Фёдор Романович Козвонин
1985. Что для завтра сделал я?
Тут у Шуры рука задрожала. Он поставил чашку обратно на поднос.
– А где голова?
– А оно те надо?
– А как же они рост без головы определили?
– Вот этого не знаю… Наверное, по совокупности прочих признаков. Если у него пиджак, допустим, пятьдесят второго размера, так уж явно он не метр с кепкой? Но это-то вздор. Главное, что в кармане нашли кожаное заграничное портмоне, а в нём – четыреста рублей червонцами.
– Целая котлета.
– Да, сумма! Почти что состояние. И просроченный студенческий билет философского факультета – в том году срок вышел. Так следователь просил комсорга на опознание сходить, а комсорг как заверещит: «Я что там опознавать буду? Я с ним в баню не ходил! Чего вы мне голову морочите! Вы лучше голову потерпевшего ищите!» И фамилия в билете какая-то местечковая… Лосев что ли? Нет. Как там ещё рядом?
– Корчёмкино? – сказал Шура и сглотнул.
– Да! Точно! Корчёмкин!
Шура повернулся спиной к Грише, как будто что-то увидел в окне. Дважды глубоко вздохнул. Всматривался почти минуту и Гриша тоже посмотрел. Ничего примечательного не обнаружил и насторожился:
– С тобой всё в порядке? Знал его?
– Да нет, просто какая-то усталость что ли… Сложно зафиксироваться на одном – будто всё вокруг не в фокусе.
– Ну, это, брат, бывает. Но это семечки по сравнению с тем, что обычно делается. Так что не дрейфь, скоро будешь, как огурчик!
– Так да. Я тоже думаю, что вот пару дней отлежусь… А на что тебе характеристика-то из обкома?
– Комсомольскую путёвку надо. Я же после защиты диплома поеду в соседнюю нашу республику.
– Куда?
– В маленький городок на севере Украины. Сам Кондратов моему дипломному руководителю предложил поработать над модернизацией станции по раннему обнаружению пуска баллистических ракет. «Дуга» называется.
– Ты, кажется, куда-то в Хабаровск должен был отчалить?
– Ну, да… Примерно туда. Потом слух был, что на Ямал хотят переориентировать в газовую отрасль. Я немного иначе своё будущее видел, другим хотел заняться и уже настроился, но потом подумал и согласился. Знаешь анекдот американский? «Приходит сын к отцу-бандиту: – Папа! Я поменял наш пистолет на золотые «Ролексы»!» – Сын, ты дурак? Вот придут к тебе и скажут, что папа твой козёл и мама твоя – коза. А ты что скажешь? Половина первого?»
Рохлин ухмыльнулся:
– Мало того, что скажут, так ещё и часы заберут. И без часов, и без пистолета останется.
– Вот именно! Поэтому оборона – первейшее дело. Без обороны ничего другого просто не будет. Вот пищевое производство – что? Хлеб насущный – калории и витамины. А газ и нефть? Деньги и комфорт, конечно. Вот у Корчёмкина и комфорт был, и средства, и в калориях с витаминами он не нуждался. Но ничего этого ему теперь не нужно, потому безопасность не обеспечил! Утратил бдительность.
– Тут не поспоришь…
– Опять же, эта служба пойдёт в зачёт службы в армии. А Украина точно лучше, чем Афган!
– А где ты там будешь? Украина ведь большая.
– Да ты всё равно о таком не слыхал. Севернее Киева городок. Тринадцать тысяч населения.
– Примерно, как в Лянгасово!
– Так да. И, значит, подработка твоя мне ни к чему. Чего я метаться туда-сюда накануне отъезда стану? Кстати! Там, говорят, такая рыбалка! Смерть просто! Я как обустроюсь, так ты приезжай в гости!
– Конечно!
Гриша Попыванов залпом допил чай и встал:
– Спасибо за угощение, но мне в деканат ещё надо успеть сегодня. Так что я побежал!
– Давай, до встречи! А как тот городок-то твой под Киевом называется?
– Чернобыль!
– Действительно, не слыхал о таком. Запомнить бы!
– Так я сперва тебе оттуда напишу, а там уж ты сориентируешься.
Шура закрыл за приятелем дверь и пошёл на балкон. Он снял с верёвки сохнущую одежду, которая неприятно напомнила о позавчерашних событиях. «Я того урода с сумкой «AC\DC» ещё повстречаю…тьфу, вот ведь пидор!»
Рохлин огляделся из окна балкона – кругом царила влажная и безысходная серость. Распустятся почки, зазеленеют деревья и на пару недель наступит идиотски-радостная пора. Но с кривых и грязных дорог своими колёсами машины поднимут пыль, зелень пропадёт и настанет знойная, душная, кромешная серость, от которой не будет спасения ни днём, ни ночью. Потом наступит нездоровая и занудная мокрая серость. Если повезёт, то неделю-другую красно-жёлтые, багряные клёны, черёмухи и тополя будут навевать счастливую меланхолию, но затем потянутся месяцы равномерно размазанной серости, которую иногда будет немного покрывать белый снег. Но поедут чадящие мазутом тепловозы, затопят во всю силу углём котельные, в тесных печурках бараков кое-как загорятся сырые дрова и снег станет даже не серым, а чёрным. Потом днём он будет таять, чтобы ночью застыть безобразным серым льдом… Никого тут нет, никого не будет и нечего тут делать. Оставаться тут – значит продолжать агонию этого бездарного города, который любого затягивает в свою сети. Даже самый яркий человек однажды посмотрит в зеркало и поймёт, что стал таким же серым, как и всё то, что его окружает. Ладно ещё Лянгасово или Гришин Чернобыль – тут статистически мало шансов прийти к успеху. Но вот в Кирове почти полмиллиона человек живёт. Как в Ливерпуле, где «Beatles» и футбольная команда – победитель Кубка Чемпионов. Или как в Манчестере, где «Joy Division» и с футболом тоже всё в порядке. Да хоть бы и Рязань взять, где столько же людей, но был Есенин! А Таганрог в два раза меньше и там – Чехов. А в Кирове только два памятника Сергею Мироновичу Кирову, который никогда в городе-то и не был. Вот она где – серость… Зияющие высоты беспросветной серости!
Шура нажал кнопки на часах: не «Ракета» и не «Ролекс» – на пистолет не сменяешь. Но: 15-50. Значит, надо собраться, прийти в себя, а летом будет шабашка на градирне Аргунской ТЭЦ. Надо будет тогда там и осмотреться и в Грозный перебираться. Оно и к Грише ближе, к его Чернобылю. Может быть, там даже автобусы ходят. Через год, глядишь, и повидаемся. Надеюсь, повод найдётся.
Значит, Чечня.
Вопросы/предложения/благодарности – 8 953 672 52 87
