Хаим Калин
По ту сторону нуля
Если образно, то директор ФСБ оказался на нейтральной полосе под дважды дружеским огнем – между якобы своими и условными чужими, чьи флаги дивным образом трансформировались в один – пиратский. Соответственным образом он и «защищал» престол, пропуская его интересы через блокпосты своей драмы. Так что ничего полезного, профессионально содержательного – как схватить заговор за шкирку – ВВП в этот вечер от Бортникова не услышал. Не дождался он и объяснений, откуда у подполья полный перечень грязного белья российского капитализма. В связи с чем, предостерег президент, еще одна попытка уйти от объяснений – гарантированная отставка.
Перегруженность повестки сыграла на руку Алексу Куршину – он неприметно канул в какую-то дискуссионную щель. При этом до летучки президент, подзуживаемый противоречивыми эмоциями, твердо решил с конфидентом разобраться. Похоже, ВВП подмывало Алексу по-пацански накостылять, после чего, смыв с обеих физий юшку, сомкнуться в крепких мужских объятьях и хмуро, хоть и доверительно вспоминать былое. Что правда, то правда: без культуры толковища русский национальный характер точно каша без масла.
Глава 11
Приднестровье, 1 января 2020 г.
Похмелья не ощущалось, впрочем, как и в прошлом году, который Алекс встречал в «Башне Федерации». Но, в отличие от сухого 2019 г., они вчера бутылку виски со Степановым уговорили.
Зато множились явственные сигналы тревоги; впервые за три месяца его «общественных работ» склад боеприпасов, судя по беготне и командам, доносившихся с нулевого уровня, лихорадило.
Бедлам напоминал налет немецкой контрразведки на опорный пункт СВР в Потсдаме годичной с копейками давности. Все же только отчасти. Предложений сдаться, озвучиваемых через громкоговоритель, не звучало, как и не улавливались токи чего-то непоправимого.
Люк распахнулся, в проеме – лицо Виктора, зам. начальника объекта и связника с внешним миром. Растерянный взгляд, условная белая линия вокруг губ. Скатился по лестнице, казалось, произведя больше шума, чем обычно. Планшет с зажженным экраном, учащенное дыхание, ищет глазами Степанова, напарника по постою, и наконец: «Говорите, Алекс».
Привычная композиция из спинки кресла и лысеющего затылка. Прежний и голос – веский, убедительный:
– С наступившим, Алекс! Но – как бы это точнее – для вас и компаньона Степанова с отсрочкой.
– Я не против, даже если в небесной канцелярии пару-тройку лет скостят. В паспорте необязательно… – заметил Алекс, казалось, в настрое пофилософствовать.
– Не понял! Паспорт – откуда? – вскинулся Борис – многопрофильный куратор постоялого двора, функционально – контактное лицо заговора. Но тут спохватился, будто уловив иносказание: – Алекс, ценю вас как полемиста, но, поверьте, сейчас не до турниров стиля и остроумия.
– Тогда что? Обмен заложниками? Лидера заговора, арестованного ФСБ, меняют на меня? Как по-другому понимать? Склад боеприпасов масштаба всего ленд-лиза, да еще первого января, вы словно улей разворошили… – не унимался астролог закулисья.
– Так! Капитан, ты меня слышишь!? – повысил голос куратор. – Если да, то набрасывай на нашего Киссинджера браслеты и вези, как договаривались.
– Да, слышу! – подтвердил контакт капитан, околачивавшийся поблизости. Подошел вплотную к Алексу.
– Э-э, easy, Борис, easy. Не напрягайте Виктора, ему и так досталось, – сослался на некие отношения с обслугой Алекс. И примирительно: – Надо так надо. Но, надеюсь, объясните, что произошло.
– Как понимаю, Степанов дрыхнет после вчерашнего, – ушел от ответа куратор. – Тогда вот что, капитан: замотай его в одеяло и тащи с подчиненными наверх. Выруби, если брыкнется…
Не прощаясь, и без всяких предостережений Борис вышел из связи. Следуя некоей инерции, Алекс тупо глядел на экран, будто забуксовав на бездорожье смыслов. Но вскоре Виктор планшет забрал, сопроводив действие словами: «На сборы три минуты». И двинулся в комнату Степанова.
Пеленать того между тем не пришлось – немного помычав, спустя несколько минут он объявился в коридоре в сопровождении капитана и явившейся подмоги – двоих рядовых. У каждого в руках по его чемодану, у самого Степанова пальто только на одном плече. Отставив чемодан, служивый второй рукав вдел, хоть и не без усилий.
Вскоре ошарашенный Алекс и спящий на ногах Степанов погрузились в микроавтобус с тонированными стеклами в сопровождении троих служивых, тщательно проинструктированных капитаном. По его отмашке и тронулись.
Тем временем квинтет обслуги склада лихорадочно менял половые доски, зашивая участок, где четвертью часом ранее был спуск к постоялому двору и пост охраны с видеонаблюдением за ним. Еще пару десятков служивых носились по уставленному стеллажами депозитарию смерти размером трех «Лужников», будто наводя порядок, но, казалось, без четких направляющих. Словно их командование столкнулось с чем-то непредвиденным, внесшим помехи в рулевое управление.
Между тем Алекса переполох в его недавнем пристанище уже не занимал, ибо нечто подсказывало: сюда он больше не вернется. А тревожила неизвестность, в какой фильтрационный центр закулисья его на сей раз упекут.
Но тут он явно спешил закрыть главу, чей сюжет был далек от исчерпания, тектонический сдвиг, не более. Она – в самом разгаре, кроме того, обнажила нового интересанта, следующего ныне за микроавтобусом по пятам, впрочем, фабуле отчасти известного.
Направление – Рыбница, что Алекса несколько успокоило. «Главное, не аэропорт Бендер – воздушный мост в Россию, ведь для Кремля я как Ассанж для Дядюшки Сэма, – размышлял он. – И место назначения, скорее всего, Приднестровье, ибо заблокировано соседями – Молдовой и Украиной. Стало быть, пересечение обеих границ – неоправданный риск».
Тем временем микроавтобус проехал указатель въезда в Рыбницу, Алекс сгруппировался: очередной момент истины.
Ни одного мужчины, редкие женщины, выгуливающие детей. Промчались несколько скорых, режа перепонки сиреной.
Наконец собратья по полу. Увы, два синюшных бомжа, схватившиеся, должно быть, за котомку пустых бутылок. Будто, всё на месте, родная, впитанная с молоком матери стихия. Без «климатических» сдвигов. Уже хорошо.
Между тем Степанов знай себе дрыхнет, заваливаясь на поворотах то на Алекса, то на окно, чем раздражает эскорт. Но Алекс провисом коллеги удовлетворен, ведь малейшие лишения для того – повод для скандала, а то и истерики. Три месяца общего крова дались им лишь благодаря особому умению Алекса срезать углы. Он то потакал любому капризу соседа, то выключал рубильник отношений, подвергая остракизму. В общем же и целом, взял взбалмошного мега-проходимца под опеку а-ля старший брат. Не бить же? Притом что порой, ох, как хотелось…
Во второй раз за свою одиссею Алекс в районе частной застройки, где, похоже, намечено бросить якорь. Потсдам с его мрачноватой обстоятельностью жилища здесь ни разу – разнобой разрухи, запустения и крикливой роскоши. Но и ассоциаций с ДОТ, как в немецких частных жилмассивах, нет, что, возможно, продукт самовнушения, капризов исторической памяти.
Их адрес – продукт первичного накопления некогда равного в праве на нужду, недоедающего общества; лепка на фасаде, мраморные львы у входа. У дорвавшихся до изобилия не один живот сводит…
Двое автоматических ворот – въезд во двор особняка и в гараж. Мило. Даже увидь микроавтобус соседи, кто в нем, им не разобрать. Выгрузились, оставив Степанова досыпать сны дольче вита мошенника-коррупционера. Дверь-то в гараже по прибытии тотчас затворилась, не убежишь. Сеть обоих ворот разомкнулась от телефонного звонка, который сделал старший сержант, старший охранник. Потому Алекс посчитал, что дом необитаем.
Он и впрямь казался таковым по пробковой тишине, встречавшей пришельцев и ощущению пыли, будто проникавшей в носоглотку. На самом деле «пыль» – это нагромождение предметов и символов семидесятых – массивные хрустальные люстры, трюмо, заставленное хрусталем грубой выделки, мебель из натуральной древесины, пробуждающая реминисценции полувековой давности.
Далее и вовсе невероятное. На стене композиция из пионерского горна и вымпела «Победителю соцсоревнования». Рядом как бы уголок боевой славы: знамя какой-то гвардейской дивизии, винтовка Мосина со штыком, ржавая каска якобы с пулевым отверстием, пулемет «Максим» и полуистлевшая лента с несколькими патронами.
На этом паноптикум будто давно ушедших дней не исчерпывался, плавно перетекая в… уголок Израиля: национальный флаг, предметы культа, портреты Герцля, Бен-Егуды.
Как ни парадоксально, оазис иудаизма более органичен, чем страшная мешанина стилей и натюрмортов а-ля «кислое с молочным», юродствующих в просторном зале. Ведь Рыбница, если и оставила зарубки в истории, то тем, что евреи длительное время в ее населении преобладали.
Тут Алекс увидел древнюю старуху за девяносто малюсенького роста, сидевшую в массивном кресле – ноги ее не доставали до пола. Одета в застиранный байковый халат из тех же семидесятых – что вкупе с ее неподвижностью отсылало к жанру восковой историографии. Его посетила неожиданная мысль: «Сколько знаменитостей еврейского происхождения в музее Мадам Тюссо?» Впрочем, все естественно: старуха – ярко выраженная еврейка.
Старуха моргнула, понудив Алекса, обескураженного забегом в прошлое, вздрогнуть; он пришел в себя. Раздумывал, как ее поприветствовать, притом что в региональном диапазоне «русский-украинский-идиш-румынский» трудностей не испытывал. Колебался, не в силах определиться: женщина – жертва деменции или персонаж со странностями. В конце концов, бросил свою пятую точку в соседнем кресле, почему-то примостившись на краешке, но, так и не раскрыв рта.
– Что это за синагога с красным уголком и богадельней в одном флаконе!? – проревел Степанов, которого, судя по удивлению охраны, сей момент не ждали. Ребята понуро ошивались по строению, в комнаты не заходя. Похоже, ожидали звонка с инструкциями, а может, распорядителя места.
– Явился, не запылился, – парировал Алекс, откликаясь на эскападу компаньона. – В храме флагов быть не может. Забыл что ли?
– Кто вас, иудеев, знает! Всё как не у людей: в воскресенье пашете, в субботу не кури и за руль не садись, – проворчал Степанов, выискивая взглядом место приземления.
– Ты, я вижу, без меня ни на шаг. Ностальгия? Спал бы, своих чертей ублажая… – доверительно попенял Алекс.
– Слушай, Сашок, голова. Что за облом такой – перепились, может? – дружелюбно сокрушался Степанов. – Как до нас добрались через две границы?
– Во-первых, рано Москву сюда приплетать. Мы в краю, где, да, Москва, мать родная, но каникулярная. Словом, спонсор. При этом как перекресток ряда постсоветских дорожек наше подбрюшье – реальная западня, – скорее, размышлял вслух, нежели разжевывал Алекс. – Но я, Степанов, не стал бы гадать, кто за ширмой. Куда важнее рефлексы наших опекунов, сотворивших целый каскад операционных чудес. Причем в день, когда в славянском мире замирает всё. Тем более в нашем медвежьем углу…
Донесся шум двигателя и скрип открываемых ворот – Алекс со Степановым навострили уши. Распахнулись парадные двери, впуская в зал колоритную пару – мужчину и женщину в районе семидесяти в каких-то голливудского шика меховых шубах, серебряной и голубой расцветки соответственно. Под стать прочие предметы их гардероба, на вскидку из лондонского «Харродс».
Пара, похоже, супруги; женщина, судя по внешности, дочь старухи. Направилась к ней, излучая озабоченность. Одновременно по ступенькам сбежала со второго этажа ядреная бабенка в районе сорока, должно быть, сиделка старухи. Взоры прибывших только что и десятью минутами ранее обратились на нее.
Какое-то время Алекс не брал в толк, каково «штатное расписание» момента, иными словами, как возникающие, казалось, из ниоткуда особи – на фоне постмодернистского антуража – сопрягаются друг с другом. Но все же определился: супружеская пара, судя по уверенной поступи, хозяева виллы, мать с сиделкой – из «прописанных».
Свалившись как снег на голову, Алекс со Степановым порушили чужой порядок вещей, как правило, живущий по своим, нередко противоестественным канонам. Кто-то придавил медведя после новогодней ночи, бросив беспомощную старуху куковать, кто-то праздновал вне дома, не исключено за десятки километров, и был выдернут людьми, кому не мог отказать, но кто-то в жестоком цейтноте потащил за нитку единственно верного решения. Так или иначе, была запущена реакция, все звенья которой сработали на отлично. Чего только передача пароля для входа в особняк им, незнакомым и оттого проблемным персонам, стоит!
У хозяина особняка зазвонил мобильный – все гости, включая служивых, усевшихся на ступеньках, обратили свои взоры на него. Алекса изумил безупречный, под стать диктору, выговор мужчины, выдававший в нем потомственного москвича или петербуржца с родословной. Но не меньше удивляла его манера вести беседу – раскованно, без самоограничений (мычания и прикусывания языка), не выказывая и намека, о чем речь. Между тем даже служивые неким чувством уловили, что разговор об их команде.
– Здравствуйте, господа! – поприветствовал, наверное, прошеных гостей хозяин, завершив телефонный звонок. Обведя депутацию взглядом, приступил к знакомству: – Я Семен Натанович, прошу любить и жаловать. Кто из вас Алекс и старший сержант? Последний – ясно, кто, если бушлатом не поменялся… Методом простейшего вычитания… определяется и Алекс. Сосед-то ваш очень многим знаком… Прошу в мой кабинет, – Семен жестом указал на второй этаж. Служивые со ступенек тотчас встали, освобождая проход.
В эти минуты к складу боеприпасов Колбасна несся микроавтобус с инспекцией Минобороны РФ (во главе с полковником) и двумя офицерами центрального аппарата ФСБ. Часом ранее они приземлились на некогда крупнейшем в Европе военном аэродроме, проделав тот же маршрут, что и тремя месяцами ранее Алекс: Чкаловский (Москва) – Бендеры (Приднестровье).
Делегация адресата достигнет, но свой инквизиторский зуд уймет лишь отчасти, ибо начальник объекта майор Кузьменков Юрий и его заместитель капитан Громов Виктор к тому моменту дадут деру, когда их кураторы в Москве осознают: потуги скрыть гостиницу тщетны, валят пусть. Ведь рядовые, коих целый взвод, рано или поздно расколются (Часть из них полагала, что подземная гостиница – для любителей экстрим-досуга, иная находила ее халтурой, полагающейся начальству в среде, где и министерские посты продаются, третьей же было наплевать – день прошел, к зарплате ближе).
Всё подразделение уволят без выходного пособия, к счастью, без юридических последствий. Собственно, таковые и не ожидались: помимо майора Кузьменкова и капитана Громова, российских граждан, весь контингент склада – контрактники, местные жители.
Но это произойдет позже, через месяц, который уйдет на скрупулезное восстановление личностей постояльцев, их словесных портретов и циклов залегания на приднестровское дно. К великому разочарованию инспекции, видеозаписи не обнаружатся – начальство объекта их уничтожит прежде, чем зашьет лаз в гостиницу.
Однозначно идентифицируют только Куршина и Степанова, постояльцев-ветеранов, да и их отпечатки сохранятся. Методом тыка восстановят личности еще нескольких постояльцев из цикла 2014-2019, но большинство «гостей» свою анонимность сохранят. Ведь за пятилетку их сменилось три-четыре десятка, многие не задерживались больше недели. Поди вспомни, был ли мальчик.
С первых дней расследования СК России подаст прошение о задержании последних из могикан гостиницы. Местная прокуратура, дав добро, переправит дело в органы правопорядка, но там его постигнет судьба висяка априори; из пятидесяти миллионов, которые Степанов стравил подполью за свое освобождение и дальнейшую неуязвимость, десять grand ушли министру МВД Приднестровья за усыпление кейса. Гроши.
Между тем узловой момент инцидента требует прояснения: какому удальцу удалось порушить один из проектов подполья, пока не знавшего крупных проколов? Причем не в нашпигованной силовиками Москве, а за сотни километров от России – в серой зоне Восточной Европы, где коррупция и клановые дрязги – ГСМ механизма власти.
Достиг он этого, оказалось, несколькими звонками в канун Нового года (31.12.2019 в 9:00). Два из них в Москве, еще один в Приднестровье. Первый – в Департамент следствия ФСБ, второй – в приемную АП. Содержание идентичное: «На складе боеприпасов Колбасна, Приднестровье, охраняемом подразделением миротворческой миссии РФ, функционирует гостиница для беглых российских коррупционеров, прочих разыскиваемых лиц. Ныне там сбежавший из-под домашнего ареста Олег Степанов и публицист Алекс Куршин».
Третий звонок был сделан начальнику склада Колбасна – майору Юрию Кузьменкову, будто доброжелателем, озвучившим упомянутую телефонограмму с указанием адресов, куда была отправлена. Был в ней и комментарий: «Как представляется, инспекцию из Минобороны раньше 3-4 января не ожидать. Зачищайте концы».
Кузьменков, хоть и отдавал себе отчет о рисках, сопряженных с его прибыльной халтурой (конспирация-то по высшему разряду), масштаба криминала, в котором погряз, не понимал. Но «дыхание прокурора» в звонке расслышал, тотчас переадресовав запись разговора своему московскому куратору Борису. Его он никогда не видел, но беда в том малая. Главное заблуждение: свой приработок он не соотносил с антиправительственным заговором.
У верхушки подполья с оценкой аварии затруднений не возникло, приказ «Сворачиваться» последовал без колебаний. Означал он поначалу уничтожение видеотеки, но спустя час, когда Минобороны РФ за считаный часы снарядило инспекцию, о чем донесла агентура, – полный демонтаж проекта с эвакуацией постояльцев и руководства объекта.
К 17:00 люди, на которых заговор опирался в Приднестровье, пристроили Степанова с Куршиным, а также нашли убежище для начальника склада и его заместителя. После чего штаб подполья принялся расшивать ребус: «Что это было?» Казался он поначалу предвестием массовой зачистки актива заговора. Но этого не произошло, более того, каких-либо следов провокации – заманить заговорщиков в хитро расставленные сети – агентурой подполья в силовых ведомствах выявлено не было. В том числе потому, что звонки инкогнито в Департамент следствия ФСБ и Аппарат Президента нашли подтверждение как технически состоявшиеся, как и не найдены были логические сбои в расследовании, которое развернула объединенная группа Минобороны и ФСБ в Приднестровье.
В какой-то момент штаб подполья стал рассматривать инцидент как кучку навоза, на которую случайно и без весомых последствий один из заговорщиков наступил. Дескать, промой обувку и всех делов. Но аналитики нашли подход ошибочным, отметив: в основе происшествия – системное мышление, скорее всего, профессионалов, при этом назрело упрощение уравнения, отказ от всех конспирологических наростов. То есть буквальная оценка события – суть того, что произошло. Удар по удаленному анклаву заговора (причем, удар ли?) – меньшее из всех возможных зол. Ведь верхушка и крупные звенья подполья не пострадали, сохранив иммунитет. Иными словами, событие серьезной угрозы движению не сулит, так что режиму повышенной готовности отбой. При этом не упускать из виду: рано или поздно подкоп себя проявит, вызывая, не исключено, реакцию домино. Между тем с вероятностью в семьдесят процентов можно утверждать (прямо как в кейсе Бен Ладена у ЦРУ): ни Кремль, ни прочая национальная институция здесь ни при чем. Интерес либо частный, либо и вовсе извне.
Дабы отработать весь спектр оценки рисков, Центр запросил аналитическое заключение у Алекса Куршина – как у непосредственного участника события и члена экспертного совета подполья; с подачи Суркова, ему чуть ни с первых дней «вербовки» поручали аналитические обзоры, приоткрывая секретную фактологию, хоть и очень выборочно.
Алекс расценил задание как уловку вскрыть якобы свою причастность к демаскировке гостиницы и возмутился. Борис, куратор, немалыми трудами убедил Алекса в обратном, но склонить к этой работенке все-таки не смог. При этом вступать в контры с Борисом, омрачая их микроклимат, Алексу не хотелось, и он, якобы в поиске компромисса, задумался. Почесав затылок, озвучил:
– Не помню, кем сказано: ищите рядом.
Вскоре прояснится: принцип он угадал.
Глава 12
Рыбницкая районная больница, Приднестровье, 21 января 2020 г.
Проснувшись, Алекс придирчиво осматривал свои члены, казалось, выискивая симптомы заболевания. На самом деле опасался эксцессов черной хирургии, считал он, обыденность таких богом забытых мест, как Приднестровье. Усыпив, могли распотрошить…
Угодил он в больницу вчера ближе к ночи со всеми признаками пищевого отравления. Прибывший в особняк врач скорой был неумолим: немедленная госпитализация, не доживете до утра. Промывание желудка – только по предписанию токсиколога и исключительно в условиях стационара.
Как ни странно, Алекс отнекивался от госпитализации солидарно со своей охраной, в то время как мотивы разнились. Секьюрити заподозрили неладное, рассмотрев в происшествии вторжение извне. Некий подвох прочувствовал и Алекс, но куда больше его страшила перспектива вылететь за бровку статус-кво, хоть и противоестественного, но надежного с «перебором». «Перебор» – это, когда играешь по чужим правилам за надежную крышу над головой, при этом давно потерян счет, скольким на этом свете перешел дорогу. Следовательно, не знаешь, какой взаиморасчет за ближайшим углом, когда схрона лишишься.
Алекс настолько вжился в образ почетного сидельца осовремененной шарашки, круто меняющей полюса и специализации, что блюл ее интересы не меньше ее комендантов. Когда служивые после переезда со склада исчезли, уступив вахту хозяйской охране, двум некогда бойцам израильского спецназа, отпрыскам русскоязычных родителей, но владевшим русским через пень колоду, то проблемы постоя и безопасности стал решать кворум – Семен Натанович, хозяин виллы, Гай и Илан, секьюрити, и Алекс. Рабочий язык летучек – иврит, решающее слово – за Алексом (так рассудил Борис, в какой-то момент постигший: держаться нынешних хозяев Алексу безопаснее, чем работать на ВВП. Ведь для сведущих нынешний Кремль на три четверти использованная батарейка. В любую секунду потечь может).
Внезапный переезд в больницу – угроза герметике моего пристанища, колебался принять решение Алекс. Хотя бы потому, что в больнице обречен попасть под видеосъемку, которую не миновать. Как и легкомысленно сунуться в публичное место без роду и племени, не имея даже библиотечного билета. За три месяца лежки и советского паспорта (все еще в Приднестровье в ходу) мне не справили. Так что незадача на нескладухе и облом в упряжке…
Ко всему прочему в столь критический момент Семен Натанович, опекун, отсутствовал, не откликаясь на звонки. Алекс же метался – между приступами рвоты, своими страхами и увещеваниями врача. В итоге здравый смысл победил: какая разница, чем «всплытие» завтра аукнется, когда этого завтра может не быть.
Теперь, спустя двенадцать часов, когда недуг свой хват ослабил, Алекс проделывал нечто, заставляющее усомниться в его вменяемости: изучал убогие больничные одежки, застиранные штампы на белье и, наконец, капельницу, к которой был присоединен. Какого-либо практического или умозрительного смысла в его действиях не просматривалось, так что посттравматический синдром – единственное объяснение. При этом можно было подумать, что Алекс – медработник, волею случая угодивший в чужой, незнакомый стационар. Оттого предается сопоставлениям: насколько заведение отвечает отраслевым нормам?
8.30. В палату на троих, никем, помимо Алекса, не заселенную, въезжает тележка с завтраком. Повернувшись на скрежет двери, Алекс запечатлевает ладную молодуху с марлевой повязкой на лице, толкающую «дрезину» с провизией, и Илана в коридоре, который одновременно проверяет, как там подопечный, и облизывается на знатную фигуру обслуги.
– Привет, – буркнул визитерше пациент и в застенчивости увел взгляд в сторону, как казалось, вникая, хочется ли ему есть.
– Здравствуйте, Алекс Куршин, – поприветствовала больного обслуга с контурами, несообразными приземленности ее миссии. И, понизив голос: – По-русски или на мове?
– Если бы я на вас женился, то и полслова на мове не разрешил бы. Украинский на слух не переношу, как, впрочем, все языки, кроме английского и русского… – осекся Алекс, изумившись: его фамилию не знала не только охрана, но и опекун, не знали ее и предыдущие дозорные, включая Степанова. Дошла до него и несвойственная ему бестактность – сальный намек незнакомке, да еще предельно некорректным способом.
Ответом стала мимолетная гримаса: и ты, старый хрен, туда! Нет от вас продыху… Но спустя мгновение, словно по лекалам вырезанная королева, будто поменяв гнев на милость, кивнула. Казалось, отдала должное хоть и неуклюжему, импульсивному, но все же льстящему самолюбие комплименту.
Алекс сел, посматривая то на стояк инфузии, то на сестру-хозяйку, излучающую эротизм одним присутствуем (даже когда лицо на две трети прикрыто марлевой повязкой), и не понимал, что ему больше мешает – капельница или гормонная бомба, хозяева которой чуть его не отправили на тот свет, выдернув из убежища столь невероятным способом. Но, если красотка компенсация за их вероломный, сверхрискованный трюк, то зря старались, не на того напали…
Ходячая Виагра плавно покатила тележку, взяв курс на прикроватную тумбочку; чуть погремев столовыми принадлежностями, собрала на подносе завтрак и водрузила на поверхность. Затем без тени сомнений, грациозно, подчеркивая свою неотразимость, уселась рядом с Алексом. При этом каких-либо поползновений к пациенту не замечалось, точно сейчас последует рутинная инъекция.
Согнувшись, Виагра извлекла из одного из ящиков тележки плоский предмет в черном чехле. Расстегнула молнию, обнажая айпод. Включив, подняла фото двоюродного брата Алекса, с которым он не виделся сорок лет; узнал только потому, что двумя годами ранее нашел его портрет в Сети, изумившись несоответствию «оригинала» продукту выдержки временем.
Алекс взглянул на Виагру, казалось, в ожидании разъяснений. Ответом послужил текстовый файл, который, убрав фото родственника, та вывела на экран. Спустя минуту она исчезла, и Алекс задумался, простилась ли она, но так и не определился.
Пожалуй, впервые в жизни он не понимал, что это было, при всей очевидности внешних признаков события. События, инициатор которого, скорее, стремился к прозрачности, нежели наоборот.
Просматривалось следующее. Некий украинский, скорее всего, казенного засола интересант, вылущивший фигуранта из двух убежищ, точно семечки из подсолнуха, и задействовавший технологии, отточенность которых изумляла, на финише операции приоткрыл забрало… Но в чем практический смысл предприятия не получалось вникнуть хоть плачь. Захомутать заложника, пусть во влиятельных российских кругах «приблатненного», но даже символическим актором политики не являющимся? Для коллекции в Музее нереализованных амбиций? В этом смысл? Не меньше Алекса ворожила загадка, кто извне расклада, известного единицам, в его историю вник, после чего установил координаты. Впрочем, его вдруг посетило, схрон под городом боеприпасов, скорее, липучка для подозрений, нежели пояс безопасности, коль был известен десяткам служивым…
Вытащив иглу инфузии из вены, Алекс перебрался в кресло. Взял с собой айпод, активировал.
Трехстраничный текст его удивил незамутненностью идеи и сытным гарниром аргументов. С первых строк Алекс понял, что его контрагент – силовое ведомство, свой флаг, однако, не назвавшее. При этом осанной, спетой за проукраинскую публицистику адресата, себя идентифицировало. Между тем ни сливками, ни лимоном сдабривать напиток вербовки они не стали, изначально обозначив узловые точки конфигурации.
Ломать голову над их приоритетами не приходилось: залог безопасности Алекса Куршина – конфиденциальность его геолокации. Поскольку секретом она быть перестала, то его базирование требует перегруппировки. Самое рациональное – привлечь контрагента в качестве дополнительной линии обороны, понятное дело, включив его в круг посвященных. Необязательно во всех деталях – общая картина сойдет. Не исключено, встреча-другая тему исчерпает.
Кроме того, текст воссоздавал основные контуры события. Оказалось, что врач скорой, отдельная палата, ходячий афродизиак – звенья хорошо подогнанной операции, начало которой положила домохозяйка особняка, подсыпавшая специальный состав в чай Алекса. Между тем отравления желудка не было, а была психотропная атака, практически безвредная для организма, но которая взбаламутила разум. Благо, с такой подвижной психикой, как у объекта, и не такие выбрыки самовнушения возможны.
Так что на всех порошков хватит, хотя главное, конечно, не хворать. Резюме. Завтра ждать гостя. Время, способ явки, пол и личность парламентера умалчивались; запастись терпением и калориями, разговор будет долгий.
Следуя маршрутом, заданным очередным поводырем дел «подземных», Алекс набросился на завтрак. И в явном возбуждении стал еду поглощать, словно его могут с довольствия снять как лицо без вида на жительство и медицинской страховки. Подавив шабаш гипотез, с головой ушел в дела утробные.
Надо же – съедобно, размышлял он, вкуснее, чем в Израиле. Кто бы мог подумать. Казалось бы, медвежий угол, дыра дырой. Хотя, не исключено, шпионы и с питанием подсуетились. С голодухи-то, какой разговор?
На вахте Илана сменил Гай, и они втроем накоротке переговорили. О самочувствии поднадзорного, слава богу, возвращающегося в норму, нелегкой доле тех, кто в поле (на стреме), но главное – об анализе на яд в крови, все еще не готовом.
То, что отравление было целевым, точечным, последние сомнения рассеялись, когда сегодня утром домохозяйка Таня, сообщил Гай, из магазина не вернулась. Собственно, она изначально была под подозрением. По крайне мере, с тех пор, когда выяснилось, что ни Степанов, ни Гай с Иланом не отравились, хоть и потребляли с Алексом ту же пищу.
Какое-то время Алекс раздумывал, не известить ли охрану о первопричине покушения, обнажившейся часом ранее (дабы избежать трений и кривотолков в будущем), но передумал. Из каких дебрей геополитики их подопечный, они не знали, находя его приятелем хозяина, попавшим в некий переплет. Не знал этого и сам Семен Натанович, хоть и представлял социальный калибр своего «квартиранта», взятого, как и он, заговором под защиту. Если отталкиваться от удельного веса его самого – владельца бизнес-империи, хоть и основательно потрепанной Кремлем, то более чем серьезного. Так что в контексте суперсложного шпионского проекта, в поле притяжения которого он (Алекс) с недавних пор угодил, охрана по незнанию могла банально наломать дров. Пойди ситуация вразнос, третьего похищения за полтора года, Алекс понимал, ему не пережить. Пусть идет, как идет…
