Галина Полынская
Местечко под солнцем
– Ой, что же вы! – разволновалась Луната. – Давайте наливки вам налью! Дениска, принеси наливку. У нас чудесная наливка, Марта из ежевики делает… Дениска, бегом давай! Никогда не видел, как дядя плачет? А ты тоже хорош! – переключилась она на мужа. – Надо было подготовить человека, объяснить ему что да как, а ты только и делал, что крыльями махал, сов нашелся!
– Сколько раз тебе говорить, не сов, а филин! Нет такого слова – «сов»!
– Ты поучи меня, поучи! И пальцекрыла опять жесткого принес, говорила – смотри, что Розик дает! Опять старого всучил!
– Неправда, старых он шашлычникам на Большую землю продает. Зачем он своим вредить станет?
– Ах, значит, это я готовить не умею!
– Денис, где наливка?!
Я всё никак не мог успокоиться, что-то пытаясь лепетать сквозь рыдания:
– Мне нужны анти…депрес…санты или что там есть от галлю…цина…ций! И-и-к! Я, наверное, у-умер!.. Кры-ы-латые, ке-ен-тавры-ы… Женщи-и-на-а све-е-етится! Вы-ы же све-е-титесь, д-д-а?
– Только в темноте, днем почти не заметно. Ох, да что же делать? – Луната встала из-за стола, подошла ко мне, приобняла за плечи и ласково погладила по голове. – Успокойтесь, миленький вы наш, успокойтесь, хороший.
От этого я вообще завопил сверх всякой меры. Как же давно меня по голове-то не гладили!
– Соседи сбегутся, – расстроился Божедар. Он выплеснул за окно напиток из моей кружки и налил в неё тягучей темной жидкости. – Скажут, гостя мучаем, в самом деле. Пейте же, родимый, пейте! Надо же, как человек-то расстроился, надо же…
Стуча зубами о край кружки, я принялся заглатывать ароматную сладкую наливку.
– Вы покушайте, покушайте, – Луната торопливо нарезала злополучную отбивную на маленькие кусочки, – а то захмелеете на голодный-то желудок. Огурчик берите, лучок… Дарик, одел бы ты хоть рубашку какую, всё уже перьями засорил! Смотри, вон и в тарелку попало!
Давясь и всхлипывая, я кое-как отобедал. Наливка оказалась довольно крепкой и очень вкусной. Закурив, я взял себя в руки, успокоился и принялся извиняться.
– Что вы, что вы! – замахали руками хозяева. Дениска же торопливо доедал, поглядывая в раскрытое окно – ему явно не терпелось улизнуть к приятелям.
– Такое случается с приезжими. – Божедар аппетитно захрустел редиской. – По-разному реагируют, хотя художник, тот совсем не удивился.
– Какой художник?! – поперхнулся я.
– В прошлом году к нам художник-иконописец забрел, Феофластом зовут. Он у нас и портной, и башмачник, всех замечательно одел, обул. Ещё музыкант тут проживает, он к нам с похмеля заблудился, Дмитрий Иванов-Малишицкий, не слышали, нет? Как сюда попал, и сам не знает. Сначала принял Рэма за белую горячку, потом Рэм ему вина холодного вынес, а через полчаса Дима ему уже песни свои пел. В общем, так у нас и остался, через два дома живет. Он еще и на свирели играет. Славный молодой человек, если хотите, познакомлю.
– Да, конечно, а он…
– Такой же, как вы, но сразу освоился. Всё рассуждал поначалу о каких-то Китежах, Шамбалах, Белозерьях-Лукоморьях, а потом спросил, нельзя ли остаться насовсем. А нам жалко, что ли, пускай живет, раз человек хороший. Что тебе, Дениса? – Божедар опустил взгляд на сына, тот стоял рядом и дергал отца за перья. – Гулять? Ну, иди, иди гуляй.
Малец мигом испарился, не забыв вежливо поблагодарить маму за обед. От чего я опять едва не разрыдался сентиментально и решил отвлечься насущными вопросами:
– Вы можете хотя бы предположить, откуда, как явление, мог взяться Рэм, птеродактили, вот это вот… всё такое?
Луната с тревогой во взгляде отметила, что я снова начинаю выходить из берегов, и толкнула мужа в бок.
– Не знаю, правда, не знаю, – молитвенно сложил руки Божедар. – Нас никто не спрашивал, откуда мы такие взялись, чего ж мы будем другим под хвост заглядывать? Разве не все равно кто, откуда, если люди хорошие?
– В общем-то, вы правы, – кивнул я, тихонечко соловея от наливки. – И на что живете тут? Ладно: птичник, огороды, а всё остальное? Откуда средства берете?
– Торгуем, отправляем на Большую землю грибы, ягоды, сувениры для художественных магазинов, плетеные украшения из кожи пальцекрылов. Розик их мясо поставляет как маринованный шашлык для уличных кафе – отлично идет, между прочим, только подавай. А яйца их за страусиные выдаем, рестораны хорошо берут. Феофласт картины рисует. Дима ходит по выходным играть в кафе. Кто-то плетет посуду, кто-то мебелишку мастерит, в общем – не бедствуем, да и запросы у нас невелики.
– Как же вас не обнаружили-то до сих пор? Поселение большое, а о вас не знает никто.
– Высоко забрались, – улыбнулся Божедар. – Да и охраняют нас.
– Кто?
– Так вот, – кивнул Божедар на раскрытое окно.
Над еловыми верхушками распахнулось пронзительно нежное чистое небо с одним лишь странным облачным следом: перистые изгибы удивительным образом походили на громадный отпечаток большого пальца руки…
– Скажите на милость, почему вы решились меня сюда привести? Я же кем угодно мог оказаться.
– Вы когда в машине спали, у вас было несчастное и доброе лицо. Да и вообще я людей сразу чувствую.
– Тук-тук! Я вам сыр принес! – В оконном проеме возник Рэм и протянул пакет с белым полукружьем сыра.
– Спасибо! – Луната подхватила пакет. – Пообедай с нами, Рэмушка.
– Заказы развезти надо. – На его спине висели туго набитые сумки. – Ждать вас вечером?
Хозяева вопросительно поглядели на меня.
– Конечно, конечно! – торопливо закивал я. Не хватало еще нарушать планы таких замечательных людей. – Кто-нибудь придет, или мы просто так, по-семейному посидим?
– Дима собирался подойти, а кто ещё – не знаю. Наверняка о вас уже всем известно, захотят познакомиться. – Улыбка Рэма могла бы улицы освещать заместо фонарей. – Вы надолго к нам?
Хорошо, что Божедар пришел на подмогу моему беспомощному морганию:
– Не известно пока, человек с дороги, отдышаться не успел!
– Извините. – Улыбка кентавра сделалась чуть виноватой, и я подумал, какой он, должно быть, бесподобный чуткий муж… На ум невольно пришла несчастная племянница со своим козлом-алкашом. Нет-нет, Рэм женат, оставим эти мысли!
– Да что вы, – ответил я, – просто сам ещё не определился. Вечером нагрянем обязательно.
– Ждем!
И Рэм ушел.
С каждым глотком наливки я приободрялся и приободрялся, время от времени изрекал всякие неуклюжие глупости, но, по крайней мере, больше не рыдал. И что такого, в самом-то деле? Чего я так расклеился? Бывают же негры, китайцы, индейцы там всякие, почему меня так расстроили челоптахи, кентавры и кто там еще?.. Кстати!
– Божедар, – я закурил, деликатно выпуская дым в окно, – во избежание дальнейших потрясений, не могли бы рассказать хотя бы вкратце, кто еще обитает в вашем благословенном местечке? А то сами понимаете – не ровен час, в обморок брякнусь вместо «здрасьте»! – Опять сморозил я глупость, но сегодня мне, видать, в честь истерики всё прощали и ни на что не обижались.
– Разумеется, сейчас расскажу.
Луната принялась убирать посуду, время от времени ободряюще мне улыбаясь, а Божедар не забывал подливать наливки. Когда супруга ушла на кухню, Божедар шепотом попросил сигарету.
– При ней не хочу, – пояснил он, торопливо прикуривая, – не одобряет.
– Понятно, – заговорщицки подмигнул я. – Какая же она у вас красивая и светится, как лунный камень. Очень, очень эффектно! А если в черное платье одеть да волосы распустить, вот вам и булгаковская Маргарита… У плиты стоит, птеродактилей жарит! Умереть можно от недоумения.
– Наливки подлить?
– Конечно. Себя-то не забывайте.
– Божедар, ты куришь, что ли?! – донеслось из кухни.
– Что ты, дорогая, это Игорь!
Глубоко затянувшись, он с сожалением затушил окурок в небольшой серебряной мисочке, приспособленной под пепельницу, на её боку виднелся царский герб николаевских времен.
– Так кто живет тут… из необычных? – решил я вернуть разговор на интересующую тему. Да и поднапился уже прилично. – Вкусные шашлыки из пальцекрылов?
– Очень, завтра можно организовать вечерком, если хотите.
– А маринуете чем?
– Уксусом.
– Это, конечно, да… Так, а о жителях?
– Такие, как вы сказали, из необычных, в пятом доме живут – Паола с Марком. Паола – пианистка, озерная душа… ну, вы понимаете, а Марк – вампир.
– В смысле?
– Не так чтобы летать и всех кусать, просто так вампир.
– Как просто так?
– Ох, не знаю, как объяснить. Розик сушит кровь пальцекрылов, потом отдает порошком, и Марк его заваривает по утрам, как растворимый кофе.
– Дневной свет нормально переносит?
– А что с ним должно случаться?
– Насколько я знал, вампиры не переносят дневного света и ведут исключительно ночной образ жизни.
– Беллетристика. Еще здесь живет Герман, он русалка.
– В смысле?
– В прямом. Правда, он не русалкой на самом деле называется, но так привычнее звучит. Вообще много кто проживает, да поселенцев с Большой земли семь человек наберется…
А я уже клевал носом, разморенный впечатлениями и наливкой. Смутно помню, как проводил меня хозяин дома в уютную комнатку, уложил на кровать с высокими подушками, и все исчезло, словно некто одним движением стер разноцветную картинку огромным ластиком.
Вечером я оделся парадно. Хоть гардеробец оказался и не богат, но, к счастью, захватил щегольскую пеструю рубашку, привезенную в подарок Дондерфером, кажется, с Гаваев. Надев серые джинсовые брюки, ни разу до этого не надеванные – слишком мальчишескими они мне казались, – да летние дырчатые туфли, я причесался и, чувствуя себя молодым и стильным, вышел из комнатки. Кстати сказать, о комнатке: небольшой, уютной, с окошком, распахнутым в вечернее небо… Надо как-то упросить хозяев, чтобы разрешили мне пожить здесь… подольше!
Луната нарядилась в длинное джинсовое платье. Черные ведьминские кудри были элегантно подобраны и подколоты, открывая тонкую светлую шею и легкий овал лица. Она давно была готова, но Божедар задерживал. Он всё копался, препираясь с ней: муж хотел идти с «крыльями навыпуск», а жена требовала обратного, утверждая, что при такой линьке всё собрание получит свою порцию перьев в тарелки. Пришлось ему надевать просторную, явно домотканую рубаху-балахон с двумя продольными застежками с крупными пуговицами на спине. Дениска, в отличие от папы, пошел с крылышками навыпуск, они задорно топорщились из прорезей оранжевой рубашонки.
Всю дорогу я умилялся, глядя на семейство, не забывая обозревать и живописные окрестности. Ах, как удобно, хорошо и красиво было устроено это заповедное общежитие!
Жилище Рэма оказалось высоким, лишенным каких-либо внутренних перегородок и комнат просторным домом с парой летних навесов-веранд. Встречать нас вышло всё семейство кентавров: уже знакомый мне Рэм с ослепительной улыбкой, Марта – изящная, светленькая, будто выточенная из слоновой кости, и сынишка Никита – симпатичный мальчишка с копной каштановых кудрей, примерно Денискиного возраста. Ребята бурно обрадовались друг другу и тут же сбежали от взрослых.
Я чинно представился Марте, с блаженной улыбкой глядя на нежное создание в необычном сарафанчике, оставлявшем открытыми тонкие, стройные ножки с коричневыми копытцами.
Под ближайшим навесом дымил самодельный мангал, рядом с ним стоял известный мне Розик, а также ещё пара гостей. Божедар повел меня знакомиться. Высокий худощавый молодой мужчина лет тридцати пяти, с волосами до плеч и очочками в тонкой оправе, оказался музыкантом Дмитрием. Квадратный, жилистый, все время улыбающийся Степан являлся, кажется, корейцем, невесть как попавшим в эти края. По-русски он знал слов шесть, кои немедленно мне и перечислил: «Холосё, Пускин, ськоко мозно и купаца буим». Тем не менее меня заверили, что, хоть Степан и не говорит на «великом и могучем», он всё прекрасно понимает и счастливо проживает в сообществе второй год. Третий – наголо бритый юноша с разноцветными чётками, обмотанными вокруг запястья, – звался Кириллом и вероисповедание имел буддистское. Больше пока никто не подошел. Все, кроме Кирилла и Розика, угостились моими сигаретами. При помощи специального приспособления Кирилл свернул себе самодельную папироску, Розик же оказался некурящим.
– Как вам здесь? – поинтересовался Дима. Он ловко устроил сигарету в углу рта и продолжил нанизывать на шампуры крупные куски мяса вперемежку с овощами.
– Неоднозначно, знаете ли, – развел я руками, наблюдая, как Божедар подтаскивает стулья. – Привыкаю постепенно. Вы как себя чувствовали, когда сюда попали?
– Нормально, а что такого? Розик, поищи пластиковую бутыль с дырками, где-то я её оставил.
– Минутку! – Розик живенько снялся со стульчика и скрылся в доме, откуда доносились негромкая музыка и женский смех.
– Пива принести? – предложил Кирилл, аккуратно гася папироску в обрезанной жестяной банке.
– А то! – с воодушевлением ответил Дима.
– Послушайте, – продолжал я гнуть свою линию, – неужели вас совсем ничего не удивило? То есть совсем никто?
– А что такого удивительного? Подайте пепелярку, если не трудно.
Приподнявшись, я протянул ему банку. Божедар вытянул ноги и мечтательно рассматривал первые звезды, лениво отмахиваясь от редких мошек.
– Чему удивляться? – повторил Дмитрий. Закончив нанизывать мясо, он разложил шампуры на мангале. – Скажете, никто никогда не слышал о кентаврах или крылатых людях? Можно говорить, что это сказки, мифы, но ничто на лысом месте-то не произрастает. Что мы, в сущности, вообще знаем о народонаселении нашей планеты? Ничего толкового. Вон, в пампасах чуть ли не небоскребы находят, а кто их построил, какие такие туземцы? Столько на свете уголков, которые цивилизацию эту глупую к себе не пустили и пускать не собираются, у них свое мироисповедание. Так и где же Розик с бутылкой?
– Ро-о-озик! – крикнул Божедар. – Заждались тебя!
– Бегу, бегу! – донеслось из дома, и вскоре он явился с мятой пластиковой бутылкой.
Тут и Кирилл подошел, принес пару бутылок холодного пива. Степан отказался, он снялся с места, покружил и вернулся с какой-то чурочкой. Вытащив из кармана брюк перочинный ножичек, Степан самозабвенно принялся что-то вырезать, а Дима вплотную занялся мясом. Рэм с семейством расположились за специально оборудованными под их физические потребности стойками, мы же пошли к столу и вальяжно развалились в плетеных креслах, дожидаясь пиршества.
Шашлык удался на славу! Сочный, ароматный, словно из молочного поросенка! Немного удивило, что Кирилл уплетал мясо наравне со всеми.
– Разве мясоедение не противоречит вашей религии? – опять полез я, куда меня не просили, и получил неохотный ответ:
– Я задавал этот вопрос своему учителю, спросил, можно ли употреблять в пищу мясо птерозавра. На что он ответил: «На здоровье, если где найдешь».
Буддисту не особо хотелось со мной дискутировать, да и я никак не мог найти общих тем, поэтому просто продолжил трапезу. Под ароматное мясцо с колечками лука и печеными овощами сказочно шло ледяное яблочное вино!
– Кстати, Божедар, – сделав паузу, я закурил, блаженно откидываясь на спинку кресла, – машину-то мою вытаскивайте да продавайте, если колеса в хозяйстве не нужны. Хоть и небольшие, но всё-таки денежки в общую копилку. У меня еще и карманный компьютер, подключенный к Интернету, имеется, сколько-то и за него выручить можно.
– Вы уверены?.. – Вся компания за столом дружно уставилась на меня.
– На двести тридцать процентов, – отмахнулся я.
– Компьютер продавать не станем – полезная вещь, особенно для вас, как для писателя, тем более если к Интернету подключен… Кстати, а что это такое?
Стемнело, у крыльца зажглись медовые фонари. Из маленького магнитофончика в окне мурлыкала музыка, я смотрел на небо и не мог найти ни единого знакомого созвездия.
Ароматное яблочное вино оказалось невероятно коварным – быстро же я захмелел! Я успел продемонстрировать себя истеричной плаксой, не способной наладить контакта ни с одним буддистом, теперь этим милым людям предстоит увидать меня еще и крепко выпившим…
Пьяным я себя не любил и расслабляться предпочитал в одиночестве, потому как стоило мне хорошенько поддать в компании, я впадал в плюшевую сентиментальность и неизбежно принимался вспоминать своё никому, даже мне самому уже не интересное детство.
Ощущая себя отчаянно глупым и некрасивым, я улыбнулся и что-то залепетал насчет «речушки» и «освежиться бы». Первым мою бессвязную просьбу понял кореец Степан. Он заулыбался и закивал:
– Купаца буим, буим!
Но я хотел «купаца» сам, в одиночестве поплескаться в прохладной водичке, засунуть голову в песок, чтобы из нее вышел хмель, как электрический ток из тела. Даже не хотелось, чтобы меня провожали к воде, я был абсолютно твердо, твердо до тупости уверен, что всё уже здесь знаю и не заблужусь.
Мне объяснили дорогу к ближайшему водоему, и я, пошатываясь и заплетаясь, отправился в путь.
Блуждая меж гладких, облитых особо торжественным лунным блеском стволов, я зачем-то пытался размышлять путанными тусклыми урывками. Из головы настырно не выходила Луната с изящно вылепленной, гордо посаженной головкой, увенчанной упрямо кудрявым роскошеством… И я, как мог, гнал всякие, по моему мнению, преступные мысли о жене своего друга!
Луна светила огромным театральным фонарем. Казалось, я нахожусь не на природе, а в помещении, и бреду по изумительно декорированной сцене.
Вскоре деревья расступились и я вышел к озеру почти идеально круглой формы. Слышался корабельный плеск воды – это горная речка торопилась в озеро и так же спешно покидала его, исчезая где-то в полуночной чаще. На озерном берегу виднелась небольшая набережная, мостик со скамеечкой под зонтиком, а над водой, где река вливалась в озеро, дремал домик на сваях. Очарованный до слез этим пейзажем, я спустился по тропинке ближе. Пресыщенная луной горная вода тягучими ртутными струями переливалась с камня на камень. Ни звука, ни птичьего вскрика – только вода, дремотные травы да громадный прожектор луны, неопознанным летающим объектом зависший над озером.
Загипнотизированный серебристым диском, я пошел на мостик, добрался до конца и замер, не дыша. Никогда еще не видел такой луны так близко! Только руку протяни – коснешься чуть шершавой прохладной поверхности и останется на пальцах след белесой пыльцы, как с крыльев бабочки, и запахнет первым снегом. От стеснения в груди замерло дыхание, и мне отчаянно захотелось узнать, а не был ли я в молодости чьей-нибудь первой тайной, отчаянной любовью? Как же потянуло в молодость! Господи, в таком месте и утопиться не страшно, сразу на небо, на Луну попаду…
– Топиться, надеюсь, не собираетесь? – произнес вдруг чей-то голос.
От неожиданности я едва не рухнул в воду. Огляделся, пытаясь понять, откуда прозвучал богатый баритон, которому позавидовал бы любой оперный певец, и на всякий случай отошел от края мостика.
– Здесь я. – Послышался плеск, и я увидел подплывающего к мостику мужчину. Руки явно профессионального спортсмена в два гребка преодолели расстояние и облокотились на деревянный мосток.
Я подошел ближе, зачем-то приседая в приветствии – сказался, видать, эффект неожиданности. Черты лица незнакомца оказались резковатыми, но приятными, волосы темно-русые с проседью, в уголках глаз лучики, на губах усмешка… Он напомнил мне какого-то иностранного киноактера, но откуда же мне было знать, как зовут того актера.
– Простите, если напугал, – он убрал с широкого лба мокрую прядь волос, – мне показалось…
– Что вы, всё в порядке, – рассыпался я каким-то противным старушечьим смешком и принялся икать. Будь проклят алкоголь, даже если он такой холодный и яблочный!
– А, кажется, понял, кто вы такой, – развеселился мой визави. – Вы остановились у Божедара с Лунатой?
– Да, это я. Меня Игорем зовут.
– Рад знакомству. Герман, – протянул мужчина руку. Я присел на корточки и пожал ладонь размером с две моих. – Я-то сначала подумал, что вы пописать с мостика собрались, стояли вы как-то странно, и решил вас немного напугать, что б вы…
– Заодно и покакали? – Я пытался шутить, но икота мешала.
– Ну, не до такой степени, – рассмеялся Герман. – Потом понял, что вы луной любуетесь. Грустно так любуетесь.
– Я напился, – признался я. Опустившись на колени, попытался зачерпнуть воды и не плюхнуться вниз. – Проклятая икота! Понимаете, под птерода…ик!.. теля отменно идет…
– Яблочное вино, – понимающе кивнул Герман. – Есть такой момент. Не мучайтесь, пойдемте в дом, в холодильнике минералка найдется. Ступайте по берегу, увидите мостки, они прямо к двери ведут.
– Спаси… ик!.. бо!
По пути я поминутно сотрясался от икоты. Пробовал задержать дыхание, но не получилось. Как люди так делают, а? Меня едва не стошнило!
Мостки оказались узенькими и хрупкими на вид, правда, с одной стороны имелось перильце. Изобразив перед плескавшимся неподалеку Германом упругую спортивную походку, я пошагал ко входу в дом. Отворив дверь, я бодро заглянул внутрь.
– Постойте на пороге минутку, – неожиданно прозвучал голос Германа откуда-то прямо из-под моих ног, и я невольно попятился. – Сейчас свет включу.
Под потолком вспыхнула трехрожковая люстра «под хрусталь», и я прищурился, зачастив ресницами. Передо мной была комната-студия с большим квадратным отверстием в центре дощатого пола, где колыбельно шумела вода, утратившая свой ртутный блеск в свете псевдохрустальной люстры. С потолка свисали всевозможные приспособления, канаты, над квадратом в полу был натянут гамак, у стены стояла инвалидная коляска. Обстановка простая, но уютная: пластиковая мебель, закуток аккуратной кухни, кожаный диван, пара кресел.
– Располагайтесь! – Герман подплыл к канату, свисавшему к самой воде, ухватился за него и подтянулся, шумно извлекая из воды громадный рыбий хвост. Ловко цепляясь за прочие приспособления, он добрался до инвалидной коляски и уселся в неё. – Сейчас минералочки налью.
Герман подъехал к кухонному закутку, открыл дверцу маленького холодильничка и заглянул внутрь. А я уже и не икал вовсе, я с восторженным изумлением глядел на его хвост. Создавалось ощущение, что это непомерный сазан, но там, где рыба обязана заканчиваться головой с жабрами, она переходила в мускулистый торс с сильными руками, крепкой шеей и лицом с резковатыми улыбчивыми чертами.
Со стаканом истерично шипящей минералки в руке Герман подъехал ко мне. Я послушно стал глотать воду, поглядывая по сторонам. Себе Герман плеснул бренди, нарезал лимон, посыпал его солью и устроился у правого диванного подлокотника.
– Как же у вас тут хорошо! – выдохнул я. – Можно лимон попробовать? Вкусно с солью?
– Пожалуйста, – протянул он мне тарелочку. – Так вообще-то текилу закусывают, но я в принципе люблю.
– И правда вкусно! Никогда бы не подумал!
Мы стали разговаривать, перебрасываясь незначительными фразами, и я все глаз не мог отвести от текущей почти у самых ног воды. Даже пришел к выводу, что такое явление, происходящее непосредственно в комнате, по силе эффекта превосходит пламя в камине. Как же хорошо мне было! Вольготно устроившись на диване, потягивал я минеральную воду, как коньяк времен Наполеона, закусывал прозрачными дольками соленого лимона и захмелел еще сильнее. И понятно стало, что вряд ли хватит сил на обратную дорогу, обязательно засну под каким-нибудь серебряным деревом, а на утро проснусь рыжим пожилым енотом…
– Герман, уж простите за такое нахальство, можно я у вас переночую? А то…
– Конечно, какие вопросы. В ящике дивана чистое белье, подушка, одеяло. Постелите сами?
– Разумеется! Я вас не сильно обременю?
– Ничуть, – улыбнулся он, допивая бренди.
Пока я стелился, Герман отвез посуду в кухонный закуток и, с привычной ловкостью передвигаясь при помощи канатов, устроился в гамаке. Я повесил одежду на спинку пластмассового стула и забрался под хрусткую прохладную простыню.
– Можно выключать?
– Да-а-а… – блаженно зевнул я, вытягиваясь. Герман дернул за какой-то шнурок, и с тихим щелчком люстра погасла.
В разлившейся темноте глаза Германа мягко вспыхнули туманными зеленоватыми свечениями.
– Скажите мне, пожалуйста, что-нибудь хорошее, – все-таки пролепетало детство моими губами.
– Завтра раков наловлю, – понимающе улыбнулся голос. – Любите раков?
– А то!
И я уснул так спокойно и счастливо, как, пожалуй, никогда ещё не спал в этой жизни.
Проснувшись утром, я долго не мог сообразить, где же нахожусь. Разметавшись, я лежал на спине, сползшая на пол простыня держалась за меня двумя краями. В окошках, затянутых зелеными сетками от комаров, золотилось солнце. Германа не было, зато на полу у кровати лежал листок из блокнота с размашистой надписью: «Скоро буду! Доброе утро».
Я сложил диван, убрал белье в ящик, после не удержался и плюхнулся в прозрачную, как воздух, речушку, торопливо бегущую в квадратном отверстии пола. Ахнув от холода, я заработал усиленно ногами, руками и через минуту приятно согрелся. Было неглубоко, до дна ногами доставал без труда, камней не нащупал, только крупный чистый песок.
Плескался я, пока не посинел. Только собрался вылезать, как в дверном проеме возник музыкант с двойной фамилией.
– Тук-тук! – сказал он, заглядывая в дом. – Есть кто дома?
– Только я. Доброе утро!
– Приветствую! А Герыч где? – Дмитрий вошел внутрь. Он был немного помят, всклокочен и во вчерашней одежде.
– Не знаю, уплыл куда-то по делам, написал, что скоро будет. – Я взялся за поручни, сваренные из металлических труб, выкрашенных зеленой краской, и выбрался на сушу. Замерзший, мокрый, весь в пупырках, в синих трусах в ужасающий горох…
– Там, в шкафу, халат полосатый возьми. – Дима подошел к холодильнику и привычно вытащил бутылку пива. Открыв, он наполнил стакан и, не дожидаясь пока осядет пена, стал пить большими глотками.
– А можно?
– Конечно, он гостевой.
На полочке в шкафу действительно лежал махровый фиолетовый халат с цветными полосками. Приодевшись, я незаметно избавился от сине-горохового уродства, присмотрел подходящую веревочку и повесил свой кошмарик сушиться.
– Хорошо! – осушив бокал, Дима наполнил его снова. – Тебе налить?
– Не знаю, – замялся я, не ощущая особой потребности. Но, глядя с каким удовольствием музыкант глотает янтарную жидкость, немедленно завожделел хмельного напитка.
Дима извлек из холодильника ещё бутылку, прихватил второй бокал и уселся на диван. Я присел рядом, и мы парой сибаритов стали потягивать пиво, глядя на упругие водяные потоки, шумевшие у ног.
– Чем вечер закончился? Поздно разошлись?
– Отцы семейств скоро засобирались. Божедар с Лунатой сказали, что ты наверняка встретишься с Герой и у него заночуешь, и ушли. Следом Розик – ему курей рано кормить. Я тоже не стал хозяев напрягать. Предложил Кирюхе дальше самим продолжить праздник разлуки души и тела. Прихватили мы Степашку и двинули к Феофласту. А он еще тот мастер! Что там виски да коньяк? Ерунда рядом с творчеством Феофласта! Он, кстати, этим делом хорошо приторговывает на Большой земле, постоянную клиентуру имеет. В общем, свое выступление мы закончили где-то в пятом часу утра.
– Понятно, – усмехнулся я. – Ничего, что мы так усердно пиво Германа употребляем?
– Он его не пьет, для нас, похмельных, держит. В его апартаментах в чувство приходить – самое оно: прохладная водичка, диванчик, – полчаса, и ты огурец.
– Кстати, Божедар сказал, что Герман не русалкой называется, а как? На всякий случай интересуюсь, чтобы не обидеть случайно.
– Русалче или фараон. А лучше – Герман.
– Понял. – Я подставил опустевший стакан под бутылочное горлышко, мгновением позже прохладные струйки заторопились в мой организм, освежая и бодря. – Семья у него есть?
– Да, жена с двумя детишками. Они не всегда ладят, хотя с таким отличным мужиком, как Герман, невозможно не ладить, но она умудряется. Ревнует его безумно, только не понятно к кому, к карасям, что ли? Сейчас ушла от него навсегда. При мне этих «навсегда» уже раз шесть было, так что Герыч не переживает особо, знает, что вернется.
– А она…
– Такая же. Рыжая, глазищи зеленые, дикие, кожа белая, как алебастр. Красивая фурия, просто ведьма морская, – усмехнулся Дима. – Выглядит лет на девятнадцать, а старшей дочке почти тридцать уже, сыну – двадцать пять или около того.
– Сколько же ей на самом деле?
– Семьдесят пять. По ихним меркам – совсем юная еще.
– А… Герману сколько?
– Сто двадцать, если не ошибаюсь. По-нашему, тридцать семь – тридцать девять.
– Надо же! А сколько они вообще живут?
– Много. Так, искупнуться надобно.
Поставив на пол стакан, Дима сбросил рубашку, штаны и, сверкнув худющим телосложением, сковырнулся в воду, забыв снять очки.
– А ещё, – донеслось из отверстия в полу, – есть тут интересная штука. Хочешь – проверь. Налей в стакан грязной воды из какой-нибудь лужи и просто поставь в сторону. Через пару дней вода полностью очистится, не испарится и не стухнет, сколько ни жди. Здорово, да? И любая рана, травма заживают почти мгновенно – на себе испытал. Пошел как-то набрать даров природы, так весь изодрался в ежевичных кустах и в каком-то злобном терновнике, пока домой топал, от вампиров комариных отмахивался – так все и зажило, только на коже сухие крошки крови остались, стряхнул – и ни следа! – Дима снял очки, собираясь нырнуть, и протянул их мне.
– Удивительно… Да! Нога-то у меня не болит! Я же ногу подвернул! И не болит! Поразительно!
– Вот о чем и речь.
– Ещё хотел про Рэма спросить. – Я привстал за очками, протер полой халата стекла и положил на диванный подлокотник. – Ему сколько лет?
– У кентавров как у нас. – Дима нырял, фыркал и пытался изобразить кривоватое плаванье в сравнительно небольшом квадрате. – Рэму около тридцатника. Меньше даже, двадцать семь, кажется. Ух-х, хор-р-роша водичка!
– Да, прекрасно освежает. И всё же никак понять не могу, откуда они все взялись?
– Почему – «взялись»? – Выбравшись из «бассейна», Дима попрыгал на одной ноге, выколачивая воду из уха, затем подошел к шкафчику, достал полотенце, веселенькие семейные трусы и шорты. Заметив мой взгляд, он пояснил: – Мои вещи, держу на утренние случаи.
И я подумал, что идея неплоха.
Переодевшись, Дима принес еще пива и блаженно уселся на диван, приглаживая пятерней длинные волосы.
– Вот теперь жизнь красивее! – Глотнув пива, он вытащил из кармана шорт предусмотрительно запасенную пачку сигарет, предложил мне и закурил.
– Так что насчет Рэма и остальных? – Я неглубоко затянулся.
– Помню вопрос. Не появились они внезапно, не возникли из ниоткуда. Такие, как Рэм, или Герыч, или Дарик, всегда на нашей матушке-земле жили. Раньше свободнее дышалось, численностью они были побольше, потом началась эта дурная цивилизация. Люди принялись тупеть и звереть со скоростью света; их же народы, по природе своей спокойные и неагрессивные, были вынуждены уходить в труднодоступные для человеков места… Эх, как на симпозиуме выступаю!
