Евгения Черноусова
Поминки по уходящему году
– Я его в холодную определила ещё утром, – ответила тётя Зоя.
– Так, хорошо. Артисты, требуется разместить вот эту даму и отца и сына Гараниных.
– Мужиков давай у меня в блоке, Люся. Только в Вадькиной комнате один узкий девичий диванчик, а раскладушку мы уже отдали, – сказал Антон.
Решив несколько технических вопросов, Люся махнула рукой:
– Ольга Анатольевна, Владимир Сергеевич, Слава, не побрезгуйте, театральная общага только тем отличается от наших квартир, что там общая большущая кухня, а комнаты блоками по две с общим санузлом на блок. Как в бюджетном санатории, – и шёпотом. – Владимир Сергеевич, я понимаю, что вы в состоянии вызвать для своего спасения волшебника в голубом вертолёте, но лучше не надо. Вы посмотрите, как Слава счастлив. Это же для пацана приключение! Он об этом после каникул в классе будет хвастаться, детям и внукам в старости рассказывать.
Да, Слава был страшно доволен. Гаранин махнул рукой:
– Сейчас совру что-нибудь матери. Нет, я и не собирался убегать отсюда через окно. Тоже, нашли человека-паука!
Ребята с хохотом волокли по коридору кресло-кровать. Люся уговаривала старуху, что одного одеяла ей будет достаточно. Даша орудовала шваброй на большой кухне. А Владимир Сергеевич замер, глядя на новый персонаж в артистической общаге. «Что, хороша?» – шепнула ему Даша. «Откуда в Новогорске Мисс Мира?» – ошарашенно шепнул он ей в ответ.
А мисс, натягивая хозяйственные перчатки, звучным контральто спросила:
– Картошку чистить кроме меня некому?
– Я – чемпион по чистке картофеля, – смело заявил он. – В армии я ежедневно чистил по центнеру!
Из дальней двери выглянул бодренький толстячок:
– Благодетель! Зайди, я тебя чемпионским прикидом обеспечу!
Переодевшись в большущую футболку и линялые шорты, Гаранин присел на табуретку напротив красавицы Майи и взялся за нож. Тут же зашёл Дима и одобрительно сказал:
– О, чувствуется армейский класс! Такой спирали добивался от салаг прапорщик Приходько!
И присел рядом с Майей. У Владимира Сергеевича неприятно колыхнулось сердце, но он тут же убедился, что у гостя с артистками нормальное дружеское общение без малейшего намёка на флирт. Как здорово было перейти на «ты» и слышать из уст Майи «Володя»! Вошла Люся, села рядом с ними, прислонившись к кафельной стене, и сказала:
– Ух, устала! А вы молодцы!
– Как там Шурочка? – спросил Дима.
– Вырубили уколом.
– Ты что? Каким? Она же кормит, – заволновалась Даша.
– Я с Васенькой связалась. И с Николаем Николаевичем. Они организовали нам консультацию врача по телефону. Передали ампулу через окно на верёвке. Тётя Зоя вколола. Серёжу забрали старики. Повоюют до восьми, потом уложим.
– Люся, а почему ты сразу сказала, что у неё будет истерика? – спросил Дима.
– У неё какой-то гормональный сбой. Сейчас ещё ничего. А вот беременной она что выделывала!
– Люсь, а ты уверена, что это сбой, а не блажь? – спросила Майя.
– Это трудно различить, ты не хуже меня знаешь, – вздохнула Люся. – Всякая болезнь, что выливается на окружающих… ну, там ругань, пьянка, игры всякие… сначала думаешь, что болеет, потом решаешь, что сволочь, потом опять жалко становится. Надо разбираться в самом начале. А то живёшь с этим, живёшь – и вдруг оказывается, что и не жила, а жизнь уже кончается!
– Это точно, – с горечью согласилась Майя.
– Я без намёков, Май, – испугалась Люся. – Я только считаю, что Шуре надо завязывать с грудным вскармливанием и начинать лечиться.
Она вскочила и унеслась, окликая кого-то.
Продолжая чистить картошку, они заговорили о самом больном на сегодняшний час, об автомобилях. Даша сказала, что склоки среди жильцов по поводу стоянки начались чуть меньше двух лет назад, когда в квартиру, закреплённую за УВД, въехал чиновник из налоговой. Тётя Зоя с присущей ей дотошностью выяснила, что он здесь пережидает длинную процедуру развода и раздела имущества, что имеет чин секретаря государственной гражданской службы и прочих жителей общаги в упор не видит и видеть не собирается. Чин его тут же был забыт, и за новым жильцом закрепилась кличка Генеральный секретарь. До него здесь была у Миши четвёрка, которая больше чинилась, чем ездила. Миша уже год, как получил квартиру и съехал, а машина по-прежнему здесь на приколе. Ещё у Антона крутое авто, он почти одновременно с Генеральным въехал. У Володи, у психиатра, машина. И всё. На стоянке места были, зам главврача пансионата у них автомобиль свой ставила, и никто не возражал. А этот Генеральный заводил склоки на пустом месте. Кто не на своё место поставил (а где оно, своё?), кто на пять сантиметров не доехал и так далее. А если к кому гости на колёсах приехали – вообще труба! Врачиха плюнула и перестала заезжать. А с лета прибавились ещё две машины – Реня купила и Майя-автовладелица въехала в общагу. Вчера Дима поставил свою – Генеральный орал. Сегодня незаконный наследник приехал – он уже чуть не подрался! Понятно стало к вечеру, почему такая истерика. К нему заехали две крутые тачки двух каких-то перцев, которые вместе с ним гаражи на холме строили. Сами они пошли не то за выпивкой, не то по делам. А свою машину неприятный сосед поставил уже на склоне, причём чуть ли не поперёк проезда. В результате приехавшие позже Антон, а потом Майя, просто приткнули свой транспорт к тротуару. Их нежелание конфликтовать спасло их имущество. Повезло и Диме, чью машину они с Васей отогнали в ремонт.
– А что за незаконный наследник?
– Сегодня с утра появился. Утверждал, что наследник тёти Тани. Руслан (это полицейский из второй квартиры) проверил его документы, а тётя Зоя связалась с Викой, которая наследница. Та подтвердила, что прислала его посмотреть на квартиру, и больше ничего. Договорились, что пломбу с квартиры срывать не будем, пусть посмотрит соседнюю квартиру, они все одинаковые. Он ныл, что хотел здесь переночевать, и тётя Зоя дала ему ключ от холодной. Холодная? Это во времена санатория в середине здания лестница была. Её перегородили, а нашему этажу досталась верхняя лестничная площадка. Там старая мебель, раньше курильщики собирались. Сейчас среди соседей курильщиков нет, поэтому её используют просто как холодную комнату: картошку из деревни хранят, банки пустые и всё такое. Вот там он на диване и заночует.
Владимир Сергеевич сроду в общежитии не жил, правда, в казарме два года провёл. В студенческое общежитие только в гости заходил, потому что закончил местный Политех и жил дома. Ему было всё интересно: и почему у артистов общага, а у других квартиры, и почему так мало приватизированных, и почему по всякой мелочи все обращаются к Люсе, как будто она не такая же жиличка, как все прочие, а комендант.
– Люсенька у нас типичная училка, – вздохнула Майя. – Вот, вроде, она из самых маленьких, моложе только Семёновы и Антон, а ответственная как старушка. Мы с Дашкой, старые мудрые черепахи, рядом с ней чувствуем себя школьницами.
Застолье началось с прочувствованных слов тёти Зои и прочих старичков о покойной. Дима покаялся, что долго собирался на встречу с подругой матери и в результате опоздал. Рассказал о том, как в его детстве топили они печку в её старом деревянном доме. Как читали книжки и играли в города. Потом стали вспоминать, кто сколько времени в этом общежитии живёт, и оказалось, что кроме тёти Зои, которая заселилась сюда сразу после открытия, долгожительницей бы считалась Даша, которая как пятнадцать лет назад по окончании театрального училища приехала в местный ТЮЗ, так и въехала в эту общагу. Но трижды выходила замуж, выписывалась из неё, а после развода дожидалась, когда кто-то из коллег освободит комнату, и вновь заселялась. Последний раз директор ей сказал: «Даша, уймись ты наконец, ну, не умеешь ты замуж выходить! Не выписывайся, поживи пробным браком». Даша скорчила рожицу: «Как знал, подлец, ведь разбежались мы с Колькой!» А следом за Дашей старожилом идёт Люся…
– Да, с Люсиной квартирой мы пошумели, – усмехнулась тётя Зоя. – А ведь всё Татьяна покойная, затейница этакая!
– Да, режиссёром этой постановки была она. С тех пор я тётю Таню родной считала. И вот теперь осиротела…
– Расскажи, Люсь, – оживилась Даша.
– Не-ет, история эта не для детских ушей, – помотала головой Люся.
– Да брось ты, Люська, – возразила тётя Зоя. – Ну, повисели девки на этом бугае…
– Когда-нибудь потом, тётя Зоя, – строго сказала Люся. – Были ведь у нас истории поприличнее, а? Вспомни хоть Новый год три года назад! Там ведь сценаристом у нас была тётя Таня. Вот Даша у нас была…
– Снегурочкой? – спросил Ваня.
– Дедом Морозом я была, – гордо ответила Даша. – Эта мелочь холодная мне на театральных утренниках надоела!
Перебивая друг друга, Даша с тётей Зоей стали рассказывать, что в Снегурочку тётя Таня уговорила нарядиться тенора оперного театра Скачкова, который в тот год активно ухаживал за артисткой областного драмтеатра Ритой и постоянно отирался в общаге. Парочка прорепетировала сценарий, но костюмы друг другу не показали. Когда в холл, где стояла ёлка, собрались размяться из-за праздничного стола соседи и к ним вышла Снегурочка, началась истерика. Кокошник, белая майка-алкоголичка, пышная коротенькая юбочка, сшитая из трёх списанных из костюмерной «пачек» балерин, и всё это при трёхдневной щетине, большом пузе и кривых волосатых ногах. После продолжительных аплодисментов Скачков решил сорвать ещё оваций и запел фальцетом: «Ой, ладо, Лель, милей Снегурочке твоей без песен жить не в радость ей, пусти, отец, когда зимой холодной вернёшься ты в свою лесную глушь…» Это вместо того, чтобы заставить зрителей хором позвать дедушку Мороза! Даше при её изрядном уже подпитии надоело ждать, когда позовут, и она вышла к ёлке сама. Костюма Мороза на её фигуру не нашлось, поэтому пришлось позаимствовать красный костюмчик гнома: «Чёрт с ним, буду ихним Сантой!» Только ватную бороду пришпандорила. Да ещё забыла сменить обувь, оставшись в перламутровых босоножках на очень высоких шпильках. Народ пьяно вглядывался, угадывая сказочный персонаж. Старушка Плотникова нерешительно спросила: «Даш, ты кто?» Рита ткнула указующим перстом: «Я не узнаю вас в гриме!» Снегурочка обиделась: «Это дедушка мой, не видите, что ли?» Тётя Таня укоризненно покачала головой: «Ой, Снегурочка, что ж ты про лесную глушь нам впаривала? Это же таиландский дед-трансвестит!» Потом дед и внучка ходили вокруг ёлки и загадывали неприличные загадки, награждая угадавших подарками из дедова мешка. Дедушка Мороз всё спотыкался на своих каблуках, и Снегурочке пришлось сначала перехватить дедов мешок, потом взять его самого на ручки, а потом и вовсе уложить под ёлочку.
Застолье смеялось. Потом как-то резко все замолкли, вспомнив, по какому поводу собрались. Но Люся сказала:
– Не сомневайтесь, тётя Таня была бы рада, что вы вспоминаете её с улыбкой. Она обожала приколы и розыгрыши, в ивент-компании подрабатывала написанием поздравительных стихов, переделок песен и целых сценариев. И делала это не только ради денег, но и для души. А помните, как специально для свадьбы Скачковых она поставила рок-оперу «Муха-цокотуха»?
Толстяк, чьей футболкой Гаранин разжился, похвалился, что никогда ни до, ни после имел такого успеха, как в роли паука, и басом пропел: «О бэби, милая букашка! Подай-ка мне большую чашку! О, йес!» Потом пригорюнился и сказал:
– Вот ведь все эти наши дурости, что в общаге происходили, они меня на краю остановили. Я, когда сюда въехал, был, можно сказать, совсем пропащим. Тётя Таня меня подкармливала. Но денег не давала никогда…
– А мне наоборот, однажды очень большую сумму дала. И даже без расписки, – тихо сказал Антон.
– Ну, так знала, кто вернуть в состоянии, – пожал плечами толстяк. – Когда я сознавать стал, что пропадаю, я у неё отсиживался. Роли учил, о жизни разговаривал. Потом она мне для театрального капустника куплеты написала…
– Это про здание и зарплату? Зам главы тогда не знал, куда глаза девать, – вспомнила Даша. – А я ведь не догадалась, что это тоже тётя Таня.
– А я тогда первый раз не напился. Вот просто понял, что нельзя такой эффект снижать. Так я ей потом вечером хвалился, что на своих двоих! И позвала она меня с Мишиными мальчишками воздушного змея лепить. А потом запускали его с холма. Я думал, люди будут смотреть и думать: вот дурак! А мужики из подъездов вывалились и чуть ли не в драку верёвочку друг у друга вырывали!
– А ещё святочные игры и колядки на улице, – подхватила тётя Зоя. – Мы тогда с ней и с ребятишками мешок сладостей набрали с публики!
– А последний Новый год, – вздохнула Люся. – Как мы с тётей Таней поволновались!
Антон прыснул:
– Да уж, спасибо родной полиции!
Год назад никакой компании для встречи нынешнего года собирать не хотелось. Люся с соседкой решили немного посидеть у телевизора – и всё. Но потом к ним пришлось присоединиться Даше, которая незадолго до праздника неудачно свалилась с обледенелого крыльца и сидела на больничном с распухшей стопой: «Судьба такая, как Новый год, так больничный! Вот и на этот раз ячмень…» Потом Антона, который собирался уехать на праздники к родителям, поставили на утренний спектакль первого числа. У них всегда «Снежная королева» первого. И в этом году будет.
Вот посидели немножко за столом, а после двенадцати захотелось им прогуляться. А Даша-то нетранспортабельная! И она обиделась: «Бросаете меня!» Тётя Таня сказала: «Да никогда!» и ушла в «холодную», откуда с торжеством вытащила прогулочную коляску, оставшуюся от кого-то из прежних жителей: «Экипаж подан!» Трезвый Антон с сомнением покачал головой: «Замёрзнет!» В конце концов Дашу поверх куртки замотали в плед, а на больную ногу повязали шарф. Из пледа торчала только пушистая шапочка с помпоном. «Выглядим как нормальная такая семья, – бормотала Люся, толкая коляску по «зебре». – Папа, мама, бабушка и пьяная внучка». Сзади Антон бережно вёл тётю Таню: «А ведь говорила мама, рано мне жениться! Вот и выродили одноногую дочку». А Дашка из коляски ему отвечала: «Не генетика виновата, а пьяное зачатие!»
У ёлки уже разворачивалось новогоднее представление. А когда начались конкурсы, Люся с Антоном оставили коляску под присмотром тёти Тани и включились в какую-то дурацкую игру, где пары сначала заматывали верёвками, а потом они должны были распутываться. Помогать им было нельзя, но можно было подсказывать. Тётя Таня протиснулась через круг зрителей и с азартом кричала: «Люся, повернись по часовой! Антон, поверни её!», Антон шутливо ругался, обещая подать на развод, Люся изнемогала от смеха. Распутались они всё-таки первыми и получили приз – маленькую рыжую плюшевую собачку. Довольные, они вспомнили о коляске, и только завертели головами в поисках её, как послышался женский визг: «Полиция! Ребёнка убили!»
А Даша, которая сквозь толпу ничего не видела, заскучала и задремала, склонившись на одну сторону, и лёгкая коляска завалилась на высокий сугроб. Наткнувшись на валяющуюся на тротуаре коляску и пушистую шапочку, торчащую из клетчатого одеяла на снегу, какая-то дама подняла тревогу. И двое полицейских пытались поставить «дитя» на ножки, а она отбивалась и вопила: «Ой! Больно!»
С трудом разобрались. Заявительница отступила. У коляски отлетело колёсико. Бросив её в сугробе, они решили добираться пешком. Полицейские предложили подвезти. По дороге ещё умудрились с «внучкой» выпить. Тётя Таня махнула рукой: «Ладно, ей не на работу, отоспится!»
Назавтра Даше позвонил режиссёр и попросил срочно выйти на утренний спектакль. «Какой может быть третий зайчонок на костылях?», – отбивалась Даша, уже понимая, что согласится.
– Что за роль? – шёпотом спросил Гаранин у Майи.
– Это который настучал, что ружьё не заряжено, – ответила она. – Роль мелкая, но увеличена за счёт интерактивной вставки. Зайчик спрыгивает со сцены и задаёт вопросы детям. Дашка обожает приколы и импровизацию. Наш руководитель курса её за это всегда выделял. Она у него звездой была.
– Так вы с первого курса знакомы?
– Да. Но Даша пятнадцать лет здесь, а меня по стране помотало. Только прошлой весной она меня сюда перетянула.
Тем временем Даша с Антоном, смеясь, вспоминали, что, когда они безуспешно пытались вызвать такси, подъехал их проведать знакомый экипаж, закончивший дежурство. Пожилой водитель, ругаясь, ссадил Дашу с двумя полицейскими у ТЮЗа, Антона довёз до драмтеатра и отправился в гараж. А двое полицейских, вполне зрелого возраста, между прочим, но заразившиеся Дашкиным весельем, внесли её под мышки со служебного входа и сдали костюмерам. Мужики оглянуться не успели, как оказались в ложе режиссёра, который с опаской спросил: «Вы ей наливали?» Увидев их несмелые кивки, скомандовал: «Сидеть! Когда ещё увидишь пьяного зайца?»
Несмотря на то, что праздничная ночь завершилась несколько часов назад, зал был полон. На «Зайку-зазнайку» и всегда-то ходили самые маленькие зрители, а уж в такой день и сопровождали их преимущественно бабушки, намного меньше мамы и несколько героических отцов и дедов. Тяжёлая публика для импровизации.
Начался спектакль нормально. Актёры привычно перемещались и вовремя подавали реплики. Даже Дашка ловко успевала за всеми на костылях, наскоро украшенных реквизиторами сосновыми веточками. «Я бы сказал, удачный штрих», – бормотал режиссёр. И тут пришло время спускаться в зал. Третий зайчонок допрыгал до ступенек и резко остановился. Поняв, что такой спуск смертельно опасен, Даша вышла на авансцену и вздохнула: «Дети, как вы думаете, кто поможет зайчонку выбраться из леса?» Дети завизжали, некоторые особо бойкие кинулись к сцене и протянули зайчику ручки. Но зайчонок погрозил им пальчиком: «Когда малыш в опасности, надо звать кого? Полицейского!» Режиссёр вскочил, открыл дверцу ложи и скомандовал: «Наливали? Отдувайтесь!» Осветитель, который на время выхода в зрительный зал устраивал на сцене «ночь», давая возможность сменить декорации, направил прожектора на директорскую ложу. И полицейские вышли в народ. Один лихо взвалил зайчонка на плечо, другой принял костыли. Зайчонок задавал вопросы и вручал детям цветные календарики с зайчиками. Потом календарики закончились. «А мы тебя с ружьём сфотографируем, – утешил огорчённого мальчика один из полицейских и крикнул в сторону сцены. – Эй, косой, дай ружьишко напрокат!» Один из рабочих сцены подал ему ружьё, и правоохранители с зайчонком прошли по центральному проходу, давая возможность родителям снять на телефон своих детей кого с ружьём, кого с резиновой дубинкой. А отцы и деды очень рвались сфотографироваться с зайчонком на руках, чему полиция воспрепятствовала.
После праздников был в областной молодёжной газете фоторепортаж со спектакля. Особо отмечалась удачная находка режиссёра по формированию положительного имиджа полицейского в глазах юных зрителей. А Дашу теперь зазывают ведущей на корпоративы силовиков. И чтобы непременно в костюме зайчонка!
– Ещё ты расскажи, как жена одного из этих собутыльников приходила тебе сцену ревности устраивать, – подколол Антон.
– Ну?! – оживилась публика.
– Главное, что флирта там никакого не было, – улыбнулась Люся. – Мужики, они же в большинстве мальчишками остаются, продолжая играть кто в машинки, кто в компьютеры. А эти просто нашли родственную душу, у которой вечный праздник непослушания. Но жена одного из них заподозрила адюльтер.
– Спасибо, я успел предупредить по телефону, – смеялся Антон. – Тётя Таня встретила ревнивицу у входа, завела к себе и долго рассказывала о том, что они с несчастной старушкой Дарьей Васильевной уже тридцать лет живут в общежитии, и что им здесь и помирать. А потом отвела в общагу, где Дашка встретила её в гриме Авдотьи Петровны из «Сказки о потерянном времени». Баба так расчувствовалась после знакомства с одинокой старушкой, что непременно хотела её, горемычную, напоить в знак примирения. Но Дашка самоотверженно отказалась, чем потом хвасталась бесконечно. А тётя Таня её разоблачила: «Никогда бы ты, зараза, не отказалась, если б не боялась, что грим потечёт!»
В это время Землянские вышли из-за стола и пошли на выход. Следом за ними устремилась толстая старуха. Она громко завопила: «Внук! Ванечка!» Из дальнейших её стенаний выяснилось, что она считает Ваниными родителями Юльку и собственного сына, который болеет и ему требуется помощь. Дима бестолково всё отрицал, Ваня растерялся, кинулась к ним Люся, но через крик старухи пробиться не могла. Встал Слава, громко двинув стулом, поправил на носу очки и неожиданно басом, сорвавшись потом на фальцет, взвизгнул:
– Эй, бабка! А ну, замолчали все! Ванька, ты что, не понял, ей не внук нужен, а донор! Ну, говори, какая группа крови у твоего сына!
От неожиданности бабка даже не возмутилась, а робко ответила:
– Первая…
– Вань, а у тебя какая?
– Не знаю…
– Дядя Дима, а вы знаете?
– Вторая, – успокаиваясь, ответил Землянский. – У нас с Юлькой первая, а у Ваньки вторая.
– Значит, у Ваниной мамы вторая или четвёртая!
– Да, у Ольги вторая.
– Ну, вам всё понятно? Если у этой Юльки первая и у вашего сына первая, у их сына не может быть второй! Так что вы всё врёте!
– Это ещё проверить надо, – возразила старуха растерянно.
– Да чего там проверять, – махнула рукой тётя Зоя. – Я-то медсестра, а не сообразила про группу. А вы с чего вообще решили, что он Юлькин сын? Ей тридцать два, я точно знаю. Что ж, она в пятнадцать лет понесла?
– Да, я точно знаю… Юлька сказала…
– Юлька, – презрительно повторила тётя Зоя. – Девка она, конечно, компанейская, но из тех, про кого говорят: «Ради красного словца не пожалеет мать-отца». Любит людей стравливать. Даже племянника родного не пожалела, чтобы вас подразнить. Ты, Ванечка, даже в голову не бери про этот старухин бред.
– Да, – вздохнула Майя, – забила тебе эта мать педофила голову таким дурацким предположением. И будешь ты теперь думать: папа с мамой или дядя с тётей? Можно, конечно, сделать тест ДНК, чтобы убедиться. Только разве не обидишь ты этим отца? Хорошего отца, Ваня. А ты, Слава, если бы тебе такую историю о происхождении поднесли, огорчился бы?
– Конечно, огорчился бы, – хмуро ответил Слава. – Я бы тогда… ну, если бы папа вдруг заболел… я бы ему в доноры не сгодился!
– Слушай, чемпион, – обратился к Гаранину довольно пьяненький к тому времени толстячок, откликавшийся на имя Владя. – А ведь ты во всём чемпион… видишь, сын у тебя какой хороший! Меня вот отчим воспитывал, дядя Серёжа. Мы с ним на рыбалку ходили, дрова пилили, шашлыки жарили. Он у меня уроки проверял. Я уже взрослый был, когда он умер. И почему я ему таких слов не сказал, почему отцом не назвал? Ну, за родителей!
– Люся, а тебе как это индийское кино? – спросил Антон.
– Не знаю, Антоша, – пожала плечами Люся, снова усаживаясь за стол. – Я ведь не из тех ворот, откуда весь народ. Я девочка-Снегурочка.
– То есть?
– Помнишь, как Снегурочка на свет появилась? У деда с бабкой детей не было, так они из снега девочку слепили и на печку положили. А она ожила и стала у них расти. Так и я росла.
– Наверное, они тебя баловали, – сказала старушка Плотникова. – Нас с дедом всё время дети пилят, что мы внукам во всём потакаем.
– Ну нет, значительную часть детства я провела в углу.
– Неужели ты была неслухом?
– Нет, я была очень покладистым ребёнком. В угол они меня ставили в целях профилактических, – без всякой горечи ответила она.
– Точно как моя бабушка, – вырвалось у Славы. – Я ещё ничего не натворил, а она уже решила, что из меня ничего не получится, – и виновато покосился на отца.
– Куда-то у нас не туда разговор зашёл, – строго сказала Майя. – А кто-то обещал нам смешную историю.
– Да, ребята, наверное, стоит рассказать вам о голосе крови. Только, Слава, чур не распространять в гимназии эту историю моей глупости.
– Точно, Люська, – оживилась тётя Зоя. – И не спорь, я начну. Значит, как Снегурочка у нас поселилась, приехали к ней гости дорогие: муж, жена и малец противный. И решили у неё остаться!
– Биомама что ли? – спросила Даша. – Люсь, первый раз её увидела?
– Второй. Первый раз она появилась на похоронах бабушки. Мне было пятнадцать тогда.
– Небось, в наследство вступать приезжала?
– А там ничего не было. Квартира была приватизирована на деда. А после бабушкиных похорон, когда был скандал из-за этого, дед квартиру переписал на меня. Надо сказать, что, когда я оказалась в этом общежитии, была я, несмотря на зрелые двадцать лет и четвёртый курс педуниверситета, на редкость робкая и беззубая…
Люся согласна была оставить квартиру этим узурпаторам, которые брали и портили её вещи, орали, не давая заниматься, да ещё мужик делал гнусные намёки и поползновения, но идти-то ей было некуда. Просилась в студенческое общежитие, но её, имеющую прописку в городе, только высмеяли. Как-то она подымалась по лестнице нога за ногу, отдаляя момент встречи с дорогими родственниками, и тут перехватила её тётя Таня, которую она ещё вообще не знала. Расспросила её и завела в артистическую общагу. Сказала: «Вот вам достойная задача – этих гадов выдавить». Не сразу их заинтересовала, но, когда девушки стали отнекиваться, вздохнула: «Ну, конечно, привыкли вы на четвёртую стену играть, а тут сложнее, игра объёмная, тут задача для киноактёров. И импровизация нужна, этому же вас не учили». Актрисы возмутились: «Да мы… да что вы понимаете!» Тётя Зоя, которая сразу вдохновилась этой задачей, добила: «Да ну их, Татьяна Петровна, самодеятельностью обойдёмся! Люся, детка, давай ключ, ты извини, сделаем на время из твоей квартиры проходной двор».
Тётя Зоя, бросившая работу несколько месяцев назад до этого, ощущала какую-то пустоту, поэтому с восторгом кинулась в свару. Через час она со своими сослуживцами из психушки, дворником Толей и санитаром Петровичем ворвалась в Люсину квартиру. Толя играл на гармошке, тётя Зоя пела матерные частушки. На замечание биомамы о грязной обуви она сказала: «Дико извиняюсь!», сорвала со спинки дивана её кофту и заставила мужиков вытирать об неё ноги. Потом сказала Петровичу: «Жрачку прихвати!», открыла холодильник, сгребла всё в пакет и сунула ему в руки. На возмущённый крик ответила: «Это общага, здесь всё общее!» Добычу радостно сгрузила тёте Тане в холодильник: «Вот, девчонку подкормишь». На робкое Люсино возражение, что харчи не её, отрубила: «А мало, что ль, они твоего поели?» К вечеру Петрович упился в стельку по случаю своего театрального дебюта. Тётя Зоя с Толей сгрузили его на инвалидную коляску и довезли до общаги. На этот раз Люся сидела на собственной кухне, пытаясь разобраться в конспекте под вопли телевизора и гостей. Открыв дверь, она ошарашенно глядела, как запаренные соседи втащили висящего соплёй на их плечах Петровича и бросили его на диван: «Доставили по месту прописки!» И, если предмет «Информационные технологии в обучении физике» весь вечер не лез ей в голову, то слово «прописка» почему-то сразу до неё дошло. И она, прикрывая его пледом, вздохнула: «Что делать, прописан – имеет право!»
