Евгений Николаевич Гусляров
Лермонтов в жизни
А. П. Шан-Гирей.С. 751—752
Продовольствия же поручик Лермонтов от Ордонанс-Гауза никаких не имеет, а таковые приносит ему собственный человек.
Из военно-судного дела.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 37
Под арестом к Мишелю пускали только его камердинера, приносившего обед; Мишель велел завертывать хлеб в серую бумагу и на этих клочках с помощью вина, печной сажи и спички написал несколько пьес, а именно: «Когда волнуется желтеющая нива»; «Я, матерь божия, ныне с молитвою»; «Кто б ни был ты, печальный мой сосед», и переделал старую пьесу «Отворите мне темницу», приделав к ней последнюю строфу «Но окно тюрьмы высоко».
Здесь написана была пьеса «Соседка», только с маленьким прибавлением. Она действительно была интересная соседка, я ее видел в окно, но решеток у окна не было, и она была вовсе не дочь тюремщика, а, вероятно, дочь какого-нибудь чиновника, служащего при ордонанс-гаузе, где и тюремщиков нет, а часовой с ружьем точно стоял у двери, я всегда около него ставил шпагу.
А. П. Шан-Гирей.С. 752
Разлучив, нас сдружила неволя,
Познакомила общая доля,
Породнило желанье одно,
Да с двойною решеткой окно.
Лермонтов.Соседка. 1840 г.
Между тем военно-судное дело шло своим порядком и начинало приобретать благоприятный оборот вследствие ответа Лермонтова, где он писал, что был не вправе отказать французу, так как тот в словах своих не коснулся только личности его, Лермонтова, а выразил мысль, будто бы вообще в России невозможно получить удовлетворения, сам же никакого намерения не имел нанести ему вред, что доказывалось выстрелом, сделанным на воздух. Таким образом, мы имели надежду на благоприятный исход дела, как моя опрометчивость все испортила (Шан-Гирей довольно неосторожно пустил гулять по свету лермонтовские сугубо личные замечания о ходе дуэли. – Е. Г.). Барант очень обиделся, узнав содержание ответа Лермонтова, и твердил везде где бывал что напрасно Лермонтов хвастается, будто подарил ему жизнь, это неправда, и он, Барант, по выпуске Лермонтова из-под ареста накажет его за хвастовство. Я узнал эти слова француза, они меня взбесили, и я пошел на гауптвахту. «Ты сидишь здесь, – сказал я Лермонтову, – взаперти и никого не видишь, а француз вот что про тебя везде трезвонит громче всяких труб». Лермонтов написал тотчас записку, приехали два гусарских офицера, и я ушел от него. На другой день он рассказал мне, что один из офицеров привозил к нему на гауптвахту Баранта, которому Лермонтов высказал свое неудовольствие и предложил, если он, Барант, недоволен, новую встречу по окончании своего ареста, на что Барант при двух свидетелях отвечал так: «Слухи, которые дошли до вас, не точны, и я должен сказать, что считаю себя удовлетворенным совершенно».
После чего его посадили в карету и отвезли домой.
Нам казалось, что тем дело и кончилось, напротив, оно только начиналось. Мать Баранта поехала к командиру гвардейского корпуса с жалобой на Лермонтова за то, что он, будучи на гауптвахте, требовал к себе ее сына и вызывал снова на дуэль. После такого пассажа дело натянулось несколько, поручика Лермонтова тем же чином перевели на Кавказ в Тенгинский пехотный полк, куда он отправился, а вслед за ним и бабушка поехала в деревню. Отсутствие их было непродолжительно, Лермонтов получил отпуск и к новому 1841 году, вместе с бабушкой, возвратился в Петербург.
Все бабушкины попытки выхлопотать еще раз своему Мише прощенье остались без успеха, ей сказали, что не время еще, надо подождать.
А. П. Шан-Гирей.С. 752—753
Направления пистолета поручика Лермонтова при выстреле не могу определить, что могу только сказать, это то, что он не целил в Барона де Баранта, а выстрелил с руки. – Барон де Барант, как я выше сказал, целил по слову два и выстрелил по слову три. Выстрелы же последовали так скоро один за другим, что не могу определить чей был прежде. Пистолеты были мои, заряжали их вместе с графом д'Англесом, шпаги были привезены им. – Посторонних лиц никого не было.
Из показаний секунданта А. Столыпина.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 27
Узнал я о том, что г. Барант говорил в городе, будто недоволен моим показанием – от родных, кои были допущены ко мне с позволения коменданта, в разные времена. Сносился я с графом Браницким 2-м письменно через своего крепостного человека Андрея Иванова…
Лермонтов.Из ответов на допросе 29 марта 1840 г.
Цит. по: Герштейн Э. Л.С. 253
…22 числа сего месяца действительно помянутый мной Г-н Лермонтов, на арсенальной гауптвахте, дав мне письмо на имя Графа Александра Владиславовича Браницкого, приказал доставить оное к сему графу, что я и исполнил того же дня.
Дворовый человек Лермонтова А. И. Соколов.
Из показаний 29 марта 1840 г.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 27
От подсудимого Поручика Л.-Г. Гусарского полка Лермонтова получил я 22 числа сего месяца письмо, в котором просил меня сказать барону Ернесту де Баранту, чтобы он прибыл к нему того дня вечером в 8 часов на арсенальную обвахту, но зачем именно, я не знаю, письмо это мне принес человек Лермонтова и я оное доставил лично Господину Баранту, и когда он прочел то письмо, тогда я оное разорвал и совершенно уничтожил.
А. Браницкий. На допросе 30 марта 1840 г.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 28
…Подсудимый Лермонтов, узнав, что Барон де Барант распускал слухи о несправедливости показания его, что он выстрелил при дуэли в сторону, – пригласил его через неслужащего дворянина Графа Браницкого 2-го к себе на Арсенальную Гауптвахту, на которой содержался, 22-го марта вечером в 8 часов, и пришедши к нему без дозволения караульного офицера в коридор под предлогом естественной надобности, объяснился там с де Барантом по сему предмету и, как сознался, предлагал ему, по освобождении из-под ареста, снова с ним стреляться, но Барант, довольствуясь его объяснением, вызова не принял.
Е. Г. Любавский.Русские уголовные процессы. СПб., 1868. Т. 2. С. 558
Караульный офицер того числа был гвардейского Экипажа, кто именно не помню. Видел ли кто мое свидание с г-н Барантом, сего я не знаю, ибо не заметил, присутствовал ли кто-нибудь вблизи нас.
Лермонтов.Из ответов на допросе 29 марта 1840 г.
Цит. по: Герштейн Э. Л.С. 253
22 числа сего месяца стоял в карауле на Арсенальной гауптвахте Прикомандированный к Гвардейскому, 28-го Экипажа Мичман Кгигер, а дежурным по караулам был того числа Гвардейского Экипажа Капитан Лейтенант Эссен… От караульного офицера, стоявшего того числа на Арсенальной гауптвахте в карауле, о воспользовавшемся свидании в коридоре французского подданного Барона де Баранта с подсудимым Поручиком Лермонтовым, донесений ни ко мне ни в Ордонанс-Гауз не было.
Рапорт капитан-лейтенанта Эссена.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 49—50
Выходил я за нуждою без конвою с тех пор как находился под арестом, без ведома караульных офицеров, полагая, что они мне в том откажут, и, выбирая время, когда караульный офицер находился на платформе.
Лермонтов.Из ответов на допросе 29 марта 1840 г.
Цит. по: Герштейн Э. Л.С. 253
Граф Бенкендорф предлагал мне написать письмо к Баранту, в котором бы я просил извинения в том, что несправедливо показал в суде, что выстрелил на воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было бы против моей совести, но теперь мысль, что Его Императорское Величество и Ваше Императорское Высочество, может быть, разделяете сомнение в истине слов моих, мысль эта столь невыносима, что я решился обратиться к Вашему Императорскому Высочеству, зная великодушие и справедливость Вашу и будучи уже не раз облагодетельствован Вами, и просить Вас защитить и оправдать меня во мнении Его Императорского Величества, ибо в противном случае теряю невинно и невозвратно имя благородного человека.
Ваше Императорское Высочество, позвольте сказать мне со всею откровенностью: я искренне сожалею, что показание мое оскорбило Баранта, я не предполагал этого, не имел этого намерения, но теперь не могу исправить ошибку посредством лжи, до которой никогда не унижался. Ибо, сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он сам.
Лермонтов – Великому князю Мих. Павловичу.
Апрель 1840 г.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 49—50
Граф Бенкендорф, будучи в этом деле, как и во всех других, рассудительным и услужливым, думает так же, как и я, и с еще большим знанием дела, что нельзя иметь никакой гарантии в случае, если бы мы получили полное снисхождение для г. Лермонтова, в том, чтобы он полностью признал правду, поскольку он является человеком, способным на следующий же день повторить свои лживые выдумки.
Барант-отец – барону д'Андре.
23 мая 1840 г. //
Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1948. Т. 45—46. С. 391
Сам барон де Барант, по предании Лермонтова суду, выехал за границу, и как он, так и бывший со стороны его секундантом граф д'Англес – остались не спрошены, а других, которые были бы свидетелями ссоры их в доме графини Лаваль, – не открыто.
По сим обстоятельствам Генерал-Аудиториат признает подсудимого поручика Лермонтова по собственному его сознанию виновным в том, что он, приняв от французского подданного барона де Баранта вызов, имел с ним 18 февраля сего года дуэль на шпагах и пистолетах, на которой он от шпаги получил в грудь легкую рану, а из пистолета, когда противник его сделал промах, выстрелил в сторону. Потом отправившись в полк, скрывал о сем происшествии, доколе сведение о том не дошло до начальства стороною, а во время содержания под арестом, узнав, что де Барант распускает слухи о несправедливости того, что он выстрелил при дуэли в сторону, пригласил его к себе на арсенальную гауптвахту, на которой содержался, и, вышедши к нему вечером в коридор, тайно от караульного офицера, объяснялся о сем с Барантом и снова предлагал ему дуэль, по освобождении от ареста.
За сии противозаконные поступки Генерал-Аудиториат, руководствуясь Свода военных постановлений Военно-уголовного Устава книги 1-й ст. 392 и 393-й, полагает, лишив его, Лермонтова, чинов и дворянского достоинства, написать в рядовые. Но принимая в уважение, во-первых, причины, вынудившие подсудимого принять вызов к дуэли, на которую он вышел не по одному личному неудовольствию с бароном де Барантом, но более из желания поддержать честь Русского офицера, во-вторых, то, что дуэль эта не имела никаких вредных последствий, в-третьих, поступок Лермонтова во время дуэли, на который он, после сделанного де Барантом промаха из пистолета, выстрелил в сторону, в явное доказательство, что он не жаждал крови противника, и наконец засвидетельствование начальства об усердной Лермонтова службе, повергает участь подсудимого на Всемилостивейшее Его Императорского Величества воззрение, всеподданнейше ходатайствуя о смягчении определяемого ему по законам наказания, тем, чтобы, вменив ему, Лермонтову, содержание под арестом с 10-го прошедшего марта, выдержать его еще под оным в крепости на гауптвахте три месяца и потом выписать в один из Армейских полков тем же чином.
Е. Г. Любавский. Т. 2. С. 558, 559—560
Суд над ним кончен и пошел на конфирмацию к царю. Вероятно, переведут молодца в Армию. В таком случае хочет проситься на Кавказ, где приготовляется какая-то важная экспедиция против черкес. Эта русская разудалая голова так и рвется на нож.
В. Г. Белинский – В. П. Боткину.
16 апреля 1840 г.
Резолюция Николая I – «перевесть в Тенгинский пехотный полк… исполнить сегодниже» противоречит этому (постановлению суда)… Благодаря этому вышла задержка, так как не знали, надо ли выдерживать Лермонтова под арестом в крепости. Затем последовало высочайшее разъяснение, что переводом на Кавказ наказание ограничивается.
П. Е. Щеголев. Вып. 2. С. 58
Большой свет ему надоел, давит его, тем более что он любит его не для него самого, а для женщин, для интриг… себе вдруг по три, по четыре аристократки, и не наивно, а пресерьезно говорит Краевскому, что он уже и в бордель не ходит, потому что уж незачем. Ну, от света еще можно оторваться, а от женщин другое дело. Так он и рад, что этот случай отрывает его от Питера.
В. Г. Белинский – В. П. Боткину.
16 апреля 1840 г.
13/25 (июня 1840 г.) 10 1/2. Я работал и читал всего «Героя», который хорошо написан. <…>
14/26… 3 часа дня. Я работал и продолжал читать сочинения Лермонтова, я нахожу второй том менее удачным, чем первый. Погода стала великолепной, и мы могли обедать на верхней палубе. Бенкендорф ужасно боится кошек, и мы с Орловым мучим его – у нас есть одна на борту. Это наше главное времяпрепровождение на досуге.
7 часов вечера… За это время я дочитал до конца Героя и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое изображение презренных и невероятных характеров, какие встречаются в нынешних иностранных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характер. И хотя эти кошачьи вздохи читаешь с отвращением, все-таки они производят болезненное действие, потому что в конце концов привыкаешь верить, что весь мир состоит только из подобных личностей, у которых даже хорошие с виду поступки совершаются не иначе, как по гнусным и грязным побуждениям. Какой же это может дать результат? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле? Люди и так слишком склонны становиться ипохондриками или мизантропами, так зачем же подобными писаниями возбуждать или развивать подобные наклонности! Итак, я повторяю, по-моему, это жалкое дарование, оно указывает на извращенный ум автора. Характер капитана набросан удачно. Приступая к повести, я надеялся и радовался тому, что он-то и будет героем наших дней, потому что в этом разряде людей встречаются куда более настоящие, чем те, которых так неразборчиво награждают этими эпитетами. Несомненно, Кавказский корпус насчитывает их немало, но редко кто умеет их разглядеть. Однако капитан появляется в этом сочинении, как надежда, так и неосуществившаяся, и господин Лермонтов не сумел последовать за этим благородным и таким простым характером, он заменяет его презренными, очень мало интересными лицами, которые, чем наводить скуку, лучше бы сделали, если бы так и оставались в неизвестности – чтобы не вызывать отвращения. Счастливый путь, господин Лермонтов, пусть он, если это возможно, прочистит себе голову в среде, где сумеет завершить характер капитана, если вообще он способен его постичь и обрисовать.
Николай I .Из письма к императрице.
Июнь 1840 г.
Цит. по: Щеголев П. Е.Вып. 2. С. 59
Снова на Кавказе
А вот еще жалко: Лермонтов отправлен на Кавказ за дуэль. Боюсь, не убили бы. Ведь пуля дура, а он с истинным талантом, и как поэт, и как прозатор.
А. С. Хомяков – Н. М. Яыкову.
Русский архив. 1884. Кн. 7. С. 206
Вяземский много, умно и откровенно говорил со мной о Пушкине-покойнике. Отдавая всю справедливость его уму и таланту, он находил, что ни первая молодость его, ни жизнь вообще не представляют того, что бы внушало к нему истинное уважение и участие. Виною – обстоятельства, родители, знакомства и дух времени. Но Лермонтов, поэт, за дуэль с сыном Баранта сосланный из Гусарского полка на Кавказ, конечно, еще меньше Пушкина заслуживает соучастия к судьбе своей, потому что Пушкин действовал не в подражание кому-либо, а по несчастному стечению обстоятельств, соблазнивших его, Лермонтов же гонится за известностью в роли Пушкина, – и тем смешон, таково о нем мнение Вяземского же.
П. А. Плетнев – Я. К. Гроту.
8 ноября 1840 г.
(Здесь и далее цит. по: Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым:
В 3 т. СПб., 1896. Т. 2. С. 112—114)
…Государь император 13 апреля, собственноручною Конфирмациею, назначил Лермонтова в наш Тенгинский полк поручиком, но он, в апреле же месяце, по прибытии в Ставрополь, к нам не явился, а отправился в Чечню, для участия в экспедиции.
М. Н. Федоров //Кавказский сборник. 1879. Т. 3. С. 192
Государь был отменно внимателен к семье Баранта, которой все выказали величайшее сочувствие. Сын их уезжает на несколько месяцев.
М. Д. Нессельроде.Из переписки… //
Русский архив. 1910. Кн. 5. С. 128
Завтра я еду в действующий отряд, на левый фланг, в Чечню, брать пророка Шамиля, которого, надеюсь, не возьму, а если возьму, то постараюсь прислать к тебе по пересылке. Такая каналья этот пророк! Пожалуйста, спусти его с Аспелинда, они там в Чечне не знают индейских петухов, так, авось, это его испугает. Я здесь, в Ставрополе, уже с неделю и живу с графом Ламбертом, который также едет в экспедицию и вздыхает по графине Зубовой, о чем прошу ей всеподданнейше донести. И мы оба так вздыхаем, что кишочки наши чересчур наполнились воздухом, отчего происходят разные неприятные звуки…
Лермонтов – А. А. Лопухину.
Ставрополь, 17 июня 1840 г.
…Милая бабушка, купите мне полное собрание сочинений Жуковского последнего издания и пришлите также сюда тотчас. Я бы просил также полного Шекспира по-английски, да не знаю, можно ли найти в Петербурге.
Лермонтов – Е. А. Арсеньевой.
28 июля 1840 г.
То, что вы мне пишете о словах г. Клейнмихеля, я полагаю, еще не значит, что мне откажут отставку, если я подам: он только просто не советует, а чего же мне еще ждать? Вы бы хорошенько спросили только, выпустят ли, если я подам?
Лермонтов – Е. А. Арсеньевой.
28 июля 1840 г.
Как замечательный поэт Лермонтов давно оценен по достоинству, но как об офицере о нем и до сих пор идут бесконечные споры. Константин Христофорович (Мамацов) полагает, впрочем, что Лермонтов никогда бы не сделал на этом поприще блистательной карьеры – для этого у него недоставало терпения и выдержки. Он был отчаянно храбр, удивлял своею удалью даже старых кавказских джигитов, но это не было его призванием, и военный мундир он носил только потому, что тогда вся молодежь лучших фамилий служила в гвардии.
В. А. Потто.История 44-го драгунского Нижегородского полка.
Ч. 4. СПб., 1984. С. 126
…С тех пор, как я на Кавказе, я не получал ни от кого писем, даже из дому не имею известий. Может быть, они пропадают, потому что я не был нигде на месте, а шатался все время по горам с отрядом.
Лермонтов – А. А. Лопухину.
Пятигорск, 12 сентября 1840 г.
Чеченский поход начался 1 мая движением в Аух и Салаватию, потом войска через Кумыкскую плоскость прошли на правый берег Сунжи и, наконец, перенесли военные действия в Малую Чечню, где встречи с неприятелем сделались чаще и битвы упорнее и кровопролитнее.
К. Х. Мамацов.Из воспоминаний. В пересказе В. А. Потто//
Кавказ. 1897. № 235. 5 сент.
Чечня находилась в полном восстании. Только староюртовцы и брагунцы остались нам верны, все же прочие чеченские аулы, жившие между Тереком и Сунжею, ушли за эту последнюю реку. Огромные партии чеченцев тревожили не только кумыков и гарнизоны наших передовых укреплений, но и наши казачьи укрепления на Тереке.
М. Я. Ольшевский.С. 348
Даже в этом походе он [Лермонтов] никогда не подчинялся никакому режиму, и его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появлялась там, где ей вздумается, в бою она искала самых опасных мест, – и… находила их чаще всего у орудий Мамацова.
К. Х. Мамацов.В пересказе В. А. Потто//
Кавказ. 1897. № 235
Гарнизоны укреплений, расположенных на берегу моря у впадения рек: Пшады, Вулана, Джубы, Туабсе, Псесуапе, Шахе и Соче, умирали от цинги и лихорадки и гибли от пуль и шашек. Укрепления Лазаревское, Веньяминовское, Михайловское и Николаевское подвергались штурму горцев и были ими взяты; причем гарнизон Михайловского укрепления, во избежание позорного плена, взорвал себя на воздух вместе с ворвавшимся в него неприятелем. Экспедиция между Сочей и Адлером была неудачной и стоила нам больших потерь.
Крейсирование наших судов у неприязненных нам берегов не могло быть успешно, потому что суда, из опасения крушения, скорее должны были держаться открытого моря, нежели берегов. По этой причине сношения черкесов с турками, а равно торговля людьми и провоз контрабанды по-прежнему продолжался.
М. Я. Ольшевский.С. 348—349
До глубокой осени оставались войска в Чечне, изо дня в день сражаясь с чеченцами, но нигде не было такого жаркого боя, как 27 октября 1840 года. В Автуринских лесах войскам пришлось проходить по узкой лесной тропе под адским перекрестным огнем неприятеля, пули летели со всех сторон, потери наши росли с каждым шагом, и порядок невольно расстраивался. Последний арьергардный батальон, при котором находились орудия Мамацова, слишком поспешно вышел из леса, и артиллерия осталась без прикрытия. Чеченцы разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки. В этот миг Мамацов увидел возле себя Лермонтова, который точно из земли вырос со своею командой. И как он был хорош в красной шелковой рубашке с косым расстегнутым воротом, рука сжимала рукоять кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили момент, чтобы кинуться на горцев, если бы они добрались до орудий.
К. Х. Мамацов.В пересказе В. А. Потто//
Кавказ. 1897. № 235
Только в конце июня ген.-л. Галафеев решился сделать поиск внутрь Чечни, для истребления жилищ и посевов, причем имел на речке Валерике жаркое дело, обратившееся к чести оружия нашего, но оставшееся без последствий для достижения главной цели, т. е. усмирения Чечни.
Генерал Головин —военному министру А. И. Чернышову.
Акты Кавказской археографической комиссии. Т. 9. 1884. С. 418
Весною 1840 года начальник 20-й дивизии г. Галафеев ходил по Чечне и имел огромные потери без результатов. Тут были дела жаркие, и самое ужасное из всех это было дело на реке Валерик.
М. Б. Лобанов-Ростовский.С. 397
Я вошел во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не показались приторными…
Лермонтов – А. А. Лопухину.
12 сентября 1840 г.
В одной из экспедиций, куда пошли мы с ним вместе, случай сблизил нас окончательно: обоих нас татары чуть не изрубили, и только неожиданная выручка спасла нас. В походе Лермонтов был совсем другим человеком против того, чем казался в крепости или на водах, при скуке и безделье.
Р. И. Дорохов.
Цит. по: Дружинин А. В. С. 481
Не знаю, что будет дальше, но пока меня судьба не очень обижает: я получил в наследство от Дорохова, которого ранили, отборную команду охотников, состоящую изо ста казаков – разный сброд, волонтеры, татары и проч., это нечто в роде партизанского отряда, и если мне случится с ним удачно действовать, то, авось, что-нибудь дадут, я ими только четыре дня в деле командовал и не знаю еще хорошенько, до какой степени они надежны, но так как, вероятно, мы будем воевать целую зиму, то я успею их раскусить. Вот тебе обо мне самое интересное.
Лермонтов – А. А. Лопухину.
Ноябрь 1840 г.
…Когда раненый юнкер Дорохов был вынесен из фронта, я поручил его [Лермонтова] начальству команду, из охотников состоящую. Невозможно было сделать выбора удачнее: всюду поручик Лермонтов, везде первый подвергался выстрелам хищников и во всех делах оказывал самоотвержение и распорядительность выше всякой похвалы. 12 октября на фуражировке за Шали, пользуясь плоскостью местоположения, бросился с горстью людей на превосходного числом неприятеля, и неоднократно отбивал его нападения на цепь наших стрелков и поражал неоднократно собственною рукою хищников. 15 октября он с командою первым прошел Шалинский лес, обращая на себя все усилия хищников, покушавшихся препятствовать нашему движению, и занял позицию в расстоянии ружейного выстрела от опушки. При переправе через Аргун он действовал отлично против хищников и, пользуясь выстрелами наших орудий, внезапно кинулся на партию неприятеля, которая тотчас же ускакала в ближайший лес, оставив в руках наших два тела.
Генерал Галафеев.Из наградного списка поручику Лермонтову.
Цит. по: Ракович Д. В.Тенгинский полк на Кавказе.
Тифлис, 1900. Приложения. С. 32
Однажды вечером, во время стоянки, Михаил Юрьевич предложил некоторым лицам в отряде: Льву Пушкину, Глебову, Палену, Сергею Долгорукому, декабристу Пущину, Баумгартену и другим пойти поужинать за черту лагеря. Это было небезопасно и, собственно, запрещалось. Неприятель охотно выслеживал неосторожно удалившихся от лагеря и либо убивал, либо увлекал в плен. Компания взяла с собою несколько денщиков, несших запасы, и расположилась в ложбинке за холмом. Лермонтов, руководивший всем, уверял, что, наперед избрав место, выставил для предосторожности часовых, и указывал на одного казака, фигура коего виднелась сквозь вечерний туман в некотором отдалении. С предосторожностями был разведен огонь, причем особенно старались сделать его незаметным со стороны лагеря. Небольшая группа людей пила и ела, беседуя о происшествиях последних дней и возможности нападения со стороны горцев. Лев Пушкин и Лермонтов сыпали остротами и комическими рассказами. Причем не обошлось и без резких суждений или, скорее, осмеяния разных всем присутствующим известных лиц. Особенно весел и в ударе был Лермонтов. От выходок его катались со смеху, забывая всякую осторожность. На этот раз все обошлось благополучно. Под утро, возвращаясь в лагерь, Лермонтов признался, что видневшийся часовой был не что иное, как поставленное им наскоро сделанное чучело, прикрытое шапкою и старой буркой.
Граф Пален.
Цит. по: Висковатов П. А.С. 307
Лермонтов был неприятный, насмешливый человек и хотел казаться чем-то особенным. Он хвастался своею храбростью, как будто на Кавказе, где все были храбры, можно было кого-либо удивить ею.
Лермонтов собрал какую-то шайку грязных головорезов. Они не признавали огнестрельного оружия, врезывались в неприятельские аулы, вели партизанскую войну и именовались громким именем Лермонтовского отряда. Длилось это недолго, впрочем, потому что Лермонтов нигде не мог усидеть, вечно рвался куда-то и ничего не доводил до конца. Когда я видел его в Сулаке, он был мне противен необычайною своею неопрятностью. Он носил красную канаусовую рубашку, которая, кажется, никогда не стиралась и глядела почерневшею из-под вечно расстегнутого сюртука поэта, который носил он без эполет, что, впрочем, было на Кавказе в обычае. Гарцевал Лермонтов на белом как снег коне, на котором, молодецки заломив белую холщовую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! – ибо кто же кидается на завалы верхом?! Мы над ним за это смеялись.
Л. В. Россильон.
Цит. по: Скабичевский А. М.М. Ю. Лермонтов. Его жизнь и литературная деятельность. СПб., 1891. С. 69
Обоюдные отношения (Россильона и Лермонтова. – Е. Г.) были несколько натянуты. Один в отсутствие другого нелестно отзывался об отсутствующем. Россильон называл Лермонтова фатом, рисующимся… и чересчур много о себе думающим, и М. Ю. в свою очередь говорил о Россильоне: «не то немец, не то поляк, – а то, пожалуй, и жид». Что же было причиною этой обоюдной антипатии, мне неизвестно.
А. Д. Есаков.Михаил Юрьевич Лермонтов //
Русская старина. 1885. № 2. С. 474—475
То, что во время похода и начальствуя над командою «дороховских молодцов» Лермонтов казался нечистоплотным, вероятно, зависело от того, что он разделял жизнь своих подчиненных и, желая служить им примером, не хотел дозволять себе излишних удобств и комфорта.
П. А. Висковатов. С. 305
Первое дело, в котором пришлось участвовать Мамацову и которое составило ему репутацию лихого артиллерийского офицера, произошло 11 июля, когда войска проходили дремучий гойтинский лес… и здесь-то, на берегах Валерика, грянул бой, составляющий своего рода кровавую эпопею нашей кавказской войны. Кто не знает прекрасного произведения Лермонтова, озаглавленного им «Валерик» и навеянного именно этим кровавым побоищем.
Выйдя из леса и увидев огромный завал, Мамацов со своими орудиями быстро обогнул его с фланга и принялся засыпать гранатами… Возле него не было никакого прикрытия. Оглядевшись, он увидел, однако, Лермонтова, который, заметив опасное положение артиллерии, подоспел к нему с своими охотниками. Но едва начался штурм, как он уже бросил орудия и верхом на белом коне, ринувшись вперед, исчез за завалами. Этот момент хорошо врезался в память Константина Христофоровича. После двухчасовой страшной резни грудь с грудью неприятель бежал.
К. Х. Мамацов.В пересказе В. А. Потто//
Кавказ. 1897. № 235
Да, это было славное дело 11 июля. Вся Чечня поджидала нас у ручья Валерик (по-чеченски «ручей смерти») и заняла укрепленную позицию с центром и двумя флангами… под предводительством самых грозных вождей этой страны. Это был хороший момент, когда мы бросились в атаку. – Куринцы под звуки музыки бросились в середину под градом пуль, взяли приступом завалы, где произошла настоящая бойня. У нас вышло из строя 23 офицера и 345 солдат, чеченцы потеряли 600 своих, прошла неделя, пока мы собрали наших жертв фанатизма. Среди них из гвардейских один убит и четверо ранено, между другими Глебов, конногвардеец… Это самое красивое дело, которое я видел на Кавказе, и я счастлив, что в те несколько дней, которые я провел на левом фланге, мне удалось быть его свидетелем.
Э. П. Штакельберг.
Цит. по: Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1948.
Т. 45—46. С. 721
Во время штурма неприятельских завалов на реке Валерик имел поручение наблюдать за действиями передовой штурмовой колонны и уведомлять начальника о ее успехах, что было сопряжено с величайшею для него [Лермонтова] опасностью от неприятеля, скрывавшегося в лесу за деревьями и кустами, но офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отличным мужеством и хладнокровием и с первыми рядами храбрейших ворвался в неприятельские завалы.
Генерал Галафеев. Из наградного списка поручику Лермонтову.
Цит. по: Ракович Д. В.С. 32—33
Нас было всего 2000 пехоты, а их до шести тысяч; и все время дрались штыками. У нас было 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте, – кажется, хорошо! Вообрази себе, что в овраге, где была потеха, час после дела еще пахло кровью.
Лермонтов – А. А. Лопухину.
Пятигорск, 12 сентября 1840 г.
… – И пошла резня
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, грудью в грудь,
Ручей телами запрудили,
Хотел воды я зачерпнуть
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна…
Лермонтов.Из поэмы «Валерик»
Успеху всего я вполне обязан распорядительности и мужеству… поручика Тенгинского пехотного полка Лермонтова и 19-й артиллерийской бригады прапорщика фон Лоер-Лярского, с коим они переносили все мои приказания войскам в самом пылу сражения в лесистом месте. Оба они заслуживают особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево грозили каждому внезапною смертью.
