне сегодня лучше». Она словно угрожала им возможностью выздоровления. Однажды она ужасно поругалась с Нихат Беем из-за того, что лечащий врач упомянул о сырости в особняке:
– Думаете, я не поняла? – сказала она. – Вы научили его этой лжи, чтобы избавиться от меня! Но Вы забываете, что Вас двоих, а не меня можно выгнать из этого особняка.
Чаша терпения Нихат Бея, наконец, переполнилась. Они уйдут и оставят её одну. Фирдевс Ханым со смехом ответила:
– Одну?
Но зачем ей оставаться одной, она тоже выйдет замуж. Да, просто выйдет замуж, она ещё достаточно молода для этого.
Тогда супруги замолчали, посмотрев друг на друга перед лицом этого безумия. На следующий день Фирдевс Ханым захотела увидеть Нихат Бея и, когда он пришёл, сказала:
– Я передумала. Может быть, сырость в особняке настоящая, я уезжаю к Аднан Бею.
И вот, из-за идеи, за одну ночь родившейся в больном сознании Фирдевс Ханым, она уже два дня находилась в особняке Аднан Бея. Увидев себя в углу большого холла, как брошенный старый сломанный стул, она сразу почувствовала, что этот новый стиль жизни тоже таит в себе долгие часы мучений от печальной скуки. Дочь и зять довольствовались коротким временем, проведённым с ней по утрам и после ужина. Нихаль, появлявшаяся как порыв ветра, не могла оставаться. Несрин и Шайесте проходили мимо, странно улыбаясь издали. Фирдевс Ханым оставили под присмотром немки, специально нанятой Аднан Беем. Единственными развлечениями были маленькое зеркало и небольшая пудреница, которые Фирдевс Ханым то и дело брала со столика рядом с креслом. Если раньше они, как небольшой грех, хранились в её сумочке, то сейчас не нужно было даже накрывать их носовым платком. Даже присутствие Аднан Бея не мешало ей иногда брать их для того, например, чтобы поправить макияж глаз.
Сегодня Бехлюль нашёл Фирдевс Ханым наверху, поправлявшую волосы на висках перед маленьким зеркалом, пока немка массировала ей колени.
Фирдевс Ханым встретила Бехлюля с радостным криком:
– Ах, это Вы? Вы, наконец, смогли прийти? Где же Вы были? Нет, нет, не туда, возьмите тот стул! Эмма, оставьте нас одних.
Она положила зеркало на столик и в ответ на вопрос Бехлюля сказала:
– Я? Совсем неплохо, в последние два дня я чувствую большую разницу. Вы не поверите, за эти два дня они даже ни разу не поинтересовались…
Она говорила о Нихат Бее и Пейкер, её переполяла неприязнь к ним по самым невероятным причинам. Конечно, она не могла простить, что они её отпустили.
– Я не смогла почувствовать к этому субъекту ничего похожего на любовь. Эгоистичный, корыстный мужчина! О! Вы не знаете, что… Скажу Вам, что он сделал Пейкер ещё одного ребёнка, через два года ещё одного, раз в два года… В тридцать лет Пейкер станет матерью шестерых. Потом однажды Нихат Бей оставит её одну с шестью детьми и сбежит. Не смейтесь, думаете, он любит Пейкер? Всегда эгоизм, всегда корысть… Почему Бихтер отдали Аднан Бею?
Почему Вы непонимающе смотрите на меня? Когда больше нечего ожидать от Аднан Бея… Тогда?
Она будто мстила, следуя этим предположениям:
– Вот увидите, – сказала она. – В тридцать лет после рождения шестерых детей Пейкер будет старее меня. Тогда меня будут умолять, целовать руки матери, которую сегодня выгнали.
Фирдевс Ханым говорила, не давая Бехлюлю произнести ни слова; она радовалась, опьянённая вкусом странного эликсира мести, изображая Пейкер несчастной, униженной, с шестью детьми, тридцатилетней старухой, расставшейся с мужем, ожидавшей прощения матери в утешение одиночеству. Материнское чувство этой женщины было настолько хищным, что пугало Бехлюля. Это была не мать, а соперница, враг счастья своих дочерей. После Пейкер Фирдевс Ханым заговорила о Бихтер. Она никогда не была сторонницей её брака. Она была уверена и в исходе этого брака. Фирдевс Ханым смотрела в глаза Бехлюлю, когда говорила о Бихтер, будто опасалась лишних рассказов. Она лишь сделала вывод:
– Бихтер будет похожа на Пейкер. Однажды я ей тоже понадоблюсь. Обе припадут к руке Фирдевс Ханым, которую сегодня забросили. Но тогда…
Прежде, чем закончить фразу, она опять протянула руку, взяла пудреницу и зеркало, подправила макияж и повторила после небольшой паузы:
– Но тогда Фирдевс Ханым не простит.
Как только из её уст со злостью вылетело это слово, она бросила зеркало и пудреницу и её мысль перешла на другую тему:
– Я столько рассказываю Вам обо всяких ненужных вещах. Но мне нужно сказать Вам кое-что важное. Догадайтесь!
Бехлюль наклонился к столику и, глядя на него, сказал:
– Очень легко! Закончился крем «Симон» и нужно купить Вам баночку, когда поеду в Бейоглу…
Фирдевс Ханым обиженно сказала:
– Пожалуйста, прекратите шутить, это очень серьёзный вопрос насчёт Вас… Я два дня жду Вас ради этого. Не смотрите такими игривыми глазами, отнеситесь к этому серьёзно.
Бехлюль улыбнулся:
– Пожалуйста, не требуйте невозможного. Серьёзность! Вы когда-нибудь видели меня серьёзным?
– В первый раз в жизни постарайтесь. Расскажу Вам в двух словах. Я сказала себе, когда приехала сюда и не смогла найти Вас: «Нехорошо оставлять этого ребёнка в таком состоянии. Однажды жизнь заставит его совершить безумство, которое будет невозможно исправить. В таком случае надо что-то делать…» Вы понимаете?
– Я не понимаю настолько, насколько можно не понимать. Вы заставите меня сделать что-то, чтобы не совершить безумство, так? Но из безумств получились самые прекрасные вещи в мире.
Я буду считать жизнь неполноценной, если не сделаю то, что Вы называете безумствами. Какой способ Вы нашли, чтобы удержать меня от совершения безумства?
Фирдевс Ханым немного выпрямилась и ответила:
– Женитьба!
Бехлюль не удержался от смеха:
– Думаю, я не так расслышал. Что Вы сказали, женитьба? Но это и есть главное безумство, которое невозможно исправить и глупое безумство! По-моему, есть три причины для женитьбы: или у Вас то и дело простуда и Вам нужен кто-то, кто будет поить Вас липовым чаем и ставить банки на спину; или у Вас продырявились носки и Вы хотите, чтобы дома находилась женщина, которая их заштопает, или Вы хотите раз в два года становиться отцом, как Ваш младший зять… Я по совету врача ношу красный сургуч и с тех пор избавился от простуды. И Вам советую, у врачей, кажется, нет более действенного лекарства от простуды. Я испытываю непреодолимую ненависть к штопанным вязаным носкам. Что касается детей, я схожу с ума по чужим детям, но уже сейчас презираю маленьких Бехлюлей. В таком случае?
– Есть четвёртая причина, о которой Вы забываете. По-моему, мужчины должны жениться, чтобы не жить так, как Вы. В жизни мужчин, в конце концов, наступает время, когда пора искать счастье жизни в руках молодой девушки, бросив все мимолётные увлечения.
– Довольно поэтичная фраза! Знаете, у поэтичных вещей есть странная сила побеждать меня.
В Вашей фразе есть вторая поэма: молодая девушка! По-моему, молодые девушки – это существа совсем неизвестные, которым ещё нужно набраться опыта. Но этот поэтичный опыт я оставлю на то время, когда устану от других.
Казалось, Фирдевс Ханым решила не проиграть:
– Да, но молодые девушки получают опыт лишь однажды и стремления, которые попадут в их чистые руки, не должны быть чрезмерно гнилыми и потрёпанными.
Бехлюль ответил с улыбкой:
– Если Вы продолжите говорить такими фразами, я прямо сейчас объявлю о своём поражении. Но кто молодая девушка, которую Вы посчитали достойной счастья обладать мною?
Когда Бехлюль задавал вопрос, стеклянная дверь холла открылась и вошёл Бешир. Наверное, он собирался что-то сказать Фирдевс Ханым. Они продолжили, не придавая значения тому, что он ждал. Фирдевс Ханым сказала:
– Вы не поняли? Всё ещё не понимаете? Нихаль, только Нихаль! Эта идея родилась у меня, когда я приехала сюда и увидела, что она выросла и совершенно изменилась за три месяца.
Бехлюль встал с возгласом «Оо!» Он со смехом спросил:
– С каких пор Вы начали творить такие чудеса? Нихаль… Ищите ей не мужа, а наставника. К тому же сейчас мне кажется, что невозможно стать мужем Нихаль. Есть большое препятствие: я – должник Нихаль. Вот теперь Вы не понимаете. Я подсчитал, что должен ей целых восемь лир и сколько-то там курушей, а если посчитать и проценты…
Фирдевс Ханым была совсем обижена:
– А Вы всё шутите. Вы оставите Нихаль, эту драгоценность, кому-то другому?
Бехлюль, глядя на Бешира, ответил Фирдевс Ханым:
– Ошибаетесь, Нихаль – огонь, а не драгоценность. Нет дня, когда мы не ссоримся с ней. Верно, Бешир?
Бешир стоял с безжизненным взглядом, неподвижно, словно затаив дыхание. Казалось, он не услышал, что Бехлюль обратился к нему. Тогда Фирдевс Ханым спросила:
– Чего ты хочешь, Бешир?
Бешир как будто пробудился ото сна и ответил после небольшой паузы, желая вспомнить, что хотел сказать:
– Господин спрашивает, позволите ли Вы накрыть здесь небольшой стол. Чтобы поужинать сегодня вместе…
Фирдевс Ханым сразу согласилась и после ухода Бешира сказала Бехлюлю, по-прежнему смотревшему на неё с улыбкой:
– Улыбайтесь, сколько хотите. Раз я приняла решение, Вы получите Нихаль…
Бехлюль немного наклонился и сказал озорным голосом, без сомнений желая завершить разговор шуткой:
– Но… Вы ещё не настолько далеки от молодости, чтобы посвятить мысли браку других. Пока Нихаль немного подрастёт, в доме есть ещё один человек, кто может убедить меня жениться…
Фирдевс Ханым не дала ему закончить и обиженно сказала:
– Замолчите. Я не люблю шуток, касающихся серьёзных вопросов.
Затем она вдруг вспомнила кое-что ещё:
– Да, чуть не забыла ещё кое-что сказать. Я рассказала ещё одному человеку об этом вопросе.
Она остановилась и, глядя странным взглядом на Бехлюля, ожидала, что он догадается, о ком речь. Взгляд Фирдевс Ханым был таким пронзительным, что Бехлюль не смог ответить и невольно потупил взор. Фирдевс Ханым сообщила совершенно обычным голосом:
– Бихтер! – После небольшой паузы она опять протянула руку к зеркалу и добавила:
– Она считает этот брак вполне естественным.
Бехлюль сразу же понял. Конечно, эта женщина хотела выяснить правду, опираясь только на предположение, не полагаясь на увиденное или услышанное. Первую попытку она предприняла с Бихтер. Как Бихтер смогла выйти из этого испытания? Он сказал, пытаясь немедленным ответом развеять появившиеся подозрения этой женщины:
– Конечно, она одобрит. Она очень хорошо знает, что после моей женитьбы на Нихаль, мы не сможем жить в этом доме, в таком случае, Вы понимаете?
Фирдевс Ханым смотрела со странной улыбкой во взгляде, и словно не понимала. Бехлюль высказал мнение по такой опасной теме и испугался, что не сможет справиться, если продолжит.
Разговор прервался, не закончившись. Бехлюль пришёл к выводу, что эта женщина всё поняла. Она испытывала такую враждебность по отношению к счастью своих дочерей, что в её руках эта тайна могла стать грозным оружием против Бихтер. Вдруг он понял, что их с Бихтер любовь вошла в новый опасный период. Отныне глаза этой женщины, прикованной к креслу, будут следить за ними с тайным коварством врага, пронзая темноту и стены. Может быть, шутка с женитьбой была самым лучшим средством защиты. До этой минуты Бехлюль избегал сложностей встречи с Бихтер, теперь, напротив, он считал необходимым встретиться с ней. Но как встретиться с ней? Он не допускал возможности, что Бихтер снова придёт в его комнату.