Евгения Широкая-Ляшко
Время Z
– Победить, конечно.
Не прерывая работы, Батя принялся разъяснять новичку:
– Вот как в миру бывает. Поедет какой-нибудь удалец за тридевять земель в отпуск и давай там куролесить. Думает, что раз не видят друзья да близкие прегрешений, стало быть, можно дурака валять. А на фронте как? Взял позывной, так сказать, новое имя принял… Казалось бы, теперь можно вести себя иначе? Иначе, да не совсем. Стержень внутри тот же. По каким ценностям воспитан человек, такие и дела он творит. И с теми, кто живёт в «серой зоне», таким же образом всё обставлено.
Митя осклабился.
– Мудрёно ты говоришь, перевод требуется.
– А я тебе примерчики сейчас приведу, чтобы попроще тебе было уразуметь. В Солидаре шла эвакуация мирных жителей. Укропы «спалили» на квадрокоптере и начали артобстрел. Наши парни поснимали броники, надели их на детей. Итого четверо ранены, два погибло, но из ребятишек никто не пострадал, всех вытащили, всех до единого спасли. И там же другой случай. На свой страх и риск жители спрятали нашего раненого бойца. Он заполз в их подъезд. Так они перевязали его, замыли следы крови по лестницам и прятали у себя под кроватью до подхода нашего подразделения.
На лице Мити заиграли желваки, брови сдвинулись.
– Принято. Спасибо за урок. В войне главное – оставаться человеком.
Батя усмехнулся.
– То-то же. А то зачем, да почему? Думать надо, прежде чем спрашивать. Сам-то не глупый, оказывается. Быстро дошло, что нельзя человеческим принципам изменять… Даже если в нечеловеческие условия попал.
Батя ещё что-то вещал, а Митя в мыслях уже был далеко: ему вспомнилось босоногое детство, когда он впервые от дедушки получил нагоняй за то, что с пацанами у соседа вишни воровал. Тогда ему было очень стыдно. Дедушка не ругал, нет. Он в точности как Батя «прожигал» тяжёлым взглядом и лишь сказал: «Поступай так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».
– И как я только мог это забыть? – пробормотал Митя.
– Что забыть? – переспросил Батя.
Он отмахнулся.
– Ничего. Это я так… Вдруг понял, что война пробуждает настоящее в человеке. Всё встаёт на свои места. Нет подмены понятий. Снова, как в детстве, чётко ясно, что такое хорошо, а что такое плохо.
Батя перекрестился.
– Твоя правда. Побольше бы народу сейчас пробудилось.
По доброй воле
По переполненной стоянке медленно кругами ползали автомобили: в час пик около центрального городского универсама всегда нехватка парковочных мест. Пожилая женщина с трудом протиснулась на старенькой иномарке между мощными джипами. Но едва она открыла дверь и высунула ногу, как из блестящего внедорожника рядом недовольно прорычал владелец – мужчина лет сорока:
– И куда это ты намылилась? Сейчас же убирай свою консервную банку!
Женщина, застыв, извиняющимся тоном залепетала:
– Мне только продуктов прикупить. Вы же всё равно никуда пока не едите?
– Ты чё не поняла? Ты меня подпёрла! Отъезжай давай!
Она хотела что-то сказать, но не успела: запиликал мобильник. Женщина с проворством кошки, выхватила телефон из сумочки и приникла к нему. Владелец внедорожника опешил от такой наглости и побагровел, но первые же слова чужого разговора заставили его остыть и побледнеть…
– Володя? Володя? Ты?! Живой? Не ранен?
Неизвестно, что она могла расслышать: из трубки доносился грохот орудий. Разговор не длился и минуты. По лицу женщины потекли слёзы, рука с телефоном безвольно опустилась.
– Живой? – сипло осведомился владелец внедорожника.
– Живой… – протянула женщина и судорожно вздохнула. – Вот так ждёшь, ждёшь этого звонка, а как только отключится, опять страх к горлу подступает… Как он там?
– Сын?
– Муж. Шестьдесят два года, а всё туда же – «Не могу сидеть в стороне». А что, дети выросли. Своих уже воспитывают. Сын у нас в спецназе служит, отцу сам снаряжение закупал. Нет бы, где поспокойнее, парням помогать, опытом делиться… А он возьми и в самое пекло в «серую зону» напросился…
– М-да… Моему отцу тоже седьмой десяток пошёл и уже больше года как в спецоперации на Донбассе участвует. В «Барс-7» состоит. Всё время в окопах, прямой контакт с противником. Ещё он был командиром разведывательной группы и в тыл к укронацикам наведывался… В первый раз, когда пошел, скрыл от всех. Сказал, что на вахту на Север. Мать жутко на него обиделась, когда всё вскрылось. А ну-ка больше четырёх десятков лет вместе, а тут, видите ли, секретничать надумал… Его трижды за «двухсотого» принимали. Один раз мы даже похоронку получили. Батя пять операций перенёс после миномётного обстрела, но как только реабилитация закончилась назад на фронт, фашистов давить… Эх, по контракту и я хотел пойти, а меня не взяли, сердце слабое…
Оба умолкли, каждый думал о своём.
– Вы это извините. Нервный стал, аж самому противно. Идите, я присмотрю за вашей машиной, не волнуйтесь.
Слово
Памятник архитектуры – железнодорожный вокзал видел на своём веку много встреч и много прощаний, и если бы это здание было человеком, а не каменной громадой из красного кирпича, то сегодня оно испытало бы глубокое смятение, пополнив свой старинный архив ещё одной разрывающей сердце сценой.
На прихваченном мартовским инеем перроне стояла группа людей, чем-то похожих друг на друга. Сразу можно было догадаться, что это одна семья: рослый седовласый военный с вещмешком, четверо детей, стройная молодая женщина и крепкий мужчина с армейской выправкой. Внуки и дочь еле удерживали слезы: пожилой доброволец до последнего дня скрывал от них, что отправляется на Донбасс. Сын, посвященный в планы отца немного ранее, держал взгляд ровным, хоть на душе человека, отдавшего полжизни службе в спецназе, скребли дикие кошки.
– Деда, ты, правда, уезжаешь? – жалобно пролопотал самый младший из присутствующих.
– Правда.
– На войну?
– Да.
– Боишься?
– А чего бояться? Пока мужчина в силах, он защитник. И если он не притворяется защитником, то его место сегодня там, где идёт битва за Отечество.
Мальчишка шмыгнул носом.
– А если тебя убьют?
– Я не ворон, всё равно триста лет жить не буду.
Послышались всхлипы белокурой внучки. Схватившись за косички, она горестно зачастила:
– Деда, не уезжай! Мне страшно!
К ней присоединились сёстры:
– Как нам без тебя? Что нам теперь делать?
– Учиться и беречь. Каждый день учиться чему-то новому и беречь русские традиции, – дал наказ дедушка, оглядев поочередно всех внуков и, задержав взгляд на сыне, добавил, – и пока меня нет, во всём прислушиваться к старшему мужчине, спрашивать у него совета.
Дочь покусывала губы, не решаясь высказаться. На лице мелькали обида, гнев, тревога. Едва сдерживаемые слёзы застелили глаза.
– Почему? Почему? – еле слышно выдавила она.
– Дочур, ну что ты как маленькая? Ты же меня знаешь… Помнишь как у Омара Хайяма? – и он процитировал:
«Бренность мира узрев, горевать погоди!
Верь: недаром колотится сердце в груди.
Не горюй о минувшем: что было – то сплыло.
Не горюй о грядущем: туман впереди…».
– Горевать не будем. Будем молиться, – шёпотом пообещала дочь.
У дедушки для каждого находилось слово. То самое, заветное слово, которое оттачивалось опытом, вело по жизни, помогало на перепутье. Слово, которое и на склоне лет он не предал, ибо научился ему от отца и деда.
Голос из динамиков провозгласил отправление поезда. Провожающие наперебой загалдели:
– Мы тебя любим! Береги себя! Возвращайся скорее!
Младший скривился, чтобы не расплакаться, сжал кулачки и дрожащим голоском произнёс:
– Деда, я тебя жду! Очень жду!
Перед тем как заскочить в тамбур, дедушка подарил близким скупые объятия и без тени сомнения произнёс:
– Мы победим, обязательно победим!
Укрепы
Зимний вечер вступил в свои права. Из детского сада потянулись стройные ряды: уставшие родители и подпрыгивающие задорные ребятишки. Старенький Алексей Иванович, опираясь на палочку, неспешно вёл внука. Идти до дома всего ничего: парк пересечь. Но как же обойти стороной игровую площадку? По сложившейся традиции Серёжа вихрем проносился по всем качелям и горкам, и уж потом отправлялся домой. Но в этот вечер малец только разок скатился с горки и подбежал к деду. Они медленно выдвинулись по расчищенной аллее.
– Ты сегодня быстрее. Замёрз?
Серёжа замотал головой.
– Чего тогда?
– Деда, а как «укрепы» строят?
Неприятный холодок пробежал по спине Алексея Ивановича. Сын на Донбассе около полугода. Для младшего внука он был в служебной командировке. Серёжа потянул за рукав, напомнив о себе. Алексей Иванович напряжённо улыбнулся и отстранённым тоном ответил:
– По-всякому бывает. В основном из бетона возводят различные сооружения и делают между ними переходы.
Серёжа сосредоточенно нахмурился.
– Как домик крота. А почему очень много бойцов для захвата нужно?
Алексей Иванович остановился.
– А ну-ка давай, выкладывай, что знаешь!
Брови мальчика встали холмиками. На лице смятение. Попался. Серёжа опасливо спросил:
– Ты меня не выдашь?
– Обещаю.
Внук воспрянул и на одном дыхании выпалил:
– Мой папа воин! Деда, он настоящий воин! Я им очень горжусь! Он герой!
Алексей Иванович в сотый раз упрекнул себя. В своё время он не настоял на том, чтобы открыть внуку правду, обойтись без секретов. Но таково было решение сына и невестки, и он молчал.
– Так. Продолжай.
– Мне Игорь сказал, что папа в госпитале. Не волнуйся, у него осколочные ранения. Мелкие царапины такие. Он быстро поправится.
Дедушка сглотнул. Взрослые могут тайнами обложиться сколько угодно, но детям не объяснить, что это делается из добрых побуждений. Старший брат благополучно «сливал информацию» младшему. На сердце Алексея Ивановича потеплело: «Молодцы ребятки, дружные, договорились. Но как случилось, что о ранении сына ему самому не было известно? Ох, уж эти недомолвки во благо…».
– Что ещё Игорь говорил? – осторожно поинтересовался дедушка.
Серёжа потёр кончик носа.
– Он вчера к дяде Роме заходил. Папе звонили.
Алексей Иванович смекнул, что надёжным источником выступает одноклассник и близкий друг сына. А Серёжа тем временем продолжал:
– Там такое было! Наши штурмовики захватили продвинутый «укреп» ВСУшников. Они по трубе под землёй пробрались. Ползли под минными полями! Представляешь?
– Представляю, – кивнул Алексей Иванович, вспомнив подробности из новостных сводок о феноменальной операции русских бойцов в Авдеевке и, продолжив путь, дал разъяснения, – «укреп» «укрепу» рознь. Тот, о котором ты говоришь, строился десять лет. Там не то, что бетонные блиндажи, подземные бункеры отгрохали. Минных полей и оборонительных позиций кучу расставили. Ещё видео камер понатыкали. Каждый миллиметр простреливается.
– А-а-а, – протянул Серёжа и, с взглядом хитрого лисёнка проговорил, – хорошо, что ты никому не расскажешь, что я проболтался. А то мама расстроится, Игорь обидится, бабушка переживать станет…
– Моё слово крепкое, ты же знаешь, – сказал Алексей Иванович, и внук успокоившись, принялся делиться событиями в садике.
Пока Серёжа весело щебетал, дедушка кивал, параллельно размышляя: «Как и в моём послевоенном детстве, сегодня ребятишки взрослеют быстрее. Нельзя, опасно скрывать от них правду. Сегодня же со всеми переговорю».
Пошёл в штурмовики – значит, лямку тяни»
Небо непроглядное. Идёт снег. Если с утра, выполняя авиазадачу, Иван мог сказать, что видимость сносно приемлемая, то после обеда он работал будто в облачной перине. Первый опыт боевых вылетов, полученный в Сирии, на Донбассе не особо помогал. В Западной Азии террористы в основном использовали стрелковое оружие и ПЗРК, это позволяло осуществлять энергичные пике, а тут вооружение противника существеннее: комплексы противоракетной обороны, системы радиоэлектронной борьбы, артиллерия, авиация. Всё это заставляло авиаштурмовиков проявлять изобретательность в манёврах, применять сложные фигуры пилотажа. Но от беды никто не застрахован, поэтому Иван садился в кабину СУ-25 с двумя гранатами – сдаваться в плен у русских не принято. Хладнокровия Ивану не занимать, в Донском казачьем краю воспитан.
Иван хмурился всё сильнее, метеоусловия ухудшались. Поддерживая себя в тонусе, он заворчал:
– Пошёл в штурмовики – значит, лямку тяни. Нечего на погоду пенять…
И тут самолёт сотряс ракетный удар. Вылетело стекло слева. Жалящие осколки осыпали лицо, руки, ноги. Нечто острое впились в грудь под сердцем. Оба двигателя горят. Система управления отказала. Прихватив автомат и гранаты, Иван катапультировался.
Он упал на поле около лесополосы. Шею заклинило. С трудом Иван попытался встать. Раздались выстрелы. Он огляделся и мигом прикинул: «Метров двести до посадки. До ВСУшников раза в два больше. Успею!».
Сбросив по пути снаряжение, Иван спешно добрался под защиту заснеженных деревьев. На этой подконтрольной ВСУ территории велись очаговые бои, сплошная линия фронта отсутствовала. Преследователи, опасаясь засады, не рискнули отлавливать лётчика и на полпути отказались от своей затеи. Иван глубоко выдохнул, выпустив облачко пара. Туман гарантировал, что вражеские беспилотники не прилетят, но свои тоже его искать не будут. Температура воздуха ниже нуля. Ночью ударит мороз. Чтобы не околеть, нужно двигаться. Но в какую сторону?
Кровоточащая рана в груди заныла с новой силой. Требовался осмотр, но повреждённая шея не позволяла хоть как-то это сделать. На ощупь Иван налепил широкий пластырь, развернул карту, сверился с компасом и призадумался: «До границы добрая сотня километров. Из провизии фляжка и три карамельных батончика. Что же снег и сосульки помогут сэкономить воду, а есть, пока и не хочется…».
Выход он отложил до темноты. Потом двое суток как в бреду. Ночью по дороге и через поселения, днём леском. Передышки куцие, так как ботинки промокли, чуть длиннее остановка, ноги замерзают и в темп обратно вернуться сложно. Разок прикорнул на валежнике, а большую часть пути шёл напролом, понимая, что если прятаться, то и свои, и враги за чужого примут, а с чужаком разговор короткий. Выбранная тактика сработала, лишь один раз гавкучий пёс пристал, но на его лай никто не обратил внимание.
Ранним утром Иван вышел к блокпосту. Накопившаяся усталость на долю секунду отпустила. Добрался.
Тут его ослепил луч фонаря и в стальной тональности последовал вопрос:
– Пароль?!
– Свои, – Иван выставил руки вперёд и представился, – гвардии майор Иван Павлович Редкокашин. Лётчик штурманской службы 18-го гвардейского штурмового авиационного полка 101-й смешанной авиационной дивизии 11-й армии военно-воздушных и противовоздушных сил.
– Документы?!
Ответ отрицательный. Никаких удостоверений на боевой вылет лётчики с собой не брали.
Погранцы забрали оружие, отвели к старшим. Строгого допроса не получилось. Ивану посчастливилось встретиться с земляком. Майор легко справился с географическими вопросами и был эвакуирован в госпиталь, где врачи извлекли из его груди осколок ракеты.
***
После восстановления Иван на некоторое время стал инструктором. Он готовился к занятию, когда зазвенел телефон.
– С вами будет говорить командующий армией, – услышал Иван из трубки и автоматически вытянулся по стойке смирно.
– Поздравляю, вам присвоено звание Герой России!
Перед глазами Ивана в мгновения ока пронеслось: он мальчишка в Никлиновской спецшколе с первоначальной лётной подготовкой, зачитывался тогда подвигами Александра Покрышкина, Алексея Маресьева, Ивана Кожедуба, Валерия Чкалова, затем Краснодарское высшее авиаучилище, потом служба… Его детская мечта осуществилась.
Майор бодро отчеканил:
– Служу России!
Герои не умирают
Алёша сладко зевнул и с надеждой посмотрел на электронное табло расписания, но в нужной строчке по-прежнему было пусто. Он украдкой взглянул на сидящую рядом маму. Её спина была ровной, пальцы сжимали ремешок сумочки. Не мигая, мама непрерывно смотрела на большие часы у выхода на перрон. Поболтав ногами, Алёша огляделся: железнодорожный вокзал просыпался, пребывали первые утренние пассажиры.
– Мам, а сурприз скоро?
– Сюрприз, – поправила мама, погладив сына. – Скоро, сынок, скоро.
– Ну, скажи, что мы ждём? Что в этом поезде такого?
– Не что, а кого.
– Хорошо. Кого мы ждём? – исправно отчеканил мальчик.
– Если я скажу, какой же это сюрприз будет?
Сын заглянул в глаза маме и растерянно спросил:
– Папа? Он домой возвращается?
Щёки мамы вспыхнули алым цветом. Она широко улыбнулась.
– Какой ты смышлёный стал! Да, твоему папе дали отпуск.
– Отпуск – это не навсегда, – понуро изрёк мальчик, но глаза засветились, как звёздочки, а сон будто рукой сняло.
– Целых две недели. Ротация батальона, а потом снова на Донбасс, – сообщила мама.
Алёша встал и принялся расхаживать.
– Не мельтеши, – попросила мама, но сын не реагировал. Тогда она поймала его и задержала в объятиях. – О чём задумался?
– А папа, как мои прадедушки, герой?
– Да. Каждый, кто идёт защищать Отечество, герой. Это самые крепкие духом смелые мужчины. Мы гордимся ими. Они самые лучшие.
Алёша насупился.
– Ты чего приуныл?
– У Петьки отец не вернулся. Твой дедушка под Берлином погиб. Почему самые лучшие умирают?
– Солнышко, они не умирают…
Непонимающе Алёша взглянул на мать.
– Как не умирают?
Та закачала головой из стороны в сторону и повторила:
– Не умирают, – и более твёрдым голосом добавила, – они всегда рядом. Они живут в нашем сердце. Их дела нас направляют, не позволяют нам отступиться. Чтобы не произошло, всегда надо помнить, кто твои предки.
– А я знаю и помню. Мы потомки победителей!
– И это не только гордость, но и ответственность, – щёлкнула мама по носу, выпятившего грудь сына, на которой красовались георгиевская лента и нашивка батальона отца.
Объявление о прибытии поезда заставило Алёшу запрыгать, а его победное «Ура!» разбудило дремавших пассажиров, но на светящегося от счастья мальчишку никто не обиделся.
Экзамен
Первые воскресные посетители кафе: четыре молодые женщины. Трое из них только что услышали, зачем их позвала бывшая сокурсница. Несколько минут неловкого молчания заполняла тихая музыка.
Яна, не скрывая удивление, уточнила:
– Ты нас всех собрала, чтобы об этом рассказать?
– Ну, да. Я думала, может быть, вы захотите ко мне присоединиться, там много вакансий открыто, – растерянно оглядев изумлённые лица, пробормотала Вета.
Дина поперхнулась:
– Ты в своём уме? Бесплатно выслушивать чужие сопли-слёзы? Чем тебе в детском саду не сидится? Остроты сюжета не хватает?
