Григорий Володин
Возрождение Феникса. Том 1
– Зачем ты так, Сеня? – вздрагивает женщина. – Я ведь стараюсь. Наш завод терпит убытки, оборудование старое, но я делаю всё, что могу.
– Этого недостаточно, ты сама знаешь, – припечатываю правдой, и она опускает голову, ее глаза краснеют. – Мама, я больше не собираюсь сидеть у тебя на шее. Завтра же поеду на завод, буду вникать в курс дела. Ты дашь мне право указывать нашим управляющим. Хуже все равно не будет. Даже не так. Я обещаю, я даю слово аристократа, что заработаю нам кучу денег. Достаточно, чтобы мы снова гордились своей фамилией Беркутовых. А параллельно я подготовлюсь к поступлению обратно в Москву. Наследнику Беркутовых недостойно учиться в глубинке. Только в лучшем столичном лицее. Итак, мама, ты согласна со мной?
Во время монолога добавляю в голос магнетизм Префекта – квинтэссенцию обаяния, харизмы и сверхчеловеческой воли. Елизавета застывает и неверяще округляет глаза.
– Сыночек, когда же ты стал таким… решительным! – говорит она даже с каким-то облегчением. – Конечно, согласна! Если ты собрался…
– Еще как собрался, мам, – усмехаюсь. – А раз разрешение главы рода получено, то с сегодняшнего дня я начинаю захват этой жалкой планеты для нас троих. Меня, тебя и сестры. Готовься к новой жизни, мам.
Пора преобразить этот мирок. И начну я с себя. А именно – твердо встану на обе ноги. Чтобы толкать Землю сапогами до самых звезд Постимпериуса.
Глава 2 – Интриги местных аристо
– А где барин? – слышу за дверью звонкий голос Доси.
– Тсс, учится, – Феня осаживает громкую служанку. – Потом уберешься в его комнате. Не мешай.
– И не собиралась вообще-то! – на тон тише бурчит Дося.
Удаляющиеся упругие легкие шаги, будто ступают горные козочки. Я усмехаюсь прямодушной заботе девушек и снова залипаю в экран компьютера. Операционка неудобная, опять же, примитивная, но привык быстро. Мышечная память подсказала что да как.
После обеда с матерью я заперся в своей комнате. Полдня провожу в изучении геополитики и технического уровня жителей Земли. Хорошо, хоть земляне додумались до глобальной сети, не нужно ехать в городскую библиотеку за каждой крохой информации.
Разобрался быстро, что к чему. Менталитет землян не представлял из себя ничего сложного. Закрытый социум планеты, феодальное общество, основанное на управлении местной энергией живой, поклонение боевым божествам. Так же легко я рассчитал свой путь к вершине в местной иерархии. Я отнюдь не был тупым воякой, как и мои легионеры. Фениксы посвящают себя достижению совершенства во всех аспектах жизни. Культура, технологии, ораторское искусство, экономика, фундаментальные науки и, бесспорно, ратное дело. Мы воспарили над всем человечеством Постимпериуса, чтобы тянуть его за собой к идеальному будущему. Это наша боевая доктрина. Это кредо самого лучшего Легиона.
Интересовала меня, в первую очередь, конечно, жива. В отличие от жар-эфира эта была потоком космической энергии, которая аккумулировалась в «колодцах» аборигенов. У людей Постимпериуса отсутствовали подобные психические центры. Живу мы не использовали. Взамен «колодцам» наши биоалхимики изобрели Зерно. Этот ментальный имплант использовался для связи с психическим измерением Анреалиумом, или Океаном Душ, или Хаосом. Из Анреалиума и выплескивалась потусторонняя энергия – жар-эфир. Префекты и чемпионы-легионеры обладают настолько совершенным мастерством контроля жар-эфиром, что способны изменять реальный мир. Такие эффекты называются фантазмами. Серана управляет Крыльями Феи, Ильис обладает Железными руками, я владею Золотым мечом, а подлец Бемижар вот умудрился призвать самоходные Врата Анреалиума, оружие массового поражения, по сути. Ско-о-отина, дай только добраться до твоей глотки, вшивый Жаворонок.
Фу-ух, достаточно пока размышлений. Три часа уже напрягаю извилины. Юный мозг Арсения не привык к столь длительным нагрузкам. Пора отдохнуть, помыться и переодеться.
Шум воды успокаивает мои взволнованные нервы. Пускай я оказался далеко от дома, пускай потерял родное тело, выведенное за пределы человеческих возможностей генетическими преобразованиями и мучительными тренировками, но простые радости всё те же. Ласковые водяные струи, ароматный гель для душа, мягкая пена, пышная грудь Доси, обтянутая сарафаном…
Минуточку.
– Ой, барин, – взгляд девушки скользит по моему юному телу. – А я стучала, а вы не открываете, а вам на ужин пора, а я и зашла, раз не заперто.
Я спокойно натираю себя мочалкой.
– Спасибо за предупреждение. Через десять минут спущусь.
Дося стоит столбом, не отрывая от меня взгляда, при этом ее лицо стремительно розовеет. Странная девушка. Явно смущена моей наготой, но продолжает оставаться. Ждет приглашения под душ?
– Дося, что-то еще? – приподнимаю я бровь.
Краснеет еще сильнее и лепечет:
– Н-нет, легкого мытья, барин.
И пулей вылетает вон из ванной. Хм, а служанка на Валиноре обязательно предложила бы потереть господину спину и другие труднодоступные места.
Право, чему я удивляюсь? Общество Российской Империи не настолько сексуально раскрепощенное, как на моей родной планете. Здесь со стародавних времен в девушках ценится добрачное целомудрие. Так своим дочерям завещал бог Сварог. С другой стороны, никуда не делись желания и влечения природы человеческой, отсюда возникают противоречия тела и разума.
После душа выбираю что надеть. В шкафу не находится ничего достойного лорда Валинора и Префекта Легиона Фениксов. Арсений носил полную безвкусицу, даже по меркам местной моды. Футболки с принтами, джинсы слим, никак с ними не сочетающиеся. Да, есть несколько одежд от таких приличных домов моды, как Юшкины, Романюки, Гуччи, но сочетание цветов и покроев, мягко говоря, неудачное.
Останавливаю выбор на парадном костюме, который Арсений надевал всего пару раз. Все равно, кроме классики, ничего лучшего не найти. Только никаких галстуков, никаких пиджаков с шелковыми лацканами. Оставляю лишь черные брюки. Не на светский прием все-таки иду. Значит, белая рубашка с отложным воротником, а поверх коричневый кардиган. Оглядываю себя в зеркало. Более-менее, после ужина в таком виде можно и в город съездить прогуляться. Заодно и с девушками познакомиться… мда, гормоны, беда с вами. Хотя почему бы и нет? Лучше уж сразу разрядить молодой организм. Ладно, а что на ноги? Пускай остроносые туфли с коричневыми гамашами и серебряными кнопками.
Кто-то может подумать, что Фениксы слишком много внимания уделяют одежде. Нет, это не так. Просто мы посвящаем свое время абсолютно всему, ибо стремимся к совершенству. Сосуд не должен уступать в великолепии содержимому. Фениксы всегда носили самую эффектную и яркую броню, украшали свои белые латы золотыми гравировками и мраморной росписью. К парадным доспехам мы крепили раскрытые свитки с летописью наших подвигов.
В коридоре чуть ли не сталкиваюсь с рыжей Феней, несущей стопку чистых полотенец. Она восхищенно распахивает глаза:
– Барин, вы прямо как столичный франт. У вас что, сегодня свидание?
– Нет, если только ты не приглашаешь, – улыбаюсь девушке.
Ее щечки мило розовеют. Затем девушка скашивает взгляд и прячет лицо за стопкой полотенец.
– Жестоко вы шутите, Арсений Всеволодович, – обиженно выговаривает мне.
Я качаю головой.
– Нет, Федора Александровна, жестоко – это считать меня неискренним шутником, – не остаюсь в долгу и обхожу опешившую девушку по кругу.
Уже на лестнице слышу, как сзади шушукается подоспевшая к подруге Дося:
– Видела его глаза? Золотыми больше не делались?
– Не делались, – вздыхает расстроенная Феня. – Только язык сделался.
– Язык? Золотым?
– Острым.
В столовой за накрытым столом уже расположилась мама в домашнем платье. Возле Елизаветы застыл стоя Тимофей. Оба хмурые. На столе, возле тарелки с варениками, лежит переносной телефон. Я бросаю взгляд на еще светящийся дисплей. Звонок завершился пять минут назад. Номер неизвестен. В свою очередь слуга и сударыня осматривают мой импозантный вид, но ничего не говорят по этому поводу. Лишь только Тимофей хмыкает:
– Сеня, ты как чувствовал, что надо собираться, – затем внезапно подмигивает. – Или к той окольцованной навострил лыжи?
– Окольцованной? – пугается мама. – То есть, к замужней женщине? Сеня, не смей! Тебе же только-только стукнуло шестнадцать! Не надо губить свою честь!
– Не пугайтесь, Елизавета Юрьевна, – Тимофей спешит успокоить госпожу. – Ничего такого. Просто у той девушки кольцо в носу. Со стразами. Это нынче модно.
– А! – отзывается Елизавета, выдохнув. Но тут же хмурится. – Арсений, ты уверен, что наследнику рода подобает встречаться с особами, столь легкомысленно одевающимися? Тебе обязательно с ней видеться?
– Не обязательно, матушка, – покладисто отвечаю.
Похоже, оба подобным разговором снимают стресс.
– Свиридовы звонили? – сразу догадываюсь.
– Они, скоты, – не сдерживается Тимофей и тут же замолкает от строгого взгляда барыни.
– Сеня, глава рода Анатолий Свиридов требует нас немедленно явиться с извинениями к нему в усадьбу, – грустно сообщает Елизавета.
– За что же я должен извиняться? – интересуюсь.
– По словам Анатолия, за то, что сломал руку его сыну.
Мне становится смешно. Ибо, как говорят аборигены, овчинка выделки не стоит.
– Подобный перелом же лечится одним мановением руки Целителя. В чем проблема?
Да, я уже изучил основные разновидности стилей войстези – системы духовных умений и практик манипуляций живы. Еще в Российской Империи ее называют саммо или самооборона ментальным оружием. Так вот, Целители – это настоящие кудесники. Они, буквально, способны вытащить человека из клыков смерти. Стиль Троян излечивает любую рану, любое физическое повреждение. Главное, чтобы раненому повезло, и Целитель вовремя успел к нему. Вот Арсению не повезло. Когда в Москве его травмировали, Целителя поблизости не оказалось. Поврежденную мышцу ноги не успели восстановить, и она отмерла. Когда же Целитель наконец подъехал, восстанавливать было уже нечего – врачи удалили мертвую мышцу.
– Сеня, дело не в тяжести травмы, – вздыхает мама. – Дело в чести, по словам Анатолия.
– Придраться к тебе хотят, барин, – подтверждает Тимофей. – Обвинить в намеренном оскорблении члена рода. И под этим предлогом высосать у твоей матери завод или дом. Их не волнует, что ты защищался. Никто не подтвердит это. Там из свидетелей были только слуга Свиридовых, да еще тот дворяненок, которого ты купаться заставил.
– Еще Степка.
– Будет молчать твой Степка, – отмахивается наш мастер на все руки. – Он сам сказал, что у него отец батрачит на фабрике Свиридовых. Прижмут мужика, пригрозят увольнением, тот сразу велит сыну заткнуться, а заупрямится – ремнем отхлещет.
– Что будет, если мы не придем к Свиридовым на поклон? – спрашиваю мать.
– Анатолий сообщил, что вызвал земского исправника Юрия Давыдычева. Он хочет присутствовать на нашей встрече, чтобы дать нам возможность мирно решить вопрос. Если мы не явимся или на встрече откажемся «извиняться», исправник согласует проведение заседания Нижнего земского суда. Суд мы скорее всего…
– Проиграем, – догадываюсь по ее печальному тону.
– Два из четырех земских заседателя – друзья – не друзья, но хорошие знакомые Свиридовых, – столбовая дворянка опускает голову.
Что-то она совсем поникла. Сейчас подбодрим грустную сударыню.
– Есть третий вариант, мама, – в моих словах звучит бодрящая сила, голос испускает почти физическую харизму, заставившую Елизавету выпрямится и гордо расправить плечи. Усталое выражение красивого лица разглаживается, теперь передо мной сидит знающая себе цену аристократка. – Мы покажем, что Свиридовы устроили корыстный фарс, и Давыдычев откажет подлецам в суде.
– Как ты думаешь это сделать? – хлопает глазами Елизавета.
– Решу на месте, нам пора выдвигаться, – бросаю взгляд на настенные часа. – Захвати справки с больницы о моем увечье.
– Хорошо, но они вряд ли понадобятся. На встречу так же придет доктор Николай Амосов. Если вдруг что, он подтвердит твою травму.
– Понятно. – Амосов следил за состоянием Арсения, когда его привезли в Тверь. Видимо, он также лечащий врач у Свиридовых.
В машину садимся через пятнадцать минут. Я заставил маму переодеться, даже указал, какой стиль одежды выбрать, и она преобразилась в строгую леди. Хотя в России принято выражение «госпожа». В общем, черное элегантное платье ей идеально подошло.
За рулем устраивается наш бессменный мастер на все руки. Бедный мужик, и меня нянчит, и Феньку с Доськой строит, и развозит барыню по делам. Ничего, за хорошую службу он будет щедро вознагражден. Ведь теперь Тимофей работает на Префекта Легиона Фениксов.
– Заедем в город, Тимофей, – распоряжаюсь, набирая в поисковике «Мастерская по дереву». – Адрес – Минская, семь.
Мама удивленно посмотрела, но промолчала.
Восемь минут пролетают с ветерком, и «Волга» останавливается прямо напротив вычурной двери, у невысокого крыльца. Стуча по ступенькам костылем, я поднимаюсь внутрь, Елизавета следует за мной.
– Сынок, ты уверен, что сейчас самое время для этого? – оглядывает она витрину с тростями.
– Уверен, – коротко отвечаю и поворачиваюсь к продавцу. – Покажите экземпляры с резными рукоятками.
– Прошу сюда, сударь, – указывает продавец на витрину у окна и начинает с гордостью нахваливать товар. – Эти шедевры вырезает лично мой дед, опытный резчик и член гильдии ремесленников. Баланс каждой выверен до грамма.
Позвенев ключами, он открывает замок витрины и поднимает стеклянную крышку.
Мое внимание сразу привлекает черная трость с белым навершием в форме парящего орла. Беру это произведение искусства в руки. Поверхность трости гладкая. Взвешиваю товара на ладони. Правда, идеальный баланс.
– Отличный выбор, господин, – улыбается продавец. – Трость предназначена для постоянного использования. Резьба по дереву. Материал эбен. Навершие выполнено в виде парящего Феникса, птица вырезана из слоновой кости, рукоять эргономична, удобно помещается в ладони.
Я хмурюсь. Феникс – птица, безусловно, хорошая. Но эбен и слоновая кость – дорогие материалы. Трость будет стоить не меньше трех тысяч рублей, на эту сумму можно купить бюджетный автомобиль. С нынешним достатком незачем позволять себе такую роскошь. Тем более, что больше недели с тростью я не прохожу. Просто не могу себе позволить даже столь короткое время выглядеть никчемным инвалидом.
– Прекрасно, но мне не подходит.
Откладываю «феникса» обратно на бархатное ложе. Продавец разочарованно опускает плечи. Усмехаюсь – поди уже выбрал жаркую страну, куда сгонять на отдых. Я выбираю трость попроще и поднимаю взгляд на продавца:
– Эту.
– Материал: кедр плюс берёза, трость комбинирована, – да он едва не плачет. – Навершие без резьбы, стеклопластик. Всего шестьдесят рублей.
– Возьмите, – Елизавета протягивает кредитку. Усмехаюсь. Давненько мне женщины ничего не покупали.
Уже на улице я выбрасываю костыль в мусорную корзину у лестницы.
– Сынок, ты уверен? – волнуется мама. – С тростью сложнее ходить, чем с канадкой.
– Не беспокойся. Просто нужно иметь сильные руки, – открываю дверь машины и пропускаю даму. – У меня их целых две.
Захлопнув за мамой дверь, я ощущаю первый результат моего внешнего преображения. Девочки-подростки в цветных кофтах и коротких джинсовых юбках остановились и игриво заулыбались мне. Отвечаю куртуазным кивком и, больше не обращая внимания на прелестниц, обхожу машину, чтобы сесть с другой стороны.
– Теперь можно и к Свиридовым, – задаю направление нашем водителю.
– Сень, ты чего удумал? – бросает Тимофей взгляд через плечо на мою обнову из кедра и березы. – Зачем это?
– «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и палка, с которой он таскается», – перефразирую я аборигена-классика.
Покачав головой, Тимофей выруливает на дорогу. Мама ничего не говорит, лишь смотрит на меня беспокойно.
Проходит еще пятнадцать минут, и мы добираемся до усадьбы Свиридовых. Елизавета надевает хладнокровную маску, только все равно не удерживается от пары завистливых взглядов. Наш дом не уступает в величине и красоте фасада, но людей для обслуживания поместья у наших оппонентов больше в разы. Тут и садовник, и охрана, и снующие между строениями слуги. Что же, логично, этот род не проиграл в войне с Выборгскими почти всё свое состояние.
Тимофей, как слуга, остается у машины. Миловидная служанка провожает нас с Елизаветой до дверей кабинета.
– Вам сюда, Ваше Благородие, – девушка обращается к матери, как к старшей гостье, бросив быстрый взгляд на меня. Успеваю перехватить его и легкой улыбкой задержать на себе внимание. Служанка краснеет и отступает в сторону.
– Позволь мне первому войти, мама, – не дожидаясь ответа, я толкаю ажурную, в вычурных врезках дверь. Первым, что увидят собравшиеся внутри, будут моя трость и хромающая нога. Пускай исправник и доктор лицезрят, кого обвиняют в избиении здорового лба.
В кабинете я оглядываю пятерых мужчин. Во главе дубового стола откинулся в кресле, должно быть, сам Анатолий Свиридов, насупленный господин за сорок. В руках Анатолия незажженная трубка, подле руки графин с водой. За приставным столом сидят доктор Николай Амосов и исправник Юрий Давыдычев. Обоих я узнал, так как Арсений их видел не единожды. Ну а на диванчике у стены уселся уже лично мой знакомец, а рядом с ним – наследник рода Павел. Последнему лет девятнадцать-двадцать, вид у наследника какой-то кровожадно-азартный. Виктору уже исцелили и нос, и руку. Его розовое лицо пышет здоровьем, а глаза горят злым весельем.
Во мне загорается огонь. Да, парниша, ты прав. Сейчас будет очень весело.
Когда я вхожу вперед Елизаветы, все удивленно приподнимают брови. Анатолий фыркает.
– Молодой человек, вас не учили пропускать даму первой? Тем более, вышестоящего члена рода, – упрекает старший Свиридов. – Елизавета Юрьевна, смотрю, процесс воспитания в роде Беркутовых сильно хромает.
– В роде Беркутовых хромает лишь моя нога, Ваше Благородие, – я сам отвечаю на оскорбление. – Что касается того, кто должен входить первым, вы тоже ошибаетесь, Анатолий Игоревич. Ибо не тот случай. Мы попали далеко не в благодушную атмосферу. В целях безопасности я решил сначала удостовериться, что ваш кабинет не таит угрозу жизни моей матери. – После этих слов низко киваю господам согласно этикету. – Юрий Иванович, Николай Викторович.
– Елизавета Юрьевна, Арсений, – добро улыбается мне доктор. Земский исправник обходится равнодушным кивком.
– Угрозу жизни?! – резко свирепеет Анатолий. – Теперь ты оскорбляешь мое гостеприимство?
Очередная уловка. Свиридов играет, под маской будто бы праведного гнева делает новый ход. Он, конечно, зол, но руководит им, в основном, прагматичный расчет. Елизавета смотрит на меня, она удивлена и, в то же время, знает, что я отобью и этот выпад. Даже сотню выпадов. Личное обаяние Префекта вселило в нее веру в родного сына, пускай раньше он и не проявлял подобных ораторских способностей.
– Нет. Лишь констатирую факт, – пожимаю плечами. – Нас вызвали извиняться по надуманному поводу. Конечно, я жду всего, что только возможно.
– Надуманному, значит. Теперь меня обвиняют во вранье, – усмехается Анатолий, обращаясь в первую очередь к земскому исправнику.
– Не вас – вашего сына, – поправляю, бросив взгляд в сторону его отпрысков. – Вас лично, Анатолий Игоревич, я могу обвинить лишь в невежливости. Вошла дама, стоит уже минуты две, а вы все еще сидите, – склоняю голову набок. – Очень некрасиво, Ваше Благородие.
Кабинет заполняет скрип отодвигаемых стульев. Доктор и исправник встают, их примеру приходится следовать Анатолию с отпрысками.
– Кхе-кхе… и правда, – виновато улыбается доктор Николай Амосов. – Прошу прощения, Елизавета Юрьевна. Слишком захватила полемика вашего сына и Анатолия Игоревича.
Не столько полемика, сколько опять же всплески моего магнетизма. Каюсь-каюсь. С самого порога я охватил присутствующих волнами своего непреодолимого обаяния. Поэтому старший Свиридов и раздражился в самом начале. Он хочет нас обобрать до нитки, и в его планы не входит инстинктивная симпатия ко мне.
– Ничего страшного, Николай Викторович, – любезно улыбается мама. – Я сама даже не заметила.
– Мда, меня тоже простите, – задумывается Юрий Давыдычев. – И всё же, Анатолий, я просил бы тебя оставить молодого человека в покое. Его поведение вполне культурно. Вернемся к вопросу встречи.
– Хорошо. Присаживайтесь, господа и Елизавета Юрьевна, – мрачнеет Анатолий, вертя в руках незажженную трубку. Первый раунд за мной. До виры еще не дошли, а уже приятно на душе. Земский исправник сделал выговор хозяину дома, пускай и в мягкой форме. К тому же, должностное лицо извинилось перед оппоненткой Свиридовых, хоть и по совсем другой причине.
Мы с матерью садимся за свободные стулья за приставным столом. Чувствую, как наследник рода прожигает огненным взглядом мой затылок. Не понравилось, как папку уели. То ли еще будет.
Размещаясь на своем месте, я не забываю поморщится.
– Арсений, нога все еще болит? – тревожится Николай Викторович, обволакиваемый моей магнетической харизмой.
Я слабо, словно через боль, улыбаюсь.
– В последнее время намного легче, спасибо. Всё благодаря вашим лекарствам.
– Лестно, конечно. Но ты сам молодец. – Всё, доктор мой. Остался исправник.
– Господа, да он же симулирует! – неожиданно выкрикивает с дивана наследник Павел. – Избил моего брата, а теперь строит из себя хворого! Жалкий притворщик!
У Анатолия чуть глаз не выпадает от выходки сына, а я с трудом сдерживаю усмешку. Таков он, личный магнетизм Префектов. Наша харизма словно приказывает любить ее обладателя, и друзья с близкими с радостью соглашаются с новым велением. А вот врагам это, конечно, не нравится, от нашего обаяния они еще больше раздражаются, всем нутром противятся ему, проявляют враждебность и норовят напасть. Вот Павел и сорвался. Агрессия – его способ защититься. Так он доказывает себе, что лучше меня.
– Это ужасная клевета, – холодно говорит Елизавета. – Вы позвали меня выслушивать поклепы на состояние моего сына?
Так их, мама!
Николай Амосов громко кашлянул, будто бы случайно, но в этом «кхе-кхе» звучит поддержка. Наш человек.
– Не для этого, конечно, – Анатолий пытается говорить ровно, быстро глянув на доктора. – Врачам здесь виднее. Но болезнь вашего сына не помешала ему напасть на моего. Ударить костылем и сломать ему руку. Это уже прямое оскорбление рода Свиридовых. Я требую извинений.
– Конечно же, материальных, – изгибает тонкую золотую бровь Елизавета.
– Это подтвердит искренность ваших намерений, – кивает Анатолий. – Поэтому компенсация будет весомой.
– Не будет, – Елизавета качает головой. – Ваши требования смешны.
– Хотите сказать, что ваш ребенок не ломал руку моему сыну? – Анатолий давит на единственный козырь. Руку я действительно ломал, солгать мы не вправе, ибо дворяне. Но и прямодушно сказать – да, ломал – глупости подобно. Тогда Анатолий получит аргумент в пользу своих требований, а то, что Виктор с другом устроили Арсению ловушку, будет отрицать и доказать истину мы не сможем.
Прекрасно понимает это и Елизавета. Мама застывает, в ее больших глазах я вижу зов о помощи, и она получает ее.
– Мы хотим сказать, что это Свиридовы с самого начала пытаются оскорбить Беркутовых, – бросаю я резонансное заявление. – И преуспели в этом. Ваш сын с другом увезли меня на Щучье озеро, избивали, обзывали «одноножкой», а теперь вы требуете за это еще и «извинений».
– Анатолий, это правда? – хмурится Давыдычев.
– Нет, конечно, Юрий, – отмахивается старший Свиридов. Но при этом поджал губы.
– Ага, а на чьей машине тогда меня доставили на озеро? – усмехаюсь. – Прекрасно помню, что ваша «Волга» оснащена видеорегистратором. Да не одним. Можете показать записи за вчерашний день? Помню, первую оплеуху я получил перед самым бампером.
Повисает тишина. Семейство Свиридовых молчит, мой знакомец с озера сидит бледный как бумага. Глаза бегают, пот бежит по вискам. Похоже, мне свезло. Записи еще не почистили, мальчишка Виктор не вспомнил, как рядом с «Волгой» расквасил Арсению лоб, а потом потащил его на причал. Анатолий смотрит на сына и тоже понимает его оплошность.
– Ана-то-лий! –земский исправник первым устает ждать конца детсада.
Видимо, по привычке старший Свиридов хватает со стола специальную бензиновую зажигалку и поджигает табак, набитый в трубку.
Оп-па. Ну дела. Еще один косяк, Свиридовы.
Грех не воспользоваться.
– Не курите при даме, – потянувшись, я быстро беру графин и наливаю воды в трубку Анатолию.
Его глаза едва не выпрыгивают на стол. Потушенный табак шипит, тонкая струйка дыма улетает в вытяжку под потолком. Пора надевать каски. Сейчас бомбанет.
Удар прилетает, откуда не ожидал, хотя нет, ждал-ждал, но во вторую очередь. Просто надеялся довести главу рода, но так тоже сойдет.
– Ах ты, сопляк! – вскочив, наследник Павел замахнулся левой рукой. – Знай свое место!
Я бы мог запросто увернуться, но в нынешние планы это не входило. Поэтому только чуть сдвинул лицо. Пожалел хрупкий нос, каюсь. Да и вправлять челюсть совсем не хочется. Нежный совсем стал. Расслабился.
Костяшки врезаются точно в скулу. Звезды сыплются из моих глаз. Мозг словно перевернулся под крышкой черепа. Я поплыл и пошатнулся.
– Сынок! – слышу крик матери.
– Павел! – это уже Анатолий своему.
Получив крепкий хук, падаю на стол, для драматичности скинув графин на пол. Звон разбитого стекла. Прозрачные ручейки, бегущие по паркету.
– Ана-то-лий! – гремит Давыдычев. – Ты меня за этим позвал?! Угомони своего!
– Или я вас сама убью! – ох, Елизавета разошлась. Совсем забыл, что мама у нас Кмет. Огненный причем. Надо подавать признаки жизни, пока не спалила кабинет.
– Всё хорошо, ма, – я поднимаюсь, опираясь об стол. Остаточные звезды брызгают из глаз. – Не надо пачкать руки о них.
Все давно повскакивали. В двух шагах от меня пышет злобой Павел. Кулаки сжаты, лицо багровое, хотя у отца его тоже, но по другой причине – стыдно за наследника, стыдно. Но тот не так и виноват. Да нет, виноват он, конечно, кто ж еще тогда. Его проблемы, что не смог сдержаться, когда калека, которого они собрались обобрать, вызывает у него раздражающее чувство отсталости.
– Продолжаем избиение инвалида? – кидаю семье Свиридовых, касаясь опухающей щеки.
Просто пробный камушек, даже не рассчитывал, что снова поведутся. Но Павел снова взмахивает кулаками. Вот неугомонный же.
В этот раз в обиду себя не даю. Достаточно уж натерпелся за день. Один быстрый тычок тростью, и наследник Свиридовых валится, как подкошенный. Схватившись за живот, кукожится на полу. Ммм. Я-то думал, что он в ментальном доспехе. Хотел просто оттолкнуть.
– Прекратить! – ревет Давыдычев.
А я что? Я ничего. Но исправник кричит не мне. Слава местному Сварогу, мой образ жертвы не рассыпался.
– Хррр…Вызываю на дуэль, – встает Павел, с ненавистью на меня смотря.
– Хорошо. Когда вылечусь, если вы не против, – хлопаю тростью по больной ноге. – Или настаиваете прямо здесь и сейчас?
– Прекратить! – жестко повторяет Давыдычев. – Анатолий, никакого суда тебе не будет.
– Но…
– Не будет! Твои требования не обоснованы. В разбое участвовать я не собираюсь. В земство тебе просить нечего. Не согласен – обращайся в Княжеский суд. Либо объявляй войну Беркутовым, естественно, после разрешения нашего общего покровителя, князя Волконского. Но Его Сиятельство не поощряет междоусобицы внутри Дома. Тем более, по ничтожным поводам. Впрочем, твое дело, решай сам. А лучше займись должным воспитанием своих сыновей.
– Обязательно, Юрий, – опускает голову Анатолий, понимая, что еще легко отделался. Земской исправник мог и жалобу на него подать в Княжеский суд, по-другому, суд Дома.
– На этом я прощаюсь…
Гулкий стук трости по паркету. Все оглядываются на меня.
– Так не пойдет, судари, – высоко поднимаю голову и вглядываюсь в глаза Анатолию. – Теперь я сам требую материальной компенсации за тот беспредел, что произошел со мной за этот день по вине рода Свиридовых.
– Да ты с ума сошел, щенок! – взбрыкивает Свиридов-старший.
– СБАВЬТЕ ТОН.
Новый стук трости.
Все мужчины ежатся, Елизавета прикусывает губу. Раньше в моем присутствии люди немели от эманаций силы Префекта и сильнее ощущали собственное несовершенство. Даже закаленные в боях по всей Галактике воины испытывали трепет при встрече со мной. Той же Серане долго пришлось провести время в моем обществе, прежде чем адъютант прекратила каждый раз смотреть на меня с открытым ртом. А она, на минуточку, Евгениус шестого поколения. И пускай я далек от былого могущества, но на мелкопоместных аристократиков остатков хватит.
– Меня оклеветали, надавали по лицу, и я просто так уеду? – усмехаюсь. – Не с тем связались, судари. Юрий Иванович, вы свидетель. Прошу вас, как земского исправника, забрать записи с видеорегистраторов. Они понадобятся как улики. Завтра наши юристы пришлют вам в инстанцию иск на Свиридовых. Анатолий Игоревич, вы хотели суда? Вы его получите.
Свиридов-старший чуть не падает в кресло. Павел молчит, опустив взгляд в пол. У Виктора поникли плечи, парень слегка дрожит. Конечно, ему влетит больше всех. От отца. Не за вранье – за куриные мозги.
– Арсений, Анатолий – Давыдычев догнал, кто на самом деле за главного у Беркутовых. Да и попробуй не догнать после моего внушения. – Я здесь, чтобы вы договорились в досудебном порядке. Так что, Анатолий, выплати Беркутовым двести тысяч рублей.
– Что?!
– Выплати, – жестко надавливает земский исправник. И Свиридов затыкается, молча кивнув. – Арсений, сумма достаточная?
– Вполне, – киваю. – Но видеорегистраторы заберите.
– Заберу, – в свою очередь кивает Давыдычев, понимая, что это подстраховка. – Тогда решили.
После того, как исправник забрал записи с автомобильных камер, мы с Елизаветой возвращаемся к нашей «Волге». Тимофей уже десятую сигарету скурил, бросая бычки прямо под ноги. Вообще, Арсений помнил нашего мастера на все руки, как чистоплотного и порядочного. Видимо, такова его мелкая мстя Свиридовым за все неприятности.
– Ну что, барыня? – не выдерживает Тимофей и на строгий взгляд Елизаветы тут же выпрямляется. – Простите… но я весь извелся, пока ждал. Не томите, дорого обошлось?
– Средне, – улыбается мама. – В двести тысяч.
– Фу-у-ух, уж боялся усадьбу затребуют, – с облегчением выдыхает слуга. – Или завод.
– Они и затребовали, но Арсений сторговался, – Елизавета подмигивает мне.
– Ого, – Тимофей чешет голову. – Как же умудрился, Сеня? Целый завод сузить до двухсот тысяч?
– Вот так, – пожимаю плечами. – Только не сузить – деньги нам переведут Свиридовы за беспокойство, что причинили мне и маме. Варежку закрой, Тимофей, люди смотрят. Нет, все вопросы потом, не при посторонних. Заводи лучше карету. И постой – прежде бычки собери. Нехорошо сорить, даже в таком месте. Гадюшники нужно вычищать, а не еще больше загаживать.
