Геннадий Александрович Семенихин
Высота

Полная версия

Летчик вглядывался в зарумянившееся лицо Гордея, преображенное вдохновением, видел улыбку в заблестевших глазах и больше не ощущал неловкости оттого, что он здоровый, полный сил и бодрости присутствует при этой исповеди родного брата, физически надломленного на всю жизнь. Павел потянулся к бутылке и вновь наполнил рюмки.

– А как ты теперь с Михаилом Васильевичем? По-прежнему в большой дружбе? Я ведь тоже когда-то у Михваса учился.

Улыбка сбежала с лица старшего брата, и он тяжко вздохнул.

– Теперь как и прежде. А вот в прошлом году серьезно поссорились, и это было для меня опять-таки испытанием характера.

– Из-за чего же?

– Разошлись в оценке одного ученика, – медленно проговорил Гордей, – что нередко бывает в учительской практике. Учился у нас в седьмом «А» Миша Белогривое, хилый болезненный мальчик. Был отличником, потом сполз на двойки. На педсовете Михаил Васильевич обрушил на него свой гнев, поставил вопрос об оставлении на второй год. Я промолчал, но в душе с ним не согласился. Хотелось все-таки узнать, что же мешает этому Мише Белогривову. Познакомился с ним поближе и увидел, что мальчик во многом не виноват. Невеселая жизнь у него сложилась. Мачеха паренька заедает, отец пьет горькую. Прежде чем делать выводы, надо было в быт этой семьи вмешаться, а Михаил Васильевич этого не сделал. Вот я и срезался с ним на следующем педсовете. Долго потом в душе терзался вопросом, а верно ли сделал, имел ли право покритиковать такого опытного педагога, у которого сам учусь и еще долго буду учиться. Ведь кто я такой? Учитель с пятилетним стажем, а он половину жизни своей отдал школе. Два его ученика Герои Советского Союза, один в доктора наук вышел. И все же чувство долга заставило выступить против. Долг, Павлик, не обязаловка какая-нибудь. Это выше. Меня никто не принуждал вмешиваться в это дело. Миша Белогривов ученик из другого класса, ответственности за который я не нес. Я бы мог спокойно закрыть глаза, сделать вид, будто ничего не замечаю, оправдаться перед собственной совестью. Да ведь совесть, она какая. Не позволила мимо пройти. Ведь речь шла о живом формирующемся человеке. Мы должны были сделать его хорошим полноценным гражданином, на второй-то год оставить легче всего. Вот я и распалился, нашумел.

Весь педсовет был на моей стороне, кроме одного Михаила Васильевича. Неделю он со мной не разговаривал и не здоровался. Даже в учительскую избегал заходить, если видел в приоткрытую дверь мою палку у вешалки.

Гордей затушил в пепельнице самокрутку и покосился на рюмки.

– Может, допьем, братишка?

– Стоит ли торопиться, – остановил его Павел. – Коньяк не чай – не остынет.

Гордей, улыбаясь, посмотрел на жаркое солнце, стоявшее за окном в безоблачном голубом небе.

– Опасность иная, ведь может согреться, – пошутил он.

– Нет, Гордей, – упорствовал брат, – сначала доскажи, чем все это у вас кончилось.

Гордей медленным движением руки пригладил растрепавшиеся волосы:

– Любопытно кончилось. Целую неделю старик при встрече со мной хмуро отворачивался. Я уже потерял всякую надежду, что мы с ним найдем когда-нибудь общий язык. Чувствовалось по всему, что его человеческую гордость я оскорбил до самой глубины. Видно, он и ночей не досыпал, думая о педсовете. И вдруг в один из дней, когда я медленно ковылял домой, услыхал за спиной легкий хруст снега. Сразу подумалось, человек меня догоняет изо всех сил, потому что дышит он тяжело. Оборачиваюсь и вижу седые усы Михаила Васильевича и его поблескивающие очки. «Гордей Игнатьевич, – окликнул меня старик, – остановитесь, пожалуйста, на минутку. Ну и шагаете же вы, целый километр за вами гонюсь». Какая-то добрая беззащитная улыбка тронула его губы. Старик приблизился и положил руку на мое плечо. «Гордей Игнатьевич, вы должны меня простить. Вы преподали мне справедливый, хотя и несколько жестокий урок. Правда часто жестока и нелегко воспринимается тем, кому она адресуется, Я не исключение, потому что тоже поболел и посердился на вас. Вы правы, Гордей Игнатьевич, давайте вашу руку. Видно, я устарел, совсем устарел, если перестал понимать азбучные истины. Ошибся я, неправильно отнесся к этому Мише Белогривову». Кончилось тем, что он завернул ко мне на обед, засиделись мы до глубокой ночи, и с тех пор дружба у нас еще крепче пошла. И пареньку стало лучше, создали ему все условия, хорошо он окончил класс.

Гордей улыбнулся и взглянул на брата.

– Поди, надоел тебе своими рассказами? Давай выпьем все-таки. Отменный коньяк. Надо будет с собой пару бутылок захватить. Одну себе, одну Михаилу Васильевичу, Старик по воскресным дням употребляет рюмочку, говорит, от нее здоровья прибавляет, А в лютые морозы с крепким чаем по старинке пьет.

Павел притронулся к большой тяжелой ладони старшего брата с синими вздутыми жилами.