Геннадий Александрович Исиков
Наследники Дерсу
– Присаживайся! Как доехал?
– Спасибо. Самолётом было бы быстрее, но хочется Россию повидать, решил поездом, из окна вагона смотреть интереснее. Когда ещё будет такой случай? Как выйдешь на работу, так и пошла круговерть: пожары, посадки, содействие, хозяйство – засосёт!
– Соскучился, значит, по родине? – улыбнулся хозяин кабинета.
– По соснам, по родным! А как же иначе?..
– А как там Волга? Саратов? На месте? Привет передал, как я просил?
– Поклонился, передал. А куда они денутся, Волга и Саратов? Волга как текла на юг, так и течёт. Природа везде и всюду по-своёму красивая, посмотрел – в любом месте останавливайся, живи, работай.
– Что-то ты на первое место природу поставил. А по семье не соскучился разве?
– Да и по семье соскучился тоже, но как-то постепенно поотвык. Когда уехал учиться в техникум, сколько мне было? Пятнадцать! И вот уже шесть лет прошло. Хочется свой дом, свою семью иметь.
– Подружка твоя замуж вышла, извини, что вмешиваюсь.
– Что ж делать… Переживём и это, жить дальше будем, встречу ещё свою половину.
– Дочь моя институт заканчивает, думает вернуться домой, у нас работать, а по положению она не может быть подчинённой мне по службе: понимаешь, одна фамилия, а если сменить её раньше, то всё может сложиться, понимаешь, о чём я говорю? И должность помощника лесничего я для тебя придерживаю, пенсионерку техника-лесовода, по договорённости с ней, временно назначил, до твоего приезда, а там, в недалёкой перспективе, и должность лесничего освобождается, так что – всё будет хорошо.
– Клара – хорошая девочка.
– Девушка уже. И хорошая хозяйка.
– Я её по школе только и помню. Разошлись наши пути-дороги. Я в Лениногорск, в техникум, она в Алма-Ату на лесфак. Здесь вы опять правы. Жизнь у людей по-разному складывается – у кого по любви, у кого по расчёту, и ничего, счастливы по-своему и те и другие. А в лесу, когда у обоих одинаковая профессия, наверное, сложилось бы всё удачно, вы правы. Но я уже купил билет до Владивостока, ещё в техникуме мечтал поехать работать в уссурийскую тайгу, прочитал книжку «Дерсу Узала» и заболел, забредил теми местами. Тигры, изюбри, женьшень.
– Как же без направления? Ты же должен у нас отработать три года после распределения, а у тебя и полгода не наберется.
– Диплом на руках, а на первое время можно будет устроиться и рабочим в лесхоз. Техникум дал ещё и профессию тракториста, подготовил, так сказать, к превратностям трудовой жизни. Безработных у нас в стране нет. Не пропаду. Стоит лишь продержаться до первой зарплаты, а на первое время и на дорогу хватит.
– Вольному воля, – обиделся, задетый за живое, главный лесничий.
– Зайду проведаю товарищей. До свиданья.
– Прощай, – главный лесничий, нахмурясь, подал руку.
Лестница на второй этаж привела к кабинетам лесничего, инженера лесного хозяйства и охраны леса, лесных культур, механика. Большинство специалистов были в лесу. Сергея поприветствовал лесничий.
– С прибытием на родину! Как служилось?
– Хорошо.
– Ну, пойдём, хоть в бильярд партийку-другую сыграем.
– Я ещё и дома не был, но с вами сыграю.
Они поднялись на третий этаж, где в дореволюционные времена находилась гостиная с сохранившимся бильярдным столом и потемневшими шарами из слоновой кости.
С десятиметровой высоты открылась панорама на холмы и колки в степи, Иртыш, поблескивающий на солнце, сосновый бор, дикий, первозданный и посаженный; из окон в любую сторону видать, как на ладони, если загорится лес, сизый дым, взвившийся струйкой к небу.
– Марина-то… Знаешь?
– Проехали. Что уж старое ворошить. Уезжаю я в Приморский край, зашёл проведать – когда ещё увидимся? В отпуске разве что.
– А мы ждали тебя, должность сберегли.
– Спасибо, конечно, но раз так судьба сложилась… Начну всё с чистого листа. Не люблю оборачиваться назад. Надо идти вперёд! И побеждать, преодолевая трудности!
– Ты, пожалуй, прав. А любовь свою ты ещё встретишь.
– Какие наши годы! – обрадованно воскликнул Сергей, выиграв партию в бильярд.
Попрощавшись, он пошёл домой, приветливо здороваясь на улице со встречными. Калитка на участок к дому директора лесхоза оказалась приоткрытой: красавица-жена казашка, услышав новость по телефону от главного лесничего, поджидала Сергея, чтобы пригласить в гости.
– Ас солом молейкум! – поприветствовал Сергей приятную во всех отношениях женщину.
– Здравствуй, Серёжа, заходи, директор тебя видеть хочет.
Олжас Сулейменович сидел в беседке за круглым столом, рядом стоял китайский фарфоровый чайник, чашки на блюдцах, на тарелке свежие баурсаки – обжаренные в масле квадратики теста.
Сергей пошёл по тротуару вдоль увядших цветников к столу.
– Ас солом олейкум, Олжас Сулейменович!
– Присаживайся, угощайся, – жена вежливо налила в пиалу на одну треть ароматного индийского чая, предложила сливки, комковой сахар.
Сергей знал обычай: надо отломить хлеба и попробовать угощение, иначе по обычаю казахов это воспринимается как неуважение или объявление войны одного рода другому.
Директор долго и подробно расспрашивал о службе в армии, впечатлениях, планах и не одобрил решение Сергея уехать в Приморский край.
– Нам нужны свои специалисты, местные люди. Ты учиться дальше думаешь?
Сам он закончил историко-правовой факультет, имел родственные связи в области и был назначен директором по партийной линии, в контору ходил по понедельникам, проводил техническое совещание, и кабинет его остальное время пустовал.
Практически вся ответственность лежала на главном лесничем.
– Думаю пойти учиться на заочное отделение лесфака.
– Мы направление дадим. В партию примем, лесничим назначим.
– Хочется мир посмотреть, Олжас Сулейменович, Советский Союз большой, в любой области или республике без работы не останусь, а институты везде есть.
– Праздношатание нигде не приветствуется. Без карьеры будущего у тебя нет. Отработаешь на одном предприятии двадцать пять лет, продвинешься по служебной лестнице, директором станешь, льготы ветерана получишь, старость встретишь обеспеченным человеком.
– Я в гости буду приезжать, проведывать. Каждому человеку приходит время исполнять мечту. Что ж это за жизнь, если ты не любишь и не мечтаешь? У меня такое чувство, словно я птица, меня только что столкнули со скалы, и мне надо набраться храбрости и побороть страх, оцепенение, расправить крылья и полететь. Я так и сделаю. Это моё решение.
– В дорогу, джигит!.. Не буду отговаривать. Красиво сказал. Правильно! – директор и кареглазая жена с чёрными, уложенными в круг косичками проводили гостя до калитки, тепло попрощались.
Братья и мама, соскучившись, встретили Сергея с радостью, накрыли стол, позвали соседей.
– Оставайся, – просила мама, – должность свободная есть объездчика, техника по-нонешному.
– Мам, ну не мужская это должность. Это раньше объездчик был бог над лесниками, чтоб не воровали, а сейчас план – столько мероприятий, что рук не хватает, а наряды писать – женская работа, и зарплата маленькая.
– И лес объездчик отпускает тоже. Да ты посмотри, как в соседнем лесничестве живёт техник. И дом свой поставил, и в доме полны закрома, а на должности-то недолго. Хваткий мужик, все видят, а пойди проверь – не могут или не хотят.
– Мам, ну не стану я ворованным лесом торговать.
– Так я что ж тебя, заставляю? Лесу на дом тебе по закону положено, и земли двадцать пять соток, и покосы. Женишься, хозяйство разведёшь, а оно всегда прокормит.
Сергей задумчиво смотрел на арбуз, ощущая вкус красной мякоти сахаристого астраханского сорта: двадцать четыре килограмма выращены на грядке у дома, а теперь он, блестящий и чисто отмытый, высится на блюде и пахнет свежей зеленью.
– Нет, мам, не останусь, не проси.
– Из-за Маринки?
– Из-за неё тоже. Село-то маленькое, все на виду, а тут лучший друг предал, увёл подругу, обещавшую ждать, – Сергей потянулся наконец к арбузу, отрезал половину ломтя и стал кончиком ножа выковыривать на тарелку крупные тёмные семечки.
– И что? На твоей Марине свет клином сошёлся? Клара со школы на тебя заглядывалась. Не замечал разве? На практику ныне приезжала, тобой интересовалась. Миленькая такая, скоро институт закончит. А семья какая хозяйственная? Всем на зависть! Отец авторитетный.
Сергей откусил сахаристого сочного арбуза, сок брызнул по губам.
– Так что ж я – телок? Кто верёвку на шею накинет – к тому во двор и пошёл? Ты уж прости меня, матушка. Повзрослел я, хочется свет повидать, в уссурийскую тайгу поеду работать. В Приморский край надумал я уехать.
Мать обиженно поджала губы, у морщинок серых глаз навернулись скупые слёзки.
– Участок бы под усадьбу взял, дом сложил из кругляка, просторный, со светлыми окнами, и чтоб звенело всё в нём: и сосна, как песня, и детские голоса, и твой с Кларой. А запах-то какой смолистый в только что срубленном доме! И я бы с детишками нянчилась… Счастье-то какое внуков растить! Жду не дождусь того часа, тебя поджидаючи. Пока учился, только на каникулах и видела тебя. Из армии ждала. А теперь вон какое лихонько для меня! На совсем, значит, уезжаешь?..
– В отпуск буду приезжать зимой. Летом, сама знаешь, пожары. А насчёт Клары… Хорошая она, знаю! Ты, матушка, права… Кучкой с братьями и тобой рядом – оно легче жить, друг дружке помогая. С тобой братья остаются. Петька лесной техникум тот же закончил, отслужит – вернётся: вот ему и должность лесничего, и Клара достанутся, вот и пусть будут счастливы. Петьке Кларка нравилась, я-то знаю. А младшенький наш Жорка школу закончит, пусть сразу в сельхозинститут поступает, я помогать стану.
– Клара тобой интересовалась.
– Опять ты за своё, мама. Я же сказал, я поеду своё счастье искать в дальневосточной тайге. Лесхозы везде есть. Была бы шея, а ярмо найдётся. Найдётся и мне должность, а к должности и квартира положена, так что не пропаду, не переживай, да и полюбить ещё успею.
Отгостив недельку, Сергей уехал в Семипалатинск. Проводы были недолгими, в маминых слезах.
В Барнауле Сергей пересел на скорый поезд до Владивостока.
Поплыли мимо новосибирская и красноярская тайга, синее озеро Байкал, где на одной из остановок он купил знаменитого омуля с душком. Забайкальские степи, опять тайга и горные перевалы, приамурские безбрежные заливные луга, долины без конца и края, и вот наконец-то – Хабаровск, столица Дальнего Востока, где жил когда-то его любимый писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев.
Проводник приоткрыл дверь купе, привычно и сухо предупредил:
– Хабаровск.
– Осталось немного ехать, – глянув на часы, уточнил прилично одетый мужчина в фетровой шляпе, командированный в столицу.
– А до Владивостока?
– Останется ровно сутки.
Сергей, подперев голову и облокотясь на столик, разглядывал в окно проплывающий пейзаж. Сколько раз с детства он мечтал отправиться в путешествие, и вот мечта его сбылась.
Поезд, убегая к горизонту на восток, врезается в пространство одной шестой суши голубой планеты, неустанно отбивая на стыках рельсов глухую, но манящую вдаль музыку странствия, редкими гудками предупреждая о своём появлении на опасных переездах; мерно, в четыре такта, такает на стыках колёсами.
За грязным окном безоблачное небо. Мелькают тополя и берёзы, обронившие листву, дачные домики, участки тёмной земли после убранного урожая. Грунтовые дороги, жилые дома крестьянской постройки едва ли не первых поселенцев на Амуре. Почерневшие телеграфные столбы с провисшими проводами и километровые – с указанием расстояния от Москвы до Владивостока, вдали опоры ЛЭП.
И вот он, широченный батюшка Амур! Гулко застучали колёса на железном мосту. На станции Хабаровска в тупиках стояли гружёные товарные вагоны с лесом, углём, грузовыми автомобилями.
Мужчина в фетровой шляпе попрощался, взял чемодан и пошёл по коридору на выход.
Сергей тоже заспешил на вокзал купить на дорогу лимонада, беляшей и горячего картофеля.
И вот он, долгожданный Уссурийский край! Тайга виднелась вдали, всё чаще появлялись сёла на заливных лугах.
«Где-то тут из-за новенькой винтовки какой-то бандит убил Дерсу Узала», – вспоминал Сергей роман о лесном человеке.
Чем дальше на юг, тем шире луга и поля.
«Штурмовые ночи Спасска, волочаевские дни», – стучат колёса, изредка попадая в такт, напоминая о партизанской войне против Колчака.
Уссурийск. Через два часа показался Амурский залив. Сергей впитывал новые названия мелькающих пригородных станций – красивые, южные, морские: Садгород, Океанская, Чайка… Владивосток.
Вокзалы железной дороги и морской. Конечный пункт на суше, а дальше – простор синих океанов, отсюда начинается путь к любым берегам, путь в чужие страны.
«Сколько людей покинуло Россию через этот порт в Гражданскую войну, рассеялось по белому свету?! И мой земляк семипалатинский, царский лесничий, возможно, здесь был, отплыл с семьёй, а может быть, и затерялся в этом городе», – размышлял Сергей, бродя из интереса по вокзалам и расспрашивая дежурных о гостиницах.
Чтобы иметь представление о легендарном военном городе, форпосте на Тихом океане, поселился в «Доме колхозника» и три дня провёл в экскурсиях.
Город очаровал чистотой и порядком. Военные патрули, подтянутые морские офицеры, купеческие дома немецкой архитектуры дореволюционных лет, ряды боевых кораблей и рыболовецких сейнеров вдоль берега, китобойная флотилия, огромный бывший боевой корабль немцев «Адольф Гитлер», переименованный в «Советский Союз» и ставший флагманом китобоев.
Сергей посетил краеведческий музей, картинную галерею, посмотрел спектакль в театре Горького. У памятника Борцам за власть Советов, вошедшим в город 25 октября 1922 года, на площади у бухты Золотой Рог мысленно спел свою любимую с детства песню: «По долинам и по взгорьям шла дивизия вперёд, чтобы с боя взять Приморье – белой армии оплот».
На старинном здании железнодорожного вокзала, справа от массивных дверей на стене Сергей увидел почерневшую от времени бронзовую табличку: «Здесь на площади в 1905 году была расстреляна мирная демонстрация рабочих».
Конечной целью поездки Сергея был затерянный в Сихотэ-Алинских горах районный центр Кавалерово. На автостанции купил билет на рейсовый автобус, дождался посадки, удобно устроился в ожидании новых впечатлений.
За Уссурийском автобус с Хабаровской трассы повернул на северо-восток в сторону Арсеньева. Скошенные поля с копнами соломы пшеницы, ячменя, стогами сена сменились порослевыми низкорослыми дубками, затем смешанными – лиственными и хвойными лесами. После первых заморозков золотая приморская осень сентябрьского бабьего лета играла оттенками бордовых красок. Бездонно-синее небо залило горизонт и горы. Сквозь окно автобуса он всматривался за обочиной дороги в растительность уссурийских дебрей, пытаясь различить ближайшие деревья и кустарники, вспомнить их латинские названия. Знакомыми были берёзы, осины, тополя, клёны и черёмухи, но больше было не виданных им ранее растений. Могучие кедры чем-то напоминали сибирские, но были заметно крупнее, ели поражали своей величиной.
«Дендрологию придётся учить заново, ведь в лесном техникуме изучал европейские да сибирские виды деревьев и трав. Владимир Клавдиевич Арсеньев в романе «Дерсу Узала» описывал маньчжурскую флору, – отметил он про себя, – но читать одно, а видеть самому – другое. Ладно, одолею, поступлю в институт». Вспомнил, что всегда на тумбочке у его кровати в общежитии лежала книжка «Дерсу Узала» – про уссурийскую непролазную тайгу, сказочно богатый животный мир, тигров и женьшень… Всё это будоражило воображение Сергея и манило. На реке Тадуши в 1905 году Дерсу во второй раз встретился со своим другом «капитана». Взяв в библиотеке карту, Сергей узнал, что сейчас там находится районный центр Кавалерово.
Вот так и сложилось – прочитал в юности книгу о Сихотэ-Алинской тайге, невеста сбежала к другу, вот он и поехал в Кавалерово воплощать свою мечту. «Не было бы счастья – да несчастье помогло», – посмеивался он над собой.
Поздно вечером автобус поднялся на Сихотэ-Алинский перевал и спустился вдоль верховья реки Тадуши в узкую долину, покрытую кедровым лесом. Через полчаса подъехали к посёлку. Издали он напоминал маленький городок, освещённый фонарями вдоль асфальтированных дорог. Разглядывая строение аэропорта у дороги, двухэтажные здания каких-то промышленных предприятий, частные дома, Сергей сделал для себя вывод, что Кавалерово – вполне приличный посёлок для такой глуши. Примерно километра через два свернули в центр. На автовокзале ему подсказали, что гостиница находится через дорогу.
Утром, сдав номер и расспросив, как дойти до лесхоза, пошёл устраиваться на работу. Ближний путь пролёг по улице Арсеньева, у двухэтажного здания правления геологической экспедиции он повернул на окраину, а у детского садика поднялся по крутой бетонной лестнице с перилами для пешеходов на сопку и оказался на улице Геологической. Посёлок геологов хорошо был виден с пологого склона сопки. Просторные деревянные двухквартирные дома с приусадебными участками и садиками, грунтовые улицы со столбами электросети и светильниками, магазин говорили о том, что разведкой богатств в недрах Сихотэ-Алинских гор здесь занимаются всерьёз и давно. Сергей шёл, разглядывая усадьбы с плодовыми деревьями, кустарниками и цветниками у домов, и, размышляя, не заметил, как оказался в конце длинной улицы.
– Как в лесхоз пройти? – поинтересовался у пожилой женщины с накинутой шалью на плечах, с миловидными чертами и голубыми глазами, в которых всё ещё искрился азарт молодости, она доставала журналы и газеты из почтового ящика на калитке крайнего дома у кромки тайги.
– А вон туда войдите, – она, улыбнувшись, показала на деревянный забор с выломанными досками вместо калитки.
«Можно было бы и дверь из этих же самых досок сколотить и на шарниры повесить, раз тут ходить людям ближе», – подумал Сергей, просовывая в лаз голову и перешагивая через прожилины. Через редкий берёзовый лесочек он вышел к гаражу и пошёл по грунтовой дороге к одноэтажному длинному деревянному зданию из кедрового бруса, потемневшего на солнце.
Под молодой липой с жёлтой листвой на деревянном тротуаре разговаривали двое мужчин, а поблизости в беседке на скамейках сидели три лесника и о чём-то балагурили. «Похоже, что им всем уже за пятьдесят, а то и под все шестьдесят», – отметил Сергей, решив с ними познакомиться и разведать обстановку.
– Здравствуйте, лесхоз тут будет?
Мужчины, смолкнув, кивнули и приняли выжидательно-серьёзный вид.
– С трудом нашёл вас, на самой окраине поселились.
– А у военных иное мнение. С этой сопки хорошо видна вся долина и главная дорога. Хорошее место для обороны. Здесь японцев во время войны ждали, штаб батальона вон в том маленьком доме был, – лесник, в чертах и поведении которого угадывался бывший военный, со строгим выражением глаз и загадочной улыбкой, в форменной поношенной фуражке лесника показал рукой в сторону дома, – после войны штаб отдали под контору лесхоза.
– А вы случаем не скажете: есть в лесхозе свободная должность? – поинтересовался Сергей.
– Это вон – к нему, – махнул лесник в сторону двух мужчин под деревом.
– Спасибо, – кивнул он лесникам.
Сергей остановился в сторонке от двух мужчин и, в ожидании окончания разговора, стал рассматривать территорию лесхоза. «Да, – размышлял он, – судьбу свою я изменил резковато. Всё здесь не так, как на родине. Родных и знакомых нет, и начинать придётся с чистого листа. Но ничего, выдержу. Лесники тут фронтовой закалки люди, в беде не бросят. Да и какие могут быть трудности в мирное время?»
В створе открытых ворот усадьбы лесхоза Сергей заметил, что по асфальтированной дороге Варфоломеевка – Рудная Пристань, довольно узкой, встретились пассажирский ярко-красный автобус междугороднего сообщения и диковинно огромных размеров лесовоз золотисто-жёлтого цвета, гружённый стволами деревьев, примерно двадцатипятиметровой длины.
Вчера Сергей из окна автобуса видел выползающие из тайги огромные лесовозы, тогда он удивился, а сосед пояснил – японские.
Лесовоз мягко шумел от напряжения двигателем, свистя выхлопной трубой, поднятой над высокой кабиной. Сергей подумал, какой же мощи достигла Япония, чтобы иметь возможность продавать Союзу настоль совершенную технику: «Да… Индустрия там, похоже, на высоте. Нашим лесовозам такая машина не чета, раза в три больше на себя хлыстов берёт. С помощью японцев мы такими темпами тайгу быстрёхонько вырежем».
Сергей обратил внимание на аллею из молодых и стройных елей, насаженных от ворот до конторы, на некрашеный штакетник усадьбы, грязный от пыли и местами ломанный. Со стен конторы свисали клочки пакли – воробьям на гнёзда. Удивился, что при таком богатстве растительного мира в палисаднике беспорядочно растут низкорослые какие-то деревца, и нет ни одной клумбы с цветами. Единственным украшением оставалась молодая липа у крыльца конторы, она играла в ярких лучах по-летнему тёплого солнца ржаво-жёлтой листвой. Под ней стояли и всё никак не заканчивали беседу двое мужчин: один постарше, пенсионного возраста, в форменной куртке лесника и фуражке с зелёным околышем; другой – уверенный в себе, высокий, крепкий, лет сорока, в добротном штатском костюме, светлой рубашке, подобранной под голубые глаза, с галстуком, аккуратно подстриженными тёмно-каштановыми волосами, начищенными до блеска чёрными туфлями.
«Командный состав, – отметил про себя, – но кто? Лесничий, главный лесничий или сам директор? Подожду», – решил Сергей. Он не спеша прошёл мимо них по дощатому тротуару к двери конторы, поздоровался, но на него не обратили внимания.
Сергей остановился у сваренного из труб и укреплённого в бетон щита. На одной половине – про взятые коллективом «Социалистические обязательства на 1972 год», на второй – «Доска почёта». От времени подписанные чёрной краской фамилии передовиков выгорели, а фотографии пожелтели. Сергей подошёл поближе. На одной из них узнал пожилого лесника. «Николай Тихонович Басаргин, лесник Высокогорского лесничества», – прочёл подпись и посмотрел в его сторону, тот о чём-то рассказывал вкрадчивым, елейно-спокойным голосом.
Сергей прислушался к разговору, но не разобрал, о чём беседа. «Запомним, в лесхозе всех надо знать в лицо. А он приметен. Взгляд от собеседника отводит частенько, глаза бегают, волосы с густой проседью слиплись от пота и выглядывают из-под форменной фуражки. Утро, а он уже успел потрудиться изрядно. Борода подстрижена. Руки сильные, это видно по плечам и рукавам куртки, одетой поверх свитера домашней вязки».
Сергей отвёл взгляд от собеседников и стал рассматривать на стене веранды с грязными стёклами оконных рам темно-зелёную старую вывеску: «Приморское управление лесного хозяйства, Кавалеровский лесхоз».
«Сбылась моя мечта, больше недели сюда добирался», – отметил про себя и посмотрел напротив. Там стояло маленькое деревянное здание с навесом для пожарной машины. На двери хорошо читаемые вывески «Лесничество» и «ПХС». «Понятно, там склад инвентаря, химикатов для тушения пожаров и борьбы с вредителями леса, а также пожарно-химическая станция».
У заболоченной поймы ключа выглядывали крыши двух жилых домов из свежего бруса, слева от домика лесничества – длинный склад из круглых потемневших брёвен с дверью, закрытой наискось узкой металлической пластиной и амбарным замком внушительных размеров. За складом ещё один небольшой домик, у него кучи из берёзовых чурок и жерди. «Цех, так сказать, товаров народного потребления», – догадался Сергей. Рядом с цехом – кирпичное здание мастерской для ремонта автомобилей и тракторов, под открытым небом ржавел полуразобранный гусеничный трактор с навесной рамой бульдозера. За мастерской гараж на четыре бокса.
Сергей всё больше осознавал, в какую глухомань он приехал. Увиденная картина усадьбы лесхоза потрясла его своей убогостью.
Сергей вспомнил, как у себя на родине ездил как-то весной с лесниками на грузовой машине в соседний лесхоз за саженцами сосны для посадки. Там и центральная усадьба выглядела не так, как в Кавалерово, и вместо стандартных деревянных двухквартирных домов – теремки с резьбой, раскрашенные разноцветными красками. Своя больница, своя школа, усадьбе лесхоза – совхоз позавидует. Директор лесхоза, пунктуальный и педантичный немец, молодой ещё человек, предложил выращивать арбузы и иметь доход от семян, создал новые рабочие места. Заложил лесной питомник на шестьдесят гектаров и продавал лесхозам области саженцы сосны. Поставил пилораму, открыл цех переработки древесины, выпускал мебель, парты, столы, стулья. Получилось прибыльное хозяйство. Директору вручили орден Ленина. Немцы, сосланные во время войны на берег Иртыша, неплохо там прижились.
«Да, – подумал Сергей, – буду привыкать к местным условиям, а там посмотрим, что можно изменить в лесхозе».
Прохаживаясь по тротуару в ожидании окончания разговора руководителя с лесником Басаргиным, Сергей невольно прислушался.
– Доложить хочу Вам, Лев Николаевич, – лесник вытер испарину со лба серым платком и снова надел форменную фуражку с эмблемой из двух позолоченных скрещённых дубовых листьев с желудями и серпом и молотом повыше. – Сегодня ночью коня тигра задрала. Заднюю ляжку съела. Я часть от нетронутой отрубил да вот в лесхоз привёз, вон там лежит еще кусок шкуры погрызенный, – он показал рукой в сторону пожарно-химической станции. – За остальным тигра ночью придёт. А там и до коровы до моей доберётся, до телят… Съезжать надумал я с кордона. Что мне там без коня делать? Обход-то не маленький, по горам да рекам пешим да вброд несподручно, и до лесничества километров восемь не натопчешься. Мучение. Да и жена в рёв пустилась, боязно из дома нос высунуть, когда тигра во дворе собак моих съела. Как тут жить? Поневоле взвоешь.
– Сильно-то не переживай. Вывезем твоё хозяйство. Поможем. А кордон давно хочу сюда перевезти под мастерскую, будем бочки делать. Да всё как-то откладывал, тебя жалел. На гибель коня акт составим, спишем. А вот как с тобой быть? В Высокогорск жить поедешь? Квартиру дадим, у поселкового совета найдётся.
– Дак у меня ж свой дом в Кавалерово, а вот с пчёлами кочевать теперь придётся с племянником своим Фёдором, а он с Ломакиным вдвоём в компанию сговорился. Возьмут и меня. Присматривать стану. В тайге с пчёлами как-то интересней жить. Ухожу я с должности. Пенсию мне какую-никакую дали, проживу, где пчёлками, где корнёвкой, где охотой добавлю.
– Смотри сам. Можешь и к нам встать пасекой. У нас компания небольшая – я да Казанцев, нам бы надёжный человек, как ты, любитель пожить в тайге, не помешал, а мы бы по выходным наезжали.
– Я уж с Федькой, племянником, мы с ним завсегда вместе. И с пчёлами, и на охоту.
– Поступай, как знаешь. Пиши заявление, – по интонации, ставшей холодноватой и властной, Сергей понял, что это директор. Тот продолжил:
– За машину в кассу оплатишь, – голубые глаза, блеснув, выдали недовольство, он насупился, что ему отказали.
– Разрешите обратиться? – подошёл Сергей, по военной привычке вытягиваясь, как перед старшим офицером.
– Что у тебя?
– На работу устроиться.
– Пойдём, – он зашагал по дощатому тротуару к застеклённой веранде. Внутри на стене висел белый лист ватмана. Сергей успел прочесть крупные буквы «График дежурств на осенний пожароопасный период». Столбиком шли фамилии работников и наискосок красные клеточки по датам на сентябрь и октябрь.
Вошли в освещённый одним окном коридор. По бокам двери с табличками: «Инженер-механик» на одной и тремя напротив: «Инженер лесного хозяйства», «Инженер охраны и защиты леса», «Инженер лесных культур». Дальше по коридору на двери – «Секретарь».
За небольшим рабочим столом у окна сидела молодая девушка, миловидная, со строгим выражением лица. Сергей, улыбаясь, поздоровался, но ответного знака внимания не получил. Директор кивнул головой.
– Добрый день, – ответила девушка с крашеными волосами до плеч, встала с мягкого стула, приветствуя руководителя. Сергей обратил внимание на красивый, миндалевидный разрез светло-голубых её глаз, подкрашенные ресницы и нежную кожу слегка вытянутого лица. Солнечные лучи, падающие в окно, подчеркивали её стройную фигурку в вязаном костюме. Она взяла папку с приготовленными документами на подпись. На её длинных белых тонких пальчиках правой руки поблескивали два золотых кольца, на указательном с изумрудом и на безымянном с александритом, как показалось Сергею.
На двери висела табличка: «Директор Князев Лев Николаевич». Хозяин кабинета своим ключом открыл дверь, проходя мимо окна, поправил штору и сел за двухтумбовый стол тёмной полировки, под портретом вождя мировой революции на стене.
Как позже узнал Сергей, на должность Князева направили Приморским управлением лесного хозяйства в 1955 году, сразу после окончания в Москве факультета лесного хозяйства Тимирязевской сельскохозяйственной академии, когда ему было всего двадцать пять лет. В свою трудовую книжку он сам и сделал единственную запись: «Назначить директором Кавалеровского лесхоза». Крепкий от природы парень, пройдя службу в армии, прижился на кавалеровской земле и успешно руководил штатом из шестидесяти инженерно-технических работников, лесников и рабочих.
В кабинет вошёл человек лет тридцати в форме государственной лесной охраны, со звездочками старшего офицера в петлицах и золотыми шевронами на рукавах, поздоровался с директором, затем подал руку Сергею:
– Болотов Виктор Кимович.
Придвинув стул, главный лесничий без приглашения сел поближе к директору за длинный стол. На время отпусков он замещал директора на должности, обсуждал с ним все производственные вопросы и чувствовал себя на равных. По понедельникам в начале рабочего дня на техническом совете лесничий докладывал о выполнении плановых заданий. И сейчас, услышав, что директор появился в своём кабинете, зашёл без доклада.
На полированном столе играли лучи солнца.
Сергей достал из кармана синий диплом, паспорт, военный билет, трудовую книжку.
– Присаживайся, – директор махнул рукой на стул.
– Агильдин Сергей Фёдорович, – представился Сергей, – окончил лесной техникум, отслужил в десантных войсках, воинское звание сержант, намерен учиться на лесфаке заочно. Я узнавал: в Приморском крае есть сельскохозяйственный институт в Уссурийске.
– Похвально. А стаж работы на должности есть у тебя? Или ты по направлению приехал?
– В Семипалатинской области работал помощником лесничего, а после службы в армии решил на Дальний Восток уехать, посмотреть места, где Дерсу Узала жил. Книгу читал, но это одно, а автобусом сюда ехал – другой мир, не Сибирь и не Алтай.
Директор поднял трубку телефона, набрал номер, послышался гудок.
