Елизавета Голякова
Тыквенный пирог
Глава 1. Сакраменто – Дублин
«В колчане дьявола нет лучшей стрелы для сердца, чем мягкий голос.»
– лорд Джордж Гордон Байрон
I
Я давно уже вывел с волос ирландскую рыжину, продымил и прокурил свой запах дождливых трав, зарастил без следа шрамы вокруг губ и стал совсем уже местным парнем, вот только туманный остров в богом забытых скалах я помню лучше своего лица.
Накрапывающий из тоскливо-серого неба дождь напоминал мне родную Ирландию, море угрюмо хмурилось на землю, и пляж опустел, отдавшись волнам и жирным чайкам. (Как по мне, чайки любых габаритов гораздо лучше туристов, а ни у кого больше я не спрашивал).
Она сидела напротив меня в громоздком плетеном кресле, закинув ноги на перила веранды, как будто не боится хозяйку дома и ее грозную декоративную собачку, брехливую и склочную (и никто не узнает, кого из этих двоих я имел ввиду). И курила сигару, с видом, словно она как минимум один из членов палаты пэров. Лучший из них. В тонких девчачьих пальцах сигара смотрится отчаянным фарсом, ноги в истоптанных, мокрых кедах то и дело соскальзывают с перил, но я более чем уверен, что она не играет. Эдакая "девушка-словно" – у нее такое в крови.
Хм. Какого дьявола вообще, ирландского и обычного, каких дьяволов, я сижу здесь, на пляже в Калифорнии, прячу свой недельный запас пива от хозяйки съемного домика, а рядом со мной сидит и прокуривает и свои, и мои легкие самая необъяснимая из всех необъяснимых?
– Черт побери, – наконец говорит Рэйчел.
– Черти.
– Черти! – охотно соглашается она и затягивается. – В общем, Томми,[1] расклад такой: умер дядя. Вернее, его убили, и перед этим он счел нужным загадать мне загадку: кто его убил и зачем.[2] Банально до сведенных скул, тем более он сам уже знал ответ.
Я слабо понимал, каковы же были их отношения и что она об этом думает, поэтому как можно нейтральнее предложил:
– Не разгадывай, если не хочешь.
Судя по ее лицу, услышала она "если не можешь", и это был, определенно, знак не из лучших.
– Я получу все его наследство, замок на скале, конюшню и коллекцию рапир, даже портрет его пра-пра-пра-пра-пра-бабки в корсете, если найду убийцу. Дядя сказал, когда я его найду, он сам и передаст мне это завещание. И ключ от дверей, – она помолчала. – Черти подерите, Ло,[3] у меня будет собственная конюшня! С чертовыми лошадьми! Вот черт!
– Черти, – машинально поправил я. И зачем-то пояснил: – по Дантэ, классическому Евангелию и пиратским песням, их было много, чертей.
– Тысяча чертей! – совсем как заправский морской волк выкрикнула она, и это прозвучало так, словно Питер Пэн нацепил на себя шляпу капитана Крюка. Забавно.
Настоящая Калифорнийская Девушка, с пляжной укладкой и облупившимся черным лаком на ногтях, наконец докурила свою жуткую сигару и взялась за раскиданные тут же бумаги.
– Ты надеешься расследовать это в одиночку? Просто так взять и найти неуловимого преступника, сидя здесь, на белом пляже?
– Я люблю серферов.
– В замке серферов не будет.
Она нахмурилась.
– В моем замке – будут. Тем более, я расследую не одна, – вдруг добавила Рэйчел безо всякого перехода. – Есть еще ты, ты приносишь кофе и убеждаешь людей, что я подросток. Мне нужна твоя темная магия.
О да. Это моя магия. Достаточно просто стоять рядом – и Рэйчи принимают за школьницу. А если без меня – то она прямо взрослая женщина. На самом деле она на пару лет, кажется, старше меня. И у нас дома, в параллельной вселенной, где нет серферов, а море холодное и без пляжей, она была бы моей двоюродной сестрой. Но здесь Рэйчел – это просто Рэйчел. Карманный следователь.
Конечно, вся соль колдовства не в этом – но про это позже.
– Ты же никогда даже не увлекалась детективами, а.
– Ну почему, увлекалась одним… – мечтательно ухмыльнулась она. Но, завидев мою гримасу, сжалилась над юной двадцатилетней психикой, – ну ладно, ладно, только не страдай так. У тебя есть еще комиксы, которые я не читала?
Обреченность моя границ не ведала.
– Может быть, один журнал… Или два.
Рэйчи просияла.
– Тогда в качестве извинений я обещаю мыть руки, прежде чем их брать, аккуратнее стряхивать пепел и не класть на Капитана Америку бутерброды. Идет?
Это была поистине внушительная жертва. И я согласился.
II
Молния словно пронзала мир насквозь, пропитывала его собой, и тогда я собрал вещи, погрузил их в автобус и уехал отсюда к тем самым всем чертям. Отчаянно хотелось куда-то туда, где мир не выглядит так, как будто здесь уже сняли пару летних сериалов. Вот вы смотрели «Кэмп рок?»…
Рэйчел как-то незаметно оказалась рядом. Закинула ноги на мое сиденье с заднего кресла, чуть не ткнув меня носком кеда в щеку, и уткнулась в свои бумаги. Не думаю, что она знала, куда мы едем: ей было все равно.
География перестает иметь значение, когда взаимодействуешь с миром на правильном уровне. Рэйчи постигла это умение в совершенстве и могла бы профессорствовать в университете – я же мог бы считаться кем-то между дилетантом и учителем начальных классов. Ну, зато я приношу кофе и хотя бы знаю, откуда люди берут его, когда автобус останавливается на заправочных станциях. Нужно ценить то, что ты можешь.
Где-то в предрассветный час нас догнал дождь. Мне так и не удалось поспать за всю ночь, и я увидел то, что никто больше не замечал: тяжелую, трехцветную радугу среди туманных пластов и темно-серого, рябящего от волн уходящей ночи неба. Тогда я растолкал Рэйчи, даже не дав ей время на пробуждение, только бы на ногах стояла, и мы выпрыгнули из автобуса на пустынную автостоянку.
Потому что радуги без солнца – вовсе не радуги.
У меня едва не дрожали руки, сон, который не удалось прогнать и тройному эспрессо, как великаньей рукой сняло. Я встряхнул кисти и сощурился, отыскивая…
– Эй, что ты задумал, Ло!
Рэйчи ткнула меня кулачком в плечо. Отвесила бы подзатыльник, уж конечно, вот только ей не дотянуться. Я пожал плечами.
– Не прикидывайся идиотом из Америки, малыш. [4]
– И добро пожаловать на новую ступень напряжения? – я хмыкнул. – Рэйчи, сколько лет мы проищем ответ на дядины загадки? Сколько сотен лет?
Она не стала мне отвечать, но было понятно, что сколько не концентрируйся теперь, толку будет ноль. О, как же я хотел домой.
Рэйчи, Рэйчи, ты ведь не меньше моего устала от теплых морей и кофе в бумажных стаканчиках – так, боги свидетели, сдался ли тебе этот замок и загадки без ответов?.. Но ей, конечно, очень даже сдался.
Тогда мы пошли по едва заметной тропинке и вышли на пустынное побережье. Море от дождя сделалось черным, свет почему-то не прибавлялся, и мы шли молча. Я ощущал ее мысли физически: там шуршали страницы телефонной книги, скрипели весла в уключинах и стояла непроглядная темнота. И она знала, что я подглядываю. Вскоре она сдалась.
Обернулась ко мне и сдернула с лица маску путеводной звезды.
– Ладно, ты был прав. Давай как в старые добрые, до самого конца и начала. Доволен?
Я сощурился на нее спокойно, как наш родной утес. Вдруг отчаянно возжелалось снова стать рыжим, и я, кажется, даже позволил волосам отливать в медь. Сила щипала мне кончики пальцев, темнотой маячила в уголках глаз.
– Иногда бывает поздно сдаваться. Да и нет здесь нашего золота.
– Или нет охотников до него?
– Ни того, ни другого.
Рэйчи вздохнула и сдалась во второй раз – признаться, я был удивлен. Уходя дальше, по щиколотку в белом калифорнийском песке, я позволил себе раз обернуться на тающий конец радуги-не-радуги, и за ним мне на мгновение привиделись зеленые холмы, остров и затопившие его яблочные сады.
От вибрации атмосферы у Рэйчи зачесались ладони, но она, кажется, так ничего и не заметила, потому что если бы замечала такое, я не ходил бы с ней. Мост рассыпался дождевыми каплями и больше никогда не появлялся в этих краях. Мы с ним не появлялись.
III
Мы с Рэйчи шли под проливным дождем. Кто-то еще удивился бы, как она умудряется напрочь игнорировать стекающие по лицу струи воды, но я уже ничему не удивляюсь. Я только украдкой провел пальцем по своей щеке и, не слушая разгоняющееся сердце, проверил цвет. Это была всего лишь благословенная вода.
Тогда я запрокидываю голову к темно-серому куполу неба и пытаюсь поймать капли на язык, а когда надоедает, просто щурюсь в высоту.
– Эй, Томми, пойдем, – нетерпеливая Рэйчел, беспокойная Рэйчел. Она уходит дальше, и я знаю, что больше она даже не обернется. Даже звать бесполезно. Иду за ней, смотрю, конечно, вверх, и поэтому шлепаю прямо по запрудам и крохотным лагунам. Ну да ничего, не впервой. Тем более что я доподлинно знаю, что от простуды умереть мне точно не удастся – будь я так легко смертен, это был бы слишком щедрый подарок тем, кому хотелось называть себя моими врагами.
Почему-то, вот так, до затекшей шеи вглядываясь в плачущее небо, я чувствую себя на пути домой. На долгом, окольном даже – но ведь на пути. Улыбаюсь. Вот значит как.
Рэйчи подкрадывается незаметно. Я знал, что она так сделает, и потому не стал баловать ее и пугаться.
– Больше никаких небесных карт, – объявляет она, словно это для нас новость, – и дверей обратно.
Я прикрываю глаза, защищая свой разум от ее шаловливых лапок.
– Они не откроются.
– Они не откроются.
И мы уходим дальше по пляжу, единственными немножко мертвыми пятнами куда-то за этот теплый, укромно дышащий мне прямо в душу туман.
IV
В конце концов (или в начале начал?) мои перешептывания с миром и невероятное чутье Рэйчи привели нас к ангелам. Мы дошли до зуба из стекла [5], тщетно пытавшегося царапнуть небо, эдакого остова человеческой энергии – и отчего-то он напоминал мне еще одну башню, ныне полуразрушенную, ту, которой никогда больше не быть башней. Говорят, что ее разрушил бог – но уж кому-кому, а мне эти сказки можно было и не рассказывать…
Ангелы стояли и курили. Я бы сказал, что они были умопомрачительно красивы, прекраснее выставленных в музее статуй, прекраснее вселенских рассветов и закатов… Но, во-первых, пару статуй с них и лепили, а, во-вторых, они так упорно прятали эту свою красоту, так старательно поднимали худые плечи в офисных кардиганах и не поворачивались точеным профилем даже друг к другу, что я, признаться, их пожалел.
Обеденный перерыв для них полон запаха дыма, и он клубится вокруг них, прирученный, не торопясь исчезать. Что-то подобно я уже видел, но времени вспоминать, ковыряясь в памяти, не было – Рэйчи нырнула в этот туман, и я скользнул следом.
– Привет, мальчики, – Калифорнийская Девушка снова застилала глаза этой бестии. – Хлеба, вина? [6]
Ангелы, казалось, ничуть ей не удивились. И назвали ее по имени.
– Салют, бандиты! – я достал из ладони сигарету и протянул одному из них прикурить. Рэйчи поморщилась – сама она сигареты не курит, и теперь будет ворчать всю дорогу, что от меня несет падалью и подвалами Тараниса [7]. Ну-ну.
Я видел, как ангел уже собирался было щелкнуть пальцами, чтобы зажечь огонек – но под моим смеющимся взглядом принял условия игры и зажег мне сигарету от своей. И кроме того, мне что-то почудилось в уголке сознания, вспыхнуло, как будто взмах тонкой плети. Тянет же мою дорогую Рэйчи на такое, а…
– Сотерасиэль, – представился он буднично. [8]
– Лофт[3], – кивнул я в ответ и затянулся.
Крылатый чуть не подпрыгнул, выронил сигарету, и в мгновение ока серый тупой кардиган стал на нем чужим и странным, а за спиной звонко щелкнул гибкий хвост с острым кончиком-сердечком.
Ага, хвост! Попался!!
Я выдохнул дым и подмигнул ему, а потом издевательски добавил, что мое имя Томас, и что мою милую спутницу, забалтывающую сейчас второго нелюдя до потери пульса, зовут Рэйчел.
Чертяка смотрел на меня, как в прошлом веке смотрела бы школьница на Джеймса Дина. Дрожащими руками, не отводя от меня взгляда, с трудом вытащил из кармана мятую сигаретную пачку. Это заметила Калифорнийская Девушка и тут же влезла в разговор, избавив меня от необходимости приводить экс-хранителя огня небесного в чувства.
– Томми, ты уже пригласил милых мальчиков в мой замок? Думаю, они не откажутся – когда им подпишут отпуск, – она хихикнула. (Как мелко, сестренка!)
– Как раз собирался. Дело только за малым – нам нужен один тип, который убил ее дядю. Если честно, – я взъерошил себе волосы на затылке и сверкнул ангельской улыбкой, – я понятия не имею, кто бы это мог быть.
Второй черт, отдышавшийся после атаки Рэйчи – кажется, он назвался Разаэлем [9]– похмыкал, помялся – да и достал из за спины пару новеньких карт Таро. И отдал их мне, специально постаравшись дотронуться до моей руки.
– Думаю, это вам поможет, – в его голосе не было уверенности, но ведь на то он и был когда-то ангелом тайн. – Большее не в нашей власти.
– Я не забуду о твоей помощи. И о твоей, – я не удержался и подмигнул Сотерасиэлю, и тот побледнел, дернул своим милым хвостиком.
Рэйчел просияла:
– Спасибо, мальчики! И удачи там с работой, что ли!
А потом Разаэль щелкнул зажигалкой, и он оба исчезли в оранжевом пламени – а в воздухе еще долго висел запах костра и гулкое эхо звона стали вперемешку с криками на давно умершем языке.
Мы вышли из дымного тумана, пропахшие давно забытым миром и впервые за долгое время – с крохотным указателем к цели. А над морем снова начинался серый слепой дождь, такой теплый, ласковый, и где-то там, далеко в его сердце, я расслышал звонкий, беззаботный смех. Ах, шелки, шелки!.. [10] Передавайте домой привет.
V
Мне захотелось спать. Не то чтобы критично, но если в распоряжении сотня-другая лет, то почему бы и нет.
– Рэйчи, – я даже зевнул, – как насчет какого-нибудь дружественного мотеля, гостиницы или пляжного домика, на худой конец?
Она глянула на меня с интересом.
– А кофе принесешь?
Ну конечно. На пустынном берегу, в тумане по самые помидоры, с сонных глаз я ей принесу кофе. Кто ж еще.
– Принесешь, Томми? Кофейку, горячего, в самом большом стаканчике…
Я прищурился и подкрался поближе к ее мыслям, чтобы подглядеть, не издевается ли она. Не издевалась. Совершенно непокобелимо хотела влить в себя столько кофе, сколько влезет прежде, чем он потечет у нее из носа и из ушей.
Ну вот и что мне оставалось?
– Принесу. Веди к мотелю, кофеманка, – вздыхаю.
– Может, тебе сразу подать Вальхаллу?
– И что, снова драться? В доспехах? Увольте! – я подавил очередной зевок. – Но вот мотель – с превеликим удовольствием.
Тогда она покладисто кивнула, куда-то потянулась сознанием, зашевелила реальность вокруг. И та поддалась, мягко, почти даже ласково, заботливо разгоняя туман и согревая воздух вокруг нас. Мы оказались возле мотеля.
И мотель назывался «Асгард». Очень остроумно, конечно…
Я ожидал чего-то подобного, но не чтобы вот прямо в лоб. Ну, и то хлеб – и, самое главное, койка-место, чтобы отоспаться. Ноги сами понесли меня туда, но кое-кто в последний момент окрикнул совершенно безапелляционно:
– Теперь мой кофе!
Черт побери, этот проклятый кофе воистину для одержимых дьяволом овец!..
Но еще большим издевательством оказалось то, что я, оказывается, совершенно отвык спать под крышей. Стены смотрели на меня так хмуро и так занудно, что я терпел их полчаса, не больше. Потом бесшумно соскользнул с верхней кровати и смылся оттуда, совершенно по-свински прихватив одеяло. Все лучше, чем этот ваш Асгард, честное индейское.
И когда на облюбованной мной лужайке за мотелем я увидел развалившуюся в садовом кресле, как морская звезда, Рэйчи, я снова ни капли не удивился. Просто улегся в одеяле тут же на траву и ушел так далеко, как только мог уходить.
А утро как-то внезапно упало на нас, словно снег на дурную голову. (Вот так вот засыпай неподалеку от этой девушки! Не моя же голова дурная, так?). Может, Рэйчи и не согласится со мной – не знаю, но я этого утра совсем и не ждал. Так или иначе, а я проснулся с ноткой тяжести в груди и с посвежевшим рассудком. И без одеяла.
Рэйчи потянулась в кресле, ухитрившись и оттуда пнуть меня пребольно, открыла заспанные глаза – да так и замерла. (И я мстительно пнул ее в ответ – нечего было красть мое одеяло и лягаться, karma is a bitch).
– Ты в порыве страсти разбросал свою одежду по спальне какого-то гусара, а потом поленился искать ее и спер его доломан? – насмотревшись, понимающе кивнула она. – Тебе идет!
Я оглядел себя и хмыкнул, не желая ни подтверждать, ни опровергать теорию – она мне понравилась, правда. Сел, одернул полы своего и правда не новенького, но бордового, свежематериализованного доломана. И подмигнул Рэйчи. Я уже сросся с доломанами в какой-то далекой прошлой жизни, и сейчас почувствовал себя так, словно почти вернулся домой.
Она только фыркнула. Явно думала о бравых гусарах – тут даже подсматривать за ее мыслями не нужно, все ясно за милю. Гусары…
