Евгений Номак
Я принесла тебе Бога
– Опять назначишь встречу в баре?
– Не, я с утра за тобой заеду на бай… На трамвае, короче, – подняла рюмку: – Давай! За то, чтоб ты не болел! – махнула шот и, морщась, добавила: – Пугаешь ты меня своим внешним видом и нездоровым цветом лица.
– Ты знаешь, где я живу?
– Ну конечно знаю! Я вчера к тебе в гости ехала – не доехала. Я вообще-то на тебя злиться должна за раздолбанный в мясо байк! Но у меня не получается злиться. Я так давно не злилась ни на кого, а так порой хочется. Знаешь, понервничать, испугаться до усрачки, позлиться на кого-нибудь. Скучно живу, да?
– Вот! – он протянул два одинаковых ключа на кольце. – Возьми.
– От кукольного театра?
– Ты сама поймешь от чего, когда время придет.
– Приколи сюда! – Тамура задрала ногу на барную стойку и показала на пустой карабин, свисающий с крепления сапога. – Никогда не знала, зачем он мне, и что на него можно прикрепить. Теперь там будут твои ключи. Я буду ходить везде и звенеть как прокаженная.
Предтеча прицепил кольцо к карабину и вышел из бара.
– Мне вызвать такси, мама? – послышалось в гарнитуре.
– Нет, конечно, Томас! Я, по-твоему, миллионерка? Пошли на трамвай! – Тамура встала и побрела к выходу. – Проследи за этим чудиком, Томас!
– Конечно, мама.
Глава 20
Профессор Сулу подъехал к ресторану «Венеция» на скутере в семь вечера, аккуратно припарковал его на стоянке для байков и вошел в зал. Быстро обнаружил хоста – пожилого мужчину во фраке – и поспешил к нему, минуя гардероб.
– Вас приветствует коллектив ресторана «Венеция» – полное погружение в феерию вкусов итальянского средиземноморья. Я так понял, вы впервые здесь?
– Впервые, и надеюсь, теперь регулярно. Я пригласил девушку. Вернее, это она меня сюда пригласила, так как сама периодически здесь ужинает. Вы мне поможете?
– Конечно! Позвольте пальто, – хост протянул руку, указывая на молодого парня в местной униформе. – Камерьере позаботится о нем.
Профессор послушно снял пальто, свернул наспех и сунул в руки пареньку. Тот взял его, расправил, затем аккуратно сложил и направился в сторону гардероба.
– Девушку зовут Эйра Лауда. Знаете такую?
– Верховная ведьма Ковена? Конечно знаю. Она покровительствует этому заведению. Простите за наглость, она ваша девушка? – несмотря на невозмутимое лицо профессионального игрока в покер, в голосе прозвучали нотки искреннего удивления.
– Ну как девушка? Согласилась со мной поужинать. А там – посмотрим. Вы мне поможете?
– Конечно. Эйра Лауда предпочитает полусладкое Чевико, пасту с помидорами и пармезаном и капрезе с базиликом, слегка сбрызнутым оливойл экстра вёржин. Ваш столик в углу за фонтаном – не любит громкую музыку. Когда ожидать вашу спутницу?
– В 20:15. Спасибо вам огромное, – склонился в одзиги.
– Вам помочь определиться с вашим выбором?
– Что заказать мне? – профессор отвел на мгновение глаза в раздумьях. – Да все то же самое! Можно уже идти к столику?
– Конечно можно! Вам помочь с цветами?
– Черт! Цветы забыл! – Сулу испуганно взглянул на хоста.
– Желтые хризантемы будут кстати.
– Где купить можно?
– Вам сейчас все принесут.
– Спасибо вам огромное! Как вас зовут?
– Джордано Ричелли.
– Как мне вас отблагодарить, Джордано?
– В живых останьтесь, – мелькнула еле заметная улыбка.
Профессор последовал за официантом к столику и начал было поначалу суетиться: переставлять стулья, раскладывать приборы, налил из бутылки с водой два стакана, чуть подождал, затем оба выпил и убрал в сторону. Когда принесли вино в ведерке со льдом, вытащил его и начал обогревать ладонями, затем взглянул на часы и вернул вино обратно в лед. Еще раз посмотрел на часы и немного успокоился. Вытащил телефон и начал читать новости из мира науки. Но сосредоточиться так и не получилось, и Сулу бросил это занятие. Принесли цветы в деревянной лакированной вазе, которые он тут же принялся поправлять. В 20:10 он попросил откупорить Чевико и сам разлил его по фужерам. Попросил убрать стаканы и открытую бутылку с водой. Хост поглядывал на суетившегося профессора и иронично улыбался.
Через десять минут в ресторан вошла Эйра, отдала в гардероб плащ и направилась к профессору. Тот вскочил, вытащил из вазы цветы, которые он так долго и тщательно поправлял, и протянул женщине.
– Вы сейчас все тут зальете, – сказала верховная ведьма, указывая на капли, стекающие со стеблей, – поставьте обратно. Я оценила ваше внимание, – она изобразила улыбку.
Профессор рассыпался в извинениях, отодвинул стул и помог даме сесть. Та взяла меню в тисненой обложке и начала изучать.
– Прошу меня простить, я в форме, – не отрывая взгляда от меню, сказала она. – Не успела до дому доехать. А опаздывать на первом свидании, или что там у нас, заставлять вас лишний раз нервничать. Что закажем?
– Простите, Эйра, я уже позволил себе заказать для вас, то есть для нас блюда.
Верховная ведьма взглянула на хоста. Джордано одобрительно кивнул, закрыв глаза.
– Какой вы молодец, – прокомментировала Эйра и повернула к себе винную бутылку этикеткой. – Винишко мое праздничное заказали. Позвольте угадаю? Паста и капрезе?
– Так точно! – он поднял фужер, – предлагаю тост! За великий тандем науки и безопасности!
– Очень неплохо, – ответила ведьма, отпила глоток и поставила фужер на стол.
В этот момент принесли салат, который Эйра тут же съела. Она подняла голову и взглянула на удивленного профессора.
– Мне Макса нужно кормить.
– Понял, – кивнул Сулу. – Управление энтропией – энергозатраная деятельность. Я сам был свидетелем сегодня, как он работает. Ваш стагнум. И простите меня, пожалуйста, за то, что не поверил вам на ток-шоу. Откуда он у вас?
– Он у меня с детства. – Она отпила еще вина и приступила к пасте. – Слабая и хрупкая девочка вынуждена была защищаться от мутантов, которые хотели принести ее в жертву своему богу. К счастью, у них ничего не вышло.
– Имя Макс – это производная от демона Максвелла, я так понял?
– Все верно.
Она достала двумя пальцами сигарету из пачки и показала ее профессору. Кончик сигареты засветился и начал дымиться.
– Это самое несложное, что я могу сделать. Примерно таким образом я могу подогревать себе еду, сжигать заживо людей, мебель, небольшие постройки. А однажды Макс спалил лесной массив, не позволив мне замерзнуть на лютом морозе. Мне тогда было пятнадцать, и я его почти не контролировала.
– Просто колоссально! – профессор вытаращил глаза и отвел взгляд. – Учитывая, что вы не нагреваете предметы и пространство, а просто перераспределяете молекулы в зависимости от их энергии, где-то в этот момент должно быть очень холодно?
– Так и есть. Молекулы с низкой энергией рассеиваются в пространстве. Я иногда использую охлаждающие свойства своего стагнума. Вы это сегодня видели. Но крайне редко нужно что-то охлаждать.
Она повернулась к хосту и постучала пальцем по пустой тарелке. Хост утвердительно кивнул и позвонил на кухню по раритетному телефонному аппарату, стоявшему на столике.
– Нагрев воздуха потребовал бы куда больше энергии, – прокомментировал профессор. – А тут за вас все делает случай. А вы управляете его вероятностью. Молекулы как бы сами могли перераспределиться. С ничтожной вероятностью, конечно. А вы эту вероятность повышаете до ста процентов. Это как лотерею каждый раз выигрывать.
– Скажите, Сулу, Боудикка будет жить? – спросила Эйра после длительной паузы, которую потратила на поглощение второй порции салата.
– У меня нет никаких оснований утверждать обратное. Нейроны восстанавливаются. И судя по динамике восстановятся полностью дней через десять. Она – ваша подруга?
– Не то чтобы. Я заботилась о ней. Но у нее когнитивное расстройство. Как она мне может быть подругой? Хотя ею я дорожу.
– Вы положили ее под скальпель. Значит, есть вещи поважнее?
– Ну во-первых, она идеальный кандидат. Во-вторых, я, как никто другой, желаю ее видеть в здравом уме. А в-третьих, есть вещи поважнее. Есть мнение, что определенная группа фанатиков эволюционировала настолько, что смогла изменить свой стагнум, продвинув его на качественно новый уровень. Они живут в условиях радиации, превышающей в тысячи раз предельно допустимый для жизни уровень. И смогли не только выжить там, но и обуздать гамма-излучение. Сейчас они представляют угрозу гораздо большую, чем потеря близкого человека.
– Насчет близкого человека, – осторожно, почти по слогам спросил профессор, – вы упоминали особого кандидата для удаления стагнума. Полагаю, этот человек оттуда. И он вам не чужой.
– Ох, профессор, любопытство вас до добра… Я это уже говорила, да? В общем, мне нужно идти. Call of duty, как говорили в прошлом. Все было очень здорово. Надеюсь повторить. Платить за ужин не нужно, все равно денег не возьмут. Я вам позвоню.
Сулу привстал, открыв рот в попытках ответить, но вырвался лишь выдох разочарования.
– Простите, – лишь смог прошептать он вслед уходящей Эйры сел на стул. Взял фужер и легко стукнул его о деревянную вазу с цветами. – Я, кажется, влюбился, – сказал он и выпил содержимое бокала.
Эйра уселась на заднее сидение служебного автомобиля, припаркованного прямо у входа в ресторан.
– Полковник Лауда? – раздалось в динамиках беспилотника.
– Домой давай. И соедини меня с майором Хоган.
Послышался звук посылки вызова.
– Святые параноики! – раздалось в динамиках, – сейчас-то я тебе зачем понадобилась? Я так сладко уснула здесь. А где сейчас я? – пауза, – в трамвае!
– Ох, чувствую по голосу, что обсинячилась в мясо. Нашла Предтечу?
– Да я бухала с ним. Он, правда, не пьет. Да и не ест ничего. По виду сдохнет скоро. Но я бухала. Мы мило побеседовали. Он про город бога мне такую историю рассказал.
– Ты должна была его арестовать.
– У меня выходной! Сама отпустила! Утром за ним съездю, или съездяю. В общем, утром приведу.
– А он позволит?
– Я уже договорилась.
– Больше ничего не рассказывал? Например, зачем он здесь? Где родился? Кто родители?
– Не грузи меня, пожалуйста. Завтра сама его допросишь.
– Ладно. Отбой связи, – закончила Эйра. Достала телефон и набрала профессору Сулу. – Вы еще в ресторане? Это Эйра.
– Я так рад услышать вас, – ответил голос, – хотя и прошло десять минут. Вы вернетесь?
– Простите, не сегодня. Я хотела еще кое о чем спросить.
– Конечно, спрашивайте.
– Газовая туманность в форме всадника, от взорвавшейся звезды, далеко от нас?
– Около тридцати световых лет. Не переживайте, газ никогда не доберется даже до границ Солнечной системы. Уж это явление нам ничем не угрожает.
– Значит звезда взорвалась около тридцати лет назад? Отбой, профессор. Наслаждайтесь ужином. Обещаю второе свидание, как минимум.
Она достала сигарету и закурила.
Глава 21
Мари с трудом поднималась по деревянной лестнице, ведущей на второй этаж в ее спальню. Ребенок толкался и бил изнутри в живот. Каждый следующий такой удар или толчок вызывал очередную гримасу боли на лице исхудавшей и бледной девочки. Она держалась двумя руками за перила лестницы и со стоном шагала вверх.
– Опять ходила к идолу своему?! – с раздраженной хрипотцой в голосе произнес отец. Он стоял на самой верхней ступени лестницы и с демонстративным презрением смотрел на мучения дочери.
– Он убивает меня, – охнула Мари после нового толчка. – Я ношу чудовище. Сколько боли и страданий я еще буду терпеть? Чувствую, он убьет меня еще до родов.
– Он нервничает, – спокойно прокомментировал поведение плода отец. – Причем только тогда, когда ты в церковь бегаешь и с дверью разговариваешь.
– Ревнует, значит, – ехидно попыталась улыбнуться дочь и сделала еще шаг, поднявшись на четвертую ступень, а впереди было еще двенадцать.
– Какой стыд! Твой деревянный черт тебе дороже родного дитя.
Мари постаралась выпрямиться, сделала глубокий вздох, взглянула на отца и резко выпалила:
– Не моего дитя, а твоего! Разве не ты меня изнасиловал? И это не деревянный черт! Это живой ангел!
И тут же получила резкий точок назад, потеряла равновесие и рухнула на спину.
– Никто тебя не насиловал! – крикнул отец, увидев что дочь невредима. – Зачатие было непорочным! Тебе рожать через два месяца! Ребенок у тебя сильный, а ты совсем слабая. Не хочется потерять тебя, непокорную. Не вставай, дай ему успокоиться.
– Или ей, – прошептала сквозь зубы дочь.
Отец фыркнул и ушел к себе в комнату. Мари медленно ощупала ноги. Кровь не шла. Она перекатилась на бок, закрыла глаза и расслабилась.
Спустя несколько минут Мари внимательно изучала огромный гвоздь, торчащий из-под половицы ступеньки. Она приподнялась на локти, ухватилась за острие гвоздя и потянула его на себя. Гвоздь поддался. На руки посыпалась сухая труха древесины. Девушка потянула его вниз, но широкая шляпка не смогла продавить отверстие. Тогда она резко толкнула его вверх. Тот послушно вышел почти весь, оставив в половице лишь остриё. Она перехватила гвоздь сверху и, расшатав в разные стороны, вынула.
Гвоздь оказался чуть длиннее ладони девочки. Она задрала платье, обнажив живот, зажала гвоздь в кулачке и начала примерять его, касаясь острием чуть выше пупка. Ребенок замер.
– Страшно? – тихо спросила она. – Как же я тебя ненавижу. Презираю тебя и все что с тобой связано. Сдохнем вместе, – она замахнулась, напряглась изо всех сил, взвыла и… выдохнула. – Не могу, – прошептала и заплакала. Затем, через несколько мгновений, взревела, вновь замахнулась и как можно глубже вонзила ржавый металл в живот. В глазах резко потемнело, сознание отключилось.
Отец стоял наверху за дверью, стараясь прислушиваться к каждому звуку. И когда услышал крик, его лицо исказилось в отчаянии. – Мари! – крикнул он, рванул дверь на себя и фактически перелетел через ступени. Резко поднял дочь на руки и понес в спальню.
– Надо резать ее, – раздался голос врача. – Кровь не останавливается. Мари открыла глаза. Она лежала в своей кровати. Платье было задрано, а весь живот покрывали свернутые в тампоны бинты. За импровизированной ширмой из натянутой простыни проглядывались силуэты двух людей, в одном из которых Мари узнала худощавую фигуру отца. Другой, судя по голосу, принадлежал местному фельдшеру, который всю свою жизнь обрабатывал язвы от лучевой болезни у жителей Эдема. Девушка приподняла голову: бинты и платье оказались насквозь пропитаны кровью.
– Дочь выживет? – раздался голос отца.
– Я не знаю, – неуверенно ответил фельдшер, вздохнул глубоко и тихо добавил. – Вряд ли.
Мари зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. И быстро начала шептать: «Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!»
– Режьте! – тихо, но однозначно ответил отец. – На все святая воля Господня.
Мари от отчаяния закусила губу и закрыла ладонями лицо.
– Мне нужны инструменты, – сказал врач. – Снотворное, помощники и вода. Вы подготовьте воду и побольше белья, простыни подойдут, можно полотенца.
– Конечно, – ответил отец. И вывел врача из комнаты.
Девушка приподнялась, немного постанывая от боли, ухватилась правой рукой за простынь, перекинутую через бельевую веревку, и встала на ноги. Она зажмурилась, явно ожидая боли, и осторожно шагнула. Убедившись, что может передвигаться, Мари подошла к двери и прислонила к ней ухо. Послышались голоса мужчин, которые что-то бурно, но неразборчиво обсуждали. Она на цыпочках подошла к окну и, стараясь не скрипеть, открыла его. Затем обернулась в поисках одежды, но, ничего толкового не увидев, стянула простынь с веревки и завернулась в нее. Осталась обувь. Мари босиком перелезла через оконную раму и встала прямо в снег. Затем, переступая с ноги на ногу, подкралась к входу в здание. Там отец провожал фельдшера, закрывая за ним дверь. Девушка подошла вплотную к двери и прислонила ухо. Судя по скрипам половиц, отец поднимался наверх. Дождавшись скрипа последней половицы, Мари приоткрыла дверь и стащила резиновые сапоги, быстро надела их и, как могла, поплелась в церковь.
Там Мари, не медля ни минуты, достала отвертку из ведра с инструментами и быстро сняла все четыре штапика. Затем попыталась руками выдавить полотно с ангелом. Осознав тщетность попытки, она зашла в подсобку, закрыла за собой дверь, легла на спину и уперлась ногами в дверь. Полотно поддалось. Наружу вывалился квадратный кусок массива примерно тридцать на тридцать сантиметров с ангелом в центре.
Девушка вновь ощупала живот на предмет кровотечений и с трудом встала. Открыв дверь, она увидела отца, который стоял перед ней и держал в одной руке свечу, а в другой кусок полотна с ангелом.
– Отдай! – прорычала сквозь зубы Мари. – Он мой!
– Пойдем домой, – спокойно сказал отец и также спокойно направился к выходу, не выпуская полотна из руки.
Лицо Мари перекосило от ярости. Глаза налились кровью, а тело начало трясти.
– Домой? – крикнула она что есть силы. – На алтарь? Под нож? Сакральную жертву из меня захотел сделать?
– На все воля Господня, – прошептал отец и тут же получил резкий удар в шею чем-то острым. Он медленно развернулся. На него, затаив дыхание, смотрела дочь, ладони которой были в крови. Отец правой рукой выдернул из раны отвертку и посмотрел на нее. В глазах был ужас от непонимания происходящего: – Так не должно закончиться, – прошептал он и рухнул на пол.
Мари быстро подобрала ангела и зашагала к выходу. Затем остановилась и обернулась. Свеча, выпавшая из руки отца, лежала на полу, но продолжала гореть. Девушка подняла ее и поднесла к иконостасу. Тот, пропитанный маслом и красками, мгновенно вспыхнул. Она смотрела, как горящее масло капало с иконостаса на пол и на мебель, а на ее лице впервые за долгое время расцвела улыбка. Когда жар стал невыносимым, Мари покинула церковь и направилась к дому. Там она быстро нашла большую пластиковую сумку, выгребла с полок всю еду: сухие консервы, свежий и черствый хлеб, пакет сухого молока и несколько свежих картофелин. Затем переоделась в новую одежду: напялила на себя несколько свитеров, надела куртку и сверху еще непромокаемый плащ. Потом опять вернулась на кухню и взяла несколько коробков спичек. Полотенцем она обернула деревянную доску с ангелом и сунула ее в сумку с едой. Затем выскочила на улицу.
Со всех окрестных домов повыскакивали взбудораженные люди. Они бежали в сторону горящей церкви, что-то громко выкрикивая. А со стороны церкви слышались женские стоны и рыдания.
Мари накинула на голову капюшон и пошла прочь от церкви. Через несколько сотен метров она юркнула в переулок и спустилась по нему к реке.
Осенний снег был не глубоким, а кое-где и вообще подтаявшим, поэтому идти было не сложно.
У реки Мари остановилась у каменной скульптуры Христа, окруженного трубящими ангелами, которые славили воскресение Господне и победу над смертью. Христос смотрел вперед в сторону реки и кого-то приветствовал, широко раскинув руки.
Девушка взглянула в лицо каменного Господа.
– Что же ты делаешь? – прошептала она и, не ожидая ответа, пошла вдоль реки на восток.
Тем временем несколько мужчин вытаскивали из горящего храма еле живое тело священника
Отец Крис очнулся на той же кровати, где недавно лежала его дочь. Он осмотрелся и попытался приподняться. На скрип пружин прибежал фельдшер, который тут же уложил священника вновь.
– Вам нельзя вставать, – прогнусавил он. – Швы разойдутся. Рану пришлось зашить
– Где дочь? – хрипло спросил священник.
– Никто не знает, – ответил врач.
– Церковь сгорела?
– Почти вся.
– Там ее нет?
– Не нашли.
Отец Крис закрыл глаза и глубоко вздохнул.
– Долго я без сознания? – спросил он.
– Два дня.
– Там была подсобка, за алтарем сразу. В ней смотрели?
– Все обыскали, отец Крис. Как в воду канула.
– Она сбежала. Пошла по реке, наверняка. Дойдет до ближайшего поселка. Остановится в заброшенном доме или сельском магазине. Скорее всего, пойдет вниз по течению. Там подряд идут пустые деревни. Она это знает – бегала туда летом. Отправьте две группы людей вниз по течению и одну, на всякий случай, вверх. Никакого насилия.
– Как же нам тогда вернуть ее? – спросил фельдшер.
– У нее будет с собой доска деревянная с изображением идола. Примерно такого размера, – священник очертил в воздухе квадрат руками. – Просто заберите доску и возвращайтесь, – каждое следующее слово ему давалось все сложнее. – Она помешана на этом идоле и пойдет за ним куда угодно. Не медлите только и помните: ребенок – самое главное! И только он имеет значение. Иди уже! – последние слова отец Крис произнес обессиленным шепотом.
***
Сапоги почти полностью утопали в снегу, которого выпало уже много для середины осени. Но холода Мари почти не чувствовала. Даже сняла плащ, свернула и положила в изрядно похудевшую пластиковую сумку. Девушка старалась держаться береговой линии, здесь снег успевал таять. Хотя морозы давали о себе знать и местами начал образовываться лёд. Местами встречались сухих камышей, и приходилось выходить на глубокий снег.
Живот тянул вниз настолько сильно, что Мари останавливалась на отдых уже каждые сто шагов, которые она считала и после каждой сотни складывала их в тысячи.
Впереди она увидела высокую иву, склонившуюся над водой. Крона оказалась настолько огромной, что под ней практически отсутствовал снег.
– Там и заночуем, – пробурчала Мари. – Девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять, двенадцать тысяч шестьсот!
Она расстелила плащ под деревом, достала из сумки открытый пакет, подняла пачку вверх и высыпала остатки сухого молока себе в рот. Затем спустилась к реке, зачерпнула ладошкой немного воды и запила. Затем еще раз нырнула рукой в сумку и вытащила доску с ангелом и отвертку. Аккуратно, чтобы не задеть узор, она отверткой отковыряла длинную щепку, подожгла ее и воткнула в землю. Отковыряла еще одну, а затем еще одну.
– Скоро ты станешь свободным от лишнего дерева, а я умру, – прошептала Мари ангелу, который настолько похудел, что легко поместился у нее за пазухой. – Грей меня, мой родной, – прошептала она, завернулась в плащ и уснула.
Посреди ночи ее разбудил собственный крик и дикая боль в животе. Все нижнее бельё промокло, и по ногам струились ручейки жидкости слегка красного оттенка. Мари резко вскочила, стянула с себя теплые панталоны и инстинктивно приняла позу наездницы, широко расставив ноги. Так боль чувствовалась меньше и перешла вниз живота. Она вцепилась руками в ветку и начала интенсивно дышать и тужиться, как когда-то видела у других рожениц. Ничего не происходило. Ребенок затихал, и Мари вновь ложилась на плащ. И в один из таких приступов ребенок просто сам выпал на мокрые панталоны, а рядом с ним рухнула и мать. Она не пролежала и минуты и поднялась на колени. Перед ней лежал вполне полноценный человеческий детеныш. Без видимых отклонений и аномалий. Она подняла его на руке и, осматривая со всех сторон, начала вертеть в поисках скрытых увечий. Ничего плохого не обнаружив, положила ребенка на спину. Затем достала из сумки канцелярский нож, зажала кусок пуповины в кулак, образовав петлю, вставила в нее нож и резким движением перерезала живую ткань.
Ребенок начал кричать. Мари прикрыла ему рот ладошкой и осмотрелась по сторонам.
– Смотри, я живая! – прошептала она ему. – Живая! – повторила чуть громче, скалясь в гримасе. – Убить меня хотел? Ничего не вышло! Теперь я тебя убью! Убью наверняка.
Она положила его на снег, зашла по колени в реку, быстро подмылась, оделась, собрала вещи и направилась вдоль берега вниз по течению.
– Надеюсь, что сдохнешь быстро на морозе.
Шатаясь и с трудом шагая по свежему снегу, девушка проплелась несколько сотен метров, пока не увидела впереди заснеженную крышу сельского дома. Она ускорила шаг.
– Деревня, – прошептала она, оглядываясь. Она шла по центральной улице заброшенного населенного пункта, всматриваясь в заснеженные здания. – А значит, должен быть магазин. В каждой деревне есть магазин!
Через минуту она уже знала куда идти. Магазин оказался закрытым, но трухлявая дверь под напором отвертки фактически выронила врезной замок вовнутрь помещения.
Небольшой торговый зал был с трех сторон окружен почти пустыми полками. На некоторых из них еще оставались бумажные упаковки и консервные банки провизии с выцветшими этикетками. Мари, не обращая на все это внимания, направилась в складское помещение, дверь в которое была заперта на серьезный навесной замок. Девушка впервые за последние несколько дней улыбнулась.
Через двадцать минут косяк, который держал стационарную металлическую петлю замка, был успешно выломан. Петля осталась на дужке замка, а дверь свободно открылась наружу. Склад оказался наполовину заполненным разнообразными продуктами. К тому же, прямо по центру его стояла старая деревенская дровяная печь.
Изучая провизию и предполагаемое место отдыха, девушка вдруг осеклась. Она тут же бросила сумку на пол и побежала назад к реке. Ребенок лежал на том же самом месте, где его оставила мать, и молчал. Мари быстро подняла и прижала его к груди, закутывая так, чтобы не оставалось ни одного обнаженного участка. Затем поцеловала головку и направилась обратно к сельскому магазину.
– Нет, нет, нет, нет, – в отчаянии произнесла она, глядя на пол складского помещения магазина. Там были разбросаны упаковки от сухого молока, половинка картофелины, отвертка, канцелярский нож и сумка. Мари положила ребенка на стол и бросилась к сумке. Та оказалась пустой. На глазах девушки тут же выступили слезы. Она подняла нож, взяла на руки ребенка и выбежала из магазина. Ее там встретили пустота и тишина. Мари огляделась.
– Я знаю, что вы здесь! – крикнула она. – Отдайте ангела! Он – мой! – Ей никто не ответил. Девушка вернулась за канцелярским ножом и снова вышла. Выдвинула лезвие и приставила его к горлу сына. Тот послушно молчал, – ангела верните, такой деревянный кусочек церковной двери с рисунком. Или я убью ребенка.
Через мгновение она услышала скрип двери. Справа стоял сельский кирпичный амбар, дверь которого отворилась наружу. Мари медленно подошла к нему. Внутри была лишь темнота.
– Есть кто? – спросила она, не отнимая ножа с горла ребенка. Руки дрожали, раздирая кожу на шее младенца, но тот молчал.
– Убери нож и покорми его, – раздалось из темноты. Это был голос фельдшера. – Я отдам тебе ангела.
– Я…– запнулась девушка. – Я не умею.
– Сумеешь, – послышалось изнутри. – Войди. Тут есть кровать. Не бойся. Я не трону тебя.
Она медленно вошла, стараясь что-нибудь разглядеть впереди. Глаза начали привыкать к темноте, и уже через несколько мгновений она видела очертания кровати и силуэт человека, сидящего рядом на стуле. Он встал и двинулся в сторону девушки.
– Не приближайтесь! – Мари демонстративно держала малыша перед собой на вытянутых руках, сжав в кулаке нож сильнее. – Я покормлю его.
Силуэт медленно вернулся обратно.
Девушка присела на кровать, оголила грудь и прижала к себе ребенка. Тот мгновенно обнаружил сосок и прильнул к нему губами. Мари прислонила его к себе сильнее и медленно, почти незаметно, начала качаться из стороны в сторону. Так они просидели молча несколько минут. Тишину лишь нарушали жадные причмокивания. Вскоре ребенок уснул.
– Держи своего идола, – сказал шепотом фельдшер и бросил кусок дерева на кровать рядом с девушкой.
Та аккуратно освободила правую руку, прижав к себе ребенка левой, и ощупала деревянную фигуру.
– Что вы хотите? – тихо спросила она.
– Пойдем домой, – ласковым шепотом сказал фельдшер.
– У меня больше нет дома! Я смогу жить здесь! Без всех вас! Тут есть еда, печь. Я справлюсь.
– Нет тут больше ничего. Все вынесли!
– Зачем? – слезы тут же заполнили глаза. Голос вдруг задрожал. – В городе ещё полно еды! Общине хватит ее на долгие годы! Зачем вам эта еда?
– Мы не можем оставить тебя с ребенком здесь. К тому же ты знаешь, как нам важно это дитя.
– Он обычный мальчик! Самый обычный мальчик!
–—Отдай его нам, – фельдшер протянул обе руки. – Или я заберу идола.
– Уходите! – Мари прижала ребенка сильнее к себе, затем сунула ангела себе под ногу и зажала ее.
–Ты его пять минут назад хотела зарезать, – сказал фельдшер. – А до этого оставила умирать на морозе! Ты еще сама совсем девочка. Одной здесь не выжить. Настанет момент, когда он надоест тебе, или закончится еда. И тогда он умрет. Отдай его мне. Я ему кормилицу подберу. Он гарантированно будет жить. Отдай, а?
Девушка посмотрела на младенца, поцеловала лицо несколько раз и протянула фельдшеру.
– Только уходите отсюда, – сказала она. – И оставьте мне еды. Хотя бы немного.
Фельдшер завернул ребенка в заранее приготовленную махровую простыню и вышел из амбара. Мари прижала к груди ангела и зарыдала.
– Твое увечье! – на фельдшера ошарашенно посмотрели все члены группы поиска, когда тот подошел к ним с ребенком. Они стояли посреди улицы рядом с несколькими полными мешками различной еды, которую они вынесли со склада.
– Что с ним не так? – осторожно спросил фельдшер.
– Его больше нет! – ответила сестра Анжела, и все разом потянулись к спящему младенцу.
– Обычный мальчик, говоришь? – почти неслышно произнес фельдшер, ощупывая свое лицо. Не осталось и следов некроза, занимавшего еще час назад половину лица. – Оставьте ей немного еды. Я обещал, – он протянул младенца сестре Анжеле, и та аккуратно поправила небрежно накинутую на ребенка простыню, – мальчик едва родился, а уже начал спасать нас, – добавил он.
Долговязый мужчина, сильно прихрамывая, переложил в желтый пластиковый пакет несколько пачек сухих продуктов и занес их в дом, где фельдшер оставил девушку.
И вся группа двинулась в сторону города.
Мари зарыдала. Потом немного успокоилась и уснула.
В какой-то момент она вдруг резко вскочила с кровати, быстро вытащила из-за пазухи ангела и бросила на кровать. Тот слегка дымился на конце крыла над головой
– Зачем ты обжег меня? – крикнула девушка.
Лицо ангела оказалось обращено в сторону окна, из которого светило утреннее солнце. Мари подняла идола, выбежала на улицу и посмотрела в небо.
– Там самолёт, да? Ты разбудил меня, чтобы я увидела… – она осеклась и уставилась в одну точку. Серебристый металл отражал оранжевые лучи раннего солнца и выглядел яркой летящей звездочкой, которая медленно и неслышно удалялась на восток. – Я знала, что они есть! Знала, что где-то живут нормальные люди! Ты чертов гений! – девушка расцеловала ангела и запрыгала от радости. – Мы сейчас же отправляемся за самолетом! Спасибо тебе, солнышко!
Она забежала в дом, где ночевала, и уже через мгновение выбежала оттуда с желтой сумкой.