Геннадий Александрович Семенихин
Высота
– Кого вам? Героя Советского Союза Быкова? Вот он вошел.
Павел услыхал в трубке раскаты далекого веселого голоса:
– А ну-ка взгляни на циферблат, братишка. Можешь убедиться, что и мне свойственна ваша военная точность. Без одной три.
– Это делает тебе честь, Гордей, – улыбнулся Павел. – Когда же увидимся? Хочешь приехать сам? Давай, я буду ждать. Двадцать пятая комната.
Быков повесил трубку и пошел к себе. Едва успел побриться, за окном послышался скрип тормозов. Быков вздрогнул, потому что мысленно отдалял эту встречу. «Нет, не Гордей. Не мог он так быстро. От „Красной зари“ до нас все-таки с десяток километров. Однако надо одеться». Павел открыл дверцу шкафа. Снимая с вешалки легкую выглаженную рубашку, задел локтем висевший рядом китель. Мелодично зазвенели ордена под Золотой Звездочкой. Быков взглянул на свои сильные загорелые руки со следами обгоревшей кожи и, подумав о предстоящей встрече, ощутил легкое волнение. В глубине души, в чем он и сам признавался себе весьма редко, Павел считал своего старшего брата Гордея неудачником, и для этого, как ему казалось, имел все основания. В самом деле, у Гордея, которому сейчас было под сорок, жизнь сложилась не совсем удачно. Юношей он поражал всех своими артистическими способностями. Если в городском Дворце культуры показывали «Отелло» или «Без вины виноватые» зал битком набивался зрителями, и все они восторженно аплодировали крепко сложенному юноше с резко очерченными плечами, игравшему заглавные роли. Это и был десятиклассник Гордей Быков, сын старого шахтера Игната Петровича Быкова, Гордей отлично учился, слыл хорошим физкультурником, в особенности увлекался конным спортом. Но больше всего его тянул к себе театр.
Преподаватель математики Михаил Васильевич Пирогов, которого ребята сокращенно называли меж собой Михвас, обучавший Гордея и Павла, нередко стирал с лица слезу, любуясь на сцене старшим Быковым.
Однажды в далекий уральский город приехал знаменитый трагик, уже поседевший старик с умными проницательными глазами. Его звали на один из самодеятельных спектаклей. Гордей в тот вечер играл особенно сильно, хотя одна только мысль о том, что за ним наблюдает человек, способный сразу же вынести приговор, приводила его в трепет. После спектакля, когда зал опустел, этот артист вместе с директором шахты подошел к Гордею и положил ему руку на плечо.
– Можете далеко пойти, – сказал он скупо, – но для этого нужен труд, ой какой труд! Если не боитесь, приезжайте в Москву учиться. Поддержу.
Этот вечер и решил судьбу Гордея. После десятилетки он уехал в Москву. Учился Гордей на отлично, несколько раз уже выступал в эпизодических ролях на сцене одного из столичных театров, прислал на родину две вырезки из газет с рецензиями, где одобрительно отзывались и о нем. Но потом в семье Быковых произошло несчастье. Проводя отпуск в родном городе, Гордей решил участвовать в скачках с препятствиями. Времени для тренировки было мало, а навыки в джигитовке он уже растерял. В самую ответственную минуту перед прыжком через «гробик» лошадь испуганно вздыбилась, и он выпал из седла, больно ударившись о деревянные брусья. Два года после этого пролежал Гордей с поврежденным позвоночником, а когда встал на ноги, от прежней силы остались лишь большие с широкими твердыми ладонями руки, которыми часто во время ходьбы приходилось ему опираться теперь на палку.
Выжив после несчастья, Гордей не мог уже мечтать о сцене и, окончив педагогический институт, остался в родном городе преподавателем русского языка и литературы в той самой средней школе, где учился сам.
Последний раз братья виделись в сорок пятом. После войны, получив Золотую Звезду, Павел вместе с женой Наташей и сыном приехал на родину в отпуск. Наташа быстро подружилась с женой Гордея, тоже учительницей. Гордей преподавал всего лишь четвертый год. И хотя он с радостью отзывался о своей новой профессии, по всему чувствовалось, что в душе у этого человека еще не зажила тяжкая рана и он постоянно испытывает зависть ко всем физически полноценным людям. Так, по крайней мере, думалось младшему брату сейчас, когда он вспоминал свою последнюю встречу с ним.
Погруженный в раздумье, Павел не сразу откликнулся на осторожный стук в дверь. В комнату, заметно прихрамывая, вошел Гордей в крестьянской косоворотке, давно вышедшей из моды, подпоясанной узким ремешком, и расшитой тюбетейке на белокурой голове. Братья обнялись, а потом Гордей, все так же хромая, но стараясь не опираться на толстую самшитовую трость, которую держал в руке демонстративно приподнятой над полом, слегка попятился.
– А поворотись-ка, сын, как говаривал Тарас Бульба, – пробасил он.
Братья внимательно рассматривали друг друга. Были они очень схожи: оба широкоплечи, белокуры, с упрямыми складками в углах рта и глубоко посаженными серыми глазами. Только Павел выше Гордея ростом. Но это лишь казалось от того, что поврежденный позвоночник заставлял его ходить как-то косо, наклоняясь в правую сторону.
