Ева Витальевна Шилова
Счастье в ее глазах
Во славу Дайкоку
Фигурку Дайкоку узнать легко: добродушный, в крестьянской одежде, с мешком, священной колотушкой и крысой. В мешке хранится богатство, а крыса заведется только в богатом доме: в бедном ей просто нечего есть. Сам мешок наполнен магическим рисом, и когда крыса прогрызает в нем дырочки, то рис высыпается прямо вам в руки. Дайкоку танцует и постукивает священной колотушкой, то есть кует счастье: с каждым ее ударом в мире становится больше счастья и достатка. Так что пусть стучит на здоровье, ведь когда Дайкоку трясет своей колотушкой, чудесным образом из воздуха сыплются монетки.
Старая Линь Минчжу с кряхтеньем поднялась с колен, прочтя положенные утренние молитвы и отвесив положенные поклоны Отцу-Солнцу и Матери-Луне, и направилась на кухню, готовить скудный завтрак для двоих. Руки ее привычно работали, зажигая очаг, пристраивая греться чайник для кипятка, вымешивая тесто для слоеных лепешек с зеленым луком, а в голове крутились мысли, мрачные и тоскливые, несмотря на погожий денек. Сколько ей еще осталось? Уже семьдесят пятая весна ее жизни прошла, а покоя так и нет. Ей самой скоро отправляться на свидание с близкими в верхнее царство, на кого же она Айминь оставит?
– Бабушка, а что у нас на завтрак? Лепешки с чаем? – проснувшаяся внучка сунула любопытную мордочку на кухню. – А на обед? А можно цзяо-цзы[13]?
– Цзяо-цзы ей! – притворно возмутилась Минчжу. – А ну-ка, брысь с кухни! Умываться и возносить молитвы кто будет? Кровать застели! И чтоб на завтрак не опаздывала!
– Я быстро!
Айминь развернулась и резвой лисичкой понеслась вглубь дома, провожаемая грустным взглядом бабки. Никого, кроме внучки, у старой Минчжу не осталось. А ведь какая была семья! Большая, дружная, веселая, счастливая… Ее муж, Линь Чао, далеко не сразу получил разрешение ее родителей на свадьбу, хоть и знали они, что сердце молодой Ванг Минчжу отдано ему. И только когда молодой рыбак сумел скопить достаточно денег, чтоб хватило на свадьбу и подношения богам в Храме, почтенные Ванг Бокин и Ванг Сяомин торжественно огласили имя будущего зятя. И разрешили поселиться в своем доме как мужу единственной дочери. Поскольку та хибара, в которой жил он сам, на звание дома ну никак не тянула…
И все в ее жизни было хорошо, Чао оказался замечательным мужем, а родившиеся мальчишки-погодки и появившаяся после девятнадцати лет совместной жизни дочка только добавляли радости. Чао каждый день кроме дня перелома года выходил в море, и сама Минчжу не просто вела дом, а продавала за небольшую денежку результат своего ремесла. Началось с простой починки сетей мужа, а потом превратилось в забаву, искусство… и заработок.
Чжунгоцзе. Или макраме[14]. Так, оказывается, на материке называют древнюю островную технику плетения. Хотя Сунь Джиао, самая авторитетная плетельщица острова Вайсань всегда возмущенно фыркала, заслышав новомодное название. И презрительно спрашивала, чем именно кроме искорёженного названия ремесла эти… с материка… могут похвастаться?
Между прочим, была права. Островитянки легко могли дать фору самым заносчивым материковым мастерицам. Те кроме простого геркулесова узла, право- и левостороннего плоского узла, да прямого репсового узла больше ничем обычно и не пользовались. Потому и изделия островитянок ценились на материке куда дороже местных поделок…
И, если, жены рыбаков, прошедшие первичные обучение у тетушки Джиао, легко управлялись с рутинной починкой рыболовных сетей, то те, у кого было время, деньги и желание – учились более сложным вариантам плетения. Островные женщины в работе использовали дополнительно и квадратный плоский узел, и обратный репсовый, правый и левый узлы «Фриволите», а уж сложные «литайские» узлы и были в их исполнении той «коронкой», которая остальным оказалась не по зубам. В смысле, не по пальцам. А теперь и сама Минчжу, став наиболее авторитетным мастером чжунгоцзе на острове, объясняет молодым хохотушкам азы плетения. Потому что никто не способен сразу шедевр предъявить. Для начала им следует уяснить, что есть несущая нить, к которой собственно и крепятся рабочие нити. Потом, что для крупного изделия нужно научиться вывязывать не одиночные, а цепочку репсовых узлов, которая называется бридой. Потом, что кроме самих узлов, существуют целые схемы их соединения: «паучок», «ромб с отворотом», «ромб с репсовыми узлами», классическая «шахматка», декоративная «навеска». Выучить элементы «веер», «кавандоли» («гобеленовое плетение»), да мало ли что еще может придумать человеческий мозг! Главное, чтоб на выходе получалось, во-первых, нужное, во-вторых, крепкое, а уже в-третьих, красивое изделие.
И то, что когда-то было забавой, ну, взять и сотворить подвесы для горшков с цветами, чтоб не просто стояли у порога, где входящие и выходящие из дому их так и норовили сбить, а висели на стене, образуя каскадный рисунок, ну, подумаешь, сделать двухцветную сумку с кистями для ношения с собой коробки с обедом, ну, ладно, сплести настенное панно с кусочками отполированного дерева, потому что уж больно голой выглядела стена в прихожей, впоследствии превратилось в искусство. Потому что никто так и не смог повторить ее шедевр, сплетенный в свое время как сюрприз для матушки – выходную накидку с переливом цвета от синего грозового на правом плече к бледно-голубому на левом. И когда протерлось старое покрывало в гостиной первого этажа, Минчжу чуть ли не впервые в жизни подала голос на семейном совете, отговорив родственников покупать вещь и подождать, когда она сама ее сплетет. И вложила всю свою фантазию и умения, выплетя покрывало с разноцветными птицами. Семья не могла не порадоваться такой удаче, доверив отныне Минчжу все то, что для дома можно было сделать в технике чжунгоцзе. А потом, оценив ее дар, потянулись и первые покупатели.
Чего она только за свою жизнь не делала!
Подушки и пледы, занавески на окна и дверные проемы, межкомнатные перегородки для дома, подвесные кресла и гамаки, украшения, сумки и кошельки, дорожки на стол, салфетки и подставки под горячее, ковры и напольные дорожки, абажуры на лампы, оплетку для ваз и кашпо, корзины для декора дома, куклы на чайник, игрушки… одежду! Не только жилетки и накидки, а даже платья и блузки, если заказчицы могли раздобыть достаточно тонкую пряжу, а не стандартный шнур.
И в их доме было счастье и достаток, к которому она тоже приложила свои талантливые руки.
А потом…
Потом к их острову причалили корабли с красными парусами[15]. Щёголь Цао Гуй, промышлявший сначала перевозкой контрабанды, а со временем уже и откровенным разбоем, решил, что грабеж деревушек Вайсаня – это именно то, что сможет поднять его авторитет среди пиратской братии на недосягаемую высоту. А уж если четко объяснить тупым местным жителям, что отныне весь их товар, производимый на продажу и обмен, будет проходить исключительно через его загребущие конечности, то отныне можно будет смело почивать на лаврах, потому что с такими доходами особо надрываться и рисковать ему не придется до конца жизни. Не пришлось. Его жизнь закончилась на восточном побережье, на косе Киаохуи, где мелкие дети, помогая семьям, собирали на отмелях в сезон корзины самых жирных хасанских устриц. Потому что все мужчины острова, кто мог держать хоть какое-то оружие, пусть и мотыгу, а не саблю, вышли туда встречать команды его кораблей. И в тот страшный день море у косы стало красным, но островитяне в очередной раз отстояли свободу.
Отстояли. Только вот… не все победители вернулись домой. Вернее, не все вернулись на своих ногах. Многих принесли. И трое сыновей Минчжу: серьезный Вэньмин, бесшабашный Вэйдун и озорной Вэньхуа погибли в той бойне. А Чао, муж, получил ранение грудной клетки и так до конца жизни больше не встал с постели. И уж как истово ни была поклоны Минчжу Отцу-Солнцу и Матери-Луне, ее муж умер, не дожив даже до наступления следующего года…
Она шла за его гробом в белой траурной накидке, потому что не было у нее траурного платья. А было старое суеверие, что пока такого платья нет, смерть не придет за ее семьей. А она пришла. И осталась Минчжу одна с младшей дочерью, Юнхуа. Трудно выживать женщинам одним, когда нет рядом надежного мужского плеча. И в море ходить некому, и дрова запасать нужно самим, и воду из колодца носить. А есть хочется каждый день… И дочь подрастает, а далеко не все можно ей и себе сплести вручную, башмаки те же… И пришлось работать на сторону, заказов набралось столько, что вставала она до рассвета и ложилась за полночь. Уставала Минчжу так, что даже непрошенные мысли о смерти нет-нет, да и приходили в замученную заботами голову, обещая вечный отдых. Потому и не видела того, что творилось под самым носом. Потому и проглядела ухаживания этого Цзинсуна.
Только тогда и опомнилась, когда Цинь Цзинсун пришел свататься к дочери. Нет, он вел себя по правилам и производил впечатление вполне приличного жениха. Да и Юнхуа светилась от счастья и только покраснела и кивнула головой на вопрос матери пойдет ли она за молодого Циня. И мысль переложить хоть часть забот по дому на чьи-то крепкие плечи…, что уж греха таить! Тоже сыграла свою роль…
Свадьба была скромной, но фунчозу с индейкой, грибами и сладким перцем, «гу лао жоу»[16] и баоцзы по шаньдурски[17] старая Минчжу все же подала на стол, она умела устраивать праздники из самого минимума продуктов. И, предложив молодой паре занять второй этаж их дома, впервые за последние годы легла спать спокойно. С ощущением выполненного долга.
И опять, сначала все было хорошо. Цзинсун работал помощником в лавке Мяо Ронга, они с Юнхуа занимались плетением на заказ, у молодых родилась маленькая Айминь. Минчжу стала надеяться, что жизнь налаживается, и ошиблась. Муж Юнхуа все чаще стал возвращаться со службы, попахивая байцзю[18], и все меньше приносить в день вручения жалования. Ему постепенно перестало нравиться все, происходящее вокруг, и теперь теща и жена чаще всего слышали недовольное бурчание по любому поводу: и чай слишком горячий, и еда слишком холодная, и покрывало колючее, и жена не так уж красива, и дочь крикливая, и работа скучная. Не соответствует окружающая действительность чаяниям Цзинсуна. А он ведь достоин большего. И все чаще в речах проскальзывало недовольство пребыванием на острове и мечты о лучшей жизни на материке. Потому что с работы почтенный Мяо его уволил. И жалование Цзинсун перестал приносить. Однако при этом появления зятя домой в нетрезвом виде участились. А еще соседка рассказала, что Цзинсуна часто видят в заведении Яна Донгэя, где он не стесняясь заказывает не просто грибы сянгу или свиные уши с каштанами, а замахивается на дорогущие паровые лягушачьи лапки в листьях лотоса. И участвует в азартных играх… И из дому периодически начали исчезать вещи…
Так что, когда однажды Минчжу прямо спросила зятя, как именно он предполагает устраивать ту самую райскую жизнь вдали от острова, тот невероятно оживился и сообщил, что все продумал. Дом нужно продать, что, собственно и даст им стартовый капитал для последующего устройства. И подобные просьбы, быстро перешедшие в требования, а потом и в угрозы, начали сыпаться на нее каждый день. При этом Цзинсун не забывал напирать на то, что все это нужно не для него, а для жены и дочери. Вот что задумал этот гнилой человечишко, поняла она. Все, что ему нужно – деньги для дальнейшего рывка в сладкую жизнь, причем меня он, похоже, предполагает выселить в развалюху покойного мужа, чтоб не мешалась под ногами, а Юнхуа и Айминь…, ради которых этот переезд якобы затевается… их тоже можно будет со временем «потерять» где-нибудь в большом городе, чтоб не содержать балласт.
Дом он не получит, решила Минчжу. Денег – тем более. И такой семьи он тоже недостоин. И, взяв дочь за руку, пошла к главе общины. Наверное, этот скандал останется в памяти островитян навсегда. Разводы в их общине бывали, конечно… но уж очень редко. А чтоб по инициативе женщин – так и просто впервые. Но мудрый Су Кианг недаром считался таковым. Выслушав почтенную Минчжу, он принял ее сторону и в единственной на весь Вайсань нотариальной конторе была осуществлена процедура развода Юнхуа и Цзинсуна. И если соседи только ахали, ну как же можно такой позор выносить на всеобщее обозрение, то сам Цинь Цзинсун только широко улыбался и, видимо, просто даже не соображал, что творится. Ему, опять находящемуся под действием крепкого алкоголя, происходящее казалось не то шуткой, не то вовсе пригрезившимся пьяным бредом. И только проснувшись утром в кладовке дома своей матушки Цинь Фенфанг, в окружении собственного немногочисленного скарба, который помогали перетаскивать все соседи Минчжу под негромкие завывания хозяйки хибары, он понемногу начал понимать, что ничего-то ему не приснилось. Все так и было: и развод, и переселение, и крах надежд на сладкую жизнь после продажи дома Линь.
Смиряться с таким положением вещей Цзинсун не захотел, и начался период осады. Сначала он часами караулил женщин у дома, пытаясь ворваться в помещение, уговорить их и как-то исправить положение, и им пришлось просить столяра сделать дверь покрепче, а слесаря замок понадежнее. Он вылавливал Юнхуа везде, где она могла появиться одна и умолял о возвращении, даже распускал руки и ей пришлось везде ходить со спутницами. Он даже уломал Чжоу Ляна подыграть ему на дицзы (поперечной флейте), пока он будет исполнять любовную песнь под окном бывшей жены…
И только поняв, что это бесполезно, потребовал от Су Кианга, исполнявшего обязанности и главного судьи острова, заставить Минчжу оплатить свои долговые расписки, оформленные в период брака и ныне предъявленные ему ресторатором за все съеденное, выпитое и проигранное в сянцы[19]. Хвала богам, достопочтенный Су был человеком справедливым и отказал Цзинсуну наотрез, да еще и попытался пристыдить, напомнив, что молодой здоровый мужчина вместо честного труда не просто тратит жизнь на развлечения, а еще и теряет лицо, пытаясь «повесить» собственные долги на слабых женщин. Хотя и понимал, что стыдить такого поздно…
Теперь в доме Линь две женщины растили и воспитывали маленькую девочку. И призрак голода никуда не делся, он просто временно отступил, чтоб теперь напоминать о себе с новой силой. Даже чтоб купить козу, потому что малышке нужно было молоко, пришлось продать последнее, еще не вынесенное из дому зятем. Для того, чтобы топить очаг, в окрестных рощах собирался хворост, потому что дрова стали не по карману. Дыры в крыше затыкались старыми тряпками, чтоб сохранить тепло. Лепешки приходилось печь, добавляя в муку засушенные с лета сорные травы, но Минчжу не сдавалась. Выжили же когда-то они с дочерью, и внучку на ноги поставят. Но судьба, как будто в насмешку продолжала бить ее по самому больному. И холодной зимой года Дракона простудилась и через неделю ушла в верхнее царство Юнхуа.
Поминки помогли приготовить соседи, жалевшие старую женщину, оставшуюся с маленькой внучкой на руках. И после их ухода Минчжу устало села и, глядя в погашенный очаг, в первый раз в жизни впрямую задумалась о самоубийстве. Шнура в доме предостаточно, петельку со скользящим узлом сладить и на стропила второго этажа пристроить, какие сложности? Устала она. Слишком уж много всего на нее навалилось. Даже спросить некого, за что ей все это? Вернее, спросить-то много кого можно, ответов правдивых не дождаться… С большим трудом удалось встряхнуться и напомнить себе, что у нее есть ответственность перед Айминь. Той-то больше не на кого надеяться, кроме как на бабку. Никого больше у девочки не осталось, а ее отец… да лучше никакого, чем такой пьяница и игрок, которому кроме байцзю да партии в сянци ничего по жизни не интересно. Так и бродит по острову, недотыкомка неприкаянный, жалуется всем, кто готов его слушать, что ему, бедняжке, жить не на что. Ну, да, жить не на что, есть не на что, но почему-то пить на что – регулярно находится… Она-то, конечно, все для девочки сделает, что может…, вот только может она до смешного мало…
А потом у десятилетней Айминь, на что Минчжу втайне надеялась, проявились «лунные» способности. Не все так просто было с поклонением богам на острове, ой, не все! Традиционно дети, родившиеся днем, чьим покровителем и защитником считался Отец-Солнцу обладали ярко выраженными… обычными, может быть слегка приземленными, но вполне понятными способностями: писари, рыбаки, повара, слесари, плотники, торговцы… а вот, родившиеся ночью подпадали под защиту Матери-Луны и достававшиеся им способности лежали в совершенно другой сфере. «Ночные» дети, как правило, умели творить.
И Сунь Джиао, когда-то самая авторитетная плетельщица чжунгоцзе на острове, и Чжоу Лян, извлекавший из своей дицзы такие звуки, что слушателям хотелось плакать, и Шень Нингонг, за чью расписанную вручную посуду материковые торговцы платили полновесным серебром… все они были «ночными» детьми. И сама Минчжу, ныне занявшая место Сунь Джиао, появилась на свет в час Быка, и внучка Айминь родилась в час Тигра… Был шанс, что проявятся у девочки способности, свойственные тем, кому покровительствовала Мать-Луна.
И шанс воплотился в жизнь. Но какой! Нет, она не умела красиво петь, танцевать или рисовать. И плести так же хорошо, как бабка не научилась. Но она умела разговаривать с камнями. Минчжу толком и не знала, как еще можно назвать подобное умение. Айминь могла зажать в ладошке мутный треснутый кварц и начать что-то шептать. А потом распахнуть кулачок и опа! А камушек-то целый и без изъянов! Красота, хоть сейчас вставляй в изделие. Ну, хорошо, она эта умела. А толку с такого умения? Хотя… если прибавить бабкины способности…
И Минчжу, подумав, отправилась в лавку Люй Гуанмина с предложением обмена: она попросила за новую занавесь для двери сколько не жалко лишних кусочков поделочных камней. Его приказчики насыпали ей целую мерку некондиционных осколков. А потом предложила Айминь «поговорить» с ними. Метод беседы внучки сработал не со всеми камнями, но больше половины мерки пришли в годное состояние. И с ними уже можно было работать. Любопытный носик Айминь тут же уткнулся в каменную россыпь со словами:
– Бабушка, а это что?
И старая Минчжу, перебирая камни, рассказала об их свойствах:
– Вот смотри, это агат. Он бывает самых разных цветов и используется для разных случаев. Белый агат защищает здоровье детей. Голубой агат приводит в норму щитовидную железу и помогает избавиться от остеохондроза, желтый – лечит горло и печень, красный – нормализует сердечно-сосудистую систему и помогает при болезнях крови. Черный агат – самый сильный из них, не просто помогает бороться с болезнями, а еще и отгоняет злых духов.
Это топаз, считается, что он способен излечить желтуху и астму. Это жемчуг, он выравнивает давление, а еще способен справляться с заболеваниями почек, печени, желудка и кишечника. Это малахит, незаменим для стабилизации работы поджелудочной и щитовидной желез. За душевный покой и равновесие отвечает аквамарин. Это кошачий глаз, он помогает при ревматизме и бронхиальной астме. Это янтарь, его носят при ушной боли и воспалении горла. Это гранат, он используется при лечении лихорадки. Это доломит, он помогает тем, у кого слабые кости и постоянные переломы.
А вот это очень полезный камень – сердолик. Способствует быстрому исцелению ран, очищает кровь, возвращает аппетит и избавляет от бессонницы, нормализует работу нервной системы, убирает отеки и опухоли, восстанавливает детородную функцию женщин и потенцию мужчин.
О, а вот это редкий камушек для нашей местности – бирюза! Считается, что она способна оздоровить самые важные внутренние органы: сердце, желудок, печень и почки. Снимает головную боль, помогает при простуде, улучшает зрение, оздоравливает горло и щитовидную железу.
А это оникс. Он способен омолодить кожу, снять воспаление, уменьшить стресс, облегчить боль, обострить слух, наладить эмоциональное состояние и самоконтроль, укрепить память. При расстройствах нервной системы, депрессии, бессонницы, больном сердце при себе носят именно его.
А этот яркий и полезный камушек называется кровавик. Очень правильно называется, потому что улучшает кровообращение. А заодно борется с заболеваниями печени, почек, селезенки и поджелудочной железы. Им лечат нарывы и закупорку кровеносных сосудов.
А это просто живая сказка – нефрит, камень омоложения. Он препятствует высыханию кожи и волос, придавая им блеск. За него материковые кокетки выложат… ну, не состояние, но достаточно много денег. А в дополнение он еще помогает хорошей работе легких, печени, сердца, желудка и кровеносной системы, нормализуется давление, улучшает слух и зрение.
– А нам это зачем?
– А мы из этого будем делать браслеты, притягивающие здоровье.
Собственно, плетеные браслеты со вставками Минчжу доводилось изготавливать неоднократно, но сейчас она впервые задумалась о том, что можно делать не просто украшения с раковинами или кусочками полированного дерева, стоящие пару кандаринов, а более дорогие изделия… причем с дальним прицелом. Благодаря Айминь у нее теперь есть те самые камушки, на которые раньше никогда не хватало денег. Существует же целая индустрия тех, кто корзинами изготавливает безадресные украшения-талисманы[20] с соответствующими вставками: на здоровье, удачу, любовь, творчество, деньги, карьеру, плодовитость, долголетие, спокойствие. Связываться с талисманами на любовь, творчество, деньги, карьеру и все подобное – недальновидно и опасно: если они не сработают, претензии будут к изготовителю. Или сделать, например, сумку с вплетенным кошачьим или тигровым глазом, предохраняющими от кражи, а потом найдется такой лихой крадун, которому даже обереги нипочем, и обнесет он владельца сумки, ну, и кто, по-Вашему, окажется в этом виноват? Вот-вот. Но… отчего бы ей не начать плести талисманы на здоровье? Здесь в случае чего пенять заказчику можно только на недостаточные свойства камня, а к ней-то какие вопросы? А стоить они будут куда дороже простых плетений, счет может пойти на мэйсы, даже не на кандарины…
И первую партию браслетов-талисманов торговец Сиюнь Лей по ее просьбе через неделю увез на материк. А через месяц привез обратно приятно тяжелый мешочек с мэйсами и сделал заказ на похожие изделия. Вот тут-то и настала очередь Минчжу крепко задуматься. Деньги – это хорошо, но, говоря по правде, ее заслуга в этих браслетах минимальна, главное, «выправленные» Айминь камушки. А где их теперь брать? У Люй Гуанмина, как прошлый раз? Не получиться, достопочтенный Люй далеко не дурак и быстро свяжет некондиционные камни из своей лавки с появлением у Минчжу товара на продажу. А открывать способности внучки раньше времени кому не попадя явно не следует, такую информацию лучше попридержать…
И она вслух посетовала на отсутствие материала для работы и предложила Сиюню оставить ей (если у него есть!) на пробу несколько нефритовых пластинок, можно даже бракованных, чтоб попробовать вплести их не просто в украшения, а в предметы одежды. Минчжу специально заговорила с ним об этом ценном и почти мистическом камне: нефрит буквально обожествлялся и ценился дороже многих других камней, потому что олицетворял целый ряд человеческих добродетелей: моральную чистоту, справедливость, искренность, мужество, гармонию, преданность и благожелательность. Из него исторически принято было делать покрытые тонкой резьбой пластинки, которые подвешивали к головному убору или поясу, чтобы во время ходьбы они издавали мелодичный звон, отпугивая злых духов. А она как вариант может вплести такие пластины еще и в пояс по линии талии, чтоб дополнительно обеспечить защиту еще и здоровья носителя и постарается сделать накидку в комплекте с такими же пластинами на уровне груди…
Они договорились. Отныне старая Минчжу плела для материка на заказ изделия с добавками плашек драгоценного белого нефрита, а если Сиюнь Лей по случаю привозил желтый, красный, зеленый, черный или цветной камень, пояса и накидки получались разноцветными и праздничными. Что касается смысла покупки бракованных нефритовых пластин, которые перепадали ей от торговца за пару-тройку кандаринов с завидной регулярностью, то и тут удалось отговориться тем, что их она использует в поделках для островитян. Откуда у наших бедных рыболовов деньги на дорогие камни? А так, хоть осколки, а все ж нефрит, да и только от меня зависит, насколько выигрышно эти обломки будут выглядеть в готовой вещи…
Не рассказывать же ему было про Айминь, способную практически реанимировать камень! С годами внучка научилась «собирать» поделочные и полудрагоценные камни буквально из осколков. А со временем у нее начало получаться и «перелицевать» камень, придавая ему новую окраску. Имея такой источник материала, грех было не воспользоваться подобной возможностью подзаработать. И некоторые островные модницы уже щеголяли на праздниках в новых украшениях, сделанных Минчжу. Но пока Сиюнь Лей исправно поставлял исходный поделочный материал, никто особо не задумывался откуда у нее берутся нужные минералы в таком количестве. Пока она не ввязалась в разговор с Тао Сюли…
Хороший тогда был день, тихий, солнечный. Самое начало осени. Минчжу, закончив очередной заказ, отдыхала в кресле в палисадничке возле дома, превращенном усилиями Айминь (ну, не получалось привить ей любовь к чжунгоцзе, что ж, пусть хоть что-то полезное для хозяйства делает…) в цветочный оазис. Пышные шапки махровых фиолетовых хризантем на центральной клумбе соседствовали с более мелкими белыми своими собратьями по ее окружности, а дорожку от порога к калитке с двух сторон обрамляли рабатки[21] с красными цветами. Последние теплые и безветренные дни заставили ее слегка расслабиться и даже задремать, и тут раздался крик приветствия, от которого она чуть не подпрыгнула, а, поняв, кто его издал, захотела заткнуть уши, а потом закопаться в землю метра на четыре, только бы этого не слышать. Сюли, средняя внучка Тао Гуанхуй. Она была не то, чтобы дурочкой, но… некие несообразности в ее поведении все же присутствовали. Например, она странно передвигалась, как-то нелепо при этом подпрыгивая. Разговаривая, приближала лицо слишком близко к собеседнику, пытаясь буквально дышать ему в рот. А чего стоит одна только ее манера здороваться со всеми как можно громче!
И объясняй, не объясняй, что ты не глухая, и не надо так напрягать голосовые связки – все без пользы. Как кричала всем приветствия, так и продолжает кричать.
– Почтенная Минчжу, бабушка спрашивает, будет ли готов к завтрашнему празднику ее оберег?
Ну да, завтра почтенная Тао Гуанхуй отмечает девяностолетие, а в таком возрасте уже пора интересоваться всем, что может помочь не умереть в любую секунду.
– Он готов. Только, Сюли… это не оберег.
– Ну, талисман. Так он будет готов?
– Он готов. И это не талисман. Это амулет[22].
– А есть разница?
– Есть. Амулет – это личный защитник, а талисман – помощник. Бывает, правда, когда один и тот же предмет может оказаться одновременно и талисманом, и амулетом… но крайне редко. Так вот, изготовить амулет сложнее, чем оберег или талисман, он капризный, и не сразу, а порой довольно долго притирается к хозяину, настраиваясь на его персональную ауру.
– А оберег тогда зачем?
– А он вещь постоянного действия, в отличие от амулетов и талисманов. В смысле работает всегда, а не только во время опасности или необходимости получения каких-либо благ, защищая своего владельца от всевозможных напастей, порчи, сглаза, злого умысла и злословия завистников. Кстати, оберегом может быть что угодно, совсем не обязательно украшение или некий элемент узора. Вот у вас есть на крыше гнездо аиста? Это тоже оберег дома. Он может оберегать дом от воров, от пожара, от цунами, детей от травм и болезней, отваживать от проживающих в доме злых или просто вредных духов – список возможных вариантов для работы оберега практически неисчерпаем.
– А я смогу когда-нибудь носить этот талис… амулет?
– Нет, Сюли, не сможешь. Это персональная вещь, сделанная под конкретного носителя, в данном случае твою бабушку, и тебе, да и любому постороннему, он может только навредить.
– А как может навредить вещь, сделанная для защиты? Или во благо?
– Может, Сюли, еще как может. Если эта вещь пропитана чужой аурой, она тебя не примет, начнет отталкивать, и ты только сделаешь хуже себе ее ношением. Есть талисманы, не подходящие тебе по признаку пола, года и месяца рождения. А бывают вещи изначально с отрицательным знаком… собственно, их и делают, чтоб причинить носителю вред. Так что будь осторожней…
Воистину, не делай добра, не пришлют «ответку»! Кто же знал, что у беседы Минчжу с этой горлодеркой окажется невольный свидетель! И не кто попало, а сам достопочтенный Люй Гуанмин, хозяин единственной ювелирной лавки на острове. Нет, так-то их было штук шесть… раньше, пока он всех под себя не подмял… но, видимо, этого ему показалось мало… потому что сделал он из их беседы некие свои, ой, как далеко идущие выводы и буквально на следующий день он явился к ней… нет, не с разговором! С ультиматумом.
– Приветствую вас, почтенная Линь Минчжу!
– И Вам доброго здоровья и долгих лет жизни, достопочтенный Люй Гуанмин!
Минчжу как положено с поклоном подала чай со сладостями, и пока толстяк, отдуваясь, громко его отхлебывал, терялась в догадках, что именно ему могло от нее понадобиться.
Но, нахлебавшись жидкости, ювелир не торопился перейти к делу, а начал почему-то издалека: расспрашивал как у нее идут дела с изготовлением изделий для Сиюнь Лея. Сколько времени уходит на то или иное изделие, сколько тот за них платит… Минчжу никак не могла понять, почему его так волнует факт ее работы на торговца, и то, что в дополнительных заработках она пока не нуждается, пока он неожиданно не заявил с фальшивым сочувствием:
– Так это пока! Деньги в ближайшее время могут вам очень понадобиться!
– На что?
– Как на что? На оплату долгов вашего непутевого зятя! Он уже у всего острова денег поназанимал. Даже у меня умудрился… вот и расписочка его имеется… Как бы Вам не пришлось дом… или другое имущество продавать…
– Здесь нет ничего его! Здесь только мое, в смысле нашей семьи имущество! Это и судья постановил!
– А он не на ваше имущество расписочку составил. Он свое «отцовское право» мне продал.
А вот это уже беда, похолодела Минчжу. «Родительское право» было институтом, уходящим корнями так глубоко в прошлое, что никто уже толком и не помнил, откуда оно взялось. Да никто и не задумывался над его происхождением. По умолчанию считалось чем-то, что было всегда. Предки зачем-то придумали? Оно работает? Ну и пусть работает, пусть будет, зачем-то оно ведь нужно?
