Евгений Александрович Жиляев
Нить Лекаря
– Я понимаю…
– Кстати, вы знаете откуда я приехал?
– Нет. Неужели оттуда, откуда не возвращаются? – с удивлением спросила Елена.
– Да, но иногда возвращаются. Чудесным образом. И вы, отчасти, тому причина.
– Вы тоже стали жертвой обстоятельств?
– Я себя жертвой, Елена, не считаю. Скорее, наоборот, благодарю судьбу. Сейчас, оглядываясь назад, понимаю, всё, что ни даётся, к лучшему. Не соверши я непростой выбор ещё в самом начале войны, не смог бы обрести сына, моего Коленьку. Дети – чистые создания, приходят к нам разными путями, не всегда прямыми, и нам остаётся принять со всей ответственностью этот дар небес. В конечном счёте, мы живём ради них, в них – наше продолжение. У вас теперь есть дочь, вы мама. А значит, не можете больше думать только о себе и своей грусти.
– Да, вы правы, Фридрих Карлович. Я очень её люблю. Но как бы я хотела, чтобы она стала нашей с мужем отрадой. Нам с Серёжей так и не дал бог детей, хотя мы этого очень желали и ждали. Даже думали взять ребёнка из детского дома, но не сложилось.
– Вы, наконец, получили то, что так хотели.
– Да, верно, только теперь всё разрушено. И мне одной собирать осколки своей судьбы. Муж никогда мне не простит предательства. Он очень хороший, но такое не прощают.
– А вы смогли бы простить мужа в подобной ситуации? Посчитали бы всё изменой?
– Я? … Не знаю, с ним такое не произошло бы… Я приняла бы его и просто любила.
– Сергей тоже пересмотрит своё поведение. Ведь, отчасти, и он виноват в случившемся. Ваш муж, без сомнения, вас любит. Он всё обязательно поймёт. А вам надо, повторюсь, перестать думать о плохом и сосредоточиться на себе и дочке. Вы всё сделали правильно.
– Знаете, знакомые женщины разделились на два лагеря. Одни взглядом укоряли меня, а другие завидовали. Это было невыносимо. Я не смогу вернуться домой с дочкой.
– Давайте присядем, – предложил я, когда подошли к небольшой скамеечке.
– Да, с удовольствием – согласилась Елена.
Мы сели.
– Я был в оккупации, – после непродолжительной паузы начал я свой рассказ. – Не покинул свою больницу, хотя получил предписание эвакуироваться. «Служил» немцам…
– Это не так, не верю? – вдруг горячо проговорила моя собеседница.
– Не так. Хотя со стороны многим виделось именно это. Я ловил на себе косые взгляды, сталкивался с неодобрением и непониманием, но объяснить ничего не мог, не имел права. Нелегко жить среди отчуждения. Только правда внутри помогает справиться с обстоятельствами. В вашем случае правда – ваши муж и ребёнок, две жизни, которым без вас будет крайне сложно.
Над нами, каркая, пролетела ворона, невольно прервав наш разговор. Она удалялась, но продолжала оглашать округу своим криком.
– Елена – возобновил я своё повествование, когда птица исчезла из вида – позвольте, я расскажу вам ещё немного о себе. Когда наши войска вынужденно оставили город, в него вошли немцы. Меня они приняли за своего, что позволило мне установить довольно близкие отношения с некоторыми высокопоставленными особами. В их числе был и полковник СС. Однажды, находясь в его рабочем кабинете, я стал свидетелем жуткой сцены расстрела мирных жителей. Были ли они партизанами, подпольщиками или просто заложниками, я не знал. Только в рядах обречённых оказался ребёнок. Он стоял рядом с матерью и держал её за руку. Эти нелюди приговорили даже его, малыша. Я никого не мог спасти. Но мальчик…, понимаете, должен был жить. Он ни в чём не виноват. В общем, мне удалось чудом вырвать дитя из лап смерти. Звали его Коля. Для меня он родной сын. Я очень скучаю по нему.
– Фридрих Карлович, вы давно видели сына? – тихо спросила меня Елена.
– Давно, но, надеюсь, скоро увидеть. Верю, что с ним и женой всё в порядке.
– Вы счастливый человек, Фридрих Карлович.
– Да. Вы тоже, только ещё не успели этого понять. Елена, я настоятельно рекомендовал врачам отправить вас с дочкой в ведомственный санаторий для полного восстановления сил. Мне сказали, что такой открылся недавно в Подмосковье. Не отказывайтесь. Вы должны в спокойной обстановке настроиться на новую жизнь, принять всё произошедшее и простить себя. Вам это просто необходимо для дальнейшего выздоровления. И позвольте, дать вам совет, поговорите с мужем начистоту. Вы ведь пока избегаете его, не так ли?
–Да, я просила медсестру сказать ему, чтобы пока не беспокоил и не искал свиданий со мной. А откуда вы это узнали? Хотя …, здесь и у стен есть уши и, наверное, многие обсуждают меня.
– В этом заведении не принято обсуждать пациентов. И, вообще, все стараются не говорить лишнего, особенно, если не касается лично их. Я встречал вашего мужа неоднократно, беседовал с ним. Он, по – возможности, разговаривает с врачами и привозит молоко для дочери, но к вам не заходит. Вы должны знать, Сергей переживает за вас и очень любит. – Я заметил, как робкие искорки радости загорелись в глазах Елены, и после некоторого молчания продолжил – А теперь, нам пора идти обратно. Пойдёмте. Прогулка должна быть с пользой для здоровья, а не наоборот. Ветер поднялся. Вам следует поберечься.
Елена молча встала и пошла. Весь путь до больницы мы проделали, не проронив больше ни слова. Уже расставаясь, она обернулась ко мне лицом, взяла мою руку в свои и сказала: «Спасибо вам, Фридрих Карлович!». «Всё будет хорошо» – ответил я ей. Потом Елена быстро повернулась и пошла в свою палату. «Будьте счастливы!» – пожелал мысленно вслед уходящей женщине.
Как часто люди совершают ошибки только лишь потому, что не хватает смелости на откровенный разговор. Если есть любовь, не стоит ничего скрывать и переживать всё в одиночку. Напрасно прятать что-то. Рано или поздно тайна выплывет наружу и последствия от такого молчания могут быть непоправимы.
***
В этом закрытом особняке мне пришлось провести ещё кое-какое время. Появились новые пациенты, которые задержали мой отъезд. Habent parvae commoda magna morae. 7 Как бы меня ни тянуло к семье, я понимал – пребывание здесь необходимо. Сия ступень – залог успешного возвращения к своей врачебной и научной работе.
Несмотря на всю свою теперешнюю занятость, всё же старался почаще наведываться к Елене. Я с удовольствием отмечал происходящие с ней перемены. Ушли тревожащие её страхи, появилось доверие и благожелательное расположение к другим людям. Она стала чаще улыбаться. Вообще, материнство явно пошло ей на пользу.
– У вас сегодня озабоченный вид, Фридрих Карлович – сказала мне как-то Елена в мой очередной визит.
– Заботы. Всё заботы. Дайте-ка, лучше я на вас полюбуюсь. Вы сегодня сияете.
– Я видела Серёжу. Он изменился. Стал прежним. И хоть мы ещё не разговаривали, чувствую, что нужна ему.
– Конечно, вы нужны ему. Вы нужны друг другу. Как малышка?
Елена ещё более оживилась.
– Она чудесная! Сейчас спит.
– Вот и славно. Всё плохое у вас позади.
Сейчас у меня не было и свободной минутки, чтобы спокойно остановиться и поговорить. Я снова спешил, погружённый в привычный круг обязанностей. Елена всё поняла и не стала меня задерживать. На меня смотрела теперь другая женщина. Её тёплая улыбка стала для меня вернейшим признаком выздоровления…
Я же с каждым новым днём приближал свой отъезд отсюда. Затем наступил этот долгожданный момент. Причин задерживаться в этой ведомственной лечебнице больше не осталось. Пора, как говориться, и честь знать. Я сдал свой пост. Предстояло столь желанное возвращение к семье. Проститься со мной приехал Сергей Викторович. В нём произошли разительные перемены с последней нашей встречи. Видно, что дни и ночи дались ему не просто. Он много переосмыслил и всё решил для себя окончательно. Майор больше не выглядел подавленным, а наоборот, черты лица стали мягче, в глазах появился блеск, в них засветилась надежда на будущее, уверенность в принятом верном решении.
– Фридрих Карлович, я не мог не увидеть вас. Не знаю, свидимся ещё или нет. Я всё обдумал. Вы правы, мне следовало расставить правильно акценты в жизни. Теперь я сделал это. Стало намного легче. Точно выбрался на широкую дорогу и перестал блуждать в каком-то театре абсурда. Я причинил Лене много горя.
– Главное, что вы поняли ошибки. Их просто надлежит исправить и строить жизнь дальше. Но, Сергей Викторович, упаси вас Бог, чувство вины сделать руководящим. Это будет тупик.
– Я подал раппорт о переводе…
– Да, уезжайте подальше, постарайтесь всё забыть.
– Спасибо вам, Фридрих Карлович. Жаль, если судьба не сведёт нас больше.
– Никогда ни о чём не жалейте! Жалость, видите ли, плохой советчик. Вы молоды, успешны, перспективны. У вас есть семья. Заботьтесь о ней. Вам под силу сделать её счастливой. С таким смыслом стоит жить и бороться. Не так ли?
– Согласен – майор улыбнулся – Вас тоже, Фридрих Карлович, заждалась семья. Счастливого вам пути!
– До свидания!
Сергей Викторович открыл дверцу автомобиля, ждавшего меня у подъезда, и пригласил садиться. Потом закрыл и помахал рукой. Машина тронулась…
Эта непростая история двух любящих людей закончилась благополучно. Спустя некоторое время я получил письмо с вложенной туда фотографией. На ней улыбающиеся родители держали на руках маленькую девочку. Всё было искренне.
Я часто проводил параллели между Еленой и Гретой. Обе эти женщины волею невидимых сил сыграли в моей жизни неожиданно значительную роль. Если обстоятельства встречи с женой Отто фон Шварца стали своеобразным входом в лабиринт, где царил Минотавр, то жена майора поспособствовала выходу из него. Мои блуждания по запутанным путям закончились. Как завершились они и для Елены. А вот для Греты всё ещё было впереди. Она сполна разделит судьбу мужа. Больше не сможет закрывать глаза на всё, связанное с ним. Особенно правда о нацизме, её «героях», заставит иначе посмотреть на Отто. Вынужденная эмиграция, остро переживаемая разлука с родиной, спавшая пелена с глаз, глубоко потрясут женщину, пробудившуюся «ото сна», грёз молодости, очарования островка счастья среди горя и несчастий. Даже раскаянье Отто не сможет вернуть былого благополучия и душевного спокойствия. Грете придётся стать сильной. Она проводит в последний путь своего мужа после продолжительной болезни и только потом обретёт по-настоящему умиротворение в кругу своей семьи. С уходом Отто уйдёт и тяжесть. Грета поймёт, что история, замешанная на крови, никогда не исчезает бесследно и всегда отражается на близких.
***
Теперь мой путь лежал на Курский вокзал, а оттуда во Владимир. Ещё до моего ареста мы с Юлей, предполагая и такой вариант развития событий, условились встретиться там. В том городе у неё жила дальняя родственница, хорошая одинокая женщина, пережившая мужа и детей и не раз приглашавшая нас к себе в гости. Но всё как-то не получалось её навестить. В нашей же московской квартире она была не единожды. Ей нравилась Москва с её Садовым кольцом, Крымским мостом, Зелёным театром в парке им. Горького. Да и вся атмосфера столицы вызывала у неё живейший интерес. Последний раз она навестила нас в 39-м году. С начала войны связь с ней по понятным причинам прервалась. Но мы надеялись, что с ней всё хорошо.
Вообще, на душе у меня было спокойно, несмотря на неизвестность.
Эх, разлука… Обыденным явлением стала она в наше время. Война разбросала людей. а сейчас, когда она закончилась, все искали своих близких, чтобы снова воссоединиться.
В моей жизни были потери. Я знаю, какой болью отзывается на них душа. Каждый раз, мысленно обращаясь к жене и сыну, я чувствовал биение родных сердец. Они живы! Я прокладывал к ним дорогу через темноту неизвестности, неразрывной невидимой нитью навечно связывал нас. Ни на мгновение не сомневался, что мы хранимы нашей любовью. Я верил, обстоятельства непременно сложатся благополучно. Мы снова будем вместе.
Прожив уже достаточно долгую жизнь, научился смотреть на многие вещи спокойно и рассудительно. А в последнее время вообще заметил, будто наблюдаю себя со стороны. Странное состояние. Словно какая-то идеальная часть меня смотрит за мной, оценивает мои мысли и поступки. С недавней поры я стал очень чётко понимать, что в ряде обстоятельств не дотягиваю до некой черты, что-то не додаю людям. Не совсем полно использую таящиеся во мне силы души. Это открытие теперь не даёт мне покоя, бередит разум, заставляет по – иному более требовательно посмотреть на пройденную жизнь.
Уже сидя в вагоне, я предавался всем этим размышлениям. Ни с кем из попутчиков практически не общаясь, обходясь исключительно рамками приличия. Иногда я позволял себе просто ни о чём не думать, желая немного отдохнуть.
Надо мной больше ничего не довлело. Это сладостное ощущение, за которым естественным образом наступает покой и расслабление. Я начинал входить в свой привычный жизненный ритм.
Прочитана до конца очередная глава моей книги жизни. Осела лагерная пыль. Время нанесёт на неё новые слои. И память, как археолог, поднимет иногда забытые, погребённые «под землёй» воспоминания. И там, в будущем, моё прошлое предстанет под другим углом зрения. Тогда я сам свежим взглядом отвечу для себя на главный вопрос – насколько чиста моя совесть. Она всё знает и никогда не ошибается. Совесть единственный друг и советчик, что неразрывно связан с тобой; кто без прикрас скажет правду «в лицо», скажет прямо, ясно и понятно. За это её любят, боятся, ненавидят, но игнорировать полностью не получается ни у кого. Жить по совести – нет ничего мудрее. Ни один человеческий закон не способен так наказать и вознаградить за отступление и следование истинным ценностям. Здесь на земле мы проходим через испытания, преодолеваем трудности, но для чего? Ответ очень прост – чтобы научиться слушать совесть, правильнее даже сказать – жить в совести, то есть в согласии с самим собой. Тем настоящим, высшим идеалом, к которому идёт человек своей тернистой дорогой…
Мерный стук колёс, мелькание за окном, тихие приглушённые разговоры соседей, укачали меня, и я заснул. Мне снилось море. Эта искрящаяся на солнце, слепящая глаза, бескрайняя гладь. Манящая, волнующая. С ней ты делишься радостью, праздничным настроением. Море заряжает, исцеляет, сближает. Я плавал, мне было легко. Видел вдалеке выпрыгивающих из воды дельфинов.
Когда я очнулся, настроение у меня было приподнятое. Море, сколько ярких памятных моментов связано у меня с ним. На юге я не только отдыхал, но и плодотворно работал. Там, среди гор, чистого воздуха, вдали от шума и суеты мне приходили совсем иные мысли, нежели в городских условиях. Казалось, сама природа раскрепощала, снимала оковы и дарила счастье настоящего творчества, поиска новых идей, которые затем находили применение в моей практике. После такого отпуска я всегда возвращался обновлённым, полным сил. Заряда энергии, полученного на море, мне с избытком хватало на целый год. Потом накопленная усталость лечилась яркими воспоминаниями и впечатлениями от тихих закатов, красочных рассветов, ночного неба с мириадами мигающих огоньков, мерного плеска волн. Но всего этого могло не быть, если бы не моя жена Юля, одно присутствие которой делало мир вокруг меня более живым, глубоким, праздничным. Сейчас я не представляю своё существование без неё. Сколько невзгод мы преодолели вместе. Она как никто другой понимает меня, все порывы мои. Мы никогда не расставались надолго. Только однажды не состоялась наша совместная поездка на море, когда по служебным делам Юля не смогла поехать и вынуждена была остаться в Москве. Её отсутствие сказалось сразу. Радость от общения с прекрасными, неповторимыми южными видами не отличалась таким восторгом нежели прежде. Вынужденное одиночество не принесло удовлетворения. С тех пор мы договорились путешествовать исключительно вместе.
Во многом, чего я добился в жизни, велика заслуга Юли, моего друга и советчика. Её поддержка и помощь помогали мне превозмогать себя, идти вперёд. Это она научила меня признавать свои ошибки, когда я, будучи молодым, амбициозным врачом чересчур полагался на свои академические познания, не имея ещё большого практического опыта и навыка, спокойствия и трезвости мышления, что приходят позже.
Сложно поверить, но за всю жизнь мы ни разу не разговаривали друг с другом в оскорбительной форме, с повышением голоса. Глупого, дикого ора я не выношу, как не терплю никакой ругани, хамства, а уж тем более рукоприкладства. Всё это проявление отсутствия элементарного воспитания, хороших манер.
Сколько раз бывало Юля своим терпением и выдержкой гасила моё раздражение, ворчание, недовольство, связанные с усталостью. Один Бог знает, чего ей это стоило, каких сил! Я вспоминаю каким несносным порой становился, особенно когда задевалось моё честолюбие. Мне неудобно перед женой до сих пор за такое своё поведение. Максимализм – черта хорошая, но в разумных пределах, пока она не задевает близких, родных нам людей, не заставляет их безвинно страдать. Мой невыдержанный характер сильно изменился за время нашей совместной жизни.
Мы с Юлей поженились в начале 20-х годов, когда только-только закончилась гражданская война. Новая власть укрепилась. Не всем, конечно, она пришлась по душе. Однако, недовольства и открытые выступления против неё уходили в тень. Чувствовалось, что Советы пришли надолго и сил, способных пошатнуть её строй внутри разрушенной страны, не находилось. Народ устал от кровавых конфликтов, желая зажить мирной жизнью. И хоть костёр напряжения ещё вспыхивал изредка то тут, то там, в пожар перерасти он уже не мог. Зарево войны начинало забываться. Шрамы же, раны на теле земли оставались открытыми, требовалось время на их затягивание. Среди людей продолжали царить страхи, боль, неуверенность. Новая власть обещала стабильность, защиту, справедливость. Ей верили, видели, она делала конкретные шаги в своих обещаниях.
Политика как тогда, так и позже меня не интересовала вовсе, разве что касательно моей области деятельности. Я продолжал заниматься наукой и своим призванием. При любом правлении, будь то диктатура или демократия, врачи остаются востребованными. Ведь болезни не разбираются в режимах, политических играх. Они приходят, как непрошенный гость, и способны унести с собой человека туда, откуда явились. Недуг – есть сигнал о нездоровье личности, а в случае эпидемии и целого общества. Это веское предупреждение нельзя игнорировать. Особенно в переломные для народа годы, время душевных надломов, падений и взлётов.
В эти трудные годы становления страны мне предложили заниматься не только преподаванием, но и организацией «охраны здоровья трудящихся». Я исколесил пол России, был в Средней Азии, на Кавказе. Везде видел нищету, разруху, но ей противостоял энтузиазм, порой голый, строителей светлого будущего, который поражал меня своей решительностью, смелостью, а, главное, полным отсутствием какой-либо выгоды, корысти для себя лично. Молодые люди, посвятившие свои жизни без остатка труду на благо своего народа, жертвовали собой, когда восстанавливали хозяйство в сложных климатических условиях, гибли от пуль басмачей, бандитов и прочих несогласных с «народной» властью.
Страна менялась. Она возрождалась в напряжении духовных и физических сил.
Мне было приятно осознавать, что и я вносил свою скромную лепту в общее дело восстановления России, истерзанной гражданской непримиримостью.
Я лечил, учил, организовывал больницы, и везде куда бы не послала меня судьба со мной делила мою участь и все тяготы командировок Юля. Мне кажется, что слова не смогут выразить всей полноты благодарности в её адрес, поэтому единственный способ передать свои чувства – это любить ещё сильнее. По – моему, это самый верный путь.
Потом был самый незабываемый радостный момент в моей жизни, когда Юля сообщила, что у нас будет, наконец, ребёнок. Несколько дней я вне себя от нахлынувших чувств, окрылённый, счастливый, провёл точно в экстазе. Работа спорилась как-никогда прежде. Вещи, которые неизменно вызывали во мне раздражение или неудовольствие, перестали меня заботить. Словно на крыльях я летел домой, носил аккуратно Юлю на руках. Окружил её всей той заботой, теплотой и вниманием на какое тогда был способен. Доставал и приносил дефицитные продукты, чтобы немного побаловать свою любимую.
Стал замечать за собой, что меняюсь. Мои не самые лучшие качества как-то вспыльчивость, порой чрезмерная придирчивость, чувства досады, обиды исчезали сами собой. Вместо них в свою семью я теперь нёс нежность души, бо̀льшую чуткость, понимание с полуслова. Коллеги по работе, как потом поведал мне спустя время один знакомый, говорили про меня, что я перестал быть «педантичным сухим немцем», а оказался милым, но по-прежнему требовательным начальником, которого уважали и ценили за умения и человечность.
Подходил к концу срок беременности Юли, когда мне внезапно пришлось отъехать в дальний район. Я планировал быстро закончить там свои дела, но задержался сверх ожидаемого. По возвращении назад я застал жену с сыном. Никакие слова не помогут передать ту бурю радости, восторга, вихря эмоций, захлестнувших меня от увиденной картины – Юля с ребёнком на руках. Позже, вспоминая те моменты, не могу точно восстановить в памяти всю последовательность действий. Как в тумане обнимал их обоих, целовал, смеялся и слышал успокаивающий, родной, любимый голос «Тише, тише!».
Настала ещё более замечательная пора в моей жизни. Это было поистине благословенное время. Я страстно, всем сердцем желал непрекращающегося продолжения счастливых мгновений.
Шли годы… Серёжа подрастал. Мы назвали нашего сына в честь отца Юли, человека сердечного, сильного, мужественного. Мальчик рос очень смышлёным, веселым. Как все дети Серёжа отличался любознательностью, его интересовало всё, что попадалось ему на глаза. Он трогал, щупал, тянул в рот любую вещь, оказавшуюся в маленьких ручках. Игрушки особо не жаловал, предпочитая им предметы полезные, особенно мои медицинские инструменты, флакончики, баночки, которые стремился достать, если вдруг случаем находился поблизости. Поэтому мы с Юлей, когда брали Серёжу на руки, старались держать его подальше от опасных штучек. Казалось, ничего не могло омрачить наше семейное счастье. Но, видно, не суждено было сыну стать взрослым. Жизненный путь Серёжи оборвался в ранние школьные годы. Случилась трагедия летом в один из жарких июльских дней. С друзьями он пошёл искупаться на реку и оттуда больше не вернулся. Мы с женой бывало любовались им, стоя на берегу, восхищались его умению ловко плавать, глубоко нырять. Но в тот раз навыки Серёжи оказались роковыми. На спор он заплыл очень далеко и, видимо, попал в сильный водоворот, чем была знаменита та река. Она то и утащила в свои недра храбреца. Новость о смерти сына подкосила нас обоих. Точно свет везде погас и настала вокруг тьма. Никакие слова утешения, поддержки, искренние слова соболезнования не доходили до сердца. Дом опустел враз. Не было слышно больше детского смеха, пропала живость. Всё вымерло внутри. Игрушки Серёжи, его одежда, другие вещи вызывали невыразимую тоску от безвозвратной утраты. Слёзы наворачивались сами собой и начинали душить. В особые минуты отчаяния мы с женой сидели рядом, я держал её руки в своих руках и вместе преодолевали захлёстывавшие нас волны несчастья. Долго не отпускала печаль, очень долго. Но время лечит, хоть порой и требуется на выздоровление длительный период. В конце – концов жизнь взяла своё. Мы оправились от трагедии, но после этого случая Юля больше не могла иметь детей. Сильный страх потерять ещё раз ребёнка оказался выше её сил.
Однако, когда я привёл Колю в наш дом, она всю нерастраченную любовь направила на мальчика, и первая заговорила о необходимости его усыновления. В ней вновь проснулись дремавшие до сей поры материнские чувства, которые теперь бурным потоком изливались на вновь обретшего семью сироту. Я благодарил Бога за его милость к нам, за заново возвращённое счастье иметь и воспитывать ребёнка. Но больше всего меня радовала моя жена. Те перемены, что пришли в наш дом вместе с Колей растопили её и сделали прежней, веселой и жизнерадостной. Только сейчас я понял, как мне не хватало её света и заряда. Может быть, была в том и моя вина. Я много думал об этом…
«Прибываем!» – услышал я голос проводника и посмотрел машинально в окно. Поезд неспешно пробирался среди составов, каких-то цистерн и потом, наконец, вкатился, пыхтя на вокзал. Остановился. Попрощавшись с проводником и другими пассажирами, вышел на перрон и глубоко вдохнул вечерний свежий воздух. После затхлого вагона даже прокуренная станция меня взбодрила. Кто-то толкнул в плечо и даже не оглянувшись поспешно побежал в своём направлении. Я взял свой чемодан и небыстро пошёл к выходу в город.
– Фридрих Карлович! – окликнул меня чей-то радостный голос. В мою сторону шёл молодой офицер. – Фридрих Карлович – повторил он моё имя.
Когда незнакомец подошёл вплотную, то широко и открыто улыбнулся.
– Здравствуйте! Фридрих Карлович, не помните меня?
Я силился вспомнить, где мы встречались.
– Здравствуйте, товарищ майор. Извините, что-то не припомню вас.
– Первые месяцы войны… Наш госпиталь находился как раз в вашей больнице, и вы лично оперировали меня. Мне тогда все говорили, что я чудом выжил, если бы не ваши руки лежать бы мне уже в могиле. А так я всю войну прошёл и больше ни одной царапины. Знающие люди сказали, вы теперь нечто вроде крёстного отца для меня. Вспомнили?
Да, я вспомнил. Привезли к нам совсем «плохого» младшего лейтенанта. Ранение у него было очень тяжёлое, и как он ещё дышал было даже для меня, бывалого врача, загадкой. Да, у человеческой природы много тайн, недоступных разуму.
Делая обход раненных, отдал спешное распоряжение готовить новоприбывшего к операции. На редкость живучим и выносливым оказался организм у этого бойца. Буквально с того света выкарабкался.
В бреду всё обещал родину защищать до последней капли крови. Стонет, боли сильные терзают, а всё оружие просит дать – «врагов бить».
Когда немного поправился и говорить смог, то рассказал какую ненависть к фашистам питает. Насмотрелся на их злодеяния в отношении мирного населения и поклялся истреблять всех «до последней капли крови».
Я был очень рад видеть «лейтенанта» живым и здоровым.
– Как же такого забудешь?! Вы весь медперсонал нашего госпиталя на уши поставили. Дай вам винтовку и всё тут, да чтоб патронов побольше.
– Да патронов-то мне хватило. – офицер рассмеялся, потом посерьёзнел– Я, Фридрих Карлович, вас часто вспоминал. У меня к врачам всегда было большое уважение. А после госпиталя, когда увидел ваш труд, понял, без любви к людям в вашей профессии нельзя. Так что, несмотря на своё ранение, с теплом вспоминаю время на больничной койке. И теперь благодарен судьбе за встречу с вами. Кстати, если вы торопитесь, я могу вас подвезти. Правда, машина у нас не очень комфортная.
Я не отказался. По дороге рассказал майору о цели своего визита во Владимир. По счастливой случайности он оказался уроженцем этого города и оказал мне большую услугу в розыске моей семьи. Дело осложнилось тем, что дальняя родственница Юли со старой квартиры съехала, предоставив её многодетной семье из Белоруссии, и поселилась у своей подруги, адрес которой найти было нелегко. Если бы не энергия майора, мои поиски могли затянуться на более длительный срок.
Вот уж поистине, ничего не бывает случайным. При расставании «мой крестник» пожелал мне долгого здравствования. Я же обнял его от всей души.
Потом была долгожданная встреча. Когда я постучал в дверь, её открыл Коля и с радостным криком бросился на меня. Едва успел присесть как очутился в горячих объятиях сына. Затем вышла Юля, мы встретились глазами. От неожиданности и волнения она присела на стул…
***
Дальше были сборы к переезду в Москву, точнее нашему возвращению обратно туда, откуда собственно и началось скитание по дорогам необъятной Родины. Трудное, тягостное время, неопределённость, лишения остались позади. Теперь втроём мы только и делали, что мечтали о счастливой жизни, строили планы и верили – они непременно сбудутся. Иначе, и быть не могло. Ведь не напрасно пройдены тяжёлые дороги. Закончилась страшная война, и выстраданный мир снова вернулся не только в нашу семью, но и в судьбу целого народа, пережившего, пожалуй, самое лютое испытание, когда-либо выпадавшее на долю нынешним и канувшим в лета нациям. Через единение не голословное, а деятельное родилась виктория, какую ещё не знала земля. Жизнь вернулась на неё. Пройдут года, но память, несмотря на все козни не смирившихся, ещё более озлобившихся от поражения реваншистов, не даст вычеркнуть правду и исказить историю. Не пройдёт попытка отобрать и предать забвению дела минувших дней. Ничто не забыто, никто не забыт.
***
Москва нас встретила новыми вызовами, где были радости, тревоги, победы, печали, в общем всем тем, что называется жизнь. Но мы были счастливы…
1949 г.
