Федор Федорович Метлицкий
Замещение. Повесть
Такого волчьего напряжения энергии он не хотел для своего мира. Здесь еще не знают, что будет в будущем. Его народ тоже гибнет, но совсем не из-за эгоизма. Вечной гармонии нет. И на душе его было тяжело.
К ним ввалился сосед, откуда вчера доносились женские стоны и вскрикивания. Вид его был растрепанный.
– Требует еще. A poor black womеn. И плачет, что я не способен ее удовлетворить.
Агент перевел. Тот жаловался со свойственной американцам откровенностью.
– These negresses smell something unpleasant (Эти негритянки пахнут чем-то неприятным).
Соратники молчали, пережидая, когда уйдет этот расист.
– Вы русские? На форуме? А я не верю гребаным политикам, правительству. Мы живем своей жизнью, они – своей.
____
На следующее утро Агент выскользнул из номера и поспешил в Центральный парк. В условленном месте на скамейке сидел бомж в замшевой куртке. Под бородой нищего ожили глаза молодого человека с холеным лицом.
Они обнялись.
– Как моя жена? – с нетерпением спросил Агент. Тот передал записку. В ней были слова: «Где ты сейчас? Я жду тебя, ты лучшее в моей жизни».
Агент заплакал. Как будто забыл, что его ждет реальная жена.
Они делились впечатлениями, со стороны показалось бы, впервые увидели нечто грандиозное и ужасное. Бомж восторгался:
– Это, конечно, дивная страна! Ее технологии – лучшие на этой планете. Одни небоскребы, космические ракеты чего стоят! Но вот парадокс! Все, что они создали для планеты, уживается с диким эгоизмом и расчетом. Так люди занимаются сексом для своего наслаждения, а получаются потомки – будущее человечества. Здесь яблоко раздора – желание всего для себя. Как писал их автор: «Болевар не выдержит двоих». Сначала умри ты, а потом я.
Агент тоже заметил нечто странное:
– Считают, что это они принесли цивилизацию всему миру. Кроме не поддающейся автократии на востоке.
Они говорили о неравновесном состоянии этого мира, неустойчивом к возмущениям в космосе. О страшном дисбалансе, до которого их миру еще далеко.
– У нас в России, – добавлял Агент, – внедряется равновесие – насильно!
– А на Западе, наоборот, дали свободу неравновесию.
– Хрен редьки не слаще, как говорят мои друзья.
– Лидеры планеты сами порождают катастрофу и сами борются с ней, – горько рассуждал бомж. – Здесь тупиковый путь эволюции. Мир может погибнуть, не достигнув гармонии. И мы вместе с ним. Мы, ведь, как в двуслойном зеркале, обратная сторона – оно разобьется, и мы тоже. Так что, здесь мне больше нечего делать.
Они тихо о чем-то переговаривались. Потом обнялись снова, и бомж ушел в кусты.
11
Руководство участников «Вселенского сознания» вызвали к следователю.
Близнецов и Агент вошли в кабинет, типовой и скучный до зевоты. Опасно бесстрастный, как все тут, молодой следователь улыбнулся.
– Ну, как поездка? Вкусили сладость заграницы?
Вызванные хмуро молчали.
– Думаю, ничего хорошего для вашей организации. Не бойтесь, у нас аресты уже не проводятся, не то, что в других странах. Мы четко соблюдаем права человека, хотя вышли из правового поля Запада.
Близнецов перебил:
– Что вы от нас хотите? Мы соблюдаем введенные парламентом законы о запрещении антигосударственной пропаганды. Поддерживаем только полезные для страны связи, организуем экологические школы.
– Мы ничего не хотим. Просто не видим в вашей работе никакой пользы.
– Мы просвещаем граждан страны.
– А нам кажется, что такие организации – балласт.
– Который вы и сотворили.
Следователь нахмурился.
– Вам бы, ребята, надо не воспитывать коллаборационистов, а перейти на стройки нашего суверенного капитализма. Иначе у вас нет перспектив.
– У нас перспективы на будущее, – сказал Близнецов.
– Как знаете, – с сожалением сказал следователь. – Мы хотим лишь вас предупредить.
Он обратил внимание на Агента.
– Иванов? Иностранец? Что-то не верится, что русский, очень не похож. Наивный, не от мира сего. Прямо какой-то Мечик, интеллигентик. Читали Фадеева «Разгром», который снова вернулся на полки?
Агент молчал, заметив в себе раздражение, такого у него раньше не бывало.
– Вы откуда прибыли, из Зарубежья?
– Я не оттуда.
– И не отсюда?
– Нет.
– А что, есть еше страна вечного мира и любви? Тогда вы не туда попали.
Агент недоумевал: в его стране такие учреждения, которые паразитируют на людей по-настоящему пашущих, да еще гадят на них, давно исчезли за ненадобностью.
Соратники вышли мрачными. Что это было? Что-то тревожное снова накатывалось на них. Близнецов был подавлен.
– Они вообразили, что наступило обнуление гуманизма.
– Такого не бывает, – в недоумении сказал Агент. – Гуманизм нельзя обнулить, он только обогащается новыми возможностями.
12
Еще тяжелее были заботы чиновников наверху, на высшем уровне властной Системы государства. Там было неизмеримо больше риска, но и уверенности в силе.
В своем бункере поздно ночью Лидер империи отключил множество экранов, где руководители страны и регионов отчитывались перед ним, и стал протирать глаза.
Давно уже он не спал нормально, несмотря на накачку сонными таблетками. Ночью перед его глазами возникали одни и те же нерешенные проблемы, не проходила злость на нерадивых исполнителей, и сон пропадал начисто. Зато яснее возникали решения.
Он давно знал: неопределенные романтические идеалы эпохи в конце концов обнажаются голым интересом. Как говорил аятолла Хомейни, развитые страны поделили мир, а теперь призывают к миру – это им выгодно.
Тоже когда-то был романтиком, видел народ богоносцем и хотел служить ему. Но понял, что народ быстро поддается пропаганде. Государство, власть не может действовать иначе, как насилием. Это инструмент насилия. Потому что оно вводит в спасительные рамки своеволие и хаос роящихся граждан… Насилию претит любое сомнение, когда оно переходит к действию. А если есть сомнение? Тогда нельзя править народом. Поэтому лидеры выходят из силовиков.
При встречах с интеллигенцией либералы возражали ему:
– Узда нужна для преступников. А для творческих личностей она противопоказана. Именно они пробивают дорогу в будущее.
Он отвечал, что ограничивать, направлять в нужное русло – это назначение любого государства. Вообще конфликт между сомнением и действием – парадокс законов человеческого общества.
Но последняя косвенная война с западными «партнерами», поддержавшими отколовшуюся славянскую страну в нашей прямой военной спецоперации, помогла увидеть влияние войн на современный мир. Он оказался настолько централизованным, что уже видно, к чему ведет развязывание войн.
Лидер был встревожен. Опасался, что его планам может помешать такая глобализация экономик и культур, что любое колебание в любой точке сразу обрушивает жизнь стран и людей, возникают рецессии и депрессии. Как жаль, что из-за давнего, в перестроечные времена, предательства власти, наводнившей нас всем иностранным, стране пришлось зависеть от поставок из-за границы, и вот не замедлили драконовские санкции, которые заставили перейти на импортозамещение. Это и сейчас отзывается эхом на экономике.
– Как много людей на планете нас не любят! – морщился он. – Что мы им сделали? Неужели желание укрепления русского мира так бесит тех, кому наступили на пятки при разделе экономики планеты? Разве возможно допустить, чтобы на наших границах появлялись их военные базы?
Он вообразил эти мириады зомбированных западной пропагандой лиц, готовых прилюдно застрелить. Бр-р! Близко ощущал настороженное дыхание массы чужих ему людей – они были отдельными от него, ожидающими чего-то, завистливо глядящими на избранного, и ожидали от него блага себе, и готовые безжалостно устранить.
Его министр обороны давно звал отдохнуть в чудесные нетронутые края его детства, но куда тут денешься? На кого положиться?
Лидер, как никто, ощущал угрозы своему огромному хозяйству. Действительно, вспомнил он слова предшественника, работа, как на галерах. Женщины – и те перестали интересовать. Многие главы в мире почему-то ловятся на красивых любовниц, и часто доходят до импичмента. Чтобы в этом не подловили, лидер – нет, не аскет, а человек, – запретил разглашать его личную жизнь.
Ему казалось, что только он отвечает за все, а другие норовят отлынивать от ответственности за положение страны, или стремятся подсунуть лакированные отчеты, которые потом отзовутся большими просчетами. Они выглядят блестяще, но вот только неповоротливый ход хозяйственной машины не ускоряется. И авторитет в мире падает.
– Что это за люди? Никакой ответственности, без поджопников никак. Как тут успеть охватить все самому! Прав, ой, прав был Иосиф Виссарионович, считая таких вредителями. Был зол на бардак, на ничтожество людей.
Иногда ему становилось тесно от постоянно держащей узды ответственности, и тело бунтовало, стремясь на свободу.
Засыпая в старинном дворце над бункером, на широкой царской кровати, он продолжал думать:
– Что меня держит наверху? На-вер-ху-у, – сладко и мстительно потянулся он. – Ох, лучше наверху, чем внизу.
Он уже смутно помнил, как от простого офицера дошел до лидера, словно был им всегда. Оказался в нужное время в нужном месте. Население радостно доверилось новому вождю, подхватившему знамя борьбы за славянский мир. Человек выбирает эмоционально, вот и сделал свой выбор. Клюнул на лозунги: «Все будет хорошо». Банальный популизм, сам недавно понял, и народ сыграл в рулетку.
Он не ожидал, что такое реальная политика. Думал, будет красиво, интересно. А его обухом по голове – пришлось разруливать в опаснейших поворотах глобальной политики. Такой тупой злобы зарубежных лидеров не мог себе представить.
Он хотел быть могучей силой в огромной тьме, которая податлива и не может ему помешать, если он задумает что-то смелое и рискованное, и покорная тьма пойдет за ним куда угодно.
Рано утром он стал готовиться к встречам, глянул в огромное старинное зеркало с витой дубовой рамой, предназначенное для тренировок показа его фигуры народу и произнесения речей.
– Какая постаревшая морда, со злыми морщинами! И лишь каменный отпечаток ответственности. Но это ничего, делает общение серьезным.
Аскетизм нужды в детстве усугубил его аскетизм ответственности.
Пришел с докладом министр безопасности, сухощавый старик, словно с выпаренным лицом, не умеющий улыбаться.
Лидер заранее морщился: опять что-то успокаивающее, мол, меры приняты. А народа толком не знает, боится ножками протопать по закоулкам страны. Что там, в народе? Почему власть поддерживает только простое невежественное большинство? Спасибо, идеологическая составляющая у нас на высоте, телевидение почти не врет – много дает вражеской брехни, под усмешечку ведущих. Люди нам верят.
Он давно понял, что люди зомбируются очень быстро. Вон, в Октябрьскую мгновенно восприняли новую убеждающую идею! Если, конечно, не насмотрятся всякого мусора в сети. А от книг они не наберутся – слишком заняты тяжелым трудом. Но почему умные, интеллигентные молчат, таятся? Кроме, конечно, довольных своим благополучием и подлипал.
Лидер часто прислушивался к внутреннему чутью, чем дышит народ, расстилавшийся далеко до горизонта, где начинается океан, и не совсем понимал. Что-то в том дыхании есть опасное. Не дай бог, голодные бунты!
Там тоже немало ненавидящих его. А ведь богатых развернул от западных кормушек на службу родине! Кстати, как это получилось, что друзья молодости почему-то оказались миллиардерами? Ведь я их не толкал к этому.
Министр безопасности с бесстрастным лицом, чтобы не выдать себя ничем, раскрыл черную папку.
– Некая общественная организация «Вселенское сознание» пытается залезть пальцами нам под дых. Там появился некий пришелец, в мире которого, якобы, наступило доверие во всем мире. Там витают в облаках творчества, и не учатся брать лопату и копать. Не знаю, что это – умопомрачение? Пришелец затевает экологический поселок, где хочет создать школу по воспитанию личности. Отрицает наше понимание истории. Кто такой, неизвестно. Подозреваю, подосланный.
– Как это? – недовольно откинулся в кресле лидер. – Сейчас нам, как никогда, нужны чернорабочие кадры, чтобы воссоздать страну.
– Он всюду рассказывает, что есть такая планета, где царит вечный мир, нет идеологий, и потому долга перед родиной, и люди целиком посвящают себе творчеству. Как будто сам оттуда прилетел.
– Вот как?
– Так что делать? – бесстрастно вопросил министр.
– Как что? – недовольно отозвался лидер. – Вы не забыли, что мы уже не сажаем за идеологию? Не трогайте. Они и так не выживут. Такое время, придется им приносить пользу, чтобы выжить.
Он подумал.
– Вот что. Пригласите-ка его ко мне. Я сам с ним поговорю.
13
Кизяков выслушал отчет Агента о поездке за границу.
– До чего же мы похожи! – удивился он. – Запад и Восток – братья-близнецы.
Там забуревшая демократия, чем-то похожая на нашу, – властью обладают только владеющие ресурсами, то есть деньгами, корпорациями, средствами массовой информации и т. п.
Но в отличие от восточного мира, там нет никаких запретов в духовной жизни, в свободном обществе разрешается все, – любые средства массовой информации, даже фашистские, любые идеи вплоть до ку-клукс-клана, разрешения на повальное ношение оружия. Даже – во дают! – понуждают «определиться», мужчина ты или женщина, трансгендер или транссексуал, из опаски нарушить свободу их называют родителями номер один и номер два.
– Я мужик, черт возьми! – возмущался Кизяков.
Агент оглядел его – неспортивный дряблый толстяк, но действительно еще в соку.
– Мне не нужно определяться, я таким родился. И не навязываю свои взгляды кому бы то ни было.
– А я никак не могу определиться, – жаловался Агент. Он не знал, как помочь его стране – здесь тоже вряд ли получишь ответ. Да и возможно что-то насильно изменить в принципе?
– Неопределившиеся – прекрасный материал для манипуляций.
Агент сказал:
– Я могу быть размазней, когда жизнь хороша, и жить хорошо. Но когда опасность – подбираюсь, знаю, что делаю. Тогда понимаю, кто я.
Политолог строго заметил:
– Мы занимаемся самоопределением каждый миг нашей жизни. Как поступить, что сказать и о чем промолчать? Где добро, где зло? И успокаиваем себя, свою совесть уговорами на относительность всего и вся.
– А вы определились?
– Пришлось, жизнь заставила.
– Да, но самоопределение часто граничит с фанатизмом и даже сумасшествием.
– Как и самые великие убеждения.
14
Странная вещь! – удивлялся Агент. – Все складывается только из недоверия держав! Совершается разделение на отдельные не признающие друг друга сообщества. Откуда оно возникло? В офисе Движения это всегда вызывало сожаление.
На одном из собраний участников снова возник спор по этому моменту истории.
Дон Кихот, как всегда, доминировал.
– Да, в нашей истории был момент, когда проклюнуло робкое сомнение, – говорил он своим колючим голосом. – А надо ли враждовать? Перед обрушением Советского союза наш наивный лидер, выдвинувшийся из глубинки, за границей братски обнимался с главами Запада, и те тоже искренне обнимали его.
– И что же? – поразился совпадениями Агент. В его мире тоже был такой удивительный момент зыбкого равновесия.
– Это был переломный момент! История могла повернуться по-другому.
Дон Кихот на миг задумался.
– В том наивном лидере есть некая тайна русской истории. Все было заморожено навсегда, и вдруг – появился он, словно посланный с неба. И все изменилось: отсутствие цензуры, свобода выезда, возможность читать, что хотим, права личности. Нормальное устройство жизни.
Толстый филолог чуть не всплакнул:
– Это было детство наших родителей, когда они поверили в чудеса. Но сейчас в чудеса я больше не верю. Реальность к этому не располагает.
– Он был камертоном – обнажились все противоречия в народе. Открыл ящик Пандоры, и темные силы зашевелились, вылезли наружу все, кто имел знания в пределах советской школьной программы, и опыт борьбы за приличное место и большие гонорары, и они перевесили чашу весов. С тех пор недоверие стало бесповоротным. Народ снова и снова встает, проклятьем заклейменный.
Кто-то робко возразил:
– А страшный голод? Мешочники, челноки?
На него набросились:
– Разве он виноват, а не КПСС, который вызвал обрушение экономики страны и голод?
В зале сидела вместе группа несогласных.
– А погромы армян в Баку? А попытка захвата десантниками Вильнюса?
– У всех бывают ошибки. Только у лидеров и маленькие ошибки в желании улучшить оканчиваются страшно.
Из группы несогласных кто-то сказал умоляюще:
– А я не могу уйти от мысли, что он развалил страну. Сидит это во мне, и все тут.
Посыпались ставшие банальными обвинения и оправдания. То была все еще не определившаяся до сих пор в умах полоса истории. Из зала кричали:
– Кто их сюда пустил?
Дон Кихот возмутился, как будто то время происходило сейчас:
– В каждом народе есть неандертальцы, носящие природный эгоизм борьбы видов, дарвинизма. Только человек, потерявший разум и совесть, может сказать, что перестройка оказалась бедой не только для народов СССР, но и для соседей. Бывшие члены ЦК КПСС, вылезшие из небытия, утверждали, что наивный лидер не имел волевых качеств вождя, не смог пересилить себя и подавить несогласных с линией силовым методом, как сумел настоящий вождь – Дэн Сяо-пин, расстреляв толпы на главной площади страны.
– Это бесчеловечно! – гадливо поморщился толстый филолог. – Отсутствие элементарной способности сострадания к мукам своих соотечественников, переживших трагедию террора. У нашего лидера в душе было какое-то глубинное отторжение насилия, осознание ценности человеческой жизни.
До сих пор молчавший Близнецов взбодрился:
– Весь мир воспринимал его как национального героя! – Освободил от чуждой всем сталинской системы.
Надменный студент с копной черных волос на голове подал голос строгим тоном:
– Дал свободу выражать свои мнения, критиковать первых лиц. И не держался за власть.
Дон Кихот убежденно заключил:
– Благодаря ему исчез страх погибнуть в результате ядерной катастрофы.
Агент поразился совпадению – в его мире как раз после ослабления одной из империй началось дружеское общение, президенты ощутили, что нет уже непримиримого противостояния, и братски обнялись друг с другом. Пересилило обоюдное доверие, и агрессивные силы во всех странах, непонятно почему упорствующие, отступили. В том переломе победил мир, и все страны стали настоящими партнерами, может быть, навсегда.
Это и была развилка, когда его мир и здешний стали различаться.
