Евгений Александрович Скворцов
Мои авианосцы
народ особый, палуба-то одна на всех. А привыкали летчики к ней с трудом. Надо было резко менять психологию службы, привычки, ощущения. Надо было создавать новую «семью». Для многих море было в диковину. Только некоторым летчикам вертолетной эскадрильи приходилось бывать в море на кораблях с одиночным базированием вертолетов. Большинство же из трехсот пятидесяти инженеров и техников авиаполка море видело впервые, хотя они носили морскую форму. Это надо было учитывать.
Помню, вышли мы очередной зимой в Средиземное море. Во время митинга, посвященного нашему походу, который состоялся на рейде в Североморске, поднялся страшный ветер вперемежку со снежными зарядами. Начинался жестокий шторм. Флотские начальники во главе с главным провожающим адмиралом флота Н. И.Смирновым кое-как прыгали в катер. А мы на ходовом мостике с командиром корабля капитаном 1 ранга В. Н. Пыковым решали, как выйти из Кольского залива в открытое море. Ибо в такую погоду для большого корабля с огромной парусностью и малой маневренностью это нелегкая задача. Мы и сопровождающий нас «Адмирал Исаченков» вышли благополучно. Двое суток нас трепал шторм. Корабли покрылись толстым ледовым панцирем. Наружные стекла ходовых мостиков, носовые якорные устройства, верхняя палуба и оружие представляли собой глыбы льда. Дежурные вертолеты и самолеты напоминали фантастических динозавров.
Начало похода не предвещало ничего хорошего и по маршругу перехода, зимняя Атлантика гремела штормами. Десять дней циклоны преследовали нас. Летчики приуныли. И вот в один из самых тяжелых дней, когда высота волн достигала 10—12 метров, кто-то из шутников (их всегда хватает на флоте) начал внушать, что пора надевать чистые тельняшки… Некоторые приняли это за чистую монету и стали готовиться к общению с Нептуном. Об этом мне доложил на мостик вездесущий авиационный комиссар, никогда не унывающий Юрий Солод. Пришлось рассказывать по трансляции о том, что наш всемореходный корабль – прекрасное сооружение, что экипаж гораздо сильнее любой стихии, что морская служба тяжелая, но чисто мужская профессия. Посмотрите, – говорил я, на наши корабли охранения. Они в пять раз меньше нашего, им в десять раз тяжелее, но с какой стойкостью они борются со штормом, да и еще нас охраняют. Не впервые мы встречаемся с бурной Атлантикой. Всегда ее побеждали, мужество не изменяло нам. Победим и в этом плавании.
Вот только новогодние елки, которые мы спрятали в укромных местах полетной палубы, шторм все-таки достал и растрепал – это действительно большое огорчение. Начали по трансляции концерт легкой музыки, зазвучали лирические песни про любовь. Народ потеплел – и по совету морских ветеранов даже начали искать тарань, селедку и сухари для улучшения своего физического состояния. Морская болезнь с прекращением качки сразу проходит. Чистые тельняшки стали предметом добрых шуток. Весело встретили Новый год, привели в порядок оружие и технику. Повреждения были, но не такие серьёзные, как казалось во время шторма. Все убедились в том, что в любой ситуации, даже в экстремальной, хозяином положения должен быть человек. В данном случае – грамотный, опытный моряк, сумевшийвывести свой корабль из передряги без потерь. По крайней мере, так расценили летчики мое выступление по трансляции. Десятки раз потом мы проходили испытание штормом. Летчики вели себя достойно, стали настоящими морскими волками.
Были у «Киева» и черные дни, которые при другом исходе могли бы обернуться трагедией для всего флотаи страны.
Это произошло в одном из очередных походов в Средиземном море. Срок боевой службы шел к концу, корабль взял курс на Североморск. Оценка «Киеву» и двум кораблям его охранения командованием эскадры была дана отличная. Настроение у всех приподнятое. Американский и английский фрегаты, итальянский эсминец мирно следуют рядом с нами, сопровождают, или, говоря морским языком, ведут слежение, а дипломатическим – наблюдение. Вот такой мини-эскадрой мы вошли в Гибралтарский пролив. Погода отличная —нежаркое весеннее солнце и полный штиль.
И вдруг доклад командира электромеханической боевой части: во второй энергоотсек поступает забортная вода, энергоотсек, затапливает.
Только этого не хватало! Аварийная тревога! Осмотреться но отсекам.
Аварийным партиям в энергоотсек. Командир авианосца дает информацию о поступлении воды. Экипаж встревожен. Энергоотсек занимает в чреве корабля огромное помещение высотой с многоэтажный дом. В нем расположены мощные пятисоткиловаттные турбо- и дизельгенераторы, другие важные механизмы корабля, источники его боеспособности и живучести. Началось обследование аварийного и других отсеков. Установлено, что вода, постепенно просачиваясь, поступает через донный клинкет-клапан.
Очевидно, нарушена его герметичность. Клинкет – огромный, более метра в диаметре, расположен в самом днище корабля, на десятиметровом расстоянии от ватерлинии, под большим давлением.
Опасность реальная, надо принимать срочные меры.
Это один из 30 (в соответствии с документацией о непотопляемости) экстремальных случаев борьбы за жизнь корабля, которые личный состав постоянно отрабатывает на якоре и на ходу. Без этого ни один военный корабль не имеет права выходить в море. Начальники не должны его выпускать до тех пор, пока действия экипажа не доведены до автоматизма.
Начальником был я, Есть с кого спросить.
Учения учениями, а тут жизнь, реальное дело. Каждый член экипажа должен показать, как он подготовлен профессионально, психологически и физически к действиям в экстремальной обстановке.
Все это, как в кино, ускоренной съемкой провернулось в голове командира крейсера капитана 1 ранга Владимира Николаевича Пыкова и моей, командира соединения кораблей. Сбавили ход. По предложению командира электромеханической боевой части начали постановку подпор под клинкет-клапан, чтобы уменьшить объем поступающей воды. Место очень неудобное. Квалифицированно, с большой степенью надежности, произвести эту работу не удается. Пытаемся установить цементную заглушку. Но мешает вода. Аварийные партии работают предельно собранно, без суеты и паники. Поставили подпоры. Значительно уменьшили ток воды, не допустили воду к токоведушим частям сложнейших боевых механизмов. Но гарантии все-таки нет.
Надо становиться на якорь, чтобы в спокойной обстановке завершить дело. Замысел – с по-
мощью водолазов забить клинкет со стороны днища.
Ищем якорное место. Самое близкое – у испанского берега, в районе военно-морской базы Рота, где стоят американские подводные лодки со стратегическим ружием на борту.
Место кляузное, строго охраняемое, вблизи территориальных вод, можно нарваться на большие международные неприятности. Но делать нечего.
«Киев» становится на якорь с ювелирной точностью. Если ветер или течение сменятся, то от кормы до территориальных вод будет не более 100 метров. Но это же целых 100 метров!
Корабли охранения самым малым ходом курсируют вокруг «Киева», зорко наблюдая за чужеземными фрегатами. Спускаем баркас с водолазами, они среди многих отверстий забортной арматуры находят аварийное и приступают к починке. Обстановка под водой сложная. Клинкет находится в нише корпуса, давление может засосать водолаза внутрь. Риск. Вызываем добровольцев. Готовы идти все.
Под воду спускаются самые опытные, самые сильные ребята, специалисты первого класса. К сожалению, не помню имен этих героев. Они же предложили гениальный по своей простоте способ заделки ниши клинкета. Законопатить его матросскими пробковыми матрасами. Ушло более десятка матрасов, прежде чем изнутри корабля можно было поставить нормальный бетонный ящик-заглушку, Эта работа была сделана безупречно.
Тяжелое происшествие было предотвращено благодаря четким, хладнокровным действиям аварийных партий, мастерству водолазов, грамотному руководству офицеров электромеханической части и командира корабля. Пережить, конечно, пришлось немало. Под воду уходили два водолаза, а за их работой с надеждой и тревогой следили полторы тысячи моряков и летчиков, не считая экипажей кораблей охранения, которые готовы были прийти на помощь в любую минуту. Но дело было сделано, надежность перехода через океан
обеспечена, боеспособность корабля не снижена. Пять часов на устранение неполадки в самостоятельном отдельном плавании – потеря небольшая. Все хорошо, что хорошо кончается. А кончается все хорошо, если экипаж слаженный, командир знает свое дело.
Вся система повседневной подготовки военного корабля стоит на двух знаменитых принципах адмирала С. О. Макарова: «Помни войну» и «В море – дома».
У меня хватило ума не докладывать об этом случае начальству немедленно, по горячим следам. Это был бы скандал! Как правило, скорые доклады ничего, кроме эмоций и паники, не вызывают. Вел бы я переговоры с объяснениями по самым красным кремлевским телефонам до самой базы. На базе нас встречал командующий флагом. Вот тут-то я и доложил суть происшествия. Он мои действия одобрил, цементную заглушку приказал выбить, а клинкет отремонтировать.
Были дни и пострашней. Приведу еще три случая из жизни «Киева», которые могли стать сенсациями не только в истории Военно-Морското Флота СССР, но и своего рода мировыми рекордами позора, потери престижа страны.
Первый произошел 3 ноября 1978 года на рейде города Североморска.
«Киев» стоял на родной бочке заведя на нее бридель (якорная цепь) длиной 120 метров.
В 16 часов на корабле началось отчетное партийное собрание, на котором присутствовала вся парторганизация, представители партуправления флота, парторганизаций бригады и эскадры. На собрание, были приглашены командир эскадры вице-адмирал В. И. Зуб и я. Собрание только началось, когда по флоту была объявлена самая низшая штормовая готовность № 3, сигнал «Ветер-3». Я пошел на ходовой мостик проверить выполнение всех мероприятий по повышению штормовой готовности корабля. Командир корабля был в отпуске, поэтому я счел себя морально и юридически ответственным за состояние авианосца (подменяя менее опытного в этих делах старпома). Под моим контролем дополнительно к бриделю был отдан якорь с наветренного борта, введены установленные инструкцией дополнительные электромеханические средства, заступила ходовая вахта.
Штормового ветра не было, дул довольно ровный норд-вест. Ни что не предвещало беды. Я спустился в кают-компанию. Не успел докладчик сделать вступление к отчетному докладу, как по трансляции прозвучал сигнал «Ветер-2» – по флоту объявлена штормовая готовность № 2. Командир эскадры поглядел на меня, я понял его. Бегом на мостик На бегу почувствовал, случилось непоправимое. Так и есть, «Киев» сорвало с бочки.
Оборвался бридель, якорь не держит, ползет по грунту. «Киев» быстро дрейфует в сторону берега и не к мористой его части, а к причалам, где стоит весь надводный флот эскадры и второй дивизии противолодочных кораблей. Пять минут – и громада авианосца навалилась бы на бедную, ничем не защищенную армаду своих же кораблей, обрекая их на гибель.
НАТО могло бы что угодно делать с Северным флотом, ударные надводные силы которого не на один год вышли бы из строя.
Командую: – «Боевая тревога!
– Обрыв бриделя!
– Машинам выполнять приказания машинного телеграфа!»
Без подготовки и прогревания турбин скомандовал:
– пошел шпиль,
– якорь выбирать.
Успели выбрать якорь. Начали работать машинами. По тревоге вбежал на мостик командир эскадры, взял управление кораблем на себя – с записью в вахтенный журнал (так и следует поступать старшему начальнику в экстремальной ситуации в соответствиис корабельным уставом ВМФ СССР).
Крейсер неуправляем, хотя машины и исполняют все приказания с мостика. Корабль развернуло лагом к ветру (под углом в 90 градусов), никакими маневрами в стесненной бухте его уже не заставить быть покорным.
Единственное – удалось отвести беду от причалов, где стояла под погрузкой баллистических ракет подводная лодка стратегического назначения, и то с помощью какого-то маломощного буксира, случайно шедшего по рейду.
Через 17 минут после срыва с бочки крейсер всем корпусом лег на берег бухты Окольная, зажав бедолагу-буксир, пытавшийся до последнего из всех своих жалких лошадиных сил удержать огромный «Киев».
Причал для подачи и приема оружия переломился, как спичка. Его пришлось потом ставить заново, но свою спасительную для «Киева» роль своеобразного кранца (вместе с буксиром) он сыграл. Крейсер лег на берег по всей длине, в как будто приготовленную природой для него лагуну. Буквально в десятке метров от носа корабля были огромные валуны, о которые можно было бы распороть его до основания. В носу находились мощная акустическая станция, погреба с боезапасом, в том числе и ядерным. Подумать страшно.
Произошло это на глазах командования флотом (прямо под окнами штаба), экипажей кораблей, стоящих у причалов, и жителей Североморска.
Конечно, сразу же доложили в Главный штаб ВМФ, Главкому, министру обороны. Красный телефон не умолкал. Командующий флотом адмирал В. Н. Чернавии прямо с аэродрома прибыл на корабль (прилетел с какого-то московского совещания). На «Киеве» уже находились все его заместители.
Чтобы скрыть крейсер, сидящий на берегу, от иностранных судов, идущих в Мурманск, вывели на рейд «ширму» из кораблей. Согнали к нам весь буксирный и спасательный флот, и через два часа после наступления полной воды начали снимать с мели. Все это время В. И. Зуб находился на «красном» телефоне, докладывал обстановку (самая трудная миссия), а я руководил заводкой буксирных концов и, как сказал Главком, «отходом от причала». Как никак корма крейсера с самой уязвимой винто-рулевой группой висела на плаву. Под термином «отход от причала», видимо, шел доклад в Генеральный штаб – чтобы «не дергать тигра за хвост». Ветер немного стих. Снялись с мели, встали на якорь здесь же, на Североморском рейде, осмотрелись. Проверили каждое помещение корабля, К счастью, повреждений не было.
Что же произошло?
Почему звено прочнейшего бриделя лопнуло и разорвалось при таком несильном ветре?
Лабораторное исследование показало, что в звене цепи оказался воздушный пузырь, пустота, работало только 18 миллиметров звена вместо 89. Цепи для «Киева» закупали в Германии. По международным правилам торговли при выдаче сертификата годности стендовые испытания проходит только одна смычка из десяти. В нашей цепи попалось звено с браком, и винить в этом было некого. Пришлось потом для исключения подобных происшествий просвечивать рентгеном каждое звено импортных якорных цепей.
Выводы были сделаны самые серьезные.
Если для флота объявлялась штормовая готовность, например, «Ветер-3», то для «Киева» это
означало «Ветер-2», то есть обязательное присутствие на борту экипажа корабля и командира соединения. Готовность главных машин к немедленной даче хода, дежурство у борта крейсера двух мощных буксиров и так далее. Напряжение было огромным.
Из-за этого авианосцы были изношены раньше времени – что уж говорить о людях, служивших на них.
Другие страны, имеющие авианосцы, учитывая их большую стоимость и ценность, их большую парусность и энергоемкость, базируют их у мощных, защищенных причалов с максимальной предусмотрительностью, не жалея средств.
У нас же, как всегда, средств не хватало. Сделали прекрасные корабли, а базирование не подготовили – как при «царе Горохе». Корабли работали на износ, большинство из них прослужило только четверть положенного срока.
В такой же ситуации оказались и крейсеров проектов «26», «б8-к» и «68-бис».
Второй случай относится к лету 1979 года.
13 числа, в 13 часов, 13 минут зенитная ракета при погрузке упала в тринадцатый ракетный погреб. Повредила 13 боевых ракет. Чертова дюжина. Чрезвычайное происшествие.
Командир соединения является руководителем погрузки. Мне и отвечать. Прибыла большая авторитетная комиссия. Долго разбиралась. Нашли какой-то конструктивный недостаток. Дали информационный бюллетень по однотипным ракетным системам.
Обошлось без тяжелых последствий по счастливой случайности. Не сдетонировал ракетный запас в погребе.
Третий случай произошел в открытом море в 1984 году уже без меня, пишу по рассказам очевидцев.
Командовал кораблем капитан 2 ранга Н. А. Мелах, а соединением – капитан 1 ранга Г. П. Ясницкий. «Киев» вышел в море после ремонта. В районе острова Кильдин потерял ход. Погасли все главные котлы, перестали вращаться турбины и почему-то остановились дизельгенераторы. Корабль омертвел.
Разыгрался шторм, который медленно, но уверенно понес корабль к берегу, в сторону острова. Из-за потери электроэнергии командир не смог даже сделать толкового донесения. Флот переполошился. Более пяти часов он беспомощно наблюдал за дрейфом своего флагмана. Когда до скалистого берега оставались считанные кабельтовы, оба якоря зацепились за грунт. Задержали корабль, порвав при этом стратегический подводный кабель, идущий к ядерному полигону на Новой Земле. Кочегарам удалось как-то растопить один, два, а затем и три котла. Авианосец ожил и своим ходом выбрался из этой тяжелой ситуации.
Я назвал эти дни черными.
Так и было. Изложено и описано все без купюр.
Проплавал я на «Киеве» с июня 1976 года до декабря 1980 года, не пропустив ни одного выхода, ни ближнего, ни дальнего. Радостно сознавать, что первые шаги советского авианосного флота как принципиально нового вида вооружения были пройдены не без моего участия. Радостно оттого, что у меня есть ученики, последователи, которые пошли дальше меня в святом деле защиты Отечества. Грустно оттого, что это была моя последняя корабельная должность.
Годы берут свое. Флот живет, а тебе остается роль наблюдателя этой жизни.
Обидно, но никуда. не денешься. Молодые капитаны поведут наш караван.
Я не прощаюсь с флотом. Ёще десятки раз по новой должности буду приезжать и прилетать сюда из Москвы в качестве проверяющего и посредника.
Я прощаюсь с Североморском, особым городом в моей жизни. Кажется, как и в 1952 году, все те же причалы, швартовые бочки на рейде, те же классы кораблей. Но это только кажется. Заканчивается 1980 год. В главной базе флота 19 причалов, у которых стоят десятки самых современных ударных и многоцелевых кораблей 7-й оперативной эскадры Северного флота. Флот продолжает расти, мест не хватает. Спасает только то, что половина кораблей находится в море.
В губах Оленья, Ура, Ягельная, Западная Лица и Иоканьга сосредоточены главные ударные силы ВМФ – ракетные подводные крейсеры стратегического назначения. Там теперь главные базы. Там выросли прекрасные современные поселки. Там жизнь бьет ключом. Там престижно служить. Там флот стоит на защите нашего мощного государства.
В Североморске я вырос от лейтенанта до адмирала. Пережил смену пятерых командующих флотом. Сюда я привез из Ростова-на-Дону мою единственную жену Аллу Константиновну. Здесь родились, выросли и окончили школы мои прекрасные доченьки Наташа, Ирина и Марина. Родилась внучка Вера.
Отсюда я надолго уходил в море и сюда возвращался. Каждое возвращение было праздником. Именно здесь была создана наша крепкая морская семья, способная смотреть на все жизненные тяготы быта сквозь призму долга.
Как и у меня, у них на всю жизнь остались самые теплые и незабываемые воспоминания о Североморске.
Перевернута и эта страница. Прощай, Североморск!
Время, вперед!
Часть 6. Время и Флот
Глава 1. Служба в Москве
Глава 2. Военные корабли долго живут
Глава 3. О флотских традициях
Глава 4. Путь на флот начинается здесь
Служба в Москве
В декабре 1980 года, отслужив на Северном флоте 28 лет, с должности командира соединения 7-й оперативной эскадры я был переведен в столицу, в аппарат управления Главнокомандующего ВМФ, на должность начальника боевой подготовки надводных сил. В моем ведении оказались объединения, соединения надводных кораблей всех флотов и гражданский флот в части военно-морской подготовки.
Когда сослуживцы и друзья спрашивали, чем я теперь рулю, отвечал:– «Всем, что плавает по воде с трубой.»
А если без шуток, поначалу я не представлял всего объема ответственности и обязанностей, для полного освоения которых, по опыту предшественников, требовались годы. Мне думалось, что, пройдя огонь, воды и медные трубы, приобретя хорошую флотскую закалку на самых серьезных кораблях и на самом мощном флоте, я без проблем освою береговые должности.
Оказалось, не так.
Новая должность потребовала принципиально иных подходов, совершенно другого творческого и практического мышления. Нужно было всерьез заняться анализом боевой подготовки кораблей и соединений флотов, документов, по которым она проводится. Критически, посмотреть на них взглядом вчерашнего командира корабля и соединения. На палубе корабля или в штабе соединения это трудно делать, слишком много неотложных повседневных забот на плечах командира. А здесь, как говорится, и карты в руки,
С московской должности видны все флоты. Под рукой все данные, результаты учений, боевых упражнений, все приказы и директивы, в соответствии с которыми живут моряки. Твори, дерзай. Отметай все ненужное. Доказывай, оставляй только то, что нужно командиру корабля на мостике; в бою или при подготовке к бою.
Очень нелегкая ноша. Поначалу приуныл. Помогли старшие начальники и коллеги.
У нас подобрался авторитетный, дружный, компетентный в профессиональном отношении коллектив. Все – бывшие командиры кораблей и соединений, к тому же прослужили в центральном аппарате не по одному десятку лет. Это прежде всего мои коллеги – начальники отделов контр-адмиралы: Михаил Пугинцев, Владимир Калухин, Иван Усков, Раис Сулейманов, Юрий Федоров и капитан 1 ранга Юрий Карпов.
И мои подчиненные, капитаны 1 ранга Алексей Тимошенко, Геннадий Яровой, Александр Косов, Лев Евдокимов, Флорентин Николаев, Валерий Добровольский, Борис Черных и Владимир Максимов. С их помощью я познавал тонкости новой должности, старался сделать это быстрее, чем предшественники.
Время не ждет. А предшественники – знаменитые морские волки: Александр Тюняев (бывший заместитель начальника боевой подготовки ВМФ), Гавриил Громов (бывший командир дивизии), Николай Соловьев (бывший командир эскадры) и Александр Ушаков (ушел на повышение на должность начальника штаба Ленинградской Военно-морской базы).
Вскоре я остро ощутил специфические особенности службы в центральном аппарате. Можно быть прекрасным командиром на флоте и не вписаться в аппаратную работу. Здесь не надо командовать. Надо, имея основу – службу на флоте в командных должностях, – в совершенстве владеть анализом достигнутых в боевой подготовке результатов. Уметь грамотно и всесторонне обобщать опыт, накопленный на флотах, реализовать его в разработках и корректурах организационных и программно-методических документов. Делать это надо постоянно, ежегодно. Жизнь не стоит на месте.
Работа творческая, к ней способен не каждый командир. Поэтому отбор в аппарат боевой подготовки ВМФ производился особый. Пополнялся он в основном за счет офицеров, обладающих аналитическим мышлением. Естественно, что никакой исследователь или ученый «в чистом виде», если он не имел достаточного опыта командования, не подходил. Вся работа нашего отдела строилась в расчете на офицеров, стоящих на мостиках или проходящих службу в штабах тактических соединений. Для них мы разрабатывали и готовили документы, на основании которых планировали и проводили подготовку сил к ведению боевых действий.
Отсюда вытекает, что и моя работа, и работа подчиненных мне офицеров всецело зависела от знания обстановки на флотах, от соответствия руководящих документов по боевой подготовке требованиям духа времени и новым боевым возможностям кораблей.
Время меняет флот, его качественное содержание. Не учитывать этого нельзя, тем более на самом верху ВМФ.
Для этого нужно как можно чаще бывать на кораблях, жить их жизнью, знать не по бумагам и отчетам состояние дел и причины успехов (или неуспехов) боевой подготовки. Наши командировки занимали иногда до 200 суток в году. За восемь лет службы в отделе пришлось побывать в каждом соединении надводных кораблей Северного, Тихоокеанского, Черноморского и Балтийского флотов, Каспийской и Камчатской флотилий, Ленинградской Военно-морской базы и в отдельных бригадах речных кораблей Амурской и Дунайской флотилий. На крупных объединениях и соединениях флотов – по нескольку раз, я бы сказал – десятки раз, и подолгу. Кроме того, я бывал на ежегодных сборах крупных пароходств и других флотосодержащих гражданских ведомств и министерств.
Ни одно серьезное учение под руководством флотского командования, не говоря уже о Главнокомандующем ВМФ или его заместителях, ни инспекторские проверки на самых разных уровнях не обходились без нашего участия. Именно в ходе учений и инспекторских проверок при выполнении сложных планов, внезапных боевых упражнений мы решали задачи, определенные нашими функциональными обязанностями.
Особенно показательными были учения и маневры под руководством Главнокомандующего ВМФ, Адмирала Флага Советского Союза Сергея Георгиевича Горшкова. Они всегда тщательно готовились, были, как правило, двусторонними. Главком любил большие учебные сражения. Сам принимал активное участие в их подготовке. Замысел учения, основные его этапы, предполагаемые боевые упражнения формулировал он, а мы в отделах боевой подготовки, в других управлениях, отделах и службах готовили их. Просчитывали и выверяли ожидаемое решение сторон в каждом эпизоде. Не раз приходилось ходить к Горшкову с просчитанными вариантами этапов учения, пока он не утвердит оптимальный. Но каждый разработчик знал, что в ходе учения, в зависимости от сложившейся обстановки, Главком обязательно даст непредвиденные вводные. Изменит и усложнит план, внезапно прикажет выполнить боевые упражнения с применением самых сложных видов оружия. Все знали, что он поставит командующих сторон (командиров объединений, соединений ударных групп и кораблей) в такое положение, которое заставит раскрыть себя, искать не-
стандартные решения, проявить талант, искусство ведения боя.
Именно в ходе вот таких учений Главком как бы изнутри изучал своих подчиненных, командующих и командиров. Определял их перспективы, их служебный рост. Как правило, это были безошибочные суждения.
Бывало, обучаемый проявлял себя тугодумным начальником (не в обиду будет сказано тем, кто вдруг увидит себя, читая эти строки), привязанным к шаблону или принятой схеме боя, терял контроль обстановки и управление силами, а в конце концов отдавал бой. При этом проигравших не было: это учеба. На разборе ему будет выдано, как говорится, сполна. Но в то же время будет дана возможность взять реванш в ходе боевой подготовки или на следующих учениях.
Это обнадеживало проигравшего. Не надо говорить, как он после этого стремился заслужить прежнее уважение Главкома.
Особенно крупные мероприятия планировались на оперативно-тактических учениях по «разгрому» авианосно-ударных соединений или ракетных группировок вероятного противника, коим всегда были ВМС США. В этих случаях привлекались все разнородные силы флота и даже отдельные силы других родов и видов войск страны. На больших океанских просторах развертывались ударные и обеспечивающие подводные лодки, крупные группировки надводных сил, основу которых составляли ракетные корабли, тяжелые атомные и авианосные крейсера и ударные объединения морской ракетоносной авиации.
Действовали они, как правило, по единому плану, под единым командованием. Иногда наши учения совмещались по срокам с большими учениями флота НАТО или ВМС США, Англии, Не секрет, что мы отрабатывали задачи уничтожения ударных группировок сил «противника». Вот и двустороннее учение: каждая сторона действует в соответствии со своей тактикой, только без практического применения оружия.
А итоги подводили в лабораториях Военно-морской академии, оперативном управлении ВМФ и научно-исследовательских институтах. Там подделки практически исключались. Компьютеры считали беспристрастно, истинная картина была видна. Одно могу авторитетно утверждать – был паритет. Грозную и великую силу представляют собой авианосно-ударные соединения ВМС США. Но и наши группировки не были «бумажным тигром», они решали в учебных сражениях совершенно реальные задачи по разгрому сил противника. Американцы отдавали себе в этом отчет и признавали паритет, считали нас реальной внушаю-щей уважение силой.
Каждое учение, на каком бы уровне оно ни проводилось, заканчивалось подробным поучительным разбором. Хороший, грамотно и всесторонне проведенный разбор учения под руководством высших морских начальников – это учеба, школа, академия. Такие классические разборы всегда проводил адмирал Горшков. Это была действительно академия. Результатом такого разбора, как правило, становилась долгосрочная программа действий центрального аппарата ВМФ, командования флотов и научно-исследовательских учреждений.
Снова в службе мне повезло. Я много ездил на флоты в составе комиссий, возглавляемых С. Г. Горшковым. В каждой поездке приобретал для себя много нового для дальнейшей работы в центральном аппарате. Да и не я один. Все мои коллеги и старшие товарищи, прошедшие службу под руководством Главкома, впитали в себя методологию отношения к развитию флота, благодаря строгости его подхода к службе. Критериями оценки деятельности у него были: – способность широко и масштабно мыслить, – правильно учитывать военный опыт, особенно Великой Отечественной войны; – постоянный поиск нового, – профессиональная компетентность, – преданность флоту.
Он не разменивался на мелочи, с какой бы категорией обучаемых ни общался, Что греха таить; иной раз присутствуешь на разборе или при подведении итогов масштабных мероприятий или этапов боевой подготовки, где очень большой начальник добросовестно зачитывает четырехчасовой доклад, подготовленный не им, и становится стыдно за него. Вместо краткого и критического анализа результатов, конкретной программы, слышишь избитые, трафаретные формулировки и стереотипные поучения: надо… должна земля гореть под ногами… покончить… каленым железом. Такой «доклад» слушают не младшие офицеры в начальных должностях, а опытные, наделенные большой властью и ответственностью военачальники, руководители, от которых зависит реальная боевая готовность флота. Сидишь в зале и думаешь; а ведь ничего не изменится после вашего «доклада», товарищ «большой начальник». Вы сами не верите в то, что говорите. Истинного положения дел не видно. Одно перечисление фактов, лежащих на поверхности. Как дальше будут работать Ваши подчиненные по какому стратегическому направлению идти? Вопросы, вопросы,,.