Евгений Александрович Скворцов
Мои авианосцы
Чаще всего в ходе совместных действий нам приходилось плавать в составе ударной группы: тяжелый авианосный крейсер «Киев» – флагман и большие противолодочные корабли «Маршал Тимошенко» и «Адмирал Исаченков» в качестве охранения. Наша «троица» подобрана была не случайно. Такой состав оказался оптимальным. Кроме того, это были единственные на флоте корабли, оснащенные единой взаимосвязанной боевой информационной системой. Наша группа была способна противостоять любой аналогичной иностранной.
За годы совместного плавания офицеры штаба, командиры кораблей и экипажи скрепились железной флотской дружбой. Несмотря на видимое однообразие деятельности и решаемых задач, работали все слаженно (и даже с юмором), дополняя друг друга в делах и исправляя недостатки характеров. Такую оценку нашим взаимоотношениям даю не только я, но и старшие начальники, и подчиненные. Так что я здесь не субъективен.
До сих пор мы следим за судьбой каждого, общаемся, готовы всегда протянуть руку товарищу.
Море роднит на всю жизнь.
Авианосец «КИЕВ»
В середине мая 1976 года меня вызвал командующий Северным флотом Г. М. Егоров и поставил задачу; – возглавить походный штаб для приема от Черноморского флота первого советского авианосца «Киев». Мне было предоставлено право на основании заключений специалистов штаба – их было сорок – подписать приемный акт о вхождении «Киева» в состав Северного флота и руководить его переходом в Североморск. «Киев» тогда назывался тяжелым крейсерам с авиационным вооружением. Именно такая надпись была на бронзовой доске у входного трапа корабля. Затем он стал просто тяжелым авианосным крейсером. Все эти переименования нужны были для того, чтобы превратить авианосец из корабля, несущего наступательное оружие, в корабль оборонительный. Таким образом без серьезных международных осложнений разрешили вопрос свободного прохода его через проливы Босфор и Дарданеллы. По международной конвенции о проливной зоне причерноморским
государствам разрешалось пользоваться проливами именно на таких условиях.
«Киев» был головным кораблем из запланированной серии семи авианосцев. Проектировали корабль в Ленинграде, в Невском проектно-конструкторском бюро под руководством А В. Маринича. Поставщиком оружия и оборудования была вся страна.
Это была громада в 27 «этажей», на которых были расположены 3857 помещений. В их числе 387 кают, 134 кубрика, 50 душевых, шесть столовых и кают-компаний. Чтобы осмотреть такой корабль и побывать в каждом помещении хотя бы по одной минуте, понадобится более двух с половиной суток чистого времени.
Пойти на создание корабля такого класса могло далеко не каждое государство. Для этого требуется не только развитая промышленность, но и колоссальные материальные затраты. Это было под силу Великой морской державе, какой тогда являлся Советский Союз.
В создании корабля принимали участие 169 министерств и ведомств, свыше 3,5 тысяч основных предприятий.
Строил корабль Черноморский судостроительный завод. Испытывал и давал путевку в жизнь на швартовных, ходовых и государственных испытаниях Черноморский флот. А осваивал,
эксплуатировал и использовал по боевому предназначению – Северный.
Аналогичную историю постройки и освоения имели следующие за «Киевом» корабли: «Минск» (1978 год), «Новороссийск» (1982 год), «Баку» (переименован в «Адмирал флота Советского Союза Горшков», 1987 год), «Тбилиси» (переименован в «Адмирал флота Советского Союза Кузнецов», а еще раньше в «Брежнев»), «Рига» (переименован в «Варяг») и «Ульяновск». Последние два не увидели свет в связи с развалом СССР. Они были загублены, разрезаны, несмотря на 70-ти процентную готовность. По своим боевым и техническим характеристикам соответствовали лучшим мировым образцам военного судостроения.
Вот такую махину мне предстояло провести через проливы и океаны на первом году командования соединением. Приказ есть приказ.
Через три дня специальным самолетом мы вылетели в Севастополь. Крейсер «Киев» стоял на якорях и бочках в бухте, перекрыв своей громадой большую часть ее акватории.
Походный штаб работал со знанием дела, и через пять дней мы составили акт приема крейсера. Акт от Черноморского флота подписал первый заместитель командующего вице-адмирал В. Самойлов, от Северного флота – я, с последующей подписью Г. М. Егорова. Ут-
верждал акт Главнокомандующий ВМФ С. Г. Горшков.
Выполнив свою задачу, штаб в полном составе вернулся домой, А мне пришлось возглавить другой походный штаб, специально созданный для перевода крейсера к месту постоянной дислокации.
Эта задача оказалась сложной.
Опыта проводки кораблей такого класса через проливную зону из Черного в Средиземное море еще не было. Да и неясностей в обслуживании нового оружия, техники, прежде всего самолетов и вертолетов, у нас было больше, чем надо. Кроме того, вслед за «Киевом» выходили в свет другие корабли серии: «Минск», «Новороссийск», «Баку» – они уже были реальностью. Опыт первого самостоятельного плавания корабля того же класса был для них бесценным. Все это мы хорошо прочувствовали в кабинете Сергея Георгиевича Горшкова. Главком вызвал нас для инструктажа непосредственно перед выходом.
Мы – это председатель Правительственной приемной комиссии вице-адмирал Е. И. Волобуев, старший на переходе, я в должности командира отряда кораблей перехода и командир корабля капитан 1 ранга Ю. Г. Соколов.
Решено было до начала перехода по нейтральным водам обкатать технику и экипаж в родном Черном море. Предполагалось также по пути зайти на один из рейдов Болгарии. Встать там на якорь и в течение суток осмотреться в спокойной обстановке. На этом же совещании придумали в целях конспирации пустить по Севастополю слух, что «Киев» идет в полигоны Черного моря для отработки задач боевой подготовки. Разведка НАТО пристально
следила за первым советским авианосцем и везде имела свои глаза и уши.
17 июля 1976 года Севастополь провожал нас.
В тот же день «Киев» встал на якорь на рейде Калиакра в Болгарии. Знаменитый рейд. Здесь великий флотоводец адмирал Федор Федорович Ушаков добывал славу Российскому флоту. На стоянке еще раз поставили конкретные задачи комиссиям от завода-изготовителя, от различных ведомств, наблюдающих за новейшими образцами оружия и техники, от авиации ВМФ, начинающей освоение корабельных самолетов и вертолетов в условиях, близких к боевым. Всем хотелось увидеть свое детище в действии – ведь «Киев» представлял собой революцию в судостроительной программе надводных сил Военно-Морского Флота. Это был принципиально новый класс корабля, который должен был кардинально изменить тактику действия сил ВМФ.
Основным боевым назначением тяжелого авианосного крейсера было придание боевой устойчивости ракетным подводным лодкам, группировкам надводных сил и морской ракетоносной авиации.
«Киев» имел мощное ударное оружие, собственные средства поиска, обнаружения и классификации всех видов вооружения противника. Стало возможным комплексное применение собственного ракетного и авианосного оружия с палубных штурмовиков, как для нанесения основных ударов, так и для развития успеха на конечном этапе боя. Наступательные возможности авианосца были прекрасными. По всем статьям это был уникальный корабль с огромными для своего времени боевыми возможностями.
На другой день рано утром «Киев» снялся с якоря.
При этом сначала курс его пролетал в Черном море, не делалось даже намеков на движение к
проливной зоне. Это продолжалось до выхода из румынской радиолокационной зоны. Предполагалось, что румыны, испытывая к нам враждебность, могли «заложить» нас раз-ведкам НАТО.
19 июля, на рассвете, крейсер вошел в пролив Босфор. Невозможно описать ликование сотрудников советского представительства в Стамбуле, которые, несмотря на ранний час, высыпали на балкон, прильнули к окнам посольства. Как ни странно, приветливы были и турки. Для тех и других появление крейсера стало полной неожиданностью. А вот американские разведывательные катера, обычно встречающие советские военные корабли еще в северном колене пролива, «проспали». «Киев» свалился им как снег на голову. Они догнали нас только через час, в южной части пролива. Начали судорожно фотографировать, зарисовывать со всех ракурсов, прежде всего – многочисленные антенны. Бедняги не отпускали крейсер до входа в Мраморное море. Видимо, у них состоялся серьезный разговор c коллегами по НАТО. На выходе из Дарданелл нас уже поджидали американский ракетный крейсер «Дэниэлс», греческий эсминец, итальянский и английский фрегаты, сторожевые корабли и вся базовая патрульная авиация НАТО Средиземного моря. На всем пути перехода они передавали нас «из рук в руки». Более 50 кораблей, судов и катеров НАТО сопровождали нас на маршруте.
Карта перехода с отметками и фотографиями кораблей и авиации слежения представляла собой такую внушительную картину, что не надо было составлять никаких отчетов. Разведка флота прямо-таки уцепилась за эту карту и, наложив гриф секретности, монополизировала ее не оставив ни одного экземпляра исполнителям.
НАТО убедилось в рождении советского корабля нового класса. А министр обороны Великобритании даже лично облетел крейсер несколько раз на базовом патрульном самолете «Нимрод». (Мы узнали об этом из английской прессы.)
Все было бы нормально, если бы натовцы просто эскортировали корабль и мирно наблюдали за его действиями. Но эти нахалы вели секбя дерзко, провоцировали нас.. Маневрировали, сближаясь до нескольких десятков метров, пересекали курс, создавали угрозу столкновения. Особенно этим отличались американцы и англичане. Они так старались, что на мостике «Киева» мы просто диву давались. Куда же делась их хваленая морская культура, грамотное судовождение, элементарное соблюдение законов мореплавания.
Наше высшее руководство было в курсе всех событий, связанных с переходом, помогало нам, как могло: заявлением протестов по линии Министерства иностранных дел, дополнительными силами охранения, просто дружеским телефонным разговором или телеграммой. После наших докладов о провокационных действиях кораблей НАТО «Киеву» усилили охранение. Если в Черном море и на выходе в Средиземное море нас сопровождали два корабля охранения, то уже в восточном Средиземноморье и до выхода в Атлантику нам было передано еще четыре больших противолодочных корабля. Конечно, в походном ордере с круговым охранением из шести единиц мы почувствовали себя гораздо увереннее. А натовцы чего только не выделывали…
Провокационный маневр «Дэниэлса», например, заключался в следующем.
Он постепенно сближался с «Киевом» на параллельных курсах (несмотря на флажные и другие сигналы, предупреждающие о нарушении Соглашения об исключении инцидентов на море между правительствами СССР и США), потом вдруг развивал максимальный ход до 30 узлов и резко поворачивал в сторону «Киева», нацеливаясь прямо в борт. Когда расстояние становилось критическим и наши корабли охранения подставляли ему свой борт. Он сворачивал в сторону, проходя в нескольких десятках метров за кормой. При этом можно было слышать выкрики: «о'кей».
Глядя на «повелителя», подобные маневры делали и другие корабли НАТО.
Не лучше вела себя и авиация берегового базирования. Во время похода мы собрали банк фотографий и кинопленок, где были запечатлены эпизоды пролетов самолетов НАТО, буквально цепляющих крыльями за наши мачты и надстройки . Многие из них послужили документальными доказательствами, приложениями к советским нотам протеста. Тут уж им было не отвертеться. Номера самолетов, знаки их принадлежности были видны как на ладони. Противоправные действия базовой патрульной авиации и кораблей НАТО продолжались и после того, как наши летчики-штурмовики начали свои плановые полеты. Это было особенно опасно.
Поучительней эпизод боевого крещения нашего ЯК-38.
Это случилось в районе Англии. Нам в конце концов надоело давать предупредительные сигналы самолетам натовской патрульной авиации, которые летали буквально касаясь мачты корабля. Когда все аргументы были исчерпаны, мы стали поднимать в воздух летчиков и отпугивать «неприятеля» методом воздушных атак. А мысль эту подал полковник Ф. Матковский и первым воплотил ее в дело. Он, старый истребитель, действовал по классическим законам воздушного боя. Три атаки с разных направлений – в заднюю полусферу, с траверза и в лоб – самому назойивому «Атлантику». Супостату стало не по себе и он «запросил пардону». Натовцы зареклись хулиганить, а наши летчики, посты управления и наведения истребительской авиации получили хорошую практику. Где еще так обеспечены планы боевой подготовки? Подобным же образом мы наказывали английские, итальянские, французские, канадские и другие корабли за их неистребимое желание плавать с «Киевом» буквально под его бортом и пересекать его курсы в непосредственной близости (кроме американских, с ними у нас было соглашение об исключении инцидентов на море).
Помогло.
Правда, потом на нас посыпались ноты протеста за агрессивность в мирном плавании под мирным небом. Мне неоднократно приходилось показывать Г. М. Егорову документы объективного контроля, схемы взаимного маневрирования, фотографии, подтверждакшие наше миролюбие. Он и без того верил в нашу добропорядочность, но ему нужны были доказательства, так как по должности приходилось объяснять наше поведение и уверять протестующие стороны в нашей лояльности. Кстати, протесты отпали сами собой, как только иностранные корабли стали вести себя более достойно и уважительно.
Расчет «супостатов», видимо, заключался в том, чтобы вывести нас из себя, скомпрометировать как профессиональных моряков и в конце концов спровоцировать тяжелейший инцидент с первым авианесущим крейсером.
Этого не произошло. Нервы у нас оказались крепкими. «Киев» благополучно «миновал» все провокации и выполнил поставленные на период перехода задачи. Этому способствовала безупречная служба кораблей охранения. Командиры кораблей хладнокровно, со знанием дела пресекали выпады наших недругов.
Хочу вспомнить добрым словом капитанов 2 ранга Владимира Ивановича Калабина и Валерия Васильевича Гришанова (впоследствии адмиралов), возглавлявших группы кораблей Черноморского флота. Им досталось в этом походе не меньше нашего. Они вместе с командирами кораблей, не смыкая глаз ни днем, ни ночью, бдительно следили за происками «врага». Четко выполняли команды флагмана по пресечению неправомерных действий.
Позднее я много лет занимался переговорами с американцами, встречался со многими
американскими адмиралами и командирами кораблей, соединений. Убедился в их высоком профессионализме и умении соблюдать законы в куда более сложных ситуациях. Надо даже поучиться у них святому отношению к законам. В то же время я убедился в том, что если американский командир получает сверху приказ «любой ценой» достичь какого-либо результата, то он растопчет любые законы. Потому что уверен в оправдании любых своих действий. Так было и на переходе «Киева».
Провокации были преднамеренными. Наши тогдашние недруги понимали, что их власть в «Средиземноморской луже», как они называли иногда Средиземное море, да и в Мировом океане, пошатнулась. Раньше у нас была только береговая авиация. Теперь появился авианосец. Конечно, защита пока еще слабенькая, значительно уступающая по тактико-техническим характеристикам заокеанским образцам. Но она уже есть. И вооружение самолета: ракетное, артиллерийское, бомбардировочное (даже с ядерной боеголовкой) для поражения воздушных, надводных и береговых целей – позволяло считать его серьезной боевой единицей.
Находясь на «Киеве» на протяжении многих лет, мы не ставили своей целью сравнивать наши самолеты с палубной авиацией США по боевым возможностям, количеству и качеству полетов. (Хотя некоторые обыватели, даже носящие военную форму, пытались это делать.) Американцы накопили огромный опыт использования авианосцев, создали совершенные образцы вооружения и палубных самолетов. Тягаться с ними нам было пока рановато.
Мы ставили себе более скромные задачи:
– освоить авианосные корабли, разработать и внедрить теорию и практику тактических действий нового оружия – авиации палубного базирования, подготовить летный состав к особому виду полетов над морем. (Ведь летчик не имеет привычных береговых ориентиров, нет запасных аэродромов, самая большая полетная палуба для них – пятачок, а промахнуться нельзя.)
Мы считали эти задачи самыми насущными, отдавая им приоритет. Мы верили, что именно наша промышленность создаст лучшую в мире технику – опережающую по характеристикам корабли и самолеты других стран.
И такая техника была сделана. Hаши корабли и самолёты не уступают мировым образцам, а некоторые даже не имеют аналогов.
Достаточно в качестве примера привести авианосец «Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов» и базирующиеся на нем штурмовики и истребители МИГ-29К и СУ-27К, удивившие мир своими тактическими характеристиками.
А самолет ЯК-141, опередивший иностранные аналоги на 10-15 лет!
Это ведь чудо-самолет.
На Тридцать восьмом международном авиакосмическом салоне в Ле Бурже эта машина с вертикальным взлетом и посадкой вызвала сенсацию. Самолет потряс Запад. Впервые в мире самолет такого класса преодолел скорость звука.
ЯК-141 – многоцелевой самолет, предназначенный для перехвата воздушных целей и ведения ближнего маневренного боя, а также для нанесения ударов по наземным и надводным объектам. Это первый в мире самолет, сочетающий в себе качества сверхзвукового истребителя и вертикально взлетающего самолета. Об этом можно было только мечтать, начиная с «Чебурашки» – ЯК-38.
За первый поход было пройдено более шести тысяч миль, совершено около 50 самолето-вертолетных вылетов. Для первого похода этого было предостаточно, тем более что в полетах, кроме испытателей, участвовали строевые летчики специально созданных авиационных полков Северного флота.
В этом, пожалуй, было главное достижение первого похода. Опробовали себя в деле и приобрели некоторую уверенность в использовании авиаполка и корабля моряки, летчики, инженерно-технический состав, группы управления и наведения авиации. Весь обслуживающий персонал. Одно дело – показательные полеты, в которых задействованы асы-испытатели, другое – полеты в реальных условиях моря. Не для проб и показухи, а для решения жизненных задач – хотя бы по отработке техники пилотирования. Как говорят в Одессе – «две большие разницы».
Во время этих полетов впервые главный командный и стартово-командный пункты корабля, пост боевого управления и флагманский командный пункт соединения (авианосец всегда
флагман, так спроектирована его командная система управления) обрели опыт организации
взаимодействия в том содержании, какого требовала практика, а не теоретические рекомендации, выданные наукой и конструкторами.
Все встало на свои места.
На подходе к Кольскому заливу, в море, нас встретил командующий .Северным флотом адмирал флота Г. М. Егоров. Он прилетел на вертолете. Командующий тепло поздравил нас с благополучным прибытием на флот. Обошел корабль, содержательно побеседовал с конструкторами, строителями, членами правительственной комиссии, летчиками, моряками. Встретив меня на мостике, «обрадовал»:
– «Киев» будет входить в мое соединение. Если до этого я был просто его «перегонщиком» с флота на флот, то отныне и впредь становился его флагманом. Признаться, в мои планы это не входило. Уж больно велика была мера ответственности —я понял это на переходе. Никто лучше меня не представлял в полной мере того, что и как надо сделать, сколько приложить сил для ввода корабля в боевой строй. Были сомнения, что «не по Сеньке шапка», но выбирать у нас не принято, поэтому, как положено, ответил командующему:
– пПостараюсь оправдать доверие.
Егоров тут же на мостике приказал командиру эскадры вице-адмиралу В. И, Зубу представить меня к адмиральскому званию. Благо должность позволяла.
Прибытие «Киева» на Северный флот стало историческим событием. Впервые флот имел в боевом составе авианосец. Для демонстрации полной картины возможностей крейсера, выучки экипажа и летного состава были подняты в воздух две пары палубных штурмовиков, которые провели демонстрационные полеты над Североморском. Это были необычные полеты на необычных самолетах. В городе таких самолетов не видели, хотя народ там бывалый. Они произвели настоящий фурор.
Жители город высыпали на улицы, приветствуя приход самого мощного по тому времени корабля, имеющего на борту один из основных видов оружия – корабельную авиацию. В этом мы, моряки, видели благодарность за трудный и долгий переход, за бессонные ночи.
К тому же командующий флотом сделал нам еще два отличных подарка.
Под его личным руководством для надежной стоянки крейсера была специально сконструирована сверхмощная швартовая бочка. Для членов экипажа и их семей выделен целый многоэтажный дом.
Впервые в истории флота, громадный коллектив из трехсот семейных офицеров и мичманов в первый день прихода на новое место службы получил жилье в благоустроенном, со всеми удобствами, многоэтажном доме. Да не в гарнизоне у черта на куличиках, а в столице флота – Североморске. А члены экипажа, в основном севастопольцы, имевшие квартиры в Крыму, получили право на их бронирование в связи со службой на крайнем Севере.
Авиаторы корабельного полка тоже не были обижены. Они получили жилье в своем гарнизоне в районе аэродрома базирования, в нескольких десятках километров от Североморска.
Наше соединение стало многоцелевым: не только противолодочным, но и авианосным. В этот же день я перенес свой флаг на «Киев». Ничего нового в этом для меня уже не было. Но для штаба соединения задача освоения «Киева» явилась необычной и совершенно новой. Никто из специалистов штаба в приемке и переходе корабля не участвовал.
Мне хочется подчеркнуть обилие новых задач прежде всего для штаба.
За подготовку «Киева» и его освоение должны нести ответственность и эскадра, куда ходило наше соединение, и флот, где он стал базироваться и, в конце концов, ВМФ – со всеми его управлениями, службами, ведомствами, научно-исследовательскими и административно-хозяйственными учреждениями.
Но мы, военные руководители, не должны довольствоваться положением, когда за какой-то важный участок деятельности, связанный с безопасностью страны, отвечают все и в общем-то никто. Поэтому конечной инстанцией ответственности за подготовку «Киева» на Северном флоте оказалось наше соединение – 170-я бригада.
Главное – уяснить задачу.
Когда это было сделано, штаб соединения без раскачки приступил к планированию ввода «Киева» в состав сил постоянной боеготовности. Флагманские специалисты штаба в то время были все молодые. Опыта работы у них еще не хватало, но они не дрогнули перед трудностями. Довольно быстро нашли общий язык с опытными командирами боевых частей и начальниками служб крейсера. А учиться было у кого.
Командиры боевых частей и начальники служб первого экипажа «Киева» были асами морского дела.
Черноморский флот отдал в первый экипаж лучших из лучших. При этом флот предполагал, что этот красавец, гордость России, останется у него. Командиром штурманской боевой части был капитан 2 ранга Александр Удовица, мастер-профессионал, впоследствии капитан 1 ранга, один из лучших специалистов в аппарате главного штурмана флота. Им были заложены основы использования новейшей техники для обеспечении безаварийного плавания, выполнения ракетных и артиллерийских стрельб, полетов авиации, противолодочных боевых действий. При нем не было случаев неготовности навигационного обеспечения. Очень авторитетный и уважаемый моряк.
Командиром ракетно-артиллерийской боевой части был Юрий Рыбак, один из самых лучших ракетчиков-артиллеристов Военно-морского Флота. Под стать ему были и командиры дивизионов. Командир главного ракетного дивизиона – капитан 2 ранга Александр Дядченко, впоследствии флагманский специалист Средиземноморской эскадры. Командир зенитного ракетного дивизиона – капитан 3 ранга Евгений Версоцкий, впоследствии капитан 1 ранга, начальник отдела ведущего НИИ, кандидат наук. Начальник радиотехнической службы – капитан 2 ранга Геннадий Проус. Начальник химической службы – капитан-лейтенант Виктор Захаров, впоследствии начальник химической службы флота, контрадмирал. Командир боевой части связи – капитан 2 ранга Владимир Сушко, впоследствии флагманский специалист Средиземноморской эскадры. Командир электромеханической боевой части (самой трудной во все времена) – капитан 2 ранга Борис Кононенко, впоследствии начальник электромеханической службы оперативной эскадры. Старшим помощником долгое время был капитан 2 ранга Вениамин Саможенов, назначенный потом командиром авианосца «Минск». Именно он принял на себя заботу об экипаже в ходе постройки и испытаний и сумел сплотить настоящий коллекив воинов. Делал он это вместе с заместителем по политической части капитаном 2 ранга Дмитрием Бородавкиным.
Командиром, который вывел авианосец «Киева на испытания и в первый поход, был капитан 1 ранга Юрий Соколов – опытный моряк, прошедший хорошую службу на строгом Черноморском флаге. Он многое сделал для становления первого экипажа, с честью выдержавшего все сложнейшие швартовные ходовые и государственные испытания. Экипаж с блеском выполнил все поставленные перед ним задачи, в чем, безусловно, заслуга командира. Недаром в числе десяти самых выдающихся создателей этого уникального корабля он был представлен к званию Героя Советского Союза и званию контр-адмирала, но ни того, ни другого Соколов не получил. Из-за семейных неурядиц, периодических застолий Юрий Георгиевич стал «классовым врагом» работников особого отдела и даже административных оргаюв ЦК КПСС, ведавших правом давать или не давать награды и звания. Закончил службу на рядовой – для своего уровня – должности в береговой части Черноморского флота. А жаль. Он был добрым и отзывчивым человеком, хорошим моряком. Его любили подчиненные. С. Г. Горшков при последней с ним беседе на «Киеве» сказал:
– а я на Вас имел другие виды.
Такое он не всякому говорил.
Я назвал не всех первопроходцев «Киева». Пусть не обижаются на меня бывшие сослуживцы, помощь которых в освоении сложной техники и оружия для меня и моих подчиненных была бесценной.