Галина Анатольевна Тюрина
Тоже люди
– У меня к вам есть одна просьба, -вдруг сказал Эмиль.
– Я вас внимательно слушаю. И постараюсь помочь, если это в моих силах, -кивнул врач.
Эмиль показал ему шрам – более светлую, чем остальная кожа, и слегка выпуклую полоску на запястье:
– Вот. И на спине тоже. Я хотел бы, чтобы этих следов не стало. – Лицо молодого человека резко погрустнело и посуровело. – Мне будет тяжко объяснять любопытным, что это за шрамы и каким образом они появились. Еще труднее будет чувствовать после этого их искреннюю жалость. Такие подробности случайным людям вообще знать не стоит. Слава Богу, наше гуманное общество уже давно избавилось от подобной варварской жестокости и презрения к человеческой личности. Их происхождение должно заинтересовать лишь ограниченный круг экспертов, да и тем будет поначалу трудно понять, зачем все это со мной делали. Я сам этого долго не понимал, да и сейчас, кажется, не до конца понимаю.
Ева прилетела рано утром. Эмиль случайно увидел в окно ее золотистый флаер. Он сразу узнал машину, ведь она была творением его рук и мало походила на серийную модель: корпус изящнее, гравитатор сильнее, да и цвет был необычным – солнечно-золотистым.
Эмиль прильнул к окну и увидел, как Ева выходит из машины на площадке. Она была чудо как хороша в лучах утреннего солнца. Пушистые, уложенные в венок волосы отливали золотом, и, казалось, что голова окружена божественным ореолом. На шее горело рубиновое колье, на тонких руках такие же браслеты. Одета она была в многослойное розовое платье из легчайшего шелка, длиной по щиколотку. Все убранство завершали атласные сандалии «под старину». Казалось, она только что сошла с полотна какого-нибудь великого художника прошлого.
«Она приехала ко мне! Она не забыла меня!» – Эмиль глядел не моргая, как она плывет по дорожке, приближаясь к коттеджу. В это мгновение ему почудилась, что все было прочно и навсегда забытые чувства к ней вновь вспыхнули с неимоверной силой. Сердце невольно забилось быстрее, а память разразилась картинками мучительно сладких воспоминаний.
Он сделал над собой усилие и отошел от окна. Вдруг образ Евы, давно идеализированный в мечтах своей недоступностью, зажегся новыми и более контрастными и отчетливыми красками. Ее насмешливая улыбка, нет, ухмылка… Вот она заправляет свои непослушные, так нравящиеся ему локоны в ультрамодную пластиковую сетку, подводит глаза суперкарандашом, а губы – темной помадой вкуса лакрицы, мажет кожу кремом-корректором, который делает ее лицо очень правильным, без недостатков, без пятнышек, без еле заметных живых «улыбчивых» морщинок и без этой мимолетной мягкости линий естественной и несовершенной неповторимости. Она надевает строгий костюм из суперлюкса, меняющего цвет, фактуру и покрой под настроение и погоду. Все у нее строго роботизированно, ничего лишнего в квартире никогда не бывает. Над его «ископаемыми» увлечениями и тягой все делать своими руками практически с нуля она все время смеялась, считая подобное «убивание времени» бесполезным и несерьезным, но, когда он самолично собрал ей этот флаер, наконец-таки одобрила его занятия.
– Это отлично, когда ничего лишнего и все по последнему слову техники! – сказала она, погладив бок машины. – А такой цвет зачем?
Когда Эмиль объяснил всю выгоду именно этого цвета чисто техническим, или, как говорила Ева, «нормальным», языком, без всякой там «лирики», она даже восхищенно поцеловала его, прошептав на ухо:
– Иногда ты кажешься вполне цивилизованным и современным мужчиной, и тогда я просто обожаю тебя. – И тут же язвительно добавила: – Только одно мне непонятно, как такая разумная голова досталась такому ужасному ископаемому, как ты, мой музейный экспонатик.
И вообще, Ева искренне считала Эмиля совершенно беспомощным и старомодным.
– И как только ты справляешься со звездолетом? Неужели ты и впрямь способен на серьезное космическое путешествие? По-моему, корабль, которым ты командуешь, должен напоминать по крайней мере какую-нибудь шхуну с алыми парусами или что-нибудь еще более допотопное. Эх, видать в дальнем флоте сильный недобор, если таких динозавров капитанами делают! – Издевалась она, практически не интересуясь, чем он, собственно, вообще занимается во время своего иногда многомесячного отсутствия на Земле, и воистину ударом для нее было, когда один из их общих знакомых (кстати, таковых у них было совсем мало, так как Ева терпеть не могла «краеведческие экспедиции», а Эмиль откровенно скучал на ее излюбленных пати, и единственное, где они, казалось, все-таки находили общий язык, были любительские кругосветные флаерные гонки) как бы невзначай сообщил ей, что ее «неандертальцу» присвоено звание «капитан-исследователь высшего ранга», а его звездолет, оказывается, – настоящий эксклюзив класса «сверхдальник» и на деле легко обходит по всем параметрам даже «гремящие» в средствах массовой информации корабли новейшего типа «Ультра». После этого «откровения» у них наступил «медовый месяц», у Эмиля как раз «случился» отпуск, и он с Евой провел его как в сладком сне.
– Оказывается, ты такой крутой! – мурлыкала она, целуя его в губы так горячо, что перехватывало дыхание. – Прокатишь меня к какой-нибудь неизведанной планете, когда мы поженимся?
Они решили отпраздновать свадьбу и уже договорились о дате торжества. Но тут его неожиданно скоро назначили начальником экспедиции, которая должна была продлиться минимум восемь месяцев. Отказаться от участия в этом предприятии было никак не возможно, ведь он давно готовил это путешествие, планировал исследовательские мероприятия и собирал специалистов. Он попытался объяснить ей, как важна для него эта затея, но она даже не захотела его до конца выслушать, фыркнув: «А я-то думала, что ты меня любишь!» Провожать его она тоже не стала, даже по стерео не захотела попрощаться…
Вернувшись, он узнал, что Ева вышла замуж за другого. Ее мужем стал Альфред Нельсон, один из приятелей по пати и тоже, как ни странно, капитан (правда, рангом пониже и категорией попроще, с кораблем, приписанным к пассажирскому флоту ближнего действия). Зато Альфред никогда не страдал ни скромностью, ни застенчивостью, не был замечен за собирательством всякого ископаемого хлама, презирал стихи, особенно лирические, а самое главное – любил по-настоящему, разделяя увлечения и проводя с ней все свое свободное время и даже более того… Кажется, Ева была очень даже счастлива в замужестве. С тех пор Эмиль встретился с ней только один раз, да и то случайно. Тогда она была уже на четвертом месяце беременности. Она увидела его, узнала и тут же отвернулась. Он не стал навязываться в собеседники, он сразу понял, что разговора не получится. Однако про ее жизнь и беременность он знал почти все. Знал, когда, где и кого она будет рожать, знал, какие ожидаются врожденные склонности и способности, уровень интеллекта будущего ребенка. Эти сведения он собирал по крупицам, сначала они пополнялась только из косвенных источников – случайных и полуслучайных разговоров с ее знакомыми и ведущими беременность врачами. Но вскорости он понял, что жаждет больше информации, а ведь к его услугам были информационные компьютеры, которые он без труда научился «раскручивать» на интересующие его сведения личного характера, по идее сугубо конфиденциальные. Ей он более на глаза не попадался. Только когда наступил заключительный этап беременности и она «перебазировалась» в специальный стационар для родов, он послал ей огромный букет ее любимых цветов. И не важно, что он был без сопроводительной записки, и Ева наверняка решила, что они от Альфреда (тот как раз в это время находился в рейсе).
Теперь Ева стояла на дорожке и разговаривала с преградившим ей путь доктором Лаурисом. Они о чем-то спорили, слов было не разобрать: ветер уносил их, скрывая в шуме сосновых крон и прибоя. Но Эмиль сразу догадался, про кого разговор. Ева была одета так, как нравилось ему, а не так, как ей было привычно. Значит, она пришла именно к нему.
«Зачем? – Эмиль сжал голову руками. – Ведь все давным-давно кончено! Все прошло и забыто! Ведь я знаю, что ты не любишь меня. Я долго был слеп и глух, я ничего не хотел замечать. Зачем же ты сейчас так рвешься ко мне?» – думал он, и в его душе бушевал яростный огонь полузабытой любви, но на этом «костре» уже закипала полная чаша недоверия, всяких мелких и потому особо колких обид и еще чего-то, он и сам не понимал, чего именно.
Он снова выглянул в окно, и именно в этот момент Ева подняла глаза и увидела его. Тогда он резко распахнул обе створки окна мысленным приказом.
– Эмиль! Я так рада тебя видеть! – закричала она и замахала руками.
– Здравствуй, Ева. Я сейчас выйду. – Его слова прозвучали звонко и одновременно спокойно.
Она стояла перед ним, переминаясь с ноги на ногу, и разглядывала его с нескрываемым любопытством.
– Вы, девушка, добились своего. Вот он, ваш Эмилио Алекси, – сказал доктор. – И раз так получилась, то мне ничего не остается, как оставить вас и не мешать вашему разговору.
Эмиль и Ева провожали врача взглядами, пока дверь коттеджа не закрылась за его спиной. Одновременно с этим Ева шагнула к Эмилю и, обняв за плечи, встала на носочки и прильнула к его губам в поцелуе. Эмиль закрыл глаза. Он вдруг почувствовал… Вернее он ничего не почувствовал: прежней нежности как не бывало, страсти тоже. Поцелуй показался ему холодным и полным какой-то скрытой брезгливой жалости.
«Так, наверное, целуют труп перед погребением, – мелькнула у него почему-то показавшаяся в это мгновение забавной мысль. – И теперь только осталось предать бренное тело безвременно усопшего благородной стихи».
Он улыбнулся своим мыслям, а Ева отпрянула от него, не дождавшись привычной реакции, и с укоризной проговорила:
– Ты бы хоть нагнулся немного, ведь мне трудно дотянуться.
Последовала тягостная пауза. Оба молчали.
– Я хотела тебе сказать… – наконец медленно, без какого-либо чувства начала Ева. – Но здесь мне не уютно, здесь я как-то не решаюсь… Такая обстановка: врач, санаторий…
– А давай улетим отсюда, – предложил Эмиль.
– Улетим? Это ведь нельзя. Ты – болен. Разве тебе позволят? – с сомнением, даже с какой-то еле уловимой издевательской ноткой сказала она.
– Я не собираюсь никого спрашивать. И с чего ты взяла, что я обязательно болен? – Эмиль заметил «шпильку», однако отнесся к ней совершенно равнодушно. -Желаешь покинуть это место – поехали.
Она взяла его под руку, и они неторопливо дошли до флаера. Эмиль сел за управление, Ева – рядом, и машина круто взмыла в небо как золотая птица. Разговора прямо во флаере не получилось, летели всего пять минут. Потом машина приземлилась.
– Куда ты меня завез? – спросила Ева. – Глушь то какая!
– Вообще-то это мой сельский дом, просто ты здесь ни разу не побывала, пока мы жили вместе… Мне это место очень нравится: тишина, покой, природа… Как же давно я здесь не был! Сад, наверное, уже сильно изменился, – ответил Эмиль скорее себе, чем ей.
…Ева первая подошла к калитке и остановилась в нерешительности:
– Как там это открывается?
Эмиль молча толкнул деревянную дверцу и пропустил ее в сад. За разросшимся в человеческий рост кустарником отцветающей желтой розы царило воинственное буйство цветов и трав. Дорожка из круглых плиток вилась меж купами гигантских тигровых лилий и пестрых георгинов и перебегала по узкому мостику через ручей, прячущийся за полосатой осокой и листьями ирисов. Дальше простирался сад из фруктовых деревьев.
– Знаешь, милый… – начала было Ева, но Эмиль остановил ее:
– Не будем объясняться на полпути. Пойдем к дому.
Он покинул проторенный путь и зашагал напрямик прямо по некошеной траве. Ева смотрела ему вслед, пока он не скрылся за кустами. Он стал не таким, каким она знала его раньше. Он изменился почти до неузнаваемости: стал жестким, независимым, и таким сильным и ярким, каким она его никогда не представляла даже в мечтах.
Постояв несколько минут в раздумье, Ева двинулась по дорожке.
…Дом был маленький, в один этаж. Он крепко стоял на невысоком основании из природного камня. За стены цеплялся дикий виноград. Эмиль сидел на ступенях и наблюдал за муравьями, бегущими по своей тропке прямо у крыльца.
Он не поднял головы даже тогда, когда Ева подошла вплотную и дотронулась до его плеча:
– Эмиль, я хочу поговорить с тобой о нас, о наших отношениях… – Она присела рядом с ним и продолжала: – Ты знаешь, я так ждала, что ты вернешься, я не верила, что ты погиб… Правда… Я назвала мальчика твоим именем.
Эмиль, наконец, поглядел на нее:
– Вы с Альфредом назвали сына моим именем? Не ожидал… – Его душа была вконец измучена сумятицей.
– Муж был в рейсе и не знал, – попыталась неуклюже соврать Ева. – Я сама это придумала… Он узнал о моем решении потом… Я тогда думала только о тебе…
– Увековечивать ушедших в небытие, нарекая их именами своих детей, люди придумали очень давно. История знает множество примеров, когда младенцев называли в честь погибших отцов, дедов или просто каких-нибудь считающихся достойными памяти кумиров. Мне, конечно, очень лестно, что тебе пришло в голову назвать вашего с Альфредом ребенка в мою честь…
– Когда он родился, я поняла, что мне нельзя было тебя оставлять… – перебила его Ева. – Я исправлю свою ошибку. Мы снова будем жить вместе…
– А как же муж?
– Он поймет… Наверное, поймет. Я постараюсь ему все объяснить. Я ведь оставила тебя, даже не потрудившись перед этим поговорить. Я ведь обидела тебя, сделала больно… Я так раскаиваюсь…
– Но ведь ты не любишь меня… и по большому счету никогда не любила.
– Зачем ты так? Откуда тебе знать? – Ева смахнула слезы.
– У нас разные интересы. Разное мироощущение… Ты никогда не понимала меня, да и не пыталась понять. Чувства не было уже тогда, нет и сейчас… – Эмиль печально улыбнулся, качнул головой и встал со ступеньки.
Ева тоже порывисто вскочила и вдруг закричала прямо ему в лицо:
– Не знаю! Не знаю! Слышишь! Может быть, ты и прав! Я действительно не понимаю тебя! Не понимаю себя! Не знаю, что делать!
Она замолчала, слезы текли из ее глаз, кулачки были прижаты к груди.
Эмиль смотрел на нее и думал: «Все как в художественной картине о любви – и главная героиня, вся такая прекрасная, мечущаяся и страдающая на красивом фоне крыльца загородного домика, и накал эмоций, и не наигранная искренность… Действие захватывает, однако заранее знаешь – все срежессированная постановка».
Он нежно взял ее за плечи, приблизил к себе, обнял крепко и аккуратно, и сказал:
– Успокойся, милая, тебе не стоит так переживать из-за того, что давно уже в прошлом. Ты ни в чем не виновата. Мы с тобой по-прежнему идем каждый своим путем, просто наши дороги как-то случайно пересеклись, а теперь снова расходятся… Стечение обстоятельств…
– Но… Там тебе было очень плохо… Без меня тебе тоже было очень плохо… Ты страдал, мучился, потому что меня не было с тобой рядом… Я хочу все исправить, утешить, загладить вину…
– За тобой нет никакой вины. И со мной не случилось ничего ужасного! Правда!
– Нет-нет! Теперь я тебя никогда не брошу! Всегда буду с тобой! Ты перестаешь быть одиноким, мы будем вместе… – Ева глянула в его глаза.
Он отстранился, выпуская ее из объятий:
– Но у тебя теперь есть семья: любимый муж, ребенок. Глупо все это оставлять только из-за сострадания и желания утешить. Да и мне теперь такие жертвы с твоей стороны особой радости не принесут.
– Но как же ты без меня? Ведь сколько раз ты говорил мне, что не можешь жить без нашей любви, что будешь любить вечно только меня одну?
– Раньше мне действительно так казалось. Но обстоятельства и время… Они лечат и учат…
– Значит, – ты… – Ева вдруг улыбнулась. – Значит, наши отношения действительно исчерпали себя? Все в прошлом… Мужчины быстро забывают… А я – то думала…
Она засмеялась, а он покраснел от неожиданно прихлынувшего стыда:
– Прости, что не оправдал твоих ожиданий, я не хотел тебе обидеть.
– Удивительно, но ты казался таким преданным! – Ева презрительно фыркнула и вздернула нос. – А я-то была уверена: он такой несчастный, он до сих пор любит меня чистой и преданной любовью! Мучилась ужасно, все переживала, что вот вскружила тебе голову, обнадежила и заставила поверить во взаимность чувств, а потом отвергла в одночасье без всяких объяснений и построила свою жизнь с другим… Ведь это ты тогда мне цветы прислал, я знаю, мужу бы такое и в голову никогда не пришло, он ведь подобные романтические глупости попросту презирает…
– Прости, что не оправдал твоих ожиданий, – повторил Эмиль тихо, но твердо.
– Ну, так это же хорошо! Это в корне меняет все дело! – Она скрутила головку подвернувшейся под руку садовой ромашке, смяла лепестки и запустила прямо ему в лицо: – Как же я была наивна, когда решилась играть перед тобой этот глупый спектакль! Все – жалость моя дурацкая! Хотела помочь, поддержать…но теперь вижу, что ты в этом не нуждаешься.
Она развернулась и побежала по дорожке прочь от дома.
– Но мы останемся друзьями? – крикнул ей вслед Эмиль. – Мы будем иногда видеться?
Ева остановилась и обернулась. Ее лицо сияло насмешливо-снисходительной улыбкой.
– Ничего не выйдет! Мы с мужем и сыном завтра покидаем Землю, и надеюсь, что навсегда… Надоело жить в этом большом музее! Того и гляди, мой маленький Эмильчик с раннего детства заразится ископаемой сентиментальностью от всей этой рухляди и станет похож на тебя. Так что прощай насовсем и не вздумай выслеживать и тем более тревожить нас! И больше никаких дурацких цветочков!
Золотистый флаер свечой взмыл к облакам. Эмиль следил за ним, пока тот не растворился в голубом небе. Потом он сорвал белую лилию с ближайшей клумбы и вошел в пустующий дом. В комнатах все было по-старому, за время его отсутствия тут не появлялась ни одна живая душа. Эмиль поставил в невысыхающую вазу цветок, выбрал в шкафу несколько антикварных книжек, сложил стопкой на столе (решил взять с собой в санаторий как «лекарство от скуки») и сел на кровать. В окно заглядывало яркое летнее солнце, яблони шелестели густой листвой, щебетали птицы, над цветами порхали бабочки, деловито гудели шмели, собирали нектар пчелы. Все здесь было знакомое, милое, родное и свое. Все как будто только и ждало его и теперь несказанно радовалось его возвращению. Но чего-то все равно не хватало, грудь ныла от непрошенной тоски.
Вдруг раздался звонок антикварного телефона. Эмиль протянул руку, и трубка старинного устройства оказалась в ладони.
– Я вас слушаю, – сказал Эмиль стереоизображению врача, возникшему на противоположной стене.
– Мне было трудно вас обнаружить. – начал врач. – Вы исчезли так неожиданно, не предупредив ни меня, ни Селену! Кроме того, вы не взяли средств связи. Определитель в вашей квартире ответил, что дома вы не появлялись. Пришлось выяснять ваше место пребывания через Центр регистрации, где мне предложили поискать вас по этому странному адресу. Как вы себя чувствуете?
– Извините, ради Бога! – Эмиль виновато улыбнулся. – Все в полном порядке. Я просто захотел прогуляться и навестить свой сельский домик.
– Постарайтесь больше не исчезать. – Голос доктора звучал мягко. – Если не возражаете, за вами подъедут через пять минут.
– Как вам будет угодно. Я встречу машину в саду.
Врач кивнул головой, и стерео отключилось. Эмиль положил телефонную трубку и, захватив книжки, не торопясь вышел в сад.
На фоне лазури неба в белой рамке облаков появилась черная точка. Она росла, превращаясь в медицинский флаер, который стремительно снижался. Эмиль замахал рукой. Машина мягко села на дорожку, слегка примяв траву. Из нее разом выскочили медсестра и роботы-санитары.
– Доброе утро, Селена. Не волнуйтесь, как я уже сказал доктору Лаурису, со мной все в порядке. Я сам сяду в машину, – улыбнулся Эмиль, галантно подавая руку медсестре и усаживая ее обратно во флаер.
Роботы-санитары в растерянности попятились обратно в задние дверцы. Эмиль тоже уселся. Положил голову на подголовник мягкого удобного кресла и закрыл глаза.
– Вам нехорошо? Может, дать кислород? – неподдельно волновалась рядом Селена.
– Ничего не надо. Все в порядке. Я просто отдыхаю, – отвечал ей Эмиль. Мысли его сейчас были далеко-далеко, на маленькой и очень далекой планетке, где среди узаконенного неравенства, перманентного насилия и привычной ненависти, среди ядовитой пыли рудника и испарений ртутных озер осталась та, которая так нежно целовала его в каждом сне, а наяву чуть не лишила жизни.
Еще неделя прошла в праздном шатании на курортном побережье. Распорядок дня был очень даже насыщенным: с утра до вечера купание в море, и всяческие пляжные развлечения, как то: катание на яхтах и других плавучих средствах, пирушки, пикники и танцульки. Селена участвовала во всем этом с большим энтузиазмом и была бессменной спутницей и партнершей на всех вечеринках и игрищах. Впрочем, Эмиль и не думал возражать, а даже наоборот. Доктор выполнил его просьбу относительно шрамов, и теперь он не боялся неприятных расспросов праздной публики.
По вечерам, когда было прохладнее, на пляжных площадках собирался целый клуб отдыхающих – любителей волейбола, и тогда начинались товарищеские матчи, иногда заканчивающиеся далеко за полночь. Веселые, разгоряченные загорелые люди «бились» просто до упаду. Эмиль и Селена всегда играли в одной команде, причем так хорошо сыгрались, что их неизменно признавали самой лучшей двойкой турниров. После игры они бежали купаться и плыли наперегонки, иногда заплывая так далеко, что над ними начинал кружить спасательный робот. Они махали ему руками, отфыркивались и брызгались. Иногда Селена уставала и сдавалась, ложась на воду. Тогда они менялись местами в своих обязанностях: теперь Эмиль уже следил за ней, поддерживая ее и давая передохнуть.
Каждое утро, а иногда и в обед, к Эмилю наведывался доктор Лаурис и они разговаривали чаще серьезно, но бывало, что и не очень.
…Эмиль сам пришел в главный корпус прямо в рабочую резиденцию врача и уселся перед его письменным столом.
–Что стряслось? -Доктор Лаурис вошел в кабинет и изумленно уставился на посетителя.
– Спасайте, уважаемый. Мне совсем худо, – улыбнулся Эмиль и тут же сделал серьезное лицо: – Весь этот отдых слишком затянулся. Реабилитация реабилитацией, но я больше физически не могу бездельничать. Еще немного, и меня просто сожрет изнутри собственная совесть…
– Но мое мнение таково, что вы еще не совсем окрепли и не готовы к изматывающим трудностям, ожидающим вас. Только подумайте, вам предстоят бесконечные расспросы, доклады, совещания и отчеты в Совете.
– Ерунда. Это не такая уж тяжелая работа. Можете не переживать, я выдержу.
– Ваша уверенность меня пугает. Вы всегда бросаетесь в омут головой вниз?
– Конечно, и еще предпочитаю сделать сальто, пока лечу. Кстати, насчет головы. Когда будем проводить сканирование? Время не ждет.
– Не ранее, чем через месяц. Может быть, через два.
– Я не согласен и требую, чтобы оно было проведено уже завтра.
– Подумайте хорошенько и просто немножко пожалейте себя, сумасшедший вы упрямец! Неужто вы совсем не желаете передохнуть?
– Знаете ли, я тут узнал, что в сторону посещенного мною Черного квадрата, а именно к созвездию Семи Солнц, собирается стартовать исследовательская экспедиция с предложением мира и сотрудничества. Только представьте: они окрылены решимостью лететь навстречу к «затерянным» во Вселенной еще в незапамятные времена «братьям по разуму», но не до конца понимают, на кого там наткнуться! Если я и далее буду тут прохлаждаться, они полетят практически вслепую, хотя нужная информация есть здесь. – Эмиль постучал пальцем по своему лбу. – Требуется только извлечь ее сканированием и слегка обработать. И ведь Координационный совет по экспедициям уже запрашивал обо мне и получил отрицательный ответ. Сегодня утром последовал еще один запрос, и вы опять ответили категорическим отказом.
– Откуда вы знаете? – удивился врач. – Селена проговорилась?
– Нет. Она свято соблюдает свои обязанности медсестры: не дает мне и шагу без нее ступить. Вот и сейчас она ждет меня на улице.
– Вы ей недовольны?
– Наоборот. Она такая хорошая девушка: ласковая, заботливая, корректная. Знаете ли, я ужасно отвык от таких людей. И потом, она совершенно ненавязчиво выполняет свою работу.
– И все же как вы узнали о запросах и, самое главное, откуда вы знаете о том, что я отказал?
– Среди чужих я многому научился, хотя далеко не все эти умения считаются однозначно нравственными в нашем обществе. Однако, прекрасно понимая, что выбранный мною способ получения нужной информации не самый корректный и вполне вероятно значительно ухудшит ваше мнение обо мне, как о личности, я все-таки решился воспользоваться им ради очевидной пользы делу, а самое главное, сознавая, что, возможно, именно это мое неприглядное поведение в конечном счете спасет моих соплеменников от опасных для жизни ошибок во время экспедиции к Семи Солнцам. – Эмиль достал из кармана универсальный браслет. – Эта вещь не моя, взял у одного знакомого вчера на пляже. Селена не в курсе, я сделал это тайком от нее. Всю сегодняшнюю ночь не спал, занимался доработкой этого инструмента до нужных кондиций. В общем, теперь я имею возможность считывать информацию с любого личного интерфейса на расстоянии при относительно небольшом отдалении от объекта.
– И вы рылись в моей личной переписке? – Врач был так поражен и расстроен, что даже вздохнул. – Не ожидал от вас такого поступка! Как вы могли?! И неужто вам совсем не стыдно? Беспардонный вы наглец!
– Стыдно. – Эмиль развел руками. – Клянусь, что уничтожу устройство, как только мы окончим наш разговор. Кроме того, я приношу вам свои искренние извинения и прошу прощения за содеянное. Я считывал только ту информацию, которая относилась непосредственно ко мне. Кстати, вам тоже должно быть неудобно за то, что вы не посчитали нужным поставить меня в известность о запросах и спросить моего согласия на их отклонение, тем самым толкнув меня на некрасивый путь овладения интересующими меня сведениями.
– Как ни странно, мне нечего вам возразить, – сказал врач, хмурясь. – Но ведь вы только недавно пришли в себя, и все эти «вызовы», связанные с вашей профессией и тем более с детализацией воспоминаний о пережитых неприятностях, могут повредить вашему здоровью, существенно подорвав стабилизировавшуюся на данный момент психику.
– И, тем не менее, я теперь в курсе событий и категорически настаиваю на сканировании. Экспедиция отправляется уже очень скоро. Время дорого. Надо разработать защиту, подготовить людей морально. В этом я могу и должен помочь.
– Может быть вы и в состав экспедиции запишитесь? – Врач покачал головой. – Теперь я вправе ожидать от вас любой эксцентрики!
– Отличная идея! Я и сам уже серьезно раздумывал над этим. – Эмиль шутливо подмигнул доктору. – Что меня теперь может остановить? Да ничего! Конечно же, я отправлюсь вместе с ними. Считайте, что это дело решенное.
– Боже милосердный! – взялся за голову врач. – Вы меня сразу так заморочили своей увлеченностью исторической литературой и так натурально изображали из себя спокойного и здравомыслящего человека, что я не заметил в вас самого, пожалуй, главного изъяна. Стыдитесь, молодой человек, вы, оказывается, болезненно неугомонный любитель острых ощущений! Все звездолетчики, которых я повидал на своем веку, в своем роде ненормальные люди, но вы – самый сумасшедший из всех! Неужто вам мало двух лет пренеприятнейших приключений?
– Не то чтобы мало, но и не досыта, – кивнул Эмиль, улыбнувшись. – Так что самое время начинать подготовку к новым приключениям.
– Вижу, вас никак не переубедить. – Врач хитро прищурился. – Но неужели вы желаете, чтобы все ваши мысли, чувства, промахи поведения, наконец, были выставлены на всеобщее обозрение? Или вы считаете себя совершенно безупречным даже в мыслях?
– Конечно же нет. Безупречных людей не бывает. Естественно, что я был подвержен разным эмоциям и мыслям, за которые мне порой бывало стыдновато и которые я не желал бы афишировать. Но дело в том, доктор, что я умею управлять воздействием сканера на мозг. Так что все мои личные секреты неизбежно останутся при мене, а уж текущие мысли сканер вообще не увидит.
– Неужели? И почему вы так в этом уверены?
– Поверьте, доктор. Эта особенность моего мозга является врожденной и в детстве доставила множество хлопот моим родителям. Барьер был совершенно непреодолим для любого сканирующего устройства, пока я сам не научился сознательно приоткрывать определенные участки этой завесы. Сканер покажет только то, что я посчитаю нужным открыть. Все субъективные ощущения я оставлю при себе, эксперты же получат только зрительную и слуховую информацию, так сказать, выемку объективных фактов. А со своими личными комментариями и выводами я познакомлю специалистов в устной форме уже после просмотра.
– Да вы, оказывается, уникальный феномен! – воскликнул врач. – Природная блокировка сканерной техники! Редчайший случай в медицинской практике!
– Вот только прошу, не надо громких эпитетов. Я еще ни разу не встречал людей без талантов. Еще с капитанской школы я знаком со множеством, как вы говорите, феноменов: один мой товарищ обладает феноменальной физической силой и выносливостью, другой – уникальный диагност технических средств передвижения, способный определить неисправность мельчайшего узла на расстоянии, не прикасаясь к объекту и даже не видя его, третий мой знакомый обладает потрясающими аналитическими способностями и энциклопедической памятью. Могу перечислять таланты моих друзей и сослуживцев далее.
– Ну, хорошо, хорошо! – Врач наконец-таки сдался. – Назначаю сканирование на завтрашнее утро. Природный экран – как любопытно!
– Вот и договорились. – Эмиль удовлетворенно улыбнулся.
Доктор встал из-за стола и прошелся по комнате туда и обратно.
– А вы, однако, знаете как поддеть, – сказал он. – Рады, что добились своего. Ну что ж, будь по-вашему. Но только не думайте, что так легко вырвались отсюда, и я дам добро на то, чтобы вы сию же секунду опрометью бросились в вашу сумасшедшую работу. Отдыха и лечения я не отменяю, и вам придется с этим смириться. От судьбы не уйдешь.
– Придется смириться, – повторил Эмиль последние слова. – От судьбы не уйдешь.
Он подошел к окну и помахал рукой. Селена стояла под смолистой молодой сосенкой. Она была босая, в пестром парео и ярко-розовом купальнике. Волосы ее были завязаны в плотный пучок на самой макушке. В одной руке она держала пляжную сумку, а в другой – волейбольный мяч.
Прошло еще две недели. Доктор еще вечером объявил, что Эмиль выписан, и он его больше не задерживает. Теперь все трое стояли у флаера и прощались.