Елизавета Голякова
Тыквенный пирог
VI
Рэйчел, отоспавшись, снова уткнулась в свои рассчеты – и, конечно, попыталась еще раз сгонять меня за кофе – и на этот раз присовокупила к заказу завтрак. И я похмыкал, пообещал вычесть пару комиксов из ее обещания, и вышел за едой – почти безропотно, почти покладисто, почти не хлопнув дверью, пока двумя руками оправлял волосы. И мне показалось, или они уже так явственно отливали рыжиной?.. Мне в лицо ударил запах свежей травы и дождя, хотя небо было пожалуй даже вызывающе чисто.
Это все могло быть наваждением кого-то такого же лукавого, могло быть дурным сном, навеянным лужайкой где-то в Калифорнии, даже немного тянуло на тупой розыгрыш от сестренки – но в моем кольце огней я уже слишком долго ходил кругами, точно загнанный зверь.
Я уронил себя в шезлонг и подтянул нити к себе под пальцы. Они дрожали – кто-то стоил новый переход, на этот раз не по тени желания и чувства, а по гигантскому чертежу, жестоко выламывая для него место в реальности. Ну конечно, кто же это мог быть?..
Нити натягивались, и моя вера в Рэйчи тоже вылезла из какого-то тайника. Она ведь взяла откуда-то недостающие точки, подчинила себе их силу. Умница девочка, умница! Я думал, она уже и позабыла, что может вот так – и не только так может.
Вот только мало просто прыгнуть, и я как-то забыл ей про это сказать. Нити натягивались в струны (разумеется, из кишок черной-черной овечки), натягивались и уже звенели, прорезая пространство. Я тронул их пальцами, без примерки и подготовки, даже не думая о том, что у меня получится – по опыту знаю, что я-то всегда готов, а если думать чересчур, то, скорее всего, что-нибудь неловко и непоправимо сломаешь.
Я уже слышал, как Рэйчи вылетает из домика, то ли разъяренная, то ли восторженная – вечно не могу различить, слишком уж близко у нее эти чувства припаялись друг к другу.
Но выйти к шезлонгам она не успела – едва не упала в высокую, по пояс, траву.
– Рад приветствовать вас в нашем межпространственном экспрессе, чаю, кофе? – ухмыльнулся я. Пальцы приятно жгло: огонь границ я сделал родным огнем оружия, и он тоже был мне, конечно, рад.
VII
– Алкогольные напитки только для взрослых, прости, малышка, – я хихикнул, показав Рэйчел язык. О нет, никакой мстительности, но позвольте и мне хоть раз мелкую пакость, а?
Она поднялась, все еще злясь. Не на то, что я влез в ее пути, потому как она прекрасно осознавала, что без моего вмешательства эти поля душистых трав были бы чуть другими, и не теми, которые нам нужны. Нет, злилась Рэйчи на то, что мне для всего этого не понадобились чертежи.
На горизонте приветливо раскинулись каменные развалины. Не иначе как замка, чем-то мне даже знакомого. Ага…
Мы дошли до них и пошли вдоль полуразрушенной кладки. Я прямо слышал и старинные песни в этих стенах, и звон кубков – и звон мечей. А еще огонь. Тот, который огонь оружия, брат-близнец коловшего мне пальцы.
За углом мы набрели на виселицы в ряд. И на одной из них висел человек.
– Хе-е-ей! А вот и вы! Привет, пирожки с котятами! – заорал он, адски ухмыляясь и во всей красе демонстрируя клыки, кстати, неплохие.
Он висел, зацепившись ногами за перекладину и держась за счет согнутых колен. Руки сложил на груди, рисуясь, а обрывок веревки свисал почти до земли. (Так и хотелось за него дернуть!). В его глазах горели, не таясь, огоньки, как в тыквенном фонаре старины Джека на Самайн, [11] а волосы пожалуй что даже эффектно развивались на ветру в свободном полете.
Рэйчи пялилась на него, как на дрессированную обезьянку в первый поход в цирк.
– Повешенный. Мир. Жрец, – нараспев выдохнул он нам в лица наши карты Таро от чертяк прежде, чем я успел спросить, а Рэйчел все-таки дернула за веревку. – Да, и это я убил твоего дядюшку, девочка без головы! А из этого следует что? – он подмигнул нам, раскачиваясь и скалясь своей хамской улыбкой. – Из этого тебе, девочка – ключ!
Повешенный и впрямь сдернул с короткой цепочки на шее ключ грязного золотистого цвета и с поклоном, насколько можно было изобразить поклон, вися вниз головой, отдал его Рэйчи.
– Передавай ему привет, что ли!
И он расхохотался, закачавшись сильнее, а я подмигнул его тыквенноголовым глазам.
– Пошел к черту! – бросила ему девушка. (Обиделась на то, что ее дважды назвали ребенком за последнюю четверть часа, что ли? Необъяснимо…)
Тут сестренка быстро сунула ключ мне и, отпрянув в сторону, обернулась дуллаханом [12], выпустив из шеи столб сине-зеленого пламени прямо в звенящее чистотой небо. А я хохотал до рези в животе, глядя на лицо парня с виселицы. Каков везунчик. Отсмеявшись, сверкнул улыбкой и бросил ей мешочек с ключом – через ткань он не должен ее обидеть.
Вы когда-нибудь обнимались с безголовым всадником смерти? А вот Рэйчи расщедрилась на объятия для меня, и я крепко ее обнял, заодно нарочно попав пуговицей доломана в глаз зажатой под мышкой голове.
– Пригласишь на новоселье? – хихикнул я в ответ на ее шипение.
– Но алкогольные напитки будут только для взрослых, малыш, – пламя плясало вслед за словами, и я рассмеялся, принимая ответный удар.
Рэйчел стрельнула в меня глазами, щелкнула пальцами свободной руки – и исчезла. А я, все еще посмеиваясь, помахал Повешенному рукой и пошел вниз по полю душистых трав, вдыхая домашний запах до боли в легких. По курсу у меня был самый лучший бар из баров моего Яблочного Острова, зеленой моей Ирландии, и я хотел всерьез презреть издевку сестренки про «взрослые напитки».
Держись, Дублин!
Глава 2. Среди ирландских холмов
Легкий воин танцевал. Два кинжала, как продолжения его рук, даже не сверкали в воздухе – они были неразличимы, сливались в одно сплошное живое марево. И это марево-то было живым, а человек в грязно-черном балахоне упал на колени, с выражением еще искреннего изумления пытаясь задержать руками хлещущую из горла кровь, захрипел. Легкий воин на мгновение задержался, хмыкнул – и откинул длинную косу назад.
Голова человека просто съехала с его шеи, отделенная хирургически ровным срезом.
Воин задорно перепрыгнул ее и пошел дальше, шлепая по алой луже, пахнущей металлом и чем-то сладким, почти благовониями. Над головой его сияло теплое ласковое солнце, небо слепило искренней синевой. В замке на холме наступило лето.
– Это был кто? Чернокнижник?
– Вроде… или нет…
Вздох.
– Человек?
– Ну… человек.
– Сладким деревом и салатной заправкой пах?
– Ага, – скучающе.
– И зачем ты сделал его самого… кхм… салатной заправкой?
Ирьиллин Айбер запрокинул голову и перегнулся через спину каменного крылатого льва, вверх тормашками глянул на говорившего и паскудно улыбнулся.
– Лакс, не надо ныть, умоляю! – капелька крови со щеки побежала в обратную сторону, к глазу, и Ирьиллин украдкой ее смахнул. Облизнулся. – Он призывал тварь из Бездны и хотел, чтобы она сделала его главой гильдии. Он вот в этом самом месте призывал демона, и демон бы его сожрал, не удостоив даже участи салатной заправки, а я просто сделал его тем, кем этот чернокнижник и добивался стать.
– Главой какого конкретно ордена? – кашлянул названный Лаксом.
– Жижеобразного, – отмахнулся тот.
Двое друзей, один – залитый чужой кровью, другой – в чистейшей жреческой одежде, стояли посреди развалин древнего замка. Каменные львы еще охраняли парадную лестницу немыми привратниками, ангелочки еще хохотали с капителей колонн, но теперь, слава богам, были предоставлены сами себе. Замок на холме, Зеленый Замок короля-без-имени, теперь охотно принимал гостей из любых миров. Говорят, последний, кто пытался запретить кому-то сюда войти, был раскушен Хаосом напополам… Впрочем, Ирьиллин утверждал, что это все брехня, и он никого не кусал. Больно, мол, надо.
И сейчас они вдвоем расхохотались, собрали нехитрые пожитки, халтурно припрятанные за задницей другого льва, и покинули это место, унося пряное и свежее лето с собой.
Дорога, которую они выловили у подножия холма, к ночи привела их в крохотный городок. Число жителей на табличке при въезде путники забыли посмотреть, но неоновая вывеска над первым встреченным мотелем ожидаемо мигала домашним «vacancy». Не сговариваясь, они повернули туда.
– Лакс… Лакс, Бельтайн на носу.
Жрец поскреб бороду, деловито кивнул.
– Вряд ли мы все-таки соберем всех окрестных магов в очередной раз. Нельзя же каждый год попадать в одно и то же говн…
Ирь глумливо хохотнул и ткнул человека в спину, направляя к освещенному окошку мотельного администратора.
– В прошлый раз они сбежались на меня из четырех соседних городков, через холмы и одну реку! Я на этом твоем «одном и том же» уже как на батуте.
– Ты знаешь, – жрец глянул на друга с высоты своего роста прежде, чем зайти в домик администрации, – будь я тобой, я бы их так не шугался. Проверял, что будет, если они все-таки не только слетятся к тебе, но и присядут?
– Хочешь сказать, еб*нет или не еб*нет? – Ирь дождался кивка исключительно из принципа. – Ну уж нет! Мне их будет слишком жаль, и слезы мои затопят мир, нехорошо получится… Стучись уже, че встал-то.
Ключ им хмуро чуть ли не бросили в морды. И, надо же, сонный администратор даже не покосился на странных постояльцев: что у одного доломан и диковинная прическа, а в другом два метра роста и что в бороде он прячет снисходительно-вежливую ухмылку. Когда накануне костров Бельтайна двое путников заявляются посреди ночи, пешком, пахнут кровью и дымом, да еще и совершенно трезвые – это худшее из возможных зол. Пусть себе заявляются, лишь бы не притащили с собой переносной алтарь.
Ох, знали бы те, кто так рассуждает, что жрецам нет нужды в алтарях…
Лакс был хорошим жрецом. С ним считался даже Ирьиллин, даром, что Лакс был человеком – впрочем, кто бы кроме жреца согласился таскаться с этим? Легкий воин с двумя кинжалами и косой до середины лопаток, за которую друг регулярно над ним издевается, не человек даже, даром что так похож. Если присмотреться, можно заметить, как бесчувственно улыбаются невинно-голубые глаза и как застывает маской его лицо, когда он забывает быть человечным.
Жрец щелкнул выключателем, и в бесхитростном номере на двоих загорелся тусклый свет. Лакс буднично вздохнул: он видел комнаты и похуже, и по колено в крови и кишках, и не по колено, но такие номера в придорожных мотелях неизбывно навевали на него тоску. А Ирь проворно поднырнул под его руку, мазнул рукой по кровати и упал в единственный стул с хозяйским «о, телек!». Пульт через спину полетел обратно на кровать, и только потом зомбоящик отреагировал на нажатую кнопку и зажегся.
– Там есть орешки? – требовательно протянутая рука.
Лакс фыркнул.
– Только мои. Но я знаю, что ты достаточно испорчен, чтобы…
Ирьиллин обернулся к нему всем корпусом:
– Они еще на месте? Вот это новость!
И тут же отвернулся обратно, похохатывая над своей колкостью и мысленно возобновляя счет. До Бельтайна оставался день, и счет за темную половину года стал 112:83.[13]
Было еще темно, когда Ирьиллин потянулся и соскочил с нерасправленной постели, как кошка. Он проспал только половину ночи, и то беспокойным, чутким сном – приближающиеся костры Бельтайна будоражили кровь и не давали забыться.
Воин не стал расталкивать Лакса. Только выудил из его кармана сигареты, накинул доломан на плечи и выскользнул за дверь. На ходу парой заученных движений пригладил выбившиеся из косы волосы, заправил за уши те пряди, которые падали на лицо.
Было так тихо, как бывает только за четверть часа до туманного рассвета. Такого, что солнце не взмоет над горизонтом, а только обозначит свое присутствие, подкрадется, не тронув молочно-белое море над землей. Ирьиллину нравились такие утра. Он стоял и курил на крыльце, рассматривал последние копошащиеся ночные тени, а по затылку от малейшего дуновения ветерка его бил красный мешочек, пахнущий розмарином, лавандой и солью. Ирь пошарил рукой и сорвал его, бездумно положил саше на узенький подоконник.
Если бы обереги от вторжения хаоса помогали, ему пришлось бы несладко.
Жрец появился в дверях бесшумно, каким-то образом ухитрившись даже не заскрипеть подмоченным за зиму порогом. Взъерошенная борода выдавала, как крепко и сладко он сегодня спал.
– Как день начнешь, так его и проведешь, – философски заметил Лакс. – Ты не все там еще скурил?
Друг протянул ему полупустую пачку, жрец вытащил себе одну, но поджигать не стал – так и стоял с незажженной сигаретой, тоже вслушиваясь, пропитываясь этим новым, оглушительно тихим утром. Туман словно проглотил все звуки, оставив только далекое бормотание телевизора в каком-то из соседних домиков. Должно быть, постоялец заснул, так и не выключив очередное ночное ток-шоу.
Воин выкинул окурок и прислонился к дверному косяку. Глянул на человека ничего не выражающим взглядом.
Тот с легкостью его прочитал.
– На знаю, Ирь. Совсем ничего об этом не знаю. Но надо будет попробовать. Не найдем чашу здесь – пойдем дальше, велика беда.
– Я тебя и не тороплю, – воин неопределенно пожал плечами. – А вот яд у тебя внутри – вполне.
Воздух потеплел. Видимо, солнце поднялось над горизонтом, все еще невидимое, но все равно протягивающее свои руки к зеленой земле. Занимался новый день, уже совсем летний и все настойчивее растущий. Верхушка холма вынырнула из тумана, словно из воды, а потом ее кто-то неаккуратно обмакнул в солнце.
– Я жрец, вообще-то, а не хрустальная принцесса!
Ирьиллин прекратил принюхиваться к утреннему воздуху и переглядываться с холмом и наконец рассмеялся, высоко вскинув брови:
– О, как я мог вас так перепутать!..
И он ушел, а жрец проследил за его последним взглядом, словно примериваясь, заранее пробуя залитый солнцем холм на вкус и на запах. Хмыкнул и улыбнулся своим мыслям. Его чертовски забавляло, как его друг тянется к магии и сам же отряхивается от нее, словно кот, наступивший в воду. Отчасти это было даже правдой – если принять, что коты необходимы на корабле.
Двое друзей заглянули к администратору и отдали ему ключ. Тот едва понял голову от венка из молодых побегов и цветов, и Ирь непроизвольно вздрогнул, словно случайно дотронулся до толстой сороконожки посреди ночи.
Уже в дверях администратор окликнул их.
– Вы ведь жрецы, да? – и ворчливо: – По крайней мере, один из вас. Ждать вас сегодня на холме?
Лакс спрятал усмешку в бороду.
– Не ждите. Что-то должно случиться, так что лучше готовьте орехи и вино и идите веселиться. Мы тоже там будем.
Что-то должно случиться. Ирьиллин с удовольствием вдохнул свежий воздух, обнаружив, что у администратора вообще-то пахло сладким медом и деревом, и ему было не по себе от этого запаха, каким бы невинным он ни казался.
Что-то должно случиться. Ну конечно, это же Бельтайн.
Лакс шел рядом и посмеивался, предвкушая ночь. Он понимал в таких вещах и знал, когда обещать события. Слишком хорошо знал.
– Почему ты так не любишь магию? Что с ней не так? – в который раз он уже это спрашивал? В сотый? В сто первый?
Его друг собирался было пожать плечами и отмахнуться, как обычно и делал, но сейчас зачем-то решил попытаться ответить. Откинул косу за спину и привычно скользнул пальцами по рукоятям любимых кинжалов, продолжениям рук.
– Думаю, каждый либо воин, либо маг. Я не буду трогать всю эту мистику, а она не будет трогать меня, м? Не хотел бы я обменять кусочек своей нездоровой энергии на непонятную услугу. Кто знает, вдруг она для них как хмель для крестьян? А?
Лакс не ответил ему, но подумал с минуту и кивнул – все-таки резон в беззаботно прошенных воином словах был. Как говорится, еб*нет или не еб*нет – только гадать…
Они поднялись на холм одними из первых. Скинули вещи поодаль и принялись сооружать из заготовленного заранее и тщательного отобранного дерева будущие костры.
Туман исчез так же незаметно, как я появился, ушел куда-то на мягких кошачьих лапах, и вновь ирландские холмы согревало теплое солнце.
Ирь больше танцевал на сваленных корягах и дровах, может быть, под одному ему слышимую музыку, может быть – прислушиваясь к пению хаоса в голове. Кто его знает. Но они хорошо работали и славно отдыхали, а потом снова работали, пока все не было готово для праздника.
И тогда Лакс где-то отыскал цветов и скупыми, выверенными движениями, как дрался Ирь, принялся сплетать аккуратные венки. Заканчивал, проводил ладонью, едва касаясь, по сплетению стебельков, и откладывал венок в сторону. Брался за новый. Цветы и травы послушно ластились к его пальцам, а потом жрец опять заканчивал, снова ласково касался венка и принимался плести еще один. И так без конца.
А его друг валялся тут же на склоне холма, раскинув руки и то проваливаясь в легкую дрему, то просыпаясь и приставая с ехидными замечаниями к остальным помощникам, осмелившимся подойти слишком близко. Бельтайн был уже буквально у дверей.
Стемнело. В городке у холма не зажегся ни единый огонек, и мир погрузился в сумеречную полутьму напополам с тишиной – все и всё затаило дыхание, подкрадываясь к ночи вступления в лето, ночи, которая вот-вот взовьется в небе, как искры над костром.
Лакс поднялся, уловив в воздухе что-то понятное ему одному. Ирь последовал за другом верной тенью, не отставая больше, чем на шаг – по его нахальной, почти дерзкой ухмылке было не понять, опасается он оставаться в одиночестве в колдовскую ночь или с любопытством следит за жрецом. Но, так или иначе, он шел следом.
Они стояли вокруг костров, и к ним поднялся по склону, казалось, весь город. Люди выглядели так, словно принесли огонь в себе, в блестящих глазах и в переполняемых предвкушением сердцах. Не нужно было владеть никакими особыми силами, чтобы увидеть это. Достаточно было просто смотреть.
И когда пламя взвилось к небесам, когда начался праздник, воин шагнул ближе к жрецу, скрываясь под его защитой, и они так и стояли в самом сердце этого общего порыва, общего фейерверка во имя бога солнца. От костров шел жар, от людей – смех и дурманящее веселье.
– О, и святой отец к нам зашел, – Лакс кивнул в сторону фигурки местного священника, так и не сменившего сутану с белым жестким воротничком на более подобающую случаю одежду. Вдобавок он еще и шел прямо к ним, надвигаясь в неумолимостью грозы, высокий и изящно-худой, но все равно кажущийся маленьким рядом с великаном-жрецом.
Тот взглядом дал понять, что не прочь поговорить, и святой отец незамедлительно приблизился. Он выглядел, как мальчишка на зимней ярмарке, когда ему разрешили попробовать всех сладостей по маленькому кусочку, и теперь он ощущает себя волшебным принцем, которому стоит только протянуть руку – и коснуться всех богатств мира, принадлежащих ему по праву. Обращение, как было бы уместно обратиться к жрецу, Ирьиллион проглотил, едва не прикусив себе кончик языка. Обронил вместо этого вежливое:
– Отец.
Лакс протянул священнику руку. Она у него оказалась сухой и горячей, а рукопожатие сдержанным, но твердым.
– Ваш Бог Иисус не просит разжигать костры и прыгать через них, чтобы стать к нему ближе, – улыбнулся жрец почти по-отечески. – Но вот вы здесь.
За ними, словно бы фоном, танцевало дикое пламя, и через него, все выше и выше, перелетали тени самых отчаянных, самых безбашенных смельчаков. Россыпями разлетались искры, кто-то заливисто хохотал, кто-то вдруг запел старую-старую, очень старую мелодию во всю мочь легких, и к нему тотчас присоединился целый хор голосов, высоких и низких, детских, мужских, девичьих. Песня была ровесницей этих холмов, и жизни тех, кто пел ее, запрокинув голову к небу и раскинув руки, были для нее словно один короткий вздох, словно мгновение в череде дней – и всем миром и всеми ее днями тоже.
У священника в зрачках отражались всполохи огня.
– Я там, куда меня привела душа, данная мне моим Богом Иисусом. Думаю, сюда…
– И мы вам рады, – невпопад встрял Ирьиллин Айбер. – Вы там, где должны быть.
Священник серьезно кивнул ему и ушел бродить вокруг огней, в пляшущей и поющей толпе. А потом Ирь дернул своего друга-жреца за рукав и, положив руки ему на плечи, заставил обернуться. Взглядом указал на фигуру в сутане, на мгновение взмывшей над самым большим костром, подобно древнему духу.
Лакс проворчал что-то тоном, каким обычно гордятся самонадеянной, но бесстрашной выходкой сына, и воин выслушал его, а потом рассмеялся. Смех его не имел ничего общего с человеческим, но звучал легко и звонко, уносясь в украдкой светлеющее летнее небо. Словно по волшебству у них в руках оказались бутылки молодого вина, и друзья чокнулись, а потом одинаково вытащили пробки зубами.
Жрец улыбался.
Одна из пляшущих фигур выбежала из круга и подбежала к ним, тяжело дыша и раскачиваясь в такт музыке. Кто это был – не узнать и не рассмотреть, да они и не знали никого в этом крохотном городе. Откуда здесь музыка, кстати?..
– Это вы убили парня-культиста, – не обвинение, не вопрос. Просто констатация факта слегка подвыпившим беззаботным голосом, пытаясь перекричать пение и гул костров. – Там, в Зеленом Замке.
– Я убил, – отмахнулся Ирьиллин. – И он чернокнижник, а не культист.
Фигура кивнула, удовлетворенная этим ответом.
– Главное, что не демон. Ну, – она взмахнула рукой, – пока!
– Пока!
Она влилась обратно в толпу, в многорукое и многоликое существо, чествующее бога солнца этой ночью и пляшущее вокруг Майского Древа, и друзья тут же позабыли о ней, как и она о них.
Много позже, когда солнце воссияло высоко, почти в зените, и жрец с воином пробирались с парковки к автомату с кофе, Айбера все-таки отыскал кое-кто из колдовской братии, как всегда отыскивал.
За руку его схватила девушка, даже не подозревая, на каком тонком волоске повисла ее жизнь. Ирь, особенно когда уставал, убивал и за меньшее. Рефлексы пробирались наружу, только и всего.
Девушке повезло – она пахла сладкими духами и ореховой смесью, как пахнут тележки старушек, торгующих угощениями для белок и голубей в парке. Мысленно даже Лакс с его человеческими чувствами и реакциями уже успел придумать про нее колкость прежде, чем она догнала их и сцапала воина в доломане. Смешная и взъерошенная, лет четырнадцать на вид. Юная охотница за приключениями.
– Кто ты такой? – выпалила энергично, пожирая длинноволосого, красивого незнакомца глазами. Ее собственные, обрезанные по плечи светлые волосы были растрепаны ветром, но она уже успела выбрать их них и лепестки цветов, и травинки – остатки праздника вокруг веселых костров.
Ирь ухмыльнулся ей, показав острые мелкие зубы:
– Бессмертный дух.
– Типа демон?
– Типа бессмертный дух.
Девушка резко обернулась к Лаксу, тихонько ждущему продолжения возле них, и ей пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Сама она не тушевалась ни секунды.
– Слышь, жрец, он демон?
– Будь он демоном, я б его изгнал. Он бессмертный дух, – услужливо и честно объяснил тот. – Осторожно, милая леди, шея затечет.
«Милая леди» изумленно вытаращилась на воина. Ирь, издевательски точно копируя ее изумление, повернулся к жрецу.
– Что, серьезно?! Прям бессмертный?
– Чтооо, серьезно, прям изгнал бы?!
Лакс проглотил рвущийся наружу смех, кивнул так серьезно, как только мог.
– Ага…
И тут девчонка отскочила на шаг назад в узком проходе между рядами припаркованных машин, задорно прищурилась на двоих незнакомцев. Одна ее рука нырнула за спину, другая почти из воздуха выхватила тонкую, танцующую шпагу. Вряд ли она знала, что делать с ней дальше, но хотя бы попыталась, ведь так?
Девчонка замерла в боевой стойке, и ветер трепал ее волосы, а она очень старалась его не замечать.
– А если я тебя рапирой проткну?! – почти восторженно.
Двое друзей переглянулись, расплылись в одинаковых хищных ухмылках, изрядно подпорченных желанием рассмеяться. Они выждали по три удара сердца – и гаркнули хором погромче:
