Фёдор Романович Козвонин
1985. Что для завтра сделал я?
Но клеёнка на кухонном столе была с узором таким: глазки и лапки, глазки и лапки. Один раз посмотришь на неё – пестро, а в другой раз глянешь, так уже и кажется, что совсем не пестро. Но ярко и необычно. Корчёмкин взял сигарету зубами и похлопал себя по карманам, скуксил губы и уже привстал, чтобы идти в прихожую и поискать зажигалку в карманах пальто, но Оверин протянул ему коробок спичек. Корчёмкин водрузился обратно на табурет, закурил, затянулся и выпустил густое облако сизого дыма в потолок.
– Это вы где такую взяли? В комиссионке? Слышь, красивая.
– Ты про скатёрку-то эту, да? Ага, красивая, но главно-то – практичная. Втрое прочнее наших будет – второй год, как на столе лежит, а ро́вно новая. Её папаша с Бангладешта привёз, – Оверин почесал небритую щёку.
– Ничего себе! – Корчёмкин взял угол клеёнки пальцами и уважительно потеребил. – А как отца твоего в даль-то такую занесло?
– Ну, ты что? Папаша у меня пробивной! На конференции врачей он там был. В Чехословакии.
– Погоди, Бангладеш же в Гималаях?
– Ну, не Бангладеш, значит, а этот… Будапешт, во! – отмахнулся Оверин, встал, подошёл к этажерке и нажал на кнопку стереомагнитофона. Бобины закрутились, колонки зашипели…
– Но Будапешт же – Венгрия! Карпаты!
– Да какая разница? Тут горы, там горы… Алтай, Гималай… Вятские увалы, блин! Ты, вон, лучше бутылку открывай.
Корчёмкин не стал тянуться за спичками, а срезал пластиковую пробку с бутылки 37-го портвейна. Сосед достал три стакана, потом посмотрел на товарища, хмыкнул и поставил один стакан обратно в шкафчик.
Из колонок лился уверенный и грустный голос:
«…Мы все здесь – мы любим, воюем и спим,
Жизнь бьет нас, а иногда дарит нам и подарки
А кто-то страдает, а кто-то порою грустит,
Напрасно, ведь мы живем в зоопарке…23»
Корчёмкин снова достал из пачки сигарету:
– Ты хоть форточку открой, а то надымим и не продохнуть совсем будет!
В магнитофоне закончилась плёнка, бобина остановилась и раздался щелчок.
– Погоди, сейчас катушку поменяю, а то я без музыки бурду эту плодово-выгодную пить не могу! Вот пиво я и просто так умею, но где его сейчас достанешь?
Оверин осторожно поменял бобины, снова нажал на кнопку и отступил на шаг назад:
«All I ask for when I pray
Steady rolling woman gonna come my way
I need a woman that’ll hold my hand
Won’t tell me no lies, make me a happy man24»
– Во! Совсем другое дело! – он ударил в ладоши, подошёл к окну, встал на табуретку и, вытянувшись в струну, правой рукой взялся за зимнюю раму, а левой открыл шпингалет форточки. – Давно уже пора бы эту раму убрать, но папаша не велит. Говорит, что до майских пусть стоит. Мол, знаем мы, какой апрель на Вятке – пятого числа ты в майке, а двадцать пятого – в фуфайке.
– Это он верно говорит! У меня мать до середины мая тёплые вещи в чулан не убирает. И каждый год у неё к этому поговорка, что девятого мая на санях ездили.
– Эт в каком году?
у Корчёмкина чуть сигарета не выпала изо рта:
– В каком? Да в том самом!
Оверин скривился:
– Ой, блин. Понял я, чё ты сразу? Будто только в одном году в мае девятое число было.
– Число-то, может, и в каждом мае такое бывает, но… – Корчёмкин глубоко затянулся, сигарета дотлела до фильтра и он не затушил, а будто хотел с силой ввинтить окурок в пепельницу. – …но, чтоб на танцах такое было, как вчера – я чего-то не припомню. Прикинь, вчера у нас пол-общаги отмудоханные пришли. И ладно бы ещё только парни, а то ведь и девчонкам досталось! Одной польский кардиган порвали и чуть не изнасиловали – в одной комбинации прибежала! И за что, почему – непонятно. У «Космоса», в парке – всё культурно было организовано, со всеми согласовано… Вот про такое мне мать никогда не рассказывала.
– Зато мне моя рассказывала, как после войны у них в деревне мужик жене голову отрубил и с топором по всей околице побежал. Два раза вокруг пробежал, а на третий рухнул замертво. Потом сказали, что удар его хватил.
– А какой? Солнечный или сердечный.
– А это важно?
– Нет, наверное… – Корчёмкин почесал щёку. – Но, как ни крути, это единичный случай помрачения. Только ведь война отгремела – мало ли каких он там ужасов нагляделся. Переклинило.
– А сейчас что – не война? Понятно, что с той не сравнить, но тоже есть повод помрачиться. Для многих замаячила перспектива по горам с автоматом за душманами бегать, так крышу и посрывало. Так что может, лучше так, чем с топором-то насмерть? Опять же традиция у нас, что деревня на деревню…
– Так когда деревня на деревню, то там одни парни на других. Одни – добровольно и другие добровольно. И до первой крови, чтоб потом перед девчонками бравировать. А чтоб почём зря лупить девчонок? Про такие традиции я не слыхал.
–А ты не в курсе, что там за музыка играла? Может, не «Верасы» с «Самоцветами», а что-то в этом роде? – он кивнул на магнитофон.
– Да даже если бы марши немецкие заиграли – те молодчики услыхали и так резко набежали? А запел бы Кобзон, так они бы мимо прошли и по гвоздике подарили? Нет уж, дудки. Это не спонтанно, это спланировано было.
Оверин огляделся по сторонам, потом прибавил громкости музыки так, чтобы они с Корчёмкины друг друга слышали, а вот из соседней комнаты их речи было бы не разобрать.
– Я не знаю, с самого это верху идёт или уровнем пониже, но то, что всех этих лохматых-бородатых-бритых, которые на гитарах запилы пилят и душу рвут текстами… Вроде, послушаешь – мальчишеская проказа, но ведь каждое слово можно прочитать двояко, а при желании – трояко… Какой ещё Джа ему даст всё25? Чего там ждал прекрасный дилетант на пути в гастроном26? Все эти песни про белогвардейцев и бандитов одесских27… Тут, знаешь, нужно ответить на вопрос диалектики – бытие определяет сознание или сознание – бытие?
– Мне кажется, что у кого-то так, а кого-то иначе: кому-то песня и строить, и жить помогает, а кому-то бутерброд с колбасой дороже всех Пушкиных-Достоевских-Утёсовых вместе взятых.
– Согласен. А кого – так, а кого – иначе? Если в процентах? – Оверин пристально уставился на Корчёмина и приоткрыл рот.
– Не знаю… Но даже если одних – процентов пять, а других – девяносто пять, то речь о миллионах человек.
– Угу. И эти миллионы можно подтолкнуть к определённым выводам, просто найдя на просторах Союза определённых музыкантов и песенников. Ещё увидишь – про них во всех газетах напишут, на стадионы их выведут и по телевизору покажут и тогда они себя пророками-то и возомнят.
– Я понял! А если что-то пойдет не так – так они во всём виноваты и будут: разбередили, растревожили!
– Конечно. Это всё питерские чудики, поющие на англо-марсианском языке28, москвичи кудрявые29, которым слава Крылова покоя не даёт, уфимцы очкатые30, сибиряки бешеные31… Это они будут во всём виноваты, а не те, кто открывал им двери ДК и разрешал пластинки миллионами записывать. Кто моду на них ввёл. Их-то как ввели, так и выведут.
Корчёмкин опустил подбородок на костяшки сжатой в неплотный кулак ладони и несколько мгновений молчал.
– Знаешь, я с тобой не просто согласен, а даже мыслью хочу поделится. Вот приезжал тут ко мне дружок из Казани один и такое рассказывает, что…
– Ты мне про «Тяп-ляп»32 рассказать хочешь? Знаю. И про Люберецкий техникум имени Гагарина33 я в курсе.
– Думаешь это не инициатива сверху?
– Да я не верю, что это там какие-то чины в высоких кабинетах все этих оболтусов выдумывают. Базис и надстройка, чо. В высоких кабинетах появляется в чём-то необходимость – они и ищут уже готовую надстройку под эту необходимость. Нужны культуристы и хиппи лохматые – вот им, пожалуйста, зелёный свет. Завтра будут не нужны – задвинут за угол обратно, гитары и гантели отберут, а из-под спуда достанут каких-нибудь гимнастов и гармонистов. Всё ж просто. Под любую задачу можно кого хочешь в Союзе найти. Так что Партия – наш рулевой. И третий радующийся.
– Грустно это всё на самом деле – Корчёмкин потянулся за третьей сигаретой, вздохнул, – А у тебя кассетного магнитофона нет?
– А тебе зачем?
– Да вот кассету прислали послушать – Мадонна какая-то, а у моего «Спутника» пассик лопнул… В «Доме радио» завоз только через неделю.
– Не, я кассеты не люблю – там качество не то. Их если только на природе или в машине слушать: там, куда с бобинами не попрёшься. А пассики есть. Правда, от «Десны», но их же, вроде, на одном заводе делают? Должен подойти, – Оверин ушёл в соседнюю комнату и вернулся, протягивая товарищу ремешок.
– Ох, спасибо тебе! Выручил! – Корчёмкин положил пассик в правый нагрудный карман рубашки. – Ты не поверишь, но я об этом уже полгода думаю!
Оверин отхлебнул из стакана и хмыкнул:
– Полгода думаешь о пассике?
– Да нет. Я думаю о том, как советскую торговлю перевернуть! Чтоб каждому по потребностям вне зависимости от места прописки!
– Это как?
– А вот так! Допустим, живёт в Зуевке гражданин и некогда ему в Киров ехать за, скажем, брюками – он каталог в руки, модель нужную посмотрел, себя рулеткой измерил и заказ оформил, а через неделю ему – будьте любезны! В обеденный перерыв сходил, примерил, заплатил – и спасибо! А после работы в новых брюках на танцы! Ну, может и выйдет ему дороже на пять процентов, так он бы на билет туда-сюда потратил больше.
Оверин усмехнулся:
– Знаешь, ты портвейн-то больше не налегай. Посылторг без тебя уже сто лет работает.
– Посылтог-то Посылторгом… Я тебе про него могу много рассказать интересного, надо?
– А, ты в этом плане? Нет, спасибо. Плавали – знаем. Я ещё пионером был, так всё лето макулатуру сдавал, а потом у них фотоаппарат выписал – до сих пор жду.
– У меня у сестры ещё лучше! Она пылесос выписала и его получила в срок. Но в комплекте шланга не было. Плюнула, приняла. А потом узнала, что те шланги в Ереване делают и в Кирове их не достать. Хорошо, дядька в командировку в Москву ездил… Ездить-то ездил, но и в столице он два дня по рынкам-мастерским бегал, пока этот шланг треклятый нашёл. А всё почему? Потому что Посылторг работает с всесоюзным промышленными объединениями, а они неповоротливые и им отдельный заказ на семь рублей не интересен – они продукцию вагонами выпускают и миллионами ворочают. И вообще беда у нас от того, что пока везде всё согласуешь… Вон, даже в «Фитиле»34 недавно показывали, как в совхозе кормушки в коровнике построили по согласованному проекту. Но этот проект не соответствуют одобренному этим же министерством агрегату! И чтобы получить наряд на перестройку кормушек резолюцию ждут уже полгода. А там делов-то на два дня! И то потому, что цемент полтора дня застывать будет.
– Так а ты чего хочешь? Чтоб Посылторг, но не Посылторг?
– Я хочу напрямую работать с маленькими производственными кооперативами. Понимаешь, для артели продать три мужских сорочки по двадцать рублей, пиджак за пятьдесят и брюки за тридцать – уже и сумма. Месячная зарплата одного артельщика. Так что они-то расстараются. И если для какой-нибудь Борисовской фабрики брак и некондиция одного пиджака – несущественная статистическая погрешность, то для малой артели – убыток и удар по престижу! Не понравятся их брюки тому гражданину из Зуевки, так он друзьям-приятелям пожалуется и больше та артель во всём Зуевском районе не продаст ни брюк, ни сорочки, ни пиджака.
– А я как-то не задумывался. У нас этих артелей разве много?
– Да на каждом углу, что ты! Все эти ателье и мастерские – ты только свисни! Так что я вообще думал, чтоб грузовик купить и по области кататься – в понедельник в Зуевку, во вторник в Мураши, в среду – Советск, в четверг – Котельнич… Ну, ты понял? И всё на свете возить – ботинки, мячи футбольные, гитары, гантели, духи, крупу… Пассики для магнитофонов, блин!
– Но без реформы законодательства эта деятельность знаешь, как называется в соответствии с УК РСФСР?
– Знаю! Поэтому и хочу в институт торговли поступить, чтоб расшевелить это наше болото.
– А тебе терпежу-то на учёбу хватит? Не бросишь после первого семестра, как философский факультет? А то уж больно долго ждать – пока выучишься, пока себя зарекомендуешь… Сто лет пройдёт!
– Тут, знаешь, больше даже не то, что сам институт, а то, что – Москва. Прознал где там какие шишки живут да в какие библиотеки-кинотеатры хотят – и вперёд! Подлез, пролез, пропихнулся – не напрямую, так через жену, любовницу, сына, зама… Там вообще в Москве удобно – что лесное, что морское, что геологическое министерства – все там в пределах Садового кольца!
Оверин радостно ткнул в сторону Корчёмкина пальцем:
– При том, что в том Кольце ни моря, ни геологии, ни леса!
– Кольцо Всевластия, ага. Хотя вот без шуток если, я не понимаю, почему главное лесное ведомство находится в Москве на Пятницкой, а не в юрьянском лесничестве. Понятно, что министерствам так удобнее друг с другом договориться…
– Как договориться, так и сговориться!
– Ты это о чём?
– Да так…
– В любом случае, не город, а Вавилонская башня! – Корчёмкин даже стукнул по краю стола. – Нет, по мне, так Минавтопром должен быть в Тольятти, Министерство внешней торговли в Риге или Одессе, Министерство газовой промышленности – в Салехарде, геологии – на Урале, а путей сообщения – в Горьком!
Оверин, чтобы успокоить товарища, мягко произнёс:
– Но такую реформу точно просто так не провернуть. А вот на твой эксперимент, глядишь, и сподобятся. В конце концов, можно подвести под статистическое исследование – как и какие потребности трудящихся распределены. Куда и сколько надо велосипедных покрышек, бензопил, скакалок и балалаек. Может, мы их спрос совсем не удовлетворяем? Или, наоборот, никому они не нужны, а только на базах промтоварных пылятся. Вдруг можно будет какой-то эксперимент провести, испытание. Тестовый вариант.
– Да, хотя бы так. Потому что беда у нас в народном хозяйстве. Как в кино не пойдёшь, так тебе что попало показывают! Недавно в Сибири дело было. К запланированному сроку должен был быть построен деревообрабатывающий комбинат. И, чтобы он не простаивал, рабочие загодя стали валить лес. Но комбинат всё не строят, а лес всё валят. В итоге вырубили чёртовы гектары, миллионы кубометров по берегам навалены, а сплавлять лес некуда! И не единичный случай! И уже в европейской части. На мордовскую мебельную фабрику везут лес с Урала, а рядом находится мордовский же лесокомбинат, с которого лес везут по всему Союзу. Но не на мордовскую фабрику. И задачу решили! Ведь что нужно сделать? Нужно сделать так, чтобы с Урала лес везти перестали, а с лесокомбината через дорогу стали поставлять, да? Так вот наряд уральцам отменили, но наряда мордовской фабрике не дали. И мебельный комбинат вообще без леса остался! Смешно? И это на весь Союз показывают! Ты представляешь, что не показывают?
– Так я и говорю, что из Москвы ни Сибири, ни Саранска не видать! И Киров не больно-то видать.
Оверин встал и снова пошёл к этажерке. Поменял катушки и из колонок застучали какие-то африканские мотивы. Оверин ещё прибавил громкости и сел не напротив, а рядом с Корчёмкиным:
– Не показывают у нас то, как искусственно создают дефицит и кому этот дефицит выгоден.
Корчёмкин отхлебнул из стакана:
– Объясни.
– Чтобы обеспечить спрос на чёрном рынке. На том, который «по блату». Ну скажи, кто в своём уме отдаст ползарплаты за пластинку с музыкой нерусской, а полторы зарплаты – за штаны? А эти сумели так поставить! Вот смотри, для примера. На Западе сто человек хотят купить автомобиль, а в двенадцати автосалонах этих автомобилей – сто двадцать. Там продавцы и будут стараться вплоть до того, что цену опустят до себестоимости. И рады будут авто хоть за сколько-нибудь продать!
Из колонок донеслось:
«Pleased to meet you
Hope you guessed my name, mmm yeah
But what's puzzling you
Is the nature of my game35
А у нас – наоборот. Хотят купить авто те же сто человек, но автосалон один и машин в нём десять. И уже покупатели стараются – кто втридорога готов заплатить, кто орденами гремит, а кто обещает глаза на другое-третье закрыть… И продавцу не нужно, чтоб этот спрос удовлетворялся. Ему не нужно, чтоб открывались новые автосалоны. Это на Западе дикий капитализм, где после удовлетворения спроса может так выйти, что два автосалона ничего не продадут и по миру пойдут. А у нас – экономика плановая, теневых доходов не учитывающая.
– Это как анекдот про армянское радио: «Каждый в отдельности против, а все вместе – за».
– Типа того. Поэтому непросто тебе будет свою инициативу протолкнуть – там уже всё хорошо смазано и замазано. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Риск – дело благородное! Если такая инициатива, как у тебя, с подробным планом и расчётами пойдёт с самого верха, то… Чем чёрт не шутит! Да и просто если сумеешь в Москве клинья подбить и устроиться – уже неплохо!
25.04.1985. Четверг. Полдень.
– Пап, а почему небо синее?
Мимо высокой кованной ограды парка имени Сергея Мироновича Кирова по тротуару шёл молодой человек и вёл за руку сына лет шести.
– Ну, сейчас-то не очень синее – вон, сколько серых туч ходит!
– Про тучи я знаю, из тучей дождик идёт, а сами они – как пар из чайника! Но за ними-то небо синее!
– Это хорошо, что ты о тучках всё знаешь! – усмехнулся папа. – Ну-ка, а как запомнить цвета радуги?
– Каждый охотник желает знать где сидит фазан!
– Правильно! Понимаешь, Солнце из космоса нам светит белым цветом, но когда этот свет проходит через атмосферу, то сталкиваются с газами и рассеивается. Последние цвета, получается, синий и фиолетовый. Они-то и окрашивают небо своими оттенками. Заметил, что зимой небо бледнее, чем летом? Это потому, что летом больше влаги в атмосфере и больше от чего отражаться можно. А когда влаги совсем много, вот как сейчас, то ни Солнышка, ни неба не видать.
– Ага… – мальчик как будто укладывал новые сведения одно с другим и когда получилось, мысль его пошла в другую сторону. – Пап, а почему у нас для машин дороги широкие, а для пешеходов тротуары узкие? Вот мы с тобой идём, вон дядя усатый с лестницей, вон две тёти красивые стоят! У той, что в белых джинсах, на плече сумка красная! А которая в чёрном платье – она с портфелем. Какой у неё значок красивый! – мальчик с открытым ртом смотрел на девушек, которые улыбнулись ему в ответ. Папа ускорил шаг, извиняясь, пожал плечами.
– Это, сынок, не «значок», это «брошь» называется. Значок – это когда с надписями или чтобы одних людей от других отличить. Октябрёнка от пионера, а пионера от комсомольца, например. А брошь – это когда просто красиво.
– А-а-а… – мальчик прошёл мимо девушек, провожая их взглядом. Потом посмотрел вперёд и снова увидел пустое дорожное полотно улицы Горького. – А почему машин по дороге ни одной не едет, когда она широкая такая?
– А это, сынок, не просто так. Это чтобы в случае войны танковая колонна могла строем пройти. Чтобы сразу все танки разом приехали и сразу всех врагов победили! Ради такого дела можно и потесниться.
– А… – мальчик, как заворожённый, уставился на уходящую в горизонт трассу, воображая колонну зелёных танков с широкими гусеницами. И на башне каждого танка обязательно красная звезда, а из люка чтоб танкист в смешном шлеме выглядывал… Потом мальчик увидел вход в парк и возмутился: – Но, пап, эти вот ворота маленькие, а за ними ещё и ступеньки! В них танк не проедет – застрянет!
– А зачем танку в цирк-то еха ть? Там смешно и весело – там врагам делать нечего…
Мальчик и папа прошли мимо двух красивых тёть, которыми были Людмила и Лариса. О чём дальше беседовали отец и сын, мы не знаем. Девушки проводили их взглядом:
– А в Париже улицы расширили для того, чтобы было неудобно баррикады возводить…
