Глеб Владимирович Савченков
Льдина у Черепичено
Глава 3
I.I
Темнота, единственное, что сейчас заполняло собой окружение. Лишь безмерная и неведомая темнота. Пол ощущался холодным, какая-то неведомая смесь из песчаника и гальки создавала подобие кафеля. Общая сырость и затхлость помещения не давала спокойно дышать и постоянно заставляла заострять внимание на этом, в обыденности, рефлекторном процессе. Густота зловонного тухло-рыбно-гниющего запаха всей омерзительной ратью заполняла помещение, не давая ничему другому даже попытаться посягнуть на свое великое первенство. Каждый вздох давался с тяжелейшими усилиями и раздумьями: а стоит ли жизнь того, чтобы дышать чем-то подобным? Сама смерть сейчас являлась более приличной перспективой, но умирать никто не разрешает.
Затейников проснулся в этом месте несколько десятков минут назад, и кажется, к его пробуждению никто не проявил ни малейшего внимания. По недолгу он надеялся, что глаза привыкнут к темноте и он сможет хоть что-то рассмотреть, однако, это место, не пропускало ни единой крупицы света, раздавливая все фотоны безграничным весом темноты, посему, перед взором Затейникова были лишь, изрядно надоевшие, бегающие туда-сюда мысли.
Последнее, что он помнил, это выход из дома Марии Ставропенко, расчет невероятной череды выпадение орлов, а потом удар, падение о землю и темнота.
С единственным, незагрязнённым чувством – осязанием, он смог понять, что привязан к чему-то дешевой рыбацкой веревкой, но все же, достаточно прочной, разорвать или раскусить которую, ему не удалось.
Еще через пару минут, пробудилось второе его чувство – слух. Тот долго восстановлялся после удара, учтя послевоенную травму, благо, слуховой аппарат в целостности. На удивление, здесь он был не один. Из другого конца этого помещения, он слышал невероятное тяжелое сопение, словно от человека с расщепленным в дребезги носом.
– Эй, ты, ты меня слышишь? – С тяжелой болью в челюсти спросил Затейников.
– …, пхывв.
– Слышишь или нет?
– … – Теперь ему не отвечало даже сопение.
«Понятно, видимо пьянь деревенская. Осталось понять, как мне отсюда выбраться. Нужно срочно сделать доклад для Князя. Хотя, о чем я сейчас думаю, смогу ли я вообще когда-нибудь сделать доклад.»
Несколько светящихся частичек начали попадать в помещение. Понемногу демонстрируя Затейникову его общую убогость. Кажется, это был какой-то наспех сделанный самопальный подвал. В котором, что странно, ничего не хранилось. Никаких стеклянных трехлитровых банок с закатками, ящиков с овощами или просто хламом, который может пригодится в деревенском хозяйстве – ничего из этого здесь не присутствовало.
Кто-то спускался сюда по лестнице. Грузные тяжелые шаги отзванивали от твердой поверхности, но главное, обладатель этих ног нес с собой источник света.
– Здравствуй, служивчик! – Мария Ставропенко взяла Затейникова за волосы и начала светить ему в лицо фонариком. – Как поспал? Все хорошо?
– Это ты зря сделала, ты же понимаешь, из Москвы за мной приедут, рано или поздно. – Решил сохранять самообладание Затейников, в глубине души надеясь, что под гнетом подобных угроз, Мария его отпустит.
– Поверь мне, уже будет поздно. Не к кому будет ехать.
Затейников не нашел как это парировать, но оставаться в тишине и темноте было не вариантом. Посему, он решил продолжить с ней диалог, лишь бы свет оставался в подвале подольше.
– А кто второй? – Затейников указал связанными руками куда-то в дальний угол помещения, куда еще не успел попасть свет от фонарика.
– Он. – Мария немного помолчала. – Он узник поприличнее и пополезнее.
Мария направила фонарик в дальний угол, освещая его всеми люменами.
Первое что увидел Затейников – огромный красный кусок плоти, закрывающий что-то непомерно омерзительное от света. Красная плоть медленно двигалась, стараясь избавится от человеческого взора, словно нашкодившая девочка перед родителями. Из всех мест этого существа вылазили и извивались длинные белые кнуты, очень пластичные и резвые, как щупальца у медузы. Больше всего их было там, где обычно у живых существ находится голова. Немного переместив фонарик, Мария открыла его взор на окончание тропы из красной плоти. Там были клешни. Гигантские раковые клешни.
– Знакомься, это – Арктакусъ.
– Что это? – Не веря своим глазам выкрикнул Затейников.
– Дурачок. Не кричи, еще напугаешь.
Мария подошла к сгустку красной плоти и вырвала один из кнутов. Существо издало жалобный писк, привыкшее к обильному отделению его конечностей.
Мария поднесла кнут к лицу Затейникова. Тот пах варенным раком.
– Зря дома раков не покушал, сейчас придется здесь. – Сказала она и проглотила кнутик.
– Это чушь, такого не может быть.
– Может не может, а есть, ты глазам не верь. – Мария прервалась на зевок. – Ну да ладно, возится с тобой времени нет, из Москвы ведь и вправду приехать могут. Надо уже начинать.
– Что начинать?
Проигнорировав его вопрос, женщина двинулась своей легкой походкой к Артктакус’у. Наведя фонарик на его туловище, обнажая для света его мощные, но порядком избитые хелицеры. Подняв их, она вскрыла огромный белый мешочек, наполненный странными черными шариками.
– Смотри как плодоносишь, а в начале говорил в неволе не смогу, в неволе не смогу, а вон их сколько! – Мария достала один шарик из мешочка и проглотила. – Отличная икра!
Набрав черной икры полные ладони, Мария пошла обратно к Затейникову.
– Открывай рот.
Затейников не знал, как быть, очевидно, что женщина задумала что-то гадкое в его сторону, но что именно она хочет сделать с этой икрой – не ясно.
– Ясно. – Расстроилась Мария. – Придется самой.
Переложив всю икру на одну ладонь, другой она схватила Затейникова за скулы и начала надавливать. Лев помнил этот прием, так в детстве матери открывают рот детям, когда те не хотят принимать пищу. Однако, это никогда не сработает на взрослом человек с сильной челюстью, тем более, со стороны старой женщины.
Однако, тут он ошибся. В руках Марии была какая-то необъяснимая сила, под властью которой, его рот сразу открылся.
– Какой молодец! – Наиграно обрадовалась Мария. – А теперь глотай. – Сказала она, отправляя десятки икринок в рот Затейникова.
Сладость. Икринки были сладкие, но толком распробовать их он не успевал. Стремительным маршем они проникали в его кишечник, заполняя его объем своей массой.
– Хо-ро-шеч-но! Я пока уйду, а ты проникайся, распробуй, обязательно.
Затейников упал, теряя сознание.
I.II
«Что плохого? Что плохого спрашивал непонятная фигура.
Восседая на плотно приложенной друг к другу брусчатке, Затейников находился на берегу бескрайнего водного раздела, не являвшемуся его взору ранее. Рядом с ним пролетали чайки, не обращая на него никакого внимания, только горланили свои морелетные песни. Воздух с водной глади был свежий, однако, совсем не радовал Затейникова. Виша-Виша.
– Ты идешь? – Спросила. – Спросила? – Спросила девушка с головой рака, однако, с очень стройным телом, с одного взгляда, вызывающего похотливые мысли.
– Хожу. – Сказал он и поднялся на ноги.
Босые ноги ощущали, как песчинки перепрыгивают через пальцы на его и это дарило некое спокойствииииииие. %??%?
– Что же все-таки общего у березняка и плотной дамбы, совсем не пропускающей свет для честного народа?
– Я – я. – Задумался Затейников. – Не знаю.»
Рвота.
«Девушка с головой рака прибежала к нему и встала совсем близко, настолько, что между их лицами оставалось несколько сантиметров.
– Ты так и не услышал пение? Девочка слышала.
– Не услышал.
– Тогда, зачем стрелял? Мог же и не стрелять.
– Виш…
– Молчи. Ты забыл имя? Ты правда забыл имя?
– Про%ти
– Ничего другого ждать и не приходится. Почему спросишь? Почему. Пузщп. То есть, почему у зеленого света длинна волны около пятисот нанометров?
– Я не знаю.
– Все потому, что, хрусталики в глазу такие. Знаешь, как говорят? Принижающий себя, хочет быть возвышенным другими. Это из Библии кажется, аль другая книжка какая. Неважно, все тлен.
– Обидчивость или рессентимент. Почему рака то задержали?
– На красный переходил.
– Она думает. Минус человечность. Плюс божественность. Минус рессентимент. Смотри, домики: ^^^^^^^^^^^. Чудесно. Или fichtenwald сверху.
– Que vous ne connaissez pas le français et que vous êtes entré dans un traducteur? C'est un imbécile?
– Не дурак я. А почему орел десять раз?
– Да все также, смотри: [Орел, Орел, Орел, Орел, Орел, Орел, Орел, Орел, Орел, Орел]. Видишь, ничего сложного в этом нету, нужно только захотеть.
– Раковая моя голова.
– Я хотела, чтобы, чтобы он жил для меня, писал тексты про перевёрнутые кресты и древние культы, но я и сама вообще-то [] пишу, просто не верила в это, было неважно, ведь очень скучно [] писать в одиночестве, скука убивает. Она отнимает время, она лишает время ценности, нас всех убивает только скука. А с тобой нескучно, с тобой интересно. Ты, ты сложное что-то, угарное, я люблю такое.
Тут у Затейникова голова мигом покраснела, и из нее постепенно начали вырастить длинные белые усища.
– Ого, молодец, быстро соображаешь. Только…, теперь только спать и остается.
– Я уже не проснусь?
– Ты имя забыл, куда тебе в явь то, там тебе рад никто не будет уже. Все еще люблю грозу, а тут грозы не бывает, тут грезы.
– Виша, я…
– Не называй меня так. Там можно было, тут нет. Смотри на холм лучщщщще, смо3. Чт, ты видишь? Кто, видит?
– умечоП? Кто к нам с мечом, тот не в футбол поиграть хочет, верно ведь.
– Я не хочу просыпаться.
– Правильно.
– Я не буду просыпаться.
– Верно.
– Ясьтапысорп учоу я не.
– Идеально.
«Аковая попухоль»
– Прекрати, не думай.
– Ум ть, пчмт, тк тжл.
– Согласна. Но уже все, теперь купаться. Умеешь плавать?
Девушка с головой рака начала заталкивать Затейникова в воду.»
Рвота прекратилась.
I.III
– Очухался, маленький? – Мария схватила Затейникова за подбородок.
– …
«Р;ки, ест0, ра444в»
– Молодец, больше не болтаешь сам. – Потеряв к нему интерес, Мария отбросила лицо Затейникова в сторону. – А теперь ты! – Сказала она в сторону Артктакус’а.
– Давно мы уже не виделись, годик может. Я скучала.
Мария начала быстро расстёгивать свою розовую рубашку, сняла с себя деревенские туфли. С каждым шагом, приближающим ее к Арктакус’у на ней, оставалась все меньше и меньше одежды. Затейников в это время безвольно смотрел в стену.
Мария схватила несколько колыхающихся кнутов, другой же рукой сняла с себя трусы, отбросив их в сторону, как ящерки отбрасывают хвосты при обороне. Смяв хлысты по середине, она начала проталкивать их в свое причинное место, воистину, наслаждаясь этим процессом.
II
Девочка неспешно гуляла по проселочной дороге, со строгой целью сходить за молоком к местной и уже единственной доярке Анюте Николаевне. Чтобы добраться до нее, требовалось перейти старый веревочный мост, на столбах которого власти обычно вывешивали свежую газету. И сейчас на нем был один экземпляр, правда оборванный по краям, однако, что-то все-таки можно было прочесть.
1712 Жанъ-Жакъ Руссо 1922
ШКОЛАиЖИЗНЬ
Минуло 200 лъть со дня рождения Жанъ-Жака Руссо.
Чтобы точно измерить высоты башни, Спиноза рекомендовал отойти от нее. Мы, отдаленные от Жань-Жака Руссо почти двумя веками и какими веками! Можем теперь безошибочно опредеить его значение, выходящее далеко за пределы тех стран, которые спорят о праве называться его…
Дальше текст обрывался. Эта колонка особо не заинтересовала девочку, и она оторвала оставшуюся часть газеты от столба.
Перед ней возник высокий мужчина в военной униформе, кажется, это был офицер новообразованной красной армии, недавно приехавшей в Черепичено для правильного обустройства коммунизма.
– Девочка, ты чего здесь гуляешь? Тебя как звать? – С веселой улыбкой рубаха-парня спросил офицер.
– Маша я, Маша Ставропенко, меня мать к Николаевне послала за молоком. Вот я и иду.
– И я туда. Вместе пойдем? Вместе оно сподручнее. Давай руку.
Рука мужчины была твердой с обильным количеством мозолей, часто появляющихся после долго держания рукоятки автомата. Благо, сейчас было мирное время и эти кожные рудименты на руках служили лишь как напоминания, как медали, которые не нужно носить на груди.
Проселочная дорога была пустынной, ни одного человека не встретилось им на пути. Девочку так завораживала прогулка с офицером, что она совсем не следила за их маршрутом, полностью доверившись крепкой мужской ладони.
Постепенно ровная гладь дороги сменилась на терпкую, всю в древесных корнях, кочках и муравейниках. Они оказались в лесу. Осознала она это только тогда, когда журчание Глебовки вернуло ей контроль над вниманием.
– Дяденька офицер, а мы зачем в лес пришли?
– Потише, не шуми в лесу, не беспокой его.
– Но дядя, – не успела договорить девочка, как тяжелая мозолистая ладонь закрыла ей рот.
Тяжелая мужская масса начала надавливать на детское тельце, заваливая его на землю. Не смотря на общую скорость и грубость офицера, он позаботился о мягком приземлении, чтобы не повредить нежную детскую спину. Сухой песчаник кололся через тонкую материю, которую девочка носила чтобы прятать свое оголение.
Офицер принялся растягивать ремень на своих штанах цвета хаки, другой рукой ведя под ее платьицем. Когда ремень был расстегнут, Офицер направил руку в свои военные чайки.
Девочка догадывалось, что происходит, но, детский, не опошленный мозг не мог в достаточной мере проанализировать всю ситуацию, все на что хватило усилий ее тела – выпустить пару маленьких слезинок и повернуть голову набок, отворачиваясь от офицера.
Журчание в Глебовки прекратилось, точнее сказать, его шум начал заменятся более громкими всплесками воды, словно что-то громадное упало в реку с большой высоты. Поляну перед берегом Глебовки начал заполнять рыбным запах с оттенками чего-то сладкого.
Вокруг пыхтящего тела офицера начали извиваться белоснежные кнутики, постепенно захватывая его тело, достаточно нежно и медленно, чтобы тот этого не замечал.
В одно мгновений, кнуты потянули офицера в воду, настолько быстро, словно на поляне все это время лежала только одна девочка, повернувшая голову на бок. Скользкий кнут коснулся лба девочки, после чего, в ее голове начался некий крик. Он не был злым или агрессивным, только одно в нем было, желание произнести свое имя. Арктакусъ прозвучало в голове Маши. После чего, она выпрямила шею и крепко встала на ноги, ощутив внутренний прилив сил. Сила внутри бурлила, одаривая девочку неведомыми ранее.
III
Первой жертвой внезапного столкновение с разогнавшимся телом мальчика, стал мизинец. Постепенно выскальзывая из чужой ладони, всем своим трением стараясь остаться на теплом и пригретом месте он ускользал оттуда. Ноготь, от такого внезапного разрыва слегка ободрал кожу на держащей ладони, оставляя долго заживающий порез, какие бывают от кошачьих когтей. Мизинец начал свободно болтаться около обеих рук, извиваясь, желая вернутся обратно в содружество двух ладоней.
Вслед за ним откупорился большой палец. Тот изначально не был плотно соединён в сцепление, а только покрывал его сверху, посему сильно не держался. После разрыва, большой палец и мизинец были направлены в разные стороны, как лопасти у вертолета, стоявшего на земле.
В связи с освобождением двух пальцев, оставшиеся трое были сильнее сжаты другой ладонью, что не прервало их постепенное ускользание в свободное, взрослое путешествие.
Выпрыгнув следующим, безымянный палец сразу поник, безвольно упав вниз, приближаясь к хиральным линиям на руке. Он плохо управлялся, и не был настолько же эквилибристичным, как другие пальцы на руке. Посему, в борьбе за сцепление был в основном нужен для числа. Заполняя собой пространство, создавая тугость в чужой ладони. Осознавая свою бесполезность перед общей картиной, он быстро перестал барахтаться и поплыл по течению, следуя лишь бесконечной воли Дао.
Предпоследним оказался – указательным. Ведя неравную борьбу со средним, он, стараясь изо всех сил, цеплялся за держащую руку. Очень грустно бывает, занимать второе место, прикладывая все возможные усилия, но все равно проигрывать, из-за генетики. Одно дело, если ты занимаешь второе или любое другое место, просто потому что не выкладывался на полную. Но когда вся сущность твоих стараний ведет к проигрышу – это самое ужасное, что может случится. Хотя, у струн гитары все-таки замечательный цвет.
Оставшийся совсем в одиночестве, средний палец еще держался. Другая рука обцепила его со всех сторон. Ее большой палец крепко лег на него сверху, как шапочка. Все же остальные, создали сжимающую воронку, не позволяющую ему ускользнуть. Но, человеческие руки потеют. В жидкое среде трение знатно уменьшается, работая за вражескую сторону, за сторону скольжения. Посему, среднему пальцу не оставалось ничего другого, кроме как соскользнуться за своими, уже как несколько миллисекунд свободными, братьями.
Руки расцепились.
В голове Светы ненадолго затихло пение Льдины, подавляемая более громким и более эмоциональным выкриком Саши, даже скорее, приказом. Приказом бежать. Не думая куда или от кого, Света в одно мгновение, после расцепления рук, выбежала из дома, на встречу спонтанности ночной улице.
Со стороны дома она слышала звуки погони. Взрослые не знали, в какую сторону она выбежала, почему то, они не побежали за ней сразу, видимо, Сашка сделал что-то еще для ее побега.
Босые ноги начали побаливать от старых добрых камушков-разбойников, за такой долгий срок службы, уже превратившихся в настоящих авторитетов. Те уже не церемонились, со своей остротой, сразу резали ноги, оставляя глубокие раны, и подкармливая землю девичьей кровью.
В голове играли воспоминания. Снова ночь. Снова она по темному лесу убегает от дома, от дома, в котором ей грозит какая-то неясная опасность. Неясная тогда и неясная сейчас. В прошлый раз, сильным толчком, оставившим шрам на ее лбу, ее спасла сипуха. Сейчас же, таким же толчком, ее спас Сашка. Интересно, что у них было общего, думала Света.
Размышления о пустом помогали не думать о боли в ногах и усталости, помогали не думать о цели побега.
Тут девочка врезалась во что-то твердое и теплое, неожиданно встреченное по середине дороги в ночном лесу.
– Светка! – Удивился Ваня. – Ты куда несёшься то, на ночь глядя? Неужто мать за раками в такой час послала?
– Нет. – Не знала, что сказать Света. – Сашка, он сказал убегать. Я побежала.
– В прятки что ли играете, аль в догонялки? – Ваня потрепала свою лицевую растительность. – Не дело это, еще заблудитесь, давай я тебя до дома доведу.
Из другой стороны послышался хруст хвороста, наверняка пригодившегося бы, чтобы разжечь неплохой костер. Нечто тяжелое приближалось к ним. Взглянув туда, Ваня увидел Затейникова.
– Москвич? Ты что тут делаешь. Я же вроде предупреждал?
Затейников не ответил, продолжая молча идти в сторону девочки, медленно поднимая руку, за которую, она могла бы схватится.
– Эй, мудло, я тебя спрашиваю. – Сказал Ваня, становясь перед Затейниковым.
«Рак – это условие жизни.»
Обнаружив перед собой препятствие в виде тяжелого тела Ивана, Затейников, со скоростью первостатейного бойца, выбросил свой кулак. Тот полетел по полумесячной траектории, попадая в незащищённую скулу Ивана. От неожиданно приданого его лицу импульса, Ваня, шатаясь, упал, создавая между ним и Светой расстояние в несколько шагов.
Затейников продолжил приближаться к девочке.
«Тот, кто ничего не может дать, не может ничего чувствовать.»
Шею Затейникова обвили чьи-то сильные руки. Сзади на него набросился Иван, стараясь задушить его местом, где рука сгибается в локте. Однако, пересилив это давление, Затейников сбросил его с себя и вынул армейский нож из сапога.
«Лучшее оружие против врага – другой рак.»
Нож был порядком истоптан временем. Коричневая ручка вся в потёртостях, сколах и царапинах, но все же, прелестно держалась в ладонях. Гарда была сколота у навершия, что немного нарушало баланс клинка, но не сильно умоляло его эффективности. Само лезвие было великолепно заточено, что являлось знаком частого обслуживания.
«Любой, у кого нет хорошего рака, должен получить его.»
Затейников, держа нож на перевес, начал двигаться в сторону Вани, с четкой интенцией о устранении помехи. Буквально ощущая во рту вкус его крови, такой солоновато-металлический, Затейников начал ускорятся.
От первого выпада бывшего солдата, нелепое и запущенное тело Вани увернулось, за что он был очень ему благодарен. Еще одна попытка – снова мимо, кажется, рефлексы Затейникова омрачались внутренним вмешательством. Ваня решил не отсиживаться в стороне и тоже начать нападать. Один из ударов пришёлся в живот Затейникова, после чего тот выплюнул несколько черных икринок.
Ваня, заметив ослабление оппонента, ускорил свой темп, нанося шквал размашистых ударов по голове Затейникова. Но, сделав один выпад всем корпусом вперед, Затейников нарушил его баланс. Дальше все произошло мгновенно, нож прошел сквозь мягкие ткани живота, проворачиваясь внутри, в результате чего внутренние органы Вани перемололись в труху, сразу начинающую вытекать из отверстия. Перед тем, как окончательно упасть, Ваня, в последней попытке, выбросил руку вверх и выбил тем самым слуховой аппарат из уха Затейникова, после чего, громко рухнул на мягкую лесную почву.
