Геннадий Левицкий
Сокровище тамплиеров. Мечта конкистадора
Монах из несуществующего монастыря
Послание царя Соломона отняло покой Гуго де Пейна если не навсегда, то надолго. Неведомая земля манила к себе в мыслях и часто приходила во снах. Какие-то совершенно непохожие ни на один народ – европейский или азиатский – загорелые мужчины и женщины собирали в плетеные корзины диковинные фрукты, когда у магистра смыкались глаза. Он видел в своих снах богатые города, видел рынки, на которых грудами лежали украшения из серебра и золота.
Он еще сомневался в существовании земли на закате солнца и одновременно страстно мечтал достичь ее. Он лишь изредка думал о постройке храма – просьбе царя Соломона, магистр не был уверен, что камень послан далеким иудейским царем, но продолжал видеть во сне и наяву полные чудес далекие страны.
Гуго де Пейн понимал, что даже если б он был убежден в реальности приходящих к нему картинок, то чтобы все проверить, требуется снарядить хотя бы один корабль. И выдержать такое плавание способно самое лучшее судно, а не те, что возят пилигримов из Бриндизи в Палестину. Денег на предприятие не имелось. А потому магистр, чтобы немного отвязаться от мечтаний (не дающих покоя в любое время суток) занялся строительством.
Пристройка к Храму была закончена, и даже ее частично заселили новые братья. А подле дома магистр возводил часовню, посвященную Деве Марии. Так как почти все средства были потрачены, то и мечтать о далеких землях не имело смысла. Магистр вспоминал о письме Соломона все реже, однако неожиданный визит странного монаха заставил практичного де Пейна еще сильнее желать знакомства с землями, в существование которых не поверил бы ни один из его соотечественников.
Он пришел – древний, как сама земля, опираясь на посох, а второй рукой прижимая к груди книгу, еще более старую, чем он сам. Гость потребовал магистра (как он сказал: по важному делу). Братья, из уважения к его старости, не выясняли причины визита, а просто отвели его к Гуго де Пейну.
Магистр терпеливо ждал, когда необычный гость одолеет невысокий порог и присядет на предложенную скамью. Чтобы дело пошло скорее, де Пейн сам прикрыл за вошедшим дверь и придержал его под руку, пока тот сгибал непослушные ноги. Наконец старец поставил у скамьи посох, отполированный до блеска в месте, сжимаемом старческой рукой, и бережно положил перед магистром старинный манускрипт. Его обложка из прочной кожи была истерта почти до дыр в местах, за которые чаще всего брали книгу. Вверху обложки виднелся еле заметный оттиск креста.
– Что это? – спросил Гуго де Пейн, не решаясь прикоснуться к древнему манускрипту.
– Открой и все увидишь, – разрешил гость и наконец-то представился: – Меня зовут Иоанн.
Тамплиер осенил себя крестным знамением и взял в руки книгу. Много времени ему не понадобилось, чтобы разрешить загадку Иоанна:
– Я держу Святое Писание от благочестивого Луки.
– Именно так, – согласился старик. – Особенность этой Благой Вести лишь в том, что записал ее на языке римлян ученик Луки. Возможно, страниц ее касался сам Лука.
Перекрестившись еще раз, де Пейн бережно перевернул страницу.
– Странно, – воскликнул он, – пергамент, кажется, вот-вот рассыплется, а буквы яркие, словно их нанесли только вчера.
– Мне более ста лет. На моей памяти буквы всегда были такими, – ответил Иоанн. – Их можно видеть даже в полной темноте. Книгу я берег и открывал ее только раз в год – во время праздника Пасхи.
– Но как она к тебе попала?!
– Когда-то на въезде в Иерусалим, в том месте, где Иисус вошел в город, чтобы принять свой крест, стоял монастырь. Он был весьма небеден, так как мимо обители монахов шел непрерывный поток пилигримов. Излишние средства монахи тратили на покупку книг, причем собирали весьма дорогие. И если у кого оказывалась редкая книга, ее непременно несли в монастырь – будь то христианин или мусульманин – все получали хорошую цену. Так было до тех пор, пока не настали времена жестокого Хакима. Монастырь халиф приказал разметать до последнего камня. Монахов принуждали поклониться Магомету, кто отказывался – тут же рубили головы. Некоторым служителям монастыря удалось бежать, переодевшись, и раствориться в иерусалимских толпах.
– Печальная история, – сочувственно произнес Гуго де Пейн. – А что же богатейшая монастырская библиотека? Она погибла вместе с монастырем?
– Часть ее разделила участь монахов и самого монастыря. Свирепая толпа развела костер из бесценных фолиантов и жарила на нем баранину. Но мясо оказалось настолько невкусным, что его никто не стал есть. Аббат предчувствовал подобное варварство, и самые ценные книги велел моему отцу (который был монастырским послушником) перенести в дом своих родителей. Что юноша и сделал, а после всю жизнь печалился, что слишком мало спас книг.
– И они хранились в доме твоего отца более ста лет?
– Да. Вначале отец надеялся, что со смертью Хакима прекратится ненависть к христианам и монастырь будет восстановлен. Действительно, следующие халифы терпимее относились к иноверцам и даже позволяли восстанавливать разрушенные святыни. Но вот беда: из обитателей монастыря остался в живых только мой отец, и ему не удалось найти единомышленников. На склоне лет он не придумал ничего лучшего, как жениться. Господь простил ему этот грех и послал меня в утешение, а также для того, чтобы продолжать хранить монастырскую библиотеку. Отец опасался, как бы кто не проведал о хранящихся в доме книгах, а потому я не имел друзей и не женился. Я исполнил за отца его желание посвятить себя Богу, я исполнил обет отца, вернувшегося в мир людей. Целое столетие моим утешением был единственно Господь, моей единственной заботой – спасенная монастырская библиотека.
– Ты совершил великий подвиг! – восхищенно промолвил магистр. – Немногие согласились бы пожертвовать своей судьбой ради книг. Хотя, даже одно только слово Луки, переписанное его учеником, бесценно.
– Но более я не могу исполнять обязанности хранителя библиотеки. Час расставания с этим миром близок, а хозяин книг – монастырь – так и не возродился из праха подобно птице Феникс. Пришла пора искать нового хозяина для сокровищ людской мысли. Потому я здесь.
– Ты желаешь передать библиотеку уничтоженного монастыря ордену Храма? – еще не веря неожиданной великой удаче, спросил Гуго де Пейн. – Но что ты желаешь взамен, как прикажешь распорядиться переданной на хранение ордену библиотекой.
Старик искривил губы в некоем подобии улыбки:
– Не смеши, магистр, в моем возрасте желаний не имеют. Хочу лишь, чтобы люди читали и берегли книги.
– Будь спокоен, брат Иоанн, вход в библиотеку днем и ночью будет охраняться лучшими воинами ордена.
– Чудные времена твои, Господи! – воскликнул старик. – Гложет меня один вопрос. Позволь его задать, и прости, коль обижу.
– Разумеется, добрый брат, спрашивай.
– По всему видно, что вы – ревностные монахи: Господу нашему истово служите, и женщин при вас нет. Только почему с вами меч? Я привык, что оружием монахов были крест и слово Божие.
– Ничего не поделаешь, – виновато произнес Гуго де Пейн, – таковы времена. Вы ведь, братья-христиане, не смогли защитить монастырь одним только словом, и Храм Гроба Господнего не уберегли. Господь сказал: «Не мир пришел Я принести, но меч».
– Ты прав, есть такие слова в Евангелии, – согласился старик. – По крайней мере, я вижу, что библиотека монастыря в сильных руках, и она снова будет служить людям. Отправь со мной человек десять братьев, дабы они перенесли книги, и я мог в покое оставить этот мир.
Магистр не только выделил необходимое количество братьев. Он выпросил у конюшего иерусалимского короля крытую повозку, на которой расположился сам вместе со стариком. Гуго де Пейн поступил весьма благоразумно, позаимствовав это средство передвижения, потому что Иоанн шел очень медленно, жил не близко от Храмовой горы, а книг оказалось огромное количество.
На прощание старик сказал магистру:
– Подозреваю, что ты, Гуго де Пейн, понимаешь: Господь не то сказал, что ты услышал. Если это так, на тебе большой грех. Если действительно ты принял сердцем слова Иисуса, как приказ «К оружию!», то моя обязанность напомнить заповедь Божью: «Не убей». Не мог Иисус дать меч, потому что есть он – орудие смерти.
Все привезенные сокровища отправились в недавно построенную библиотеку, в которой до сих пор находилось в основном только эхо. И, конечно, едва расположив книги на немедленно купленных полках, Гуго де Пейн поспешил поделиться нечаянной радостью с Понтием.
Обратно от дома Понтия магистр едва не бежал за иудеем, которому не терпелось познакомиться с библиотекой (теперь уже) рыцарей Храма.
Несколько дней Понтий не покидал библиотеки, совершенно не обращая внимания на непонимающие взгляды некоторых братьев, и отрывался от книг лишь для поддержания жизни. Он бы и о еде позабыл, но заботливый магистр всякий раз настойчиво приглашал друга к обеду и ужину.
Наконец Понтий решил поделиться своими открытиями с магистром:
– Помнится, ты выразил сомнение в существовании далекой земли там, где заходит солнце. Ты даже позволил мысль, что камень с посланием был либо шуткой Соломона, либо какого-то иного лица. Теперь я с уверенностью могу сказать, что напрасно ты разрешил поселиться в голове подобным мыслям.
– Так неведомая земля существует?!
– Да! И она огромна. Я нашел много свидетельств в пользу этого невероятного факта. Удивительно, мы знаем мир, сотворенный Господом, гораздо хуже, чем древние люди, не знавшие Творца.
– Понтий, ты открываешь мне глаза! Причем делаешь это постоянно! – воскликнул магистр в предчувствии интереснейших сведений. – Рад, что Господь послал тебя мне! Говори же!
– Среди прочих интереснейших книг я натолкнулся на труд Макробия, который был проконсулом римской провинции Африка. Видимо, у него была прекрасная библиотека трудов, созданных за сотни лет до него. Впрочем, учитывая высокую должность Макробия, не стоит удивляться его столь же широким возможностям… Короче говоря, он утверждает, что земля круглая – в форме огромнейшего шара.
– И ты этому веришь, Понтий?
– По меньшей мере, не могу отрицать такой возможности. Во многих древних трудах встречается это утверждение.
– Мне кажется, с шара все бы соскользнуло в океан. Не очень удобно ведь стоять на нем.
Рассуждения магистра могли бы вызвать улыбку просвещенного иудея, но тот лишь терпеливо разъяснил его заблуждение:
– Если шар маленький, то ты, Гуго, совершенно прав; но земля огромнейшая, и линия изгиба совершенно не чувствуется ни людьми, ни животными, она безопасна для построенных домов, храмов.
– Хорошо, давай вернемся к Макробию, – не согласился, но и не стал подвергать сомнению слова иудея де Пейн. Ему в данный момент хотелось вернуться к земле Соломона – плоской или круглой – это не столь важно.
– В труде проконсула я нашел две карты. Если хорошо присмотреться, то на одной можно обнаружить Европу, Африку, Азию, а какая земля была изображена на второй карте, я долго не мог понять. Но после прочтения труда Макробия, я понял, что изображенная на второй карте земля находится на обратной стороне шара.
– Так она на закате солнца, как писал Соломон, или нет? – не совсем понял Гуго де Пейн.
– Именно так. Если плыть строго на запад, то непременно достигнешь земли со второй карты Макробия, – убежденно промолвил Понтий. – Послушай, как этот римский автор описывает строение нашей земли: «Земля охвачена и окружена как бы поясами, два из которых, наиболее удаленные один от другого, скованы льдами; средний же и наибольший пояс высушивается жаром Солнца. Два пояса обитаемы; из них жители южного обитаемого полюса, ступая, обращены к нам подошвами ног, не имеют отношения к нашему народу…»
– В Палестине действительно жарче, чем во Франции; говорят, к северу от Франции есть места, где круглый год земля покрыта льдом, – размышлял Гуго де Пейн, извлекая из складок ума знания, когда-либо слышанные, и собственные наблюдения. – Интересно, эту землю на противоположной стороне от нас, древние люди видели, или это только догадки Макробия?
– Макробий сделал свои выводы, опираясь на какие-то расчеты, но, похоже, не только корабли Соломона достигали неведомой земли. Еще один древний автор – Диодор Сицилийский – описывает обнаруженный на западе после многих дней плавания огромный остров. На нем много судоходных рек, плодородные почвы, земля покрыта прекрасными садами и родниками со сладкой водой, есть города и роскошные дворцы.
– Все же, Понтий, нам необходимо проверить сведения из книг, которые попали к нам самым чудесным образом. Не хватает сущей безделицы – денег, для того чтобы снарядить корабль, способный доплыть до неведомой земли и вернуться назад.
– На все воля Божья, – смиренно ответил Понтий.
Путь пилигримов
Когда Понтий находился в библиотеке, ничто не могло потревожить его слух, Гуго де Пейну приходилось слегка толкать его, прежде чем произнести приглашение к обеду. На этот раз грохот, стоявший снаружи, заставил Понтия отложить очередной бесценный фолиант и открыть дверь библиотеки, дабы посмотреть, не рушится ли мир за ее пределами.
Мир стоял, как и прежде, но тамплиеры собирались в поход. Рыцари Храма дружно облачались в доспехи, производя этими действиями изрядный шум.
– Я с большинством братьев ухожу с пилигримами, будем защищать их до границы с державой ромеев, – объяснил происходящее Гуго де Пейн. – Ты, Понтий, работай в библиотеке, как и прежде.
– Пожалуй, я подожду твоего возвращения у себя дома, – произнес Понтий. Ему не очень приятно было наблюдать косые взгляды, которые были особенно косыми в отсутствие магистра. И свое решение иудей подкрепил вполне правдоподобным объяснением: – Моим глазам требуется отдых.
Для тамплиера причина не показалась убедительной:
– Одного дня вполне достаточно для отдыха глаз, а потом, надеюсь, ты снова займешься книгами. Как видишь, я не смогу их прочитать в ближайшие десятилетия, и важнейшие сведения могут стать добычей моли или мышей. Ты уже нашел много интересного, и еще больше новостей жду от тебя после окончания моей миссии. – В заключение магистр постарался развеять сомнения иудея: – Все остающиеся братья предупреждены, что ты можешь посещать библиотеку в любое время – хоть ночью. Любой из них будет рад оказать тебе помощь, если потребуется.
– Хорошо. И у меня будет просьба, которую ты, соответственно, должен выполнить.
– Все, что пожелаешь, – поспешил согласиться магистр, – твои просьбы никогда не были обременительны. Более того, они всегда шли мне на благо.
– Ты должен одеть хитон, – произнес просьбу иудей, должным образом подготовив для нее почву.
– Ты в своем уме: столь невероятное сокровище брать в опасный поход! – ужаснулся Гуго де Пейн.
– Так, значит, я не ошибся, ты идешь навстречу опасности, – убедился Понтий в правильности своих выводов. – Поверь, Гуго, именно для подобных случаев и дал Иисус хитон Понтию Пилату. Его надевали все мои предки, когда существовала угроза жизни.
– Я верю в доброту и силу Господа, верю, что Он меня защитит. Но не могу облачиться в одежду, которая была на Спасителе…
– Я тебе объяснил необходимость этого поступка. – Понтий посмотрел на готовых к походу рыцарей и понял, что у него мало времени. Потому не оставил магистру выбора: – Ты обещал исполнить мою просьбу. Не надо говорить, что не знал, о чем будет речь, что я тебя обманул. Тебя никто не заставлял давать согласие. Теперь поздно. Идем надевать!
Во главе паломников стоял нищий рыцарь из Прованса. Он представился магистру Беренгаром и, как полагалось рыцарю, прибавил название деревни, ему принадлежащей. Название ее Гуго де Пейн тут же забыл, а спрашивать второй раз посчитал неудобным. Если б магистр знал, насколько этот рыцарь окажется ему полезным, то был бы внимательнее при первой встрече.
Собственно, внешний вид Беренгара не предполагал уважительного отношения к нему. Наряд его, вероятно, даже в Провансе не слишком отличался от крестьянского, а за время долгого пути к святым местам и вовсе превратился в одежду нищего бродяги. Коня рыцарю пришлось продать в Марселе, когда садился на корабль, так как денег хватило лишь на то, чтобы оплатить собственный проезд.
Из всего рыцарского вооружения при нем имелся только меч, судя по истертой рукояти, произведенный задолго до рождения Беренгара. Зато рыцарь тащил на себе (оруженосца при нем не было и подавно) огромный мешок, наполненный хлебом, сухарями, вяленым мясом, сушеной рыбой.
Хотя если судить по содержимому походных мешков (а именно оно в данный момент имело истинную цену, а не имущество в далекой Франции), то рыцарь без доспехов был самым богатым человеком в этом караване из двух сотен пилигримов. Гуго де Пейну предстояло вести в сторону Европы тех, кто был не в состоянии оплатить место на корабле; отсутствие денег невольно обрекало несчастных на тяжелейший и опаснейший сухопутный путь. У большинства этих мужчин, женщин и детей не осталось средств даже на еду, и надеяться они могли только на чудо. Впрочем, пилигримов не слишком заботило будущее; они поклонились важнейшим христианским святыням и были уверены, что совершили самое главное дело на земле. Дальнейшую свою судьбу пилигримы вручили в руки Господа, потому что сами вернуться на родину уже не могли.
О не имеющих и крохи хлеба заботился рыцарь, который ради товарищей стал беднее тамплиеров, впервые вступивших на землю Палестины. У тех был один конь на двоих, а Беренгар продал доспехи – тем более дорогие, что достались ему от почившего отца – и на все вырученные деньги накупил самой простой еды. Однако сам ел только сущую малость, чтобы поддержать силы, которые нужны были для защиты бредущих рядом пилигримов. В пути он щедро раздавал свои припасы тем, кто не в состоянии был их купить.
Земля Палестины знала много примеров величайшего самопожертвования, но также она видела подлость и алчность. В святых местах все происходило, как и везде в мире, разве что, истинные чувства, движущие людьми, здесь были как на ладони – как будто поступки человеческие имели одежду первых людей Божьих, еще не вкусивших запретного плода.
Вначале дорога пилигримов шла по землям Иерусалимского королевства – собственно, узкой и длинной полоске, прижавшейся к морю. Здесь им на пути встречалось множество городов, недавно отстроенные замки баронов, крестьянские селения, обработанные поля; в общем, все было как во Франции, только, разве что солнце светило ярче и грело жарче. Население благожелательно было настроено к людям, пришедшим поклониться Гробу Господнему. Главное для Гуго де Пейна: дорога была безопасна, и его подопечные могли спокойно любоваться живописными окрестностями. Столь же благополучно караван прошел по землям графства Триполи.
Антиохийское княжество не отличалось тем привычным уютом, что паломники находили в Иерусалимском королевстве: здесь на многие мили не виделось человеческого жилья, движение затруднял сыпучий песок. Хотя княжество было христианским государством, но сами христиане редко встречались на пути каравана. Иногда появлялись сарацины – от одного человека до несколько десятков воинов: возможно, соглядатаи, а может, и разбойники – вооружение у всех было примерно одинаковое. Они не нападали: во-первых, между христианами и мусульманами был заключен мир и обе стороны старались его соблюдать; во-вторых, разбойничьи отряды опасались воинственных тамплиеров, не единожды их бивших. Но вот караван Гуго де Пейна натолкнулся на препятствие, которое не желало уступать дорогу.
Впереди стоял отряд из десятка рыцарей и человек пятидесяти кнехтов. Судя по одежде и вооружению, то были христиане, но почему-то они изготовились к бою, и копья были направлены в сторону толпы еле бредущих пилигримов. Немногочисленность возникших на пути воинов все же не заставила магистра потерять бдительность. В них чувствовалась безупречная воинская выучка, а вооружение рыцарей стоило, по меньшей мере, стада из 45 коров – именно во столько и обходилась в среднем экипировка рыцаря.
Гуго де Пейн приказал своему каравану остановиться, чтобы смогли подтянуться отставшие пилигримы. К нему подъехал Беренгар и пояснил:
– Это Черный Рыцарь Пустыни – так он себя называет.
– Он кто: христианин? Мусульманин? Чего можно ожидать от его воинов?
– Ничего хорошего, хотя матери и крестили их в христианских храмах. Это норманны из Южной Италии. Поклоняются они не Магомету и не нашему Господу, а золоту и тем удовольствиям, что можно за него купить. Некоторых паломников из нашего каравана норманны ограбили еще по пути в Палестину, и теперь у этих несчастных нет даже куска хлеба. Однако в храбрости воинам Черного Рыцаря не откажешь, будь с ними осторожен.
Рыцарь в черном плаще не намеревался ждать, пока пилигримы соберутся в одну толпу, которую легче было бы, по крайней мере, защитить. Воин пустыни направил коня в сторону магистра. Подчиненные потянулись вслед за командиром.
Гуго де Пейн, чтобы показать свое миролюбие, снял шлем и передал его слуге.
– Приветствую тебя, Черный Рыцарь Пустыни! – произнес магистр и представился: – Я Гуго де Пейн, сопровождаю с братьями ордена Храма пилигримов, идущих из святых мест на родину.
Рыцарь в черном плаще шлем снимать не стал, но остановил коня и убрал руку с меча.
– Да будет тебе известно, Гуго де Пейн, что я строю в этих местах замок, который послужит защитой для пилигримов, держащих путь в Иерусалим. Строительство – дело затратное, и приходится просить идущих по этим местам пожертвовать что-нибудь на богоугодное дело.
– И сколько ты хочешь взять с этих нищих людей. – Магистр бросил взгляд на собиравшихся в толпу перепуганных пилигримов.
– Пусть дадут, сколько смогут, – предложил Черный Рыцарь и кивнул в сторону своих воинов. – Если мои казначеи признают собранную сумму достаточной, твои пилигримы смогут в безопасности продолжить свой путь.
– Разве ты не видишь, что они едва не умирают с голоду?
Рыцарь Пустыни рассмеялся:
– Еще ни один странник, бредущий через эти края, не сказал, что он сыт, богат и доволен жизнью. Однако ж строительство моего замка должно быть завершено.
Магистр, утомленный жарой, попытался расслабить нагрудник; из-под него выглянула полоска белоснежного хитона:
– Если б ты заботился о христианах, то помог бы мне довести этих пилигримов, по крайней мере, до владений ромеев. А я, после того как обеспечу их едой на несколько ближайших дней, смогу оставшиеся при мне деньги пожертвовать на строительство замка, – пообещал Гуго де Пейн.
Как ни странно, Черный Рыцарь Пустыни без спора согласился на это предложение. Магистр опасался какого-нибудь подвоха от рыцарей с повадками разбойников, однако новый спутник шел со своими людьми впереди каравана и не делал никаких попыток приблизиться к паломникам.
Через две мили караван Гуго де Пейна прошел мимо строящегося замка. По тому, что Черный Рыцарь отделился от воинов и принялся осматривать стройку, можно было с уверенностью предположить, что это и есть жилище, на которое взимались со всех прохожих деньги. Впрочем, особых средств на него не требовалось, так как строили крепость пленные сарацины, некоторые с исполосованными в кровь спинами. Рядом ходили воины с кнутами в руках и при малейшем подозрении на лень или неаккуратность в работе пускали их в дело.
Замок получался в виде одинокой башни; не занимая много территории, он устремился ввысь. Хотя до завершения стройки было далеко, он уже мог принять воинов и служить для них защитой. Малая площадь позволяла в короткий срок возвести стены, а развернуть широкое строительство могли не позволить соседи-сельджуки. Приличная высота стен также была кстати: с верхнего этажа, словно из орлиного гнезда, великолепно обозревались окрестности.
Дав несколько указаний и собственноручно отстегав плеткой сарацина, уронившего кувшин с водой, Рыцарь Пустыни вернулся к своим норманнам. Впрочем, недолго они исполняли обязанности проводников в надежде получить от Гуго де Пейна непонятное количество монет. Вдали показался пыльный шлейф; всадники пустыни прекрасно знали, что его может оставить только торговый караван, они по столбу пыли могли даже определить примерное количество людей и верблюдов.
Норманны по-английски отсоединились от Гуго де Пейна, как только запахло более существенной добычей.
– Беренгар, поторопи отстающих, – попросил магистр. – Кажется, у нас могут быть неприятности.
– Насколько я знаю, у Иерусалимского короля и князя Антиохии мир со здешним правителем, – с надеждой промолвил нищий рыцарь.
– Совершенно точно, – согласился де Пейн, – однако норманны, по-видимому, умчались грабить мусульманский торговый караван. Скорее всего, эмир Алеппо пожелает рассчитаться за такую дерзость. На нашу беду норманны слишком быстро передвигаются, у них имеется надежное укрытие, чтобы переждать первую ответную волну ярости. А вот мы, если не поспешим достигнуть киликийского прохода, можем ответить за дерзость Черного Рыцаря Пустыни.
Через немного времени пилигримов ожидало страшное зрелище: множество трупов сарацин валялись там, где их настигла смерть; десятка полтора раненых корчились в муках – одни из них взывали о помощи, другие просили верным ударом меча прекратить их мучения. Не меньше жалости вызвал верблюд с распоротым животом: он хрипел, слезы обиды катились из его глаз, словно это было существо с человеческой душой.
Среди пилигримов нашлись несколько человек, которые были знакомы с искусством врачевания. Кому-то из раненых остановили кровь, у одного достали из руки арбалетную стрелу, прочим перевязали раны, а безнадежного изрубленного на куски, но еще дышавшего мусульманина накрыли плащом, чтобы уберечь от насекомых, облепивших его раны. Всех раненых забрали с собой, надеясь оставить их в ближайшем селении. Время, которое пилигримы потратили на заботу о пострадавших сарацинах, дорого им обойдется.
Уже были видны между двумя скалами природные врата в Киликию, на стенах крепости, сторожившей вход в ущелье, явственно виднелись, словно муравьи, бегающие армянские воины. Но между горным краем и караваном пилигримов, поднимая гигантский столб пыли, врезалась мусульманская конница.
– Надо сарацинам сказать, что мы не виновны в гибели их соотечественников, – слышались растерянные голоса среди пилигримов. – Мы же помогли им… Несем на плечах их братьев…
Но бесполезно было надеяться, что чей-то голос будет услышан. Мусульмане собирались для атаки, а наиболее ретивые подняли копья, обнажили мечи и летели на христиан, особенно ненавистных сегодня. Магистр отдал приказ «К бою!» и сам встал во главе клина рыцарей. Вовнутрь его спрятались легковооруженные кнехты и, сколько смогли, поместились пилигримы.
Мусульманская ярость оказалась бессильной перед закованными в железо вместе с лошадьми рыцарями. Клин тамплиеров разрезал тучу мусульман, словно острый нож перезрелый плод. Особенно им доставалось от 53-летнего магистра. Гуго де Пейн и сам не ожидал от себя такой прыти. Когда его конь сделал первый шаг навстречу мусульманской лаве, у магистра мелькнула мысль: если его убьют или ранят, то будет безнадежно испорчен бесценный хитон. И он рубил мечом всех, кто оказывался в пределах его досягаемости. За магистром лежала целая просека, а он двигался вперед, не зная устали. Вот перед ним мелькнуло смуглое испуганное лицо юноши, чужие глаза жалобно просили «Пощади!». Не в силах остановить опускавшийся на голову меч, магистр в последний момент сумел повернуть его плашмя: удар пришелся на плечо, и юноша, вскрикнув, свалился с коня, но тут же встал, держась за ушибленное место.
Гуго де Пейн проложил мечом дорогу, но сзади рыцарского клина положение было гораздо хуже. Уцелевшие от рыцарского меча сарацины нападали на безоружных и вымещали зло даже на женщинах и детях. Пилигримы-мужчины поднимали оружие поверженных врагов и смело вступали в бой, позади всех в простой рубашке дрался храбрый Беренгар. Однако мастерства им явно недоставало. Пилигримы десятками ложились, увлажняя своей кровью чужой бесплодный песок. Вот уже Беренгар переложил меч в левую руку, потому что правая окрасилась кровью и беспомощно повисла.
Магистр тревожно оглядывался назад, не представляя, как оказать помощь тем, кого он взялся защищать. И тут раздался боевой клич со стороны армянской крепости. Третья сила рванула на свежих лошадях навстречу сражавшимся. Многие пилигримы не могли понять, на чьей стороне вступят в бой летящие, словно на крыльях, всадники, но мусульмане точно знали, кому не повезло. Оставляя мертвых и раненых, сарацины умчались прочь.
Христиане, с помощью подоспевших армян, собрали своих раненых, убитых и покинули несчастливое место. Как только на поле боя остались стонущие, либо безмолвные сарацины, за ними вернулись их бежавшие братья. Налетевшая к вечеру песчаная буря стерла все следы жестокого боя.
