Евгений Николаевич Гусляров
Лермонтов в жизни
Военный министр Чернышев —шефу жандармов Бенкендорфу.
Петербург, 25 февраля 1837 г.
Цит. по: Русская старина. 1880. С. 535
Лермонтов вознегодовал, как и все молодые в России, против той недоброй партии нашего общества, которая восстановляла друг против друга двух противников. Лермонтов написал посредственное, но жгучее стихотворение, в котором он обращался прямо к императору, требуя мщения. При всеобщем возбуждении умов этот поступок, столь натуральный в молодом человеке, был перетолкован. Новый поэт, выступивший в защиту умершего поэта, был посажен под арест на гауптвахту, а затем переведен в полк на Кавказ.
Е. П. Ростопчина – А. Дюма
Нетрудно представить себе, какое впечатление строфы «На смерть Пушкина» произвели в публике, но они имели и другое действие. Лермонтова посадили под арест в одну из комнат верхнего этажа здания Главного штаба, откуда он отправился на Кавказ прапорщиком в Нижегородский драгунский полк.
А. П. Шан-Гирей.С. 750
Когда последовал приказ о переводе Лермонтова за стихи «На смерть Пушкина» на Кавказ в Нижегородский драгунский полк, офицеры лейб-гвардии Гусарского полка хотели дать ему прощальный обед по подписке, но полковой командир не разрешил, находя, что подобные проводы могут быть истолкованы как протест против выписки поэта из полка.
П. К. Мартьянов 3. С. 208
Что касается до меня, то я заказал обмундировку и скоро еду.
Лермонтов – С. А. Раевскому.
Петербург, март 1837 г.
В 1837 г., за стихи на смерть Пушкина, Лермонтова перевели из гвардии тем же чином в армию, в Нижегородский драгунский полк, стоявший в Грузии.
Перед отъездом из Петербурга, говорит г. Меринский («Библиографическия записки», 1859, № 20, стр. 656), Лермонтов отправился к своему начальнику, чтобы ему откланяться, тот встретил его таким выговором: «Что это вы вздумали писать стихи? На это есть поэты, а вы корнет – ваше дело заниматься своим взводом, и более ничего». Г-жа Хвостова, основываясь на словах самого Лермонтова, передавала мне об этом иначе, а именно: «Комендант Мартынов принял на свой счет стихи: «А вы, надменные потомки / Известной подлостью прославленных отцов…» укорял за них Лермонтова и прибавил: «Ваше ли дело писать стихи! Для этого есть поэты, авторы, писатели, а вы такой же благородный человек, как и я».
М. И. Семевский.С. 345
«В этом стихотворении, я не нашел ничего особенного, хотя, действительно, там есть строфы, в которых высказаны истины, подобные тем, которые мы находим у Державина в его одах: «Вельможа», «Счастье» и др. Оды Державина в этом роде помещаются и до настоящего времени в издании его сочинений, – почему же современному поэту не говорить всем известной правды…» Этот отрывок из «походных записок» одного Кавказского офицера, М. В. Федорова, относящихся к 1835—42 гг., ясно говорит о том, насколько неясны и загадочны были для всех причины этой неожиданной ссылки.
Д. И. Абрамович.
С.-Петербург, 1913. Т. 5. С. XXIII.
Дорога на Кавказ
По выражению одного из офицеров, Карла Ламберта, в ту эпоху существовали только две дороги в России: первая, доступная единственно для немногих привилегированных лиц, шла из Петербурга в Париж, вторая, открытая для всех остальных смертных, вела на Кавказ. И укатали же эту дорожку до такой степени, что весьма часто случалось офицерам, едущим по казенной необходимости, сидеть по трое суток на станции в ожидании лошадей.
Н. С. Мартынов.Экспедиция действующего Кавказского отряда
за Кубанью в 1837 г. под начальством ген.-лейт. Вельяминова //
Известия Тамбовской Архивной Комиссии. Т. 47. Приложение. С. 154.
(Далее цит. как: Н. С. Мартынов 3)
Ссылка на Кавказ наделала много шуму, на него смотрели как на жертву, и это быстро возвысило его поэтическую славу. С жадностью читали его стихи с Кавказа, который послужил для него источником вдохновения.
А. Н. Муравьев.С. 28
Эта катастрофа, столь оплакиваемая друзьями Лермонтова, обратилась в значительной степени в его пользу: оторванный от пустоты петербургской жизни, поставленный в присутствие строгих обязанностей и постоянной опасности, перенесенный на театр постоянной войны, в незнакомую страну, прекрасную до великолепия, вынужденный, наконец, сосредоточиться на самом себе, поэт мгновенно вырос, и талант его мощно развернулся. До того времени все его опыты, хотя и многочисленные, были как будто только ощупывания, но тут он стал работать по вдохновению и из самолюбия, чтобы показать свету что-нибудь свое, о нем знали только по ссылке, а произведений его еще не читали.
Е. П. Ростопчина – А. Дюма
Лермонтов в то время еще не имел репутации увенчанного лаврами поэта, которую приобрел впоследствии и которая сложилась за ним благодаря достоинству его стиха и тем обстоятельствам, которыми жизнь его была окружена, и мы, не предвидя в нем будущей славы России, смотрели на него совершенно равнодушно.
А. И. Арнольди.Из записок //
Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 58. С. 466
В Москве я остановился недели на две. Все мое семейство жило там постоянно, но в этот год и оно поднималось на Кавказ. Отец был болен, и доктора предписали ему лечение кавказскими минеральными водами… В эту самую эпоху проезжал через Москву Лермонтов. Он был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк тем же чином за стихи, написанные им на смерть Пушкина. Мы встречались с ним почти всякий день, часто завтракали вместе у Яра: но в свет он мало показывался.
Н. С. Мартынов 2. С. 587—588
Приказ о переводе Лермонтова корнетом в Нижегородский драгунский полк состоялся 26 февраля 1837 года. Но молодому человеку, в угоду бабушке, было разрешено продлить срок отъезда на несколько дней. Старушка спешила воспользоваться льготою и ни на час не отпускала от себя внука. Наконец, однако же, пришлось благословить «Мишеля» на дальний путь, на Кавказ «за лаврами», как выражался сам ссылаемый.
П. А. Висковатов.С. 231
Я буду тебе писать про страну чудес – Восток. Меня утешают словами Наполеона: «великие имена делаются на востоке».
Лермонтов – С. А. Раевскому.
Петербург, март 1837 г.
В конце прошлого столетия турки затеяли несколько пунктов на восточном берегу (Черного) моря: Анапу, Суджук, Сухуми и Поти. Все они были укреплены высокими каменными стенами. Анапа и Сухум служили местопребыванием пашей и имели сильный гарнизон. Внутри края турки нигде не удержались, хотя тратили много денег и посылали нередко войска для поддержки и возмущения против нас горцев. Они успели только вооружить их против нас, сами же не извлекли из того никакой выгоды и по Адрианопольскому миру в 1830 году, уступили России земли кавказских народов, которыми никогда не владели и которых жители этого и не подозревали, а продолжали свои хищничества и набеги в наши пределы.
Им за это мстили вторжениями в их край и разорением всего, что попадалось нашим отрядам. Такого рода временные действия назывались репрессалиями, особенно в земле Черноморского войска, которое было подчинено Новороссийскому генерал-губернатору и только впоследствии поступило в ведение кавказского начальства. В восточной части Кавказа было менее серьезных действий, чем в западной. Чечня считалась полупокорною, хотя разбои и хищничества на линии были нередки. Осетины были совершенно покорны, и только лезгинские племена и Дагестан, мало нам известный, были в явно к нам враждебном отношении и положении. В начале 20-х годов там возник «тарикат», фанатическое учение в мусульманстве, породившее Кази-муллу, Гамзат-бека и Шамиля и стоившее нам немало крови в продолжение тридцатилетней борьбы.
Я не хочу описывать события на левом фланге и в Дагестане, потому что хорошенько не знаю ни местности, ни последовательности дел в том крае. Известно, что фанатический шаракат возник еще в начале 20-х годов. Непонятно, как Ермолов не придал этому никакого значения. Не знаю, сознал ли он после свою ошибку, но последствия стоили нам слишком дорого. Первый имам, который приобрел в этом крае большую силу и влияние, нам прямо враждебное, Кази-мулла, погиб в Гимрах, в 1832 г.; второй, Гамзат-бек, умерщвлен изменнически в мечети; но один из мюридов Кази-муллы, Шамиль, раненный спасся во время гимринской резни. Он провозгласил себя имамом и был признан. Это был человек умный, ученый в смысле мусульманском, свирепый горец, кровожадный фанатик со всеми типичными свойствами своего племени. С 1833 г. он постепенно усиливался в Дагестане; но и в Чечне заметно было волнение, которое не предсказывало ничего хорошего.
Полковник Пулло, бывший в то время начальником левого фланга, вздумал обезоружить чеченцев и собирать с них незначительную подать, чтобы утвердить в них понятие о подданстве русскому царю. Первое было едва ли не грубою ошибкою, потому что чеченцам, ничем не огражденным от соседних племен, подвластных Шамилю, а нам враждебных, оружие было необходимо для собственной защиты. Говорят утвердительно, что Пулло, при собирании с чеченцев податей для правительства, не забывал и о себе. Ропот в Чечне был общий и мало-помалу обратился в явное восстание. Шамиль этим воспользовался и окончательно подчинил Чечню своей власти. Он достигал апогея своего могущества. Дагестан северный и южный, и все племена левого фланга, кроме осетин и кумыков, признали его власть. Он разделил весь край на наибства, над которыми поставил самых энергичных и преданных ему мюридов. Все показывало, что… нам надо ожидать в том крае серьезных действий. Шамиль поселился в Ахульго, на верхнем Сумаке, близ границы Гумбета и недалеко от Гимры, где в 1832 был истреблен Кази-мулла. Из этого гнезда, укрепленного природой и искусством, энергичный и умный горец деспотически управлял горным краем с несколькими сотнями тысяч горцев, фанатизированных против нас.
Г. И. Филипсон.Кавказ в тридцатые годы //
Русский архив. 1883. Т. 1. С. 370—371
В то время существовало следующее положение: по воле государя Императора, обнародованной в войсках, ежегодно откомандировывалось по одному обер-офицеру от каждого гвардейского полка или отдельной части по роду оружия, как-то: артиллерии, пионеров и саперов, в распоряжение начальника Кавказского корпуса, с тем чтобы он, по своему усмотрению, назначал прибывших к нему офицеров в различные отряды, действующие против неприятеля. Из армии тоже направлялись офицеры на Кавказ, насколько мне помнится, не по одному от каждого полка, а по одному от дивизии, посылались у них также и штаб-офицеры, на каких основаниях сии последние имели право участия, мне неизвестно. Откомандировка эта продолжалась ровно год, по истечении этого времени те, которые уцелели, возвращались в полки. Я забыл сказать, что назначение офицеров от полков происходило двояким образом: или по собственному желанию, или по жребию. Там, где желающих не оказывалось, метали жребий, и кто из офицеров вынул из урны свернутую бумажку с надписью «Кавказ», тот отправлялся туда пожинать лавры.
Н. С. Мартынов 2. С. 588
У нас велась бесконечная переписка о недостаточности войск для обороны укреплений, о неимении подвижного резерва, из которого можно было подкреплять слабые или угрожаемые пункты, и для движения внутрь края, без чего приходилось ограничиваться бесплодной пассивной обороной, и наконец, о чрезвычайной негодности ружей и артиллерии. Первые были кремневые, тульские, прослужившие лет по 25; последние – разных калибров и арсеналов, чугунные, служившие с 1813 года; а лафеты деревянные были до того гнилы, что рассыпались после нескольких выстрелов. К этому нужно прибавить, что на вооружении было много полупудовых, коротких единорогов, выведенных из употребления потому, что при стрельбе боевыми зарядами они часто опрокидывались с лафетом. И все это было там, где укрепления полевые, защищаемые одною или двумя ротами чрезвычайно слабого состава, представлены сами себе, без всякой надежды на помощь, в крае враждебном и при беспрерывной опасности со стороны неприятеля, о замыслах которого гарнизоны не могли иметь никаких сведений.
Г. И. Филипсон.С. 371—372
Но более нежели в печальном положении находилась Черноморская береговая линия, управляемая генералом Раевским, мечтателем, либералом, фразером как на словах, так и на бумаге, и не терпевшим подчинения.
М. Я. Ольшевский.Кавказ с 1841 по 1866 год //
Русская старина. 1893. Кн. 7. С. 343
В 1837 году в Петербурге глядели на дела своеобразно и там не подозревали, что войска имели дело с полумиллионным горным населением, никогда не знавшим над собою власти, храбрым, воинственным, которое в своих горных, заросших лесом трущобах на каждом шагу имеет сильные природные крепости. Там еще думали, что горцы не более как возмутившиеся русские подданные, уступленные России их законным повелителем, султаном, по Адрианопольскому трактату.
Г. И. Филипсон.С. 372
Я видел в России людей, краснеющих при мысли о гнете сурового режима, под которым они принуждены жить, не смея жаловаться; они едут на войну в глубине Кавказа, чтобы там отдохнуть от ига, тяготеющего на их родине. Эта печальная жизнь накладывает преждевременно на их чело печать меланхолии, контрастирующую с их военными привычками и беззаботностью их возраста; морщины юности обличают глубокие скорби и вызывают живейшее сострадание; эти молодые люди заимствовали у Востока его серьезность, у воображения северных народов – туманность и мечтательность: они очень несчастны и очень привлекательны; ни один обитатель иных стран не походит на них.
Маркиз Астольф де Кюстин.
Воспоминания французского путешественника. Николаевская Россия //
Русская быль. № 3. М., 1910. С. 125
Третий и последний раз я встретился уже с Лермонтовым в 1837 году, не помню – в Пятигорске или в Кисловодске, на вечере у знаменитой графини Ростопчиной. Припоминаю, что на этом вечере он был грустный и скоро исчез, а мы долго танцевали. В это время он ухаживал за М-llе Эмилиею Верзилиной, прозванной им, кажется, La Rose du Caucase (Роза Кавказа. – Фр.).
А. М. Меринский – П. А. Ефремову//
Библиографические записки. 1859. № 20. С. 656.
(Далее цит. как: А. М. Меринский 3)
Как ужасна эта кавказская война, с которой офицеры возвращаются всегда больными и постаревшими на десять лет, исполненные отвращения к резне, особенно прискорбной потому, что она бесцельна и безрезультатна.
С. Н. Карамзина – Е. Н. Мещерской.
Цит. по: Пушкин в письмах Карамзиных.
М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. С. 215
По дороге на Кавказ, в Кахетию, где в это время стоял Нижегородский драгунский полк, Лермонтов простудился, схватил ревматизм и вынужден был остановиться на довольно продолжительное время в Пятигорске.
Д. И. Абрамович. Т. 5. С. XXIII
В 1837 году я отправился волонтером на Кавказ от Кавалергардского полка для принятия участия в экспедиции противу горцев.
Н. С. Мартынов 2. С. 588
Мартынов… перешел из гвардии в Нижегородский драгунский полк (на Кавказ), кажется, потому, что мундир этого полка славился тогда, совершенно справедливо, как один из самых красивых в нашей кавалерии. Я видел Мартынова в этой форме: она шла ему превосходно. Он очень был занят своей красотой, и, по-видимому, эта слабость, подмеченная в нем Лермонтовым, послужила ему постоянным предметом довольно злых острот над Мартыновым.
А. В. Мещерский.Из моей старины: Воспоминания //
Русский архив. 1900. № 9. С. 79
Мартынов писал прозу. Его звали свирепый человек: бывало, явится кто из отпуска поздно ночью: «Ух, как холодно!..» – «Очень холодно?» – «Ужасно!» Мартынов в одной рубашке идет на плац, потом, конечно, болен. Или говорят: «А здоров такой-то! какая у него грудь славная». – «А разве у меня не хороша?» – «Все же не так». – «Да ты попробуй, ты ударь меня по груди». – «Вот еще, полно». – «Нет, попробуй, я прошу тебя, ну ударь!..» Его и хватят так, что опять болен на целый месяц.
А. Ф. Тиран.С. 187
Странная вещь! Дантес и Лермонтов оба служили в Кавалергардском полку.
Е. П. Ростопчина – А. Дюма
В молодости Мартынов был очень красив: он был высокого роста, прекрасно сложен. Волосы на голове, темно-русые, всегда носил он коротко остриженными, большие усы, спускавшиеся по углам рта, придавали физиономии внушительный вид.
А. Пирожков.Лермонтов на Кавказе //
Нива. 1885. С. № 8
В конце апреля (1837) я выехал в Ставрополь…
Н. С. Мартынов 2. С. 593
Николай Соломонович Мартынов, отставной майор Гребенского казачьего полка, служивший раньше в кавалергардах, был товарищем Лермонтова по Юнкерской школе и издавна находился в довольно коротких отношениях с поэтом. Лермонтов бывал в доме его родителей и, по-видимому, очень неравнодушно относился к сестре Мартынова, Наталье Соломоновне, которой посвящено стихотворение «Когда поспорить нам придется».
Д. И. Абрамович. Т. 5. С. СХV
Когда поспорить нам придется,
Не спорьте никогда о том,
Что невозможно быть с умом
Тому, кто в этом признается.
Кто с вами раз поговорил,
Тот с вами вечно спорить будет,
Что ум ваш вечно не забудет,
И что другое все забыл!
Лермонтов.Мартыновой. 1831 г.
Я с ним [Лермонтовым] познакомился в семействе Мартыновых, где были три незамужние дочери, из которых одна, по-видимому, занимала особо нашего поэта. Их старший брат был тот самый Мартынов, который впоследствии убил Лермонтова на дуэли.
А. В. Мещерский.С. 86
Мартыновы были пензенскими помещиками. Их родовое имение, пожалованное их предкам в 1702 году, находилось в селах Липяги Инсарского уезда и Кучки Пензенского уезда, расположенных по соседству с имениями Столыпиных, по винным откупам Соломон Михайлович Мартынов занимался в Нижегородской губернии. В Нижнем Новгороде и родился его сын Николай в 1815 году.
А. Н. Нарцов.Материалы для истории дворянских родов
Мартыновых и Слепцовых. Ч. 1. Тамбов, 1904. С. 73
Потомство Михаила Ильича Мартынова (деда убийцы Лермонтова. – Е. Г.) от всех трех браков, при многих похвальных качествах, отличалось одним общим пороком – удивительным чванством, которое проявлялось в разных видах, смотря по характеру… Все Мартыновы кичились своей родовитостью и подчеркивали свои верноподданнические чувства при каждом удобном случае.
Ф. Ф. Вигель.Записки. Ч. 2. М., 1892. С. 99
…Мы еще в городе. Лермонтов у нас чуть ли не каждый день. По правде сказать, я его не очень люблю; у него слишком злой язык, и, хотя он выказывает полную дружбу к твоим сестрам, я уверена, что при первом случае он не пощадит и их; эти дамы находят большое удовольствие в его обществе. Слава Богу, он скоро уезжает, для меня его посещения всегда неприятны.
Мать Мартынова– сыну. Москва, 25 мая 1837 г. //
Русский архив. 1893. Кн. 8. С. 608
Никому не безызвестно, что у Лермонтова в сущности был пренесносный характер, неуживчивый, задорный, а между тем его талант привлекал к нему поклонников и поклонниц. Неравнодушна к Лермонтову была и сестра Н. С. Мартынова, Наталья Соломоновна. Говорят, что и Лермонтов был влюблен и сильно ухаживал за нею, а, может быть и прикидывался влюбленным. Последнее скорее, ибо когда Лермонтов уезжал из Москвы на Кавказ, то взволнованная Н. С. Мартынова провожала его до лестницы; Лермонтов вдруг обернулся, громко захохотал ей в лицо и сбежал с лестницы, оставив в недоумении провожатую.
Д. Д. Оболенский. Из бумаг Н. С. Мартынова //
Русский архив. 1893. № 8. С. 609
Что сестры Мартыновы, как и многие тогда девицы, были под впечатлением таланта Лермонтова, неудивительно и очень было известно. Вернувшись с Кавказа, Наталья Соломоновна бредила Лермонтовым и рассказывала, что она изображена в «Герое нашего времени». Одной нашей знакомой она показывала красную шаль, говоря, что ее Лермонтов очень любил. Она не знала, что «Героя нашего времени» уже многие читали и что «пунцовый платок» помянут в нем совершенно по другому поводу…
Д. Д. Оболенский.С. 609
Не берусь решать, что именно подало повод к этой последней дуэли, неосторожные ли остроты и шутки Лермонтова, как говорят некоторые, вызвали ее, или, как утверждают другие, то, что противник его г. Мартынов принял на свой счет некоторые намеки в романе «Герой нашего времени» и оскорбился ими, как касавшимися притом и его семейства. В этом последнем смысле слышал я эту историю от секунданта Лермонтова, г. Глебова, который и закрыл глаза своему убитому другу.
Очень вероятно, что Лермонтов, обрисовавший себя немножко яркими красками в главном герое этого романа, списал с натуры и других действующих лиц, так что прототипам их нетрудно было узнать себя.
Фр. Боденштадт 1. С. 319
…Есть какая-то статейка, из которой видно, что Л. В. Дубельт, бывший начальник штаба корпуса жандармов, считал причиной дуэли одну из сестер Мартынова.
П. К. Мартьянов 3. С. 209
Говорили, что Мартынов заступился за честь сестры, будто бы выставленной поэтом в княжне Мери, так же как в Грушницком был выставлен сам Мартынов. Эта нелепая догадка падает сама собою…
Другие утверждали, что вступился Мартынов за честь своей сестры вследствие непозволительной проделки со стороны Лермонтова. Она будто состояла в том, что отец Мартынова дал Лермонтову, уезжавшему на Кавказ, пакет для своего сына. Пакет был запечатан, и в нем находилось письмо сестры Мартынова, которое она посылала брату. Влюбленный в Мартынову (?), Лермонтов ужасно хотел узнать, какого о нем мнения красавица. Он не удержался и удовлетворил своему любопытству. Про него говорили дурно. Отдать вскрытое письмо по назначению стало неудобным, и Лермонтов решил сказать Мартынову, что он в дороге потерял пакет. Но в пакете были деньги. Задержать их Лермонтов, конечно, не мог и передал их Мартынову сполна. Когда Мартынов написал об утрате домой, его известили, что Лермонтову не было сказано, что в пакете 500 рублей. Как же мог он это узнать? Очевидно, он вскрыл письмо. Мартынов вознегодовал на товарища, а Лермонтов, чувствуя себя виноватым, всячески придирался к Мартынову и, наконец, довел дело до дуэли. Вся несообразность и деланность ясна. Если даже допустить (?), что любопытство могло побудить (?) Михаила Юрьевича распечатать чужое письмо, то немыслимо, чтобы он – умный человек – мог подумать, что дело останется неразъясненным? Не проще ли было уж и не отдавать денег, пока не выяснилось бы, что таковые были в пакете, и тогда возвратить их. Не говоря уже о том, что весь рассказ о письме противоречит прямому и честному характеру поэта. Его и недруги не представляли человеком нечестным, а только ядовитым и задирой.
П. А. Висковатов. С. 383—384
В 1837 году уезжавшему из Пятигорска в экспедицию Лермонтову сестры Мартынова поручили передать брату, Николаю Соломоновичу, письмо, не то целый пакет со своим дневником. В тот же пакет были вложены триста рублей ассигнациями, о чем Лермонтов ничего не знал. По словам одних, Лермонтову был вручен пакет с намеком прочесть этот дневник, по словам других, Лермонтов не имел права распечатывать это письмо. Как бы то ни было, случилось именно то, что Лермонтов, побуждаемый любопытством, распечатал пакет, чтобы прочесть дневник. Найдя в пакете триста рублей, он передал их Н. С. Мартынову, но умолчал о дневнике и сказал лишь, что у него украли чемодан дорогой. Николай Соломонович долго не соглашался взять триста рублей, говоря, что раз деньги украдены, то с какой стати их Лермонтову возвращать: только после долгих увещаний Мартынов взял эти триста рублей.
Д. Д. Оболенский.С. 612
По словам Н. С. Мартынова, в 1837 году (т. е. за четыре года до поединка) и мать и сестры его, жившие в Пятигорске с больным отцом, написали ему большое письмо, которое Лермонтов, отъезжавший в экспедицию (где уже находился Мартынов), взялся доставить. Прежде чем запечатать письмо, сестры предложили отцу своему, не захочет ли он тоже написать или приписать. Тот взял пакет и пошел с ним к себе в комнату, но ничего не нашел написать, а только вложил деньги и, запечатав пакет, принес его назад для вручения Лермонтову, которому о деньгах ничего не было сказано… Поэтому, получив в октябре месяце от сына… письмо, старик Мартынов удивлен был теми строками, в которых говорится о деньгах. Да почему же Лермонтов мог узнать о вложении их, тогда как позабыли ему сказать о том? Когда Мартынов, по возвращении из экспедиции, в первый раз увиделся с отцом своим, тот выразил ему свое подозрение относительно Лермонтова и прибавил: «А я совсем забыл надписать на пакете, что вложено 300 рублей».
П. И. Бартенев.К делу о последнем поединке Лермонтова //
Русский архив. 1911. Т. 9. С. 606—607.
(Далее цит. как: П. И. Бартенев 1)
Сколько я могу составить понятие изо всего мною слышанного, причины поединка Лермонтова с Мартыновым были не исключительно те, которые обыкновенно указывают во всех биографиях Лермонтова. Сам Николай Соломонович Мартынов, лично мне знакомый, не говорил о том. Гибель Лермонтова, по-видимому, наложила тяжелое бремя на всю жизнь его, так что расспрашивать его я никогда не решался. Но от А. И. Бибикова сохранился следующий рассказ. «Неравнодушна к Лермонтову была сестра Н. С. Мартынова… Лермонтов был сильно влюблен и сильно ухаживал за нею, а может быть и прикидывался влюбленным. В 1837 году уезжавшему из Пятигорска в экспедицию Лермонтову сестры Мартынова поручили передать брату… письмо со своим дневником. В этот же пакет были вложены триста рублей, о чем Лермонтов ничего не знал. По прошествии некоторого времени сестры писали Мартынову, спрашивая его о своем дневнике. На это брат отвечал, что никаких ни письма, ни дневника он не получал, но триста рублей денег получил от Лермонтова. Тогда сестры Мартынова вновь поручили брату узнать об участи дневника, указывая на то, что Лермонтов не знал о вложенных деньгах. Таким образом обнаружилось, что Лермонтов распечатал письмо Натальи Соломоновны Мартыновой к ее брату. Из-за этого и произошла ссора, так как Мартынов имел полное основание упрекать Лермонтова. Ссора на вечере у Верзилиных была, по всему вероятию, не что иное, как предлог к поединку, уже ранее решенному».
Д. Д. Оболенский.С. 611—612
Дмитрий Аркадьевич Столыпин (брат секунданта поэта в барантовской дуэли А. А. Столыпина) дал очень уклончивый ответ о Мартынове. По его словам, он его знал вообще очень мало, встречался с ним, но близко не сходился. С сестрами Мартынова Лермонтов был знаком в московский период его жизни, заезжал к ним и после, когда случалось быть в Белокаменной, но об ухаживании его за которой-нибудь из них, а тем более о близких дружественных отношениях ни от кого – ни от самого Лермонтова, который был с ним дружен, ни от кого другого не слыхал. О казусе с пакетом при жизни Лермонтова никакого разговора не было. Это, вероятно, была простая любезность, желание оказать услугу добрым знакомым, и если поэт ее не исполнил, то потому, что посылка по дороге была украдена. Если он так заявил, то это значит, что так и было: он никогда не лгал, ложь была ему чужда. Во всяком случае, подобное обстоятельство причиной дуэли быть не могло, иначе она должна была бы состояться несколькими годами раньше, то есть в то время, когда Мартынов узнал, что Лермонтов захватил письма его сестер.
П. К. Мартьянов 3. С. 209—210
По словам Мартынова, дело было так… Случилось, что, когда Мартынов был на Кавказе, Лермонтов тоже так же готовился туда отправиться. При последнем прощальном посещении Лермонтова сестры Н. С. Мартынова поручили ему передать брату их работы и дневники, а отец, со своей стороны, вручает ему пакет на имя сына, не говоря ничего о его содержимом. Является Лермонтов на Кавказ и при свидании с Мартыновым рассказывает, что с ним в дороге случилась неприятность: его обокрали на одной из станций, и в числе украденных вещей, к сожалению его, находились также посылки и дневник сестер Мартынова и пакет от его отца – с деньгами 300 рублей. Деньги Лермонтов передал Мартынову. Как ни грустно было Мартынову услышать весть о пропаже писем и дневника сестер, но что же делать.
А. Пирожков.С. 474
Из семейной переписки Мартыновых видно, что Лермонтова подозревали в намеренной непередаче Н. С. Мартынову писем от его сестер и отца. Лермонтов сказал Мартынову, что пакет с письмами у него украли в дороге, но в то же время хотел вернуть ему находившиеся в этом пакете деньги, о которых Лермонтову ничего не должно было быть известно. «Я думаю, – говорил потом старик Мартынов сыну, – что если Лермонтов узнал, что в письме было вложено триста рублей, то он либо ясновидец, либо письмо это вскрыл».
Д. И. Абрамович. Т. 5. С. СХV
Триста рублей, которые вы мне послали через Лермонтова, получил, но писем никаких, потому что его обокрали в дороге, и деньги эти, вложенные в письме также пропали, но он, само собою разумеется, отдал мне свои.
Н. С. Мартынов– отцу. 5 октября 1837 г. //
Нива. 1885. № 8. С. 470
Это, конечно, не повредило их хороших отношений. Затем Мартынов пишет к отцу, что дневники сестер и пакет с деньгами у Лермонтова украли на дороге. Почтовые сообщения в те времена с Кавказом были очень медленны, и потому ответ со стороны отца последовал не так скоро. Но вот получено письмо от отца Мартынова, который задает в нем сыну довольно странный вопрос: почему Лермонтов мог знать, что в пакете были деньги? Вручая ему пакет, он ни слова не сказал о них. Вышел разговор, и очевидно, не пустые остроты играют роль побудителей к тяжелой развязке.
А. Пирожков.С. 474
Как мы все огорчены тем, что наши письма, писанные через Лермонтова, до тебя не дошли. Он освободил тебя от труда их прочесть, потому что в самом деле тебе бы пришлось читать много: твои сестры целый день писали их; я, кажется, сказала: при сей верной оказии. После этого случая даю зарок не писать никогда иначе, как по почте: по крайней мере, остается уверенность, что тебя не прочтут.
Мать Н. С. Мартынова– сыну .6 ноября 1837 г.
Нива. 1885. С. № 8. С. 470
Проезжая через Москву, он был в семействе Мартынова, где бывал юнкером принят как родной. Мартынов из школы вышел прямо на Кавказ. Отец его принял Лермонтова очень хорошо и при отправлении просил передать письмо сыну. У Мартынова была сестра, она сказала, что в том же конверте и ее письмо. Дорогой Лермонтов, со скуки, что ли, распечатал письмо это, прочел, и нашел в нем 300 руб. Деньги он спрятал, а при встрече с Мартыновым, сказал ему, что письмо он потерял, а так как там были деньги, то отдает ему свои. Между тем стали носиться по городу разные анекдоты и истории, основанные на проказах Мартыновой, брат пишет выговор сестре, что она так ветренно ведет себя, что даже Кавказ про нее рассказывает, – а отца благодарит за деньги, причем рассказывает прекрасный поступок Лермонтова. Отец отвечает, что удивляется, почему Лермонтов мог знать, что в письме деньги, если ему этого сказано не было и на конверте не написано, сестра пишет, что она писала ему, правда, всякий вздор, похожий на тот, про который он говорит, но то письмо потеряно Лермонтовым.
