Фёдор Романович Козвонин
1985. Что для завтра сделал я?
Людмила была какой-то смятенной и возбуждённой:
– Вот ты говоришь: «Париж»… А помнишь, я вчера про распределение в деревню рассуждала? Сегодня староста говорит, что меня в деканат вызывают на комиссию. Я испугалась, потому что меня одну только, никого другого… А там один только председатель распределительной комиссии, Сергей Януарьевич. Покосился на джинсы, но нарочито учтиво говорит: «Людмила Юрьевна, по поводу вашего распределения загвоздка выходит… Два года назад вы попали под заявку сельской школы из деревни Присядка Чепецкого района, туда мы и должны были вас распределить, но в данный момент школа там расформирована. Вернее, остались только младшие классы, а ребята постарше ездят учиться в другую школу, в которую преподаватели не требуются. Впрочем, это детали. Словом, с Вами хочет поговорить товарищ… Вы сможете уделить ему пару минут?» Я плечами пожала и мы с ним пошли в соседнюю аудиторию, а там за столом сидит такой бодрый и радостный дядька, с выправкой.
– Он сидел с выправкой?
– Ну, вот, да… Как Будённый на портрете. «Здравствуйте, – говорит мне , – милая Людмила!» И потом минут пятнадцать рассказывал о каком-то газопроводе, который половину Союза обеспечивает. И про то, как сибирские реки поворачивать собрались, чтоб ими степи Афганистана затушить, а ради этого в тайге бомбы ядерные взрывают. Про какую-то гору с шестью пиками и заповеднике, где золото добывают. Сходу с панталыку сбил.
– Как Пуговкин в фильме про Шурика?
– Я сперва так же подумала, но… Не в том дело. Бригадир Пуговкина языком чесал, а этот конкретно меня звал в Коми работать, в Вуктыл.
– Куда?
– Вот и я про такой город не слыхала. И про Коми знала одно, что они севернее нас находятся. Всё. А дядька целую лекцию прочитал. Убеждал, что это город с необычайным потенциалом, что свет на нём клином сошелся просто.
– Нью-Васюки, как в «Двенадцать стульев»? Но ты в любом случае хотела медвежий угол – какая разница?
– Так разница в том, что он меня туда не учительницей зовёт работать, а инспектором по делам несовершеннолетних.
– То есть в милицию? Ух, ты… И ты согласилась?
– Сказала, что подумаю. С одной стороны, тут и погоны, и выслуга лет, и северный стаж – на пенсию чуть в тридцать пять можно выйти. И, кто знает, вдруг этот Вуктыл – новый Магнитогорск или Комсомольск-на-Амуре? Но, с другой стороны, я ведь совсем не об этом мечтала. Может, нам с тобой местами поменяться – вот тебе и трудные подростки?
– А население там какое сейчас?
– Кажется, он про двадцать тысяч говорил.
– То есть в полтора раза больше нашего Лянгасово… Так у меня там три оболтуса на попечении будет! Не развернёшься! Тебе зато в самый раз – ходи, да оказывай пассивное влияние! И, по идее, там тоже своего рода педагогическая деятельность.
– Так вот и я думаю – судьба мне шанс даёт или это испытание такое, проверка на вшивость?
–Тут тебе решать… Но, смотри, если учительница – это-то может быть Чехов или Тургенев, а вот милиционер – это уже Вайнеры или Михалков. Причём, старший. Так что думай. Взяла время на размышление, так размышляй. С родителями лучше посоветуйся, что они скажут.
– Им, пожалуй, со стороны виднее будет…
Девушки перешли на другую сторону дороги – туда, где через тридцать лет будет роскошный бульвар с радостной тенистой аллеей из берёзок и тополей. Осенью будет просто умопомрачительно! Но пока что это был не бульвар, а ровный асфальтовый тротуар, который от проезжей части отделяли две полосы перекопанной земли. То есть газон тут безусловно будет, но потом. А пока – пашня, в которую через равные промежутки воткнуты саженцы будущих гигантов, которые пока торчат, словно палки. Радовала глаз только кое-где желтеющая мать-и-мачеха.
– Ты не помнишь, пионерский кружок в половине второго заканчивается?
– Да, нам осталось ещё полчаса гулять… Ты плёнки не забыла?
Вместо ответа Лариса на ходу расстегнула застёжку портфеля и показала край красного бумажного пакета. Людмила удовлетворённо кивнула. Лариса положила пакет обратно и взгляд её упал на лавочку, где белеет вырезанная ножиком свежая надпись: «Легко ли быть молодым?» и усмехнулась:
– Слыхала, что во дворце пионеров у Вечного огня номер вышел? Там раковина засорилась – та, в которую юные фотографы фиксаж всю дорогу выливали. И что ты думаешь? Сантехник смотрит – трубу как пробкой забило чем-то чёрным. Он, недолго думая, старую трубу спилил и поставил новую, чтоб и дальше химикаты, значит, – прямо в канализацию.
– Подожди, но ведь это же…
- Да-да, несколько метров трубы были забиты необработанным серебром.
– Это тебе снова Гриша рассказал?
Щёки Ларисы зардели, она сделала вид, что закашлялась:
–Да, Гриша… Он потом пытался дознаться куда хоть ту трубу дели, но ничего не вышло. Нет, ладно бы ещё корысти ради, а то выбросили в ближайшую канаву и будет она там сто лет без дела валяться.
– Грустно это всё…
- Это – не грустно, это – материальное. Наживное. Грустно знаешь что? – Лариса поправила брошку в виде двух павлиньих перьев и глубоко вздохнула. – Вот сказки – что наши, что европейские? Там есть сюжет, что трикстер или злодей главному герою загадку загадывает. И трикстер уверен, что герою ни за что не ответить. И он прав – герой сам не может решить задачи, но узнаёт ответ по счастливой случайности. Или обманом выведывает или кто-то ему подсказывает…
- Подожди, но Эдип загадки Сфинкса сам разгадал!
- Но до добра это его не довело.
– Не поспоришь, – Людмила поправила на плече красную сумку. – Но ты это к чему?
– Я это к тому, что загадки настоятельно рекомендуют для работы с маленькими детьми. Они и логику развивают, и образное, а то даже и поэтическое мышление. А мне кажется, что они с младых ногтей развивают лицемерие и учат врать. Или выдавать желаемое за действительное.
– Никогда об этом не думала… Но то, что ребёнок знает ответы на загадки, свидетельствует, что с ребёнком водились родители, что ребёнок не заброшен…
– Да, пожалуй. Это значит, что ребёнок уже интегрирован в наш лицемерный социум.
– Ну, не драматизируй тоже.
Лариса передразнивает:
– «Не драматизируй»… Посуди сама! Мы этими загадками вроде бы учим детей, – вытягивается струной, изображая лектора в аудитории, – диалектическому единству анализа и синтеза, чтобы они эти мыслительные операции проводили осмысляя и переосмысляя в первую очередь окружающий мир, чтобы он становился глубже, шире и интереснее… – Лариса раскидывает в стороны руки и мечтательно смотрит в небо, – …а на деле получается, что мы провоцируем подмену живого мы́шления готовыми ответами.
Так мозгу проще, но человеку-то жить с такой штампованной шпаргалкой в голове намного сложнее – вроде бы думать не надо, но такой сон разума рожает чудовищ. Именно такие люди когда-то привели в Германии фашистов к власти и рады были, что за них кто-то обо всём думает и решает. Чем это для них и для всего мира потом обернулось?
Асфальтовый тротуар будущего бульвара заканчивается и девушки снова переходят дорогу, чтобы продолжить путь по Газетному переулку, который со своим деревянным настилом, заборами из штакетника и деревянными домиками с печными трубами смотрится то ли недоразумением, которое буквально с минуты на минуту устранит Государственный Строительный Комитет, то ли чем-то незыблемым и обязательным, как сторож в парке отдыха – пусть вокруг него какие угодно качели-карусели и пончики-крендели с газировкой и сахарной ватой, но строго по часам он закроет ворота на замок. И встанут качели, снимет белый фартук и колпак буфетчица, выключат огни иллюминации. А сторож останется и будет охранять раз и навсегда заведённый порядок. Вот и Газетный переулок из своих палисадников со смородиной и садиков с вишней свысока поглядывает на многоэтажные панельные «свечки». Он-то знает, вокруг чего Земля вертится.
А Лариса боялась наступить на гвоздь, поэтому осторожно ступала по доскам и продолжала:
– А мы образовательной моделью волей-неволей поощряем как раз такие «правильные» ответы. Загадала ты загадку десяти ребятам: «Висит груша – нельзя скушать». Девять знают ответ и в один голос тебе – на! А один ребёнок не слышал такой загадки, стал думать и ответил неправильно. Не потому, что он глуп, а другие умны, а просто он пошёл своей дорогой, а другие использовали готовое решение. Но при этом и учитель, улыбаясь: «Да! Правильно!». И другие ребята над «недотёпой» смеются. Нехорошо.
– То есть надо, чтоб подвергли сомнению? Но они тогда у тебя начнут на красный свет ходить и пальцы в розетки засовывать.
– А теперь ты драматизируешь. Учителям тоже можно самим головой думать и если уж использовать какие-то стишки-загадки, то хотя бы неочевидные. Или взять на себя труд, да и выдумать самой. А ещё лучше – детишкам дать задание самим придумать. Пусть нескладушки получатся, но главное отточится – они по крайней мере попробуют сами думать и преобразовывать окружающий их мир. Детей ведь надо готовить к настоящей, реальной жизни. Ведь дети – это будущие взрослые.
– Или взрослые – увеличенные в объемах дети.
– Да. Демонстрация только два раза в год бывает, когда ты среди полотнищ и транспарантов, которые тебе выдали. В остальное время эти костыли для мышления нужно отбросить.
– Как если здоровый человек будет ходить с тростью, то со временем он перестанет быть здоровым и вскоре без недавно ненужной поддержки уже не сможет обходиться?
– Да! Сама посуди, на практике спрашиваю ребят: «Сто одёжек и все без застёжек!» – вся группа руки тянет. И никто ведь не говорит: «Ой, тётя, а я ведь эту загадку уже знаю!» А спрашиваю: «Ах, не трогайте меня – обожгу и без огня!» – удивлённое молчание. И молчат все! Разве вторая загадка настолько сложнее первой? Вот если ты обе встречаешь впервые в жизни, то для решения необходим примерно одинаковый уровень логики и поэтического мышления. И речь тут о предметах, известных любому.
- Любому – да не любому. Не всякий городской ребёнок капусту на грядке видал, но уж с крапивой-то каждое дитя знакомо. В углу типового двора за будкой трансформаторной той крапивы – смерть просто! Как нарочно сади!
– Как жёлтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда…
– Да-да! Я поняла, о чём ты. Капуста или у бабушки в деревне, – показывает рукой куда-то далеко, – или у мамы в супе, – указывает открытой ладонью прямо перед собой, изображает, как зачерпывают суп ложкой, с которой свисает нашинкованная соломкой варёная капуста. – И какие тут «сто одёжек»?
- Вот именно. Первая загадка – общее место. Её все знают, она миллионными тиражами напечатана и ответ на неё для ребёнка – рефлекс собаки Павлова, а не зачатки мышления Пушкина. Вторая загадка редкая. Но решить обе – просто. У нас с тобой какая задача? Если воспитать людей, которые не способны сами творчески осмыслять окружающую действительность, но «всегда готовы!» на любое «будь готов!», то мы на верном пути.
Девушки идут мимо деревянного домика с мезонином, который хвастает всем прохожим с выдумкой резными и недавно крашенными наличниками. Из форточки голосом генсека вещает радиоприёмник: «…теперь мы имеем научную, продуманную, я бы даже сказал, глубоко продуманную политическую линию и стратегию на ускорение социально-экономического развития страны. Нам важно, чтобы перестройка приобрела необратимый характер. Партия собственным примером дала урок…» Девушки проходят мимо и больше не слышат голос генсека.
– Я считаю, что перестраивать нам надо не только экономику, а в первую очередь сам подход – чтобы человек как раз бы терялся на общих местах, чтобы сомневался в том готов ли он всегда и на всё, о чём просят из радиоточек. Зато чтобы в нестандартных, сложных условиях он думал своей головой и мог взять ответственность на себя. Мы должны бы воспитывать находчивых… – от волнения у Ларисы сбивается дыхание.
– … и весёлых!
Лариса взрывается:
– Находчивых и сообразительных! Людей с внутренним стержнем! А мы воспитываем ушлых проныр, приспособленцев и хамелеонов с фигой в кармане. Я не говорю, что мы с тобой какие-то другие. На той же практике сами дидактическую режиссуру урока строим по таким же костылям и шаблонам из методичек, которые нам в голову плотно забили.
Они выходят с тротуара Газетного переулка и оказываются снова на асфальте новой улицы Сурикова. Через дорогу от них Дворец творчества с парком. У пешеходного перехода девушки посмотрели сначала направо, потом налево. Не увидели ни одной машины и перешли по зебре туда, где вход украшен металлическим кружевом с вплетённым горном, пионерским галстуком, розой ветров, где курганы памяти, где скульптуры, где сам Дворец с кружками-секциями, оранжереей и изумрудным прудом для испытания моделей… Людмила останавливается и с любопытством смотрит на панно, где Мальчиш-Кибальчиш взнуздывает раздувающего ноздри коня, а потом вздыхает:
– Ну, а если будешь работать не по методичкам, то тебя быстро на место поставят. Тем более, как молодого специалиста. Вот если станешь заслуженным учителем с дипломами-грамотами, то ещё может быть из твоей затеи что и выйдет. Но туда тебе больно долго на костылях-шаблонах шагать.
– Я поэтому и хочу в интернате с трудными подростками поработать. Это в обычной школе система палочно-галочная – обеспечь отличников, медалистов, олимпиадников. Пионерская опять же организация, комсомольцы – партнадзор… А в интернате пространство для манёвра будет – нестандартно можно подойти, творчески. Использовать концепции того же Макаренко…
– Макаренко вспомнила! Ему-то как раз за его эффективность и свободомыслие кислород-то и перекрыли! Причём сама Крупская!
– Крупская вообще была женщина интересная. Ладно ещё Макаренко – она же и Чуковского гнобила. С одной стороны – небожительница неприкосновенная, с другой – декорация. Вдовствующая королева в изгнании.
- Были бы тогда монастыри – её бы туда постригли.
– Но даже если бы и были – кто б её туда пустил? Вдова вождя мирового пролетариата и в церкви поклоны бьёт?
–Но с Лениным-то они ведь венчаны были?
-Так то была бюрократическая формальность. Это всё равно, что сейчас… Ладно, не о том разговор. Я про то, что она того же Макаренко и Чуковского давила не со зла, а просто влияла там, где дозволяли влиять. И там уж расходилась на всю катушку! Нашла себе поприще и реализовывалась на нём.
– Это опять же к разговору о Трифоне. От гордыни всё. У той же Надежды Константиновны и тщеславие, и уныние, и печаль… И остальные страсти человеческие из этого корня растут. Так вот если бы сделать прививку такую, а?
( открывается окно и слышен голос Горбачёва): «…не беритесь решать старые задачи на основе старых подходов – ничего из этого не выйдет! Вот глубочайшая мысль, руководящая мысль Ильича для нашей с вами работы на нынешнем этапе социалистического строительства. Вот почему, собственно, и нужна нам перестройка. Потому что мы жить и работать, мыслить и действовать по-старому не можем. Тогда мы не решим то, что мы поставили перед собой, которые поставил двадцать седьмой съезд партии.»
Девушки обошли здание Дворца и вышли на аллею.
– Было бы здорово ещё прививку от властолюбия, честолюбия, гордыни выдумать. Чтобы ещё в роддоме – раз! и всё.
– Ну, это уж фантастика.
– Так пенициллин полвека назад тоже казался чудом, но теперь уже намного лучше него лекарства придумали. И, главное, самого человека эта страсть терзать не будет: «Тварь я дрожащая или право имею?» И станет человек свои лучшие качества развивать, а не плести интриги и других лбами сталкивать – ведь они тоже люди хорошие, просто вот попала ложка дёгтя в бочку мёда и всё насмарку… Чтоб во власть шли и в начальники выходили действительно компетентные люди, которые по-настоящему понимают своё дело! А не карьеристы или психопаты, как сейчас. Так что взять на щит того же Макаренко – слыша эти слова, Людмила морщится, как будто съела лимон, – или Корчака…
Людмила не сдерживается и перебивает:
– Знаешь, Корчак авторитетом непререкаемым стал только тогда, когда его самого не стало. Из-за того как его не стало. Думала об этом? (смотрит на часы) Минут пятнадцать осталось. Но пока они там переоденутся…
Лариса и Людмила идут к ДК «Космос» через площадку, где обычно устраивали дискотеки. В некоторых местах на асфальте были будто брызги почти чёрной, как кофе, тёмно-коричневой краски. Но маляров не было видно. Людмила на что-то наступила. Сперва ей показалось, что это камешек, – она наклонилась и увидела пуговицу цвета яркого коралла, как на лазурном кардигане однокурсницы Эльвиры. Почему-то на парах её сегодня не было… Лариса же не смотрела под ноги и оглядывалась по сторонам. В итоге повернулась спиной к главному входу, чтобы видеть автобусную остановку:
– Знаешь, это ведь не важно: Корчак ли, Макаренко, Монтесорри. Или Горбачёв. Важно не кто говорит, а что говорит. Вот возьмём Циолковского, который тоже, кстати, учителем был. Ему до известной меры повезло: он же глухой был с малолетства и чужого «правильного» мнение не слышал. И кем стал? Великий теоретик и философ, опередивший своё время на десятки лет! И земляк наш! Может, эти же тропинки топтал сто лет назад, что и мы! А вот теперь представь, что его как-то смогли бы загнать в рамки?
– Здравствуйте, девушки! – сияющий Гриша шёл к подругам со стороны главного входа и лучезарно улыбался . – Не надо Константина Эдуардовича ни в какие рамки загонять, пойдёмте лучше похвастаюсь, что я с кадрирующей рамкой сделал! Она теперь так плотно фотобумагу прижимает – ни малейшего люфта!
Людмила кивнула ему в знак приветствия, а Лариса взяла его ладонь обеими руками, крепко пожала, но не отпустила, а посмотрела ему прямо в глаза:
– Неужели советская промышленность не может выпустить такую продукцию, чтобы её не приходилось доводить до ума инженерам-строителям?
– Конечно же может! Просто все лучшие силы и умы Союза заняты разработкой космических скафандров «Орлан», реактивных самолётов сверхбольшой грузоподъёмности «Мрия», космолётов «Буран», многопроцессорных вычислительных комплексов «Эльбрус» и строительством протонного коллайдера в Протвино! Наши лучшие умы заняты проектированием метро в Омске, поворотом сибирских рек, разрабатывают систему автоматизированного управления экономикой СССР… – Гриша мягко освободил свою руку из ладоней Ларисы и показал на стену «Космоса»: – Видите мозаику на стене ДК? Вот мы с вами на ней – космонавт, который только стремится в светлое будущее. Он осознал, что один человек ничего не может сам по себе, что только коллективными усилиями можно добиться счастья. А та пара, что над ним помещена, достигла гармонии и олицетворяет собой объединённое и счастливое человечество! Град небесный! И вот когда весь мир встанет под знамя коммунизма…
Людмила возмутилась:
– Гриша, подождите. Вот вы – комсомолец и уже почти что инженер. Современный молодой человек и «Град небесный», как термин, употребляете. Я об этом же «Граде» в детстве слыхала от бабушки, которая была человеком… по нынешним понятиям «тёмным». Она всю жизнь огорчалась, что Александро-Невский собор36 взорвали… И я спросить хочу, как у вас уживается марксистская философия и христианская терминология?
– Так мы же на одной земле живём: атеисты, христиане, мусульмане… Вот оно всё и перемешалось! Мой дед Ваня вообще говорил, что собор мы переросли, а до цирка ещё не добрались.
–А что это значит? Не поняла.
– Да я тоже не понимал, но кивал – боялся глупым показаться. А теперь уже не спросишь… Может, сам потом додумаюсь, что он хотел сказать. Но вот правильно ли додумаюсь?
