Галина Полынская
День слепого Валентина
Глава 1
Марина просыпалась тяжело. Сознание медленно пробуждалось от резкой, часто пульсирующей боли. Казалось, болит не только голова, разламывается все тело, все внутренности до последней клетки… Именно боль и заставляла проснуться, она настаивала на этом. Пошевелив только одними веками, Марина приоткрыла глаза. Вокруг, насколько хватило мутного, расплывчатого обозрения, царил мягкий полумрак, но даже он пребольно резанул по зрачкам, и она снова зажмурилась. Однако взгляд успел заприметить причудливо резную, из красного дерева прикроватную тумбочку под старину… Голова отказывалась работать напрочь, но вот эта тумбочка, роскошная тумбочка засела занозой в больных мозгах. «Зачем я так сильно напилась вчера?» – явилась Марине первая мысль. За нею последовала вторая, такая же безответная: «Где я нахожусь?» Лежа на животе, сквозь пушистые шторки ресниц она посмотрела на бок тумбочки. Затем взгляд с трудом переместился ниже, и Марина увидела пушистый ковер кофейного цвета, собственные колготки с выглядывающим из них краешком трусиков. Чуть дальше валялось короткое черное платье, а рядом на полу красовалась гигантская бутылка мартини на какой-то хитрой металлической подставке. Головная боль мгновенно запищала, как электронный будильник, требуя законного опохмела. На тумбочке стоял широкий мутный бокал. Протянув руку, Марина взяла его и медленно, с предельной осторожностью приподнялась и слезла с кровати.
Добравшись до заветной бутыли, Марина отвинтила пробку, наклонила тару и наполнила бокал пахнущей пряностями жидкостью. Стоя на коленях на ковре, она залпом выпила почти половину и перевела дух. Сначала в голове, в желудке… везде раздался взрыв, в глазах потемнело, но вскоре взгляд прояснился, а боль притупилась.
Осушив бокал и наполнив его снова, Марина, наконец, огляделась. Находилась она в роскошной спальне, со вкусом обставленной красивой темной резной мебелью, а не белым позолоченным кошмаром на кривых бультерьерских ножках. Оценив по достоинству отличный вкус хозяина квартиры, Марина обратила внимание на то, что сидит на ковре совсем голая. Сделав добрый глоток мартини и поставив бокал на пол, она обернулась, чтобы взять платье, и заметила, что в кровати, ближе к окну, кто-то лежит. Сюрприз… Марина сконфузилась, представив, как выглядела, ползая по ковру в голом виде… А может, он спит? Решив не возиться с лифчиком, она наспех натянула платье и, прислушиваясь к тупой боли в висках и затылке, медленно поднялась на ноги. «Тихонечко уйти и не будить его – промелькнула мысль, – будет жутко неудобно признаться, что я впервые в жизни напилась до полного беспамятства…» Нет, это уже второй раз, первый был на выпускном вечере в школе, тогда юный девичий организм впервые узнал, что такое коньяк, водка и вино, и как плохо они уживаются вместе…
Борясь с искушением подойти поближе и рассмотреть мужчину, с которым провела ночь, Марина надела трусики, натянула колготки, удивившись, что они целые, и задумалась. «Всю жизнь буду терзаться мыслью, что переспала с кем-то и даже не знаю с кем! – с досадой подумала девушка. – Нет, так не пойдет, надо посмотреть!» Стараясь двигаться бесшумно, Марина наклонилась, подняла с пола бокал, допила вино и крадучись подошла к кровати. Мужчина лет сорока, симпатичной, можно сказать, благородной наружности лежал на спине и удивленно смотрел в потолок, а в его левой груди торчала рукоятка кухонного ножа. Коричневой крови было совсем немного, она запеклась вокруг ножа и прочертила тонкую дорожку на голом боку. Марина тупо разглядывала мужчину, ничего не понимая. Стакан выпал из ослабевших пальцев и, не разбившись, укатился под кровать. Это привело Марину в чувство. Она ощутила ледяную тянущую пустоту внизу живота, как после первого и, она надеялась, единственного в жизни аборта. Оторопело пятясь, как лунатик, она вышла из спальни. «Убийство… убийство… – скакало и прыгало в голове, – я спала рядом с трупом…» Стоя в роскошно обставленной гостиной с бутафорским, в полстены камином, Марина смотрела по сторонам и ничего не видела. Мозги у девушки отказали напрочь – так обычно случалось с нею в катастрофической ситуации. Она просто стояла и ждала, когда же явится спасительная мысль. И она явилась: надо позвонить Дане. Данила, бывший Маринин бойфренд, элегантно, без истерик и выяснений отношений, недавно покинул Марину так, что девушка не поняла, что случилось. Он просто свел их отношения на нет, и при желании Марина могла бы убедить саму себя, что это она сама бросила Данилу. Но к моменту окончания их отношений Марина так устала от вечной неопределенности и хаоса, которые принес в ее жизнь Даня, что испытала нечто вроде тихого умиротворения. Ведь в тяжелые времена и в минуты депрессий, неизменно звонила ему, и они подолгу болтали, как старые приятели, которых не связывает ничего кроме дружбы.
Заметив на декоративной резной полочке белый телефонный аппарат, стилизованный под старинный, Марина метнулась к нему и спешно набрала номер. Прижимая трубку к уху, девушка переминалась с ноги на ногу, чувствуя, как первый шок проходит и ее начинает трясти от страха.
– Да? – наконец отозвался сонный, недовольный голос.
– Даня, – прошептала Марина, – мне нужна твоя помощь…
– Что? Говори громче!
– Не могу! Даня, ты случайно не знаешь, где я была вчера вечером?
– Ты что, издеваешься? – Даня громко зевнул.
– Мне это очень важно выяснить! – горло Марины начали сдавливать истерические спазмы.
– Дорогая! Откуда я могу знать, где ты была вчера вечером? И вообще, я хочу спать!
– Даничка, кто там? – прозвучал в трубке сонный женский голос. В другое время Марине наверняка стало бы неприятно, но в этот раз она не обратила никакого внимания на то, что в их кровати спит другая женщина.
– Даня, пожалуйста, выслушай меня! – Марина задыхалась от ужаса. – Пожалуйста, и я больше никогда тебя ни о чем не попрошу!
– В две минуты уложишься? – проворчал голос в трубке.
– Да! Понимаешь, я вчера где-то была и очень сильно напилась…
– Вот удивила! – язвительно хмыкнул Даня.
– … и познакомилась с мужчиной. Судя по всему, я провела с ним ночь…
– Это как? – Впервые за весь разговор, в голосе Дани прозвучал намек на интерес. – Что значит «судя по всему»?
– Я ничего не помню! А самое ужасное…
– Что может быть ужаснее такого оглушительного падения? – сухо произнес Данила. – Напиться до беспамятства и переспать с первым встречным! Ты меня просто умиляешь!
– Слушай дальше! Понимаешь, этот мужчина лежит в кровати с сердцем по самую рукоятку!
– Марина, ты бредишь, что ли? С каким сердцем по рукоятку? Прости, я действительно хочу спать!
– Он убит, понимаешь? – Марина разрыдалась. – Лежит в кровати с ножом в груди!
Воспользовавшись воцарившейся в трубке паузой, девушка торопливо, сбивчиво расписала ситуацию.
– Ты одна в квартире? – Даня всегда соображал быстрее Марины.
– Не знаю! – Девушка впала в самую настоящую панику, ведь она даже не подумала о том, что убийца все еще мог быть в доме.
– Ты прикасалась к чему-нибудь?
– Да я тут, наверное, ко всему прикасалась! Особенно к стакану… он там… в спальне, под кроватью…
– Возьми его и вымой, хотя нет, не трать время, забери его с собой. Постарайся также уничтожить все следы своего пребывания, только не наследи еще больше! И сматывайся оттуда скорее! Ты где вообще находишься?
– Не знаю! – прорыдала Марина. – Не помню ничего!
– Значит так, успокойся! Выйди из квартиры, именно выйди, а не выбеги, отойди как можно дальше от дома и спроси, где ближайшее метро. Потом бери такси… кстати, у тебя деньги есть?
– Понятия не имею, гляну в сумочке.
– Если нет, попросишь водителя подождать, я заплачу. У тебя мобильник с собой?
– Я не…
– Уже понял! Иди, найди сумку и посмотри, я подожду!
Положив трубку на полочку, Марина вышла из гостиной и задумалась. В спальне сумочки точно не было… Она отправилась в прихожую и на тумбочке для обуви обнаружила свою объемную кожаную сумку, на полу рядом валялись ее австрийские сапоги-шпильки, а на вешалке отдыхал искусственный полушубок. Рывком раскрыв сумку, Марина вытащила кошелек и заглянула внутрь. Денег оказалось достаточно. Достав мобильный телефон, Марина, с оледенением в груди, нажала кнопку, и с облегчением вздохнула – аппарат пискнул и дисплей осветился приятным зеленым светом.
Вернувшись в гостиную, Марина взяла телефонную трубку.
– Даня.
– Да, ну что?
– И деньги есть, и мобильник, все в порядке.
– Хорошо, забери стакан и выкатывайся оттуда немедленно! Когда узнаешь, какое метро поблизости, позвони мне, я туда подъеду. Все, действуй.
Марина даже не успела его поблагодарить, в трубке уже пищали гудки отбоя. Она вытерла слезы, глубоко вздохнула, чтобы хоть немного взять себя в руки, и тут заметила брошенный на диване шелковый мужской халат. Взяв его, она протерла телефон и вздрогнула от мысли, что придется идти в спальню и вытаскивать стакан из-под кровати. Тиская в руках синий шелк халата, она подошла к дверям спальни. В полумраке белели простыни, ближе к окну лежал он… Как завороженная смотрела Марина на мужчину и не могла сдвинуться с места. Казалось, сейчас он пошевелится, поднимет голову… Девушка глубоко вдохнула и задержала дыхание, будто в воздухе уже мог витать трупный запах… За окном завопила автомобильная сигнализация, и это побудило её к действию. Марина подпрыгнула и принялась машинально протирать халатом все подряд, стараясь не смотреть в сторону кровати, но взгляд, то и дело возвращался к лежавшему на спине, накрытому по пояс легким одеялом мужчине.
Опустившись на колени, Марина достала стакан и опрометью бросилась в коридор. Засунув стакан в сумку, она немного помедлила и затолкала туда же халат, затем вытащила его и засунула в платяной шкаф прихожей. Затем обулась, набросила на плечи полушубок и, прильнув к дверному глазку, долго смотрела на пустую лестничную клетку. Убедившись, что там никого нет, девушка открыла два довольно простых для такой квартиры замка и вышла на площадку.
Глава 2
Накладывая грим, Ирина не могла не отметить, что в последнее время стала выглядеть хуже: волосы потускнели, под глазами залегли темные круги, лицо расплылось, впрочем, как и вся фигура, что для актрисы было совсем уж недопустимо. «Надо бы заняться собой, – вяло подумала Ирина, – сесть на диету, меньше курить…» Хотя она знала, что делать этого все равно не станет – не было ни сил, ни желания. После ухода мужа, пылко, фанатично обожаемого ею Павлика, к какой-то мочалке из второго актерского состава, причем ухода громкого, скандального, долго и с наслаждением обсуждавшегося всем театром, Ирина утратила любовь к жизни. Первое время подумывала даже покончить с собой, но не хватило смелости, и тогда Ирина погрузилась в состояние какой-то душевной комы. Внешне это была спокойная, невозмутимая женщина, полностью игнорирующая бесконечные шепотки за спиной, косые взгляды, кривые, сочувствующие улыбки. И всем было невдомек, что творится за этой спокойной маской. Уйти в другой театр Ирина не могла, актрис ее уровня повсюду было навалом, так что приходилось каждый день, как на казнь, идти на работу. Особенно мучительно было играть с Павликом в одном спектакле…
Заметив, что уже битый час смотрит в зеркало, опустив руки, а до начала спектакля остается пятнадцать минут, Ирина спешно закончила гримироваться, надела длинное платье эпохи Екатерины и собиралась закурить, но остановила сама себя – после сигареты садился голос, появлялась заметная отдышка. «Паша тоже сегодня играет со мной, и эта его… эта…» – подумала Ирина. Ее лицо скривилось, а рука сама взяла сигарету, сунула ее в густо накрашенные губы.
Пьеса «Алифея Салливан», эдакий гротеск написанный молодым модным автором, демонстрировалась на малой сцене. Смешение эпох, костюмов, речи, придавало пьесе оттенок бредового пафоса, да и смысл был весьма расплывчат: Алифея – ее играла Ирина – безответно и трагично влюблена в вероломного мистера Салливана (Павлика). Он же вполне хорошо чувствует себя в обществе Вероокки, которую играет та… эта… Алифея обманным путем выходит-таки замуж за Салливана, безнаказанно травит его и зачем-то удочеряет Вероокку. Видимо из каких-то высших побуждений глумления…
«Какой же бред эта дурацкая пьеса, – с тоскливым отчаянием думала Ирина, стоя за кулисами и слушая первые аккорды музыки, – и наверняка этот писака, этот псих-кокаинист получил за нее много денег!» Мысленно Ирина всегда называла автора пьесы «кокаинистом». Как же его фамилия?.. Ирина с тихой злостью пыталась вспомнить фамилию автора – Ляпишев… Левешев… Она так задумалась, что едва не пропустила свой выход.
Оказавшись на большом квадрате паркета, крытого обтянутой тканью фанерой, Ирина невидящим взглядом окинула такие близкие ряды темных, почти черных кресел с замершими зрителями и сказала первую фразу. Голос прозвучал хрипло и надтреснуто. Напротив, в луче света стоял Павлик… «Нас будто специально свели именно в этих ролях именно этой пьесы, – отстраненно подумала Ирина, – а может, так и есть… специально… Чтобы мы и в пьесе развлекали всех подряд своими чувствами… Моими чувствами…», – поправила она сама себя.
– Я не знал, что ты меня так любишь, Алифея!
В глазах Павлика был только стеклянный интерес к Алифее и ничего к Ирине.
– Я приколю к подолу своего платья восемнадцать роз, когда тебя не станет, Салливан…
Действо пьесы плыло, как хмельные картинки в сигаретном дыму. Ирину так знобило, что она даже подумала, будто умудрилась простудиться, а от мысли, что играет из рук вон плохо, захотелось сдернуть с головы нелепый парик, опуститься без сил на пол и заплакать, растаптывая остатки самой себя…
«Надо вспомнить фамилию автора, – как заклинание мысленно твердила она, – иначе я не доиграю… Левшов… Левшиков… Я не должна ненавидеть себя, я должна ненавидеть их… Я продержусь до конца…»
И она продержалась. И даже дважды вышла на поклон.
Когда за Ириной закрылась дверь гримерной, она сорвала парик, платье и жадно закурила. Ей сильно захотелось коньяка или водки, все равно чего, лишь бы избавиться от невыносимой сухости во рту и ощущения постоянного сквозняка под сердцем. Заглянув в кошелек, Ирина поняла, что ни на водку, ни на коньяк не наскребет, но средств вполне хватало на большую синюю банку отвратительной пародии на джин тоник. Однажды попробовав настоящий английский джин, она раз и навсегда зареклась пить химическую муть, но теперь ей было все равно, лишь бы в пересохшее горло пролился алкоголь.
Она переоделась и вышла из театра через служебный вход-выход. Вдохнув морозный февральский вечер, Ирина с досадой подумала, что пахнет он обледеневшим асфальтом, домами, машинами, брошенными мимо урны окурками – совсем не тем, чем должен пахнуть февральский вечер.
Возле ярко освещенной рекламной тумбы стоял невысокий молодой человек, в его руках замерзал букет багровых роз, и Ирина с невольно грустной завистью подумала о том, что ее никогда вот так не ждали молодые люди с розами… Единственными цветами Ирины за всю артистическую карьеру, был букетик ландышей, однажды подаренный школьниками у этого служебного входа.
Молодой человек внезапно отделился от тумбы и подошел к Ирине.
– Здравствуйте, – мягким, обволакивающим голосом заклинателя змей произнес он, – вы Ирина Стеклова?
– Да… – От неожиданности женщина растерялась. Молодой человек неясной восточной национальности восторженно улыбнулся и протянул ей розы.
– Мне? – уточнила актриса охрипшим голосом.
– Конечно! Вы были великолепны! Просто прекрасны! Я ваш давний поклонник, а подойти решился только сегодня. Глупо, да?
Ирина молча рассматривала его. Тонкое безупречное лицо восточного принца, тщательно причесанные жгуче-черные волосы с неожиданно большим количеством седины и глаза… Нет, не похожие на маслины, с коими обычно сравнивают южные глаза, нет, они больше были похожи на два темных, потаенных озерца, плещущихся в чуть продолговатых прорезях…
Ирине стало жарко в старой дубленке. Сжав стебли роз, она почувствовала, как в пальцы впились шипы, это избавило от наваждения, и женщина прислушалась к непрерывно льющимся фразам молодого человека. Он без запинки перечислял все спектакли с участием Ирины.
– Не откажите ли вы немного погулять со мной? – На поверхности черных заповедных озер появилась и исчезла пара ярких бликов. – Пожалуйста, совсем немного, я так долго ждал этого момента…
Эта почти мальчишеская просьба покорила Ирину. Она уже чувствовала, как расправляются ее плечи, как исчезают с лица морщины и ровнее, глубже бьется сердце…
– Да, конечно, – улыбнулась женщина, – почему нет?
Они медленно направились по вечерней, сияющей дорогими бриллиантами-огнями Москве.
– Меня зовут Митра.
– Странное имя. – Ирина не узнала собственного голоса, таким бархатным контральто она не говорила ни на одной сцене, ни в одной роли. – Оно арабское или турецкое?
– Индийское, я наполовину индиец, наполовину москвич, – он улыбнулся. – Хотите кофе? Давайте зайдем в кафе? Здесь рядом есть прекрасное, уютное кафе.
– С удовольствием! – Ирине хотелось смеяться и прикоснуться пальцами к щеке индийского красавца, чтобы удостовериться в том, что эта смуглая кожа на самом деле такая гладкая и совершенная, какой кажется.
В небольшом уютном баре они заняли свободную кабинку, официант принес по чашечке кофе и по коктейлю, Ирина заказала себе джин-тоник. Немного отпив, она с удовольствием закурила, избегая смотреть в завораживающие заповедные озерца.
– Вы прекрасная актриса. – Митра бесшумно поставил кофейную чашечку на блюдце. – Вам не место в этом театре.
– Я тоже так думаю. – Играть так играть… Ирине хотелось, чтобы эта пьеса длилась как можно дольше.
– Хочу предложить вам хотя бы ненадолго вырваться из этого болота и сыграть в истинном театре. В истинном.
– Я не понимаю. – Рука Ирины замерла, не донеся бокала с джин тоником до губ.
– Сейчас все объясню. Я так долго восхищаюсь вашей игрой, вашим мастерством, что рискнул предложить вам сыграть в нашем театре.
В душе Ирины все оборвалось. «Как глупо, – подумала она, – а ты уж размечталась, старая дура… а тебя просто зовут поиграть в любительском театрике… Господи-и-и!»
– Вы только не подумайте, что это какой-то провинциальный или любительский театр, – почти угадал ее мысли Митра, – это частный и очень респектабельный театр, принадлежащий элитарному, закрытому обществу.
Ирина слушала вполуха.
– Это своеобразное дворянское собрание, самые сливки общества, – продолжал Митра, – ставится классика и известные современные пьесы, приглашаются только лучшие актеры, но за определенную сумму кто-нибудь из членов нашего клуба может сам сыграть вместе с актерами в постановке. Разумеется, незначительную роль.
Ирина вообще перестала слушать, ей было и горько, и стыдно, будто ее раздели и изнасиловали прямо на улице, особенно отвратительными казались розы, лежащие на краю стола.
– Только единственный раз! – голос Митры звучал почти с мольбою. – Одну роль! Мы готовы заплатить пятьсот долларов.
Ирина очнулась.
– Сколько? – оторопело переспросила она.
– Пятьсот долларов.
– Вы что, действительно так дорого цените мой талант? – Она не хотела, но в ее голосе прозвучала издевка.
– О, гораздо выше! Просто это все, что мы можем предложить!
– Ну, что же… – Она закурила. – Тогда расскажите поподробнее о вашем театре.
– Он создан довольно давно, – с готовностью начал Митра, – и доступен только членам нашего клуба, состав коего вот уже много лет не меняется, войти в клуб постороннему человеку практически невозможно…
– Почему? – невольно заинтересовалась Ирина, глядя на белые, поблескивающие в полумраке зубы Митры. – Что у вас там такого секретного?
– Что вы! – засмеялся он. – Ровным счетом ничего, просто есть люди, которые хотят хоть иногда бывать вне окружающего мира – своеобразный побег из реальности. Они не жалеют средств на поддержание уже ставшей привычной атмосферы и уверены в том, что порядки и традиции клуба останутся неизменными.
– А чем они там занимаются?
– Играют в бильярд, в карты, слушают музыку, общаются.
– И все? – Ирина искренне удивилась. – И за это они готовы платить деньги?
– Они платят за общество, за атмосферу. Для большинства наш клуб даже не второй дом, а первый, люди очень привязаны к нему. Иногда мы устраиваем театральные постановки или ожившие миниатюры в духе России, Франции восемнадцатого века.
– Не знаю, – Ирина с легким раздражением подумала о зажравшихся богачах, сходящих с ума от безделья, – может, в этом что-то и есть… Я далека, если честно, от такого… таких мероприятий, но если вы хотите столько заплатить за один спектакль… Что ж, я согласна.
– Чудесно! – Митра даже хлопнул в ладони. – Я закажу еще коктейли, не возражаете?
– Нет, – мрачно ответила актриса.
