Елена Прудникова
Катынь. Ложь, ставшая историей
Русские начинают расследование
Леди и джентльмены, прошу вас иметь в виду,
что все доказательства, о которых говорил прокурор,
являются косвенными. Мы собираемся показать,
что все они могут иметь иное объяснение.
Эрл Стенли Гарднер. Тень стройной женщины
26 сентября 1943 года в Смоленск прибыл член ЧГК Бурденко вместе с сотрудниками комиссии и судебно-медицинскими экспертами. Правда, всерьез к изучению польских захоронений они приступили три с половиной месяца спустя – но, право же, у них была на то уважительная причина. На состоявшейся 22 января 1944 г. пресс-конференции по катынскому вопросу нарком просвещения РСФСР Потемкин ответил, может быть, несколько грубо, но вполне убедительно:
«Почему не сразу после занятия Смоленска началось расследование катынского злодеяния? Вам уже тут докладывалось, что при участии академика Бурденко и специалистов-экспертов было раскрыто в самом Смоленске 87 могил. Смоленск стоит на костях. Так почему же надо было сразу приняться за могилы, которые находятся на расстоянии 15 километров от города? В самом городе нужно было раскрывать могилы».
Мы ни в коем случае не должны перемещаться в специфическую катынскую реальность, в которой расстрел нескольких тысяч польских офицеров является из ряда вон выходящим событием. Только в Смоленске и его окрестностях немцы истребили 135 тысяч человек, как военнопленных, так и мирных жителей, а всего в области, по далеко не полным данным, были расстреляны, сожжены, повешены, закопаны живыми в землю или убиты иными способами 433 тысячи человек. В городе, где до войны проживало 185 тысяч населения, осталось 30 тысяч, из 7900 тысяч домов уцелело 300. Для советского правительства эти полмиллиона были не насекомыми, как по умолчанию принято в «катынском» мире, а людьми, ничем не хуже европейцев. Все это – как могилы расстрелянных, так и материальный ущерб – подлежало ведению комиссии. И есть у нас такое смутное подозрение, переходящее в уверенность, что Потемкин ни в коей мере не кривил душой, – ЧГК было попросту не до поляков, она имела свою программу, по ней и работала. Поставьте себя на место членов комиссии, и вы легко это поймете.
Но существовали в СССР другие организации, в должностные функции которых расследование дел, служивших основой для международных провокаций, входило напрямую. Одновременно с ЧГК в Смоленске работали и представители «соответствующих органов», т.е. НКГБ – НКВД. За три месяца чекисты допросили 96 свидетелей по «катынскому делу» (которых перед тем надо было еще разыскать), проверили 17 заявлений, изучили множество документов, провели экспертизы. Результатом этой работы стал совершенно секретный отчет под названием «Справка о результатах предварительного расследования так называемого “катынского дела”», которая и легла в основу работы ЧГК.
Саму справку мы прочитаем чуть позже. А пока обратите внимание на первую логическую неувязку официальной версии, а именно – секретный характер чекистского документа. В таких докладах, не предназначенных для посторонних глаз, врать не принято. Исключение может иметь место только в двух случаях:
а) если НКВД расстрелял поляков по собственной инициативе, втайне от правительства, и теперь заметает следы;
б) если расстрел производился по тайной санкции правительства, и это дело надлежит скрыть от общественности, каковой является ЧГК.
Первый вариант никогда не рассматривался – не будем трогать его и мы. Ни о какой самодеятельности НКВД в 1940 году не было и речи. Жестоко обжегшись в тридцать седьмом, правительство предпочитало снег студить – и, даже при абсолютно надежном наркоме, расстрельные списки согласовывались с Политбюро поименно. То есть НКВД должен был не только получить санкцию на расстрел польских военнопленных, но и представить полные списки с кратким указанием преступления каждого приговоренного к ВМН.
Что же касается второго варианта – то ведь сформированная ЧГК Специальная комиссия в ходе работы провела и свое расследование, а также допросила основных свидетелей, которых разыскали чекисты, – и ни один из них, даже самый неграмотный крестьянин, ни разу не сбился в показаниях (в материалах Специальной комиссии представлены неправленые стенограммы). Может ли такое быть? Выходит, члены СК тоже были посвящены в тайну и искусно фальсифицировали записи своей работы? Тогда зачем «органам» врать в совершенно секретном документе – надо было либо вообще не заниматься расследованием, либо уж говорить подельникам правду…
Естественно, сторонники версии Геббельса придумают, зачем, – им не привыкать выкручиваться из логических тупиков.
Судя по ее форме, «Справка» является, скорее всего, отчетом по заданию Сталина: «Товарищ Берия, товарищ Меркулов, проверьте, пожалуйста, могут ли быть какие-нибудь реальные основания обвинить нас в этом злодеянии?» Товарищи наркомы проверили и отчитались.
12 января 1944 г., рассмотрев предварительные данные, добытые чекистами, ЧГК постановила: «создать специальную комиссию по расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками в Катынском лесу (близ Смоленска) военнопленных польских офицеров». В состав комиссии вошли: члены Чрезвычайной комиссии академик Н.Н. Бурденко, ставший ее председателем, митрополит Киевский и Галицкий Николай; писатель Алексей Толстой, председатель Всеславянского комитета генерал-лейтенант А.С. Гундоров; председатель исполкома совета обществ Красного Креста и Красного Полумесяца С.А. Колесников; нарком просвещения РСФСР академик В.П. Потемкин; начальник Главного военно-санитарного управления Красной армии, генерал-полковник Е.И. Смирнов; председатель Смоленского облисполкома Р.Е. Мельников. 18 января члены Специальной комиссии прибыли в Смоленск (кроме Мельникова, который был уже там) и занялись расследованием и проверкой тех сведений, что добыли для них чекисты.
Из Сообщения Специальной комиссии по установлению и расследованию… 24 января 1944 г. Смоленск.
«Специальная Комиссия проверила и установила на месте, что на 15-м километре от города Смоленска по Витебскому шоссе в районе Катынского леса, именуемом “Козьи Горы”, в 200-х метрах от шоссе на юго-запад по направлению к Днепру, находятся могилы, в которых зарыты военнопленные поляки, расстрелянные немецкими оккупантами.
По распоряжению Специальной Комиссии и в присутствии членов Специальной Комиссии и судебно-медицинских экспертов могилы были вскрыты. В могилах обнаружено большое количество трупов в польском военном обмундировании. Общее количество трупов, по подсчету судебно-медицинских экспертов, достигает 11 000.
Судебно-медицинские эксперты произвели подробное исследование извлеченных трупов и тех документов и вещественных доказательств, которые были обнаружены на трупах и в могилах.
Одновременно со вскрытием могил и исследованием трупов СК произвела опрос многочисленных свидетелей из местного населения, показаниями которых точно устанавливаются время и обстоятельства преступлений, совершенных немецкими оккупантами».
Это, впрочем, тоже все слова – как и у немцев. А что у нас с фактами?
Место преступления
Чекисты начали, как и положено в нормальном уголовном деле, с осмотра места преступления.
Из справки о результатах предварительного расследования так называемого «Катынского дела».
«Местность “Козьи Горы” расположена в 15 км от Смоленска по шоссе Смоленск – Витебск. С севера она примыкает к шоссе, с юга – подходит вплотную к реке Днепр. Ширина участка от шоссе до Днепра около одного километра. “Козьи горы” входят в состав лесного массива, называющегося Катынским лесом и простирающегося от “Козьих Гор” к западу и востоку. В двух с половиной километрах от “Козьих Гор” по шоссе к востоку расположена железнодорожная станция Западной железной дороги Гнёздово. Далее на восток расположена дачная местность Красный Бор».
Этот факт устанавливается показаниями не шести, как у немцев, а нескольких десятков свидетелей. Как чекисты, так и СК, допрашивая их, совершенно автоматически интересовались: был ли до войны свободный доступ в Козьи Горы? И каждый раз получали один и тот же ответ: да, был, в этом лесу постоянно устраивали гуляния, собирали хворост, грибы, пасли скот, через него ходили на Днепр купаться. Даже территория дачи НКВД, невзирая на «страшную» аббревиатуру, не являлась запретной зоной. (Что, кстати, заставляет усомниться и в том, что здесь проводились расстрелы тридцать седьмого года.)
Одному из участников проводившегося в 2010 году круглого стола по катынской проблеме, доктору исторических наук, профессору А.Ю. Плотникову попал в руки путеводитель по Смоленской области 1933 года. Там написано, что это еще и место отдыха горожан, куда можно доехать аж по целым двум железнодорожным веткам или на автобусе. Более того, недалеко от дачи НКВД на берегу Днепра имелась пристань, куда приходили из Смоленска пассажирские пароходики[14].
Получается, что Смоленское УНКВД в мирное время ухитрилось тайно провести массовые расстрелы в двухстах метрах от шоссе, между станцией и домом отдыха, в окружении множества деревень и хуторов, при постоянно гуляющем по лесу местном населении. Это ведь Смоленская область, а не Кольский полуостров, где можно увести в лес не то что десять, а и все сто тысяч человек, и никто ничего не заметит.
Тем более, никто из окрестных жителей не видел ни машин с приговоренными, ни свежих могил, не слышал выстрелов. Допустим, можно заставить молчать чекистов из дома отдыха, – ну а их жены и дети? Да и крестьяне окрестных деревень, а также следующие по шоссе люди загадочным образом сумели не услышать пальбы в двухстах метрах от дороги и не заметить перекопанных полян. Даже свидетели немецкой стороны ничего не слышали сами, а ссылаются на какие-то гуляющие по деревням слухи.
Если же придерживаться той версии, что поляков казнили в подвале УНКВД, – то никто не замечал колонн грузовиков, ежедневно навещавших лес. В один тогдашний грузовичок-полуторку можно было поместить человек 20—25 (на то она и полуторка), стало быть, для захоронения 11 тысяч человек требовалось 450—550 рейсов. Между тем такое паломничество автотранспорта осталось совершенно незамеченным окрестным населением, и столь же незамеченным осталось невыразимое состояние леса после того, как там несколько недель топтались грузовики.
Не говоря уже о том, что и машины надо было откуда-то брать. Даже если расстрелы длились месяц – все равно получается по двадцать рейсов в день. Живых можно погрузить и выгрузить за 10 минут, но с трупами – возня долгая, тем более что окрестных колхозников на погрузку-разгрузку не привлечешь, ибо не дрова возят… Кроме того, все дело надо было обстряпать ночью, потому что днем таскать трупы из подвала в грузовики на виду у всего оперсостава тоже не вполне грамотно, оперсостав же в то время работал не с девяти до пяти, а сколько надо. Стало быть, в распоряжении расстрельщиков оставалось лишь несколько предрассветных часов, так что все эти двадцать машин приходилось задействовать не «челноком», а единовременно. У НКВД, естественно, такого количества грузовиков не было – зачем им столько? – а значит, должна была проводиться мобилизация автотранспорта. У каждой же мобилизованной машины был водитель, которому рот не замажешь, был возмущенный председатель колхоза или завгар – лишних машин в то время в народном хозяйстве не водилось, и мобилизация ни у кого восторга не вызывала. Да и ремонтные рабочие, которые потом отскребали от крови доски кузова, тоже имели свое мнение и пили горячительные напитки… Кстати, в этом случае в лесу надо было вырыть могилы на 11 тысяч человек – а это очень немаленькие ямы. Не чекисты же работали землекопами – на них и так, помимо повседневных дел (а избытка кадров в НКВД в то время как-то не наблюдается), взвалили возню с расстрелами.
И ни фига себе секретная операция!
Но и это еще не всё!
«Ученик ремесленного училища связи Устинов Е.Ф. показал:
“Перед войной в Катынском лесу… находился пионерлагерь Облпромкассы, и я был в этом пионерском лагере до 20 июня 1941 года… Я хорошо помню, что до прихода немцев никаких ограждений в этом районе не было и всем доступ в лес и в то место, где впоследствии немцами демонстрировались раскопки, был совершенно свободный”.
…
В официальной справке от 3 января 1944 г. за № 17 Смоленский Городской Совет депутатов трудящихся удостоверяет, что:
“…Район Козьих Гор и прилегающих к нему Катынского леса и Красного Бора являлся местом отдыха трудящихся города Смоленска, местом маевок и общественных гуляний и никогда, вплоть до захвата города Смоленска немцами (16 июля 1941 г.) не подвергался никаким ограничениям и запретам в смысле передвижения населения по всей указанной территории”».
Смоленская областная промстрахкасса в своей справке за № 5 от 5 января 1944 года удостоверяет, что район Козьих Гор и прилегающей к нему местности «является местом организации пионерских лагерей, принадлежавших системе Промстрахкассы по Смоленской области».
Как видим, маразм еще сгущается. Летом 1940 года приехавшие в лагерь детишки совершенно не поинтересовались, что это за длинные холмики выросли неподалеку. И землю не ковыряли, чтобы найти закопанный клад, и не бегали в самоволку посмотреть на покойников. И санитарные врачи, буквально обнюхивавшие каждый метр вокруг мест детского отдыха на предмет возможных увечий и отравлений, не обратили внимания на холмы, под которыми незнамо что зарыто. А может, их всех тоже… того?!
Как на самом деле НКВД проводил расстрелы в густонаселенных районах СССР, описано в книге, изданной еще в начале 90-х годов: «Куропаты: следствие продолжается»[15]. Там говорится, что для казней выбрали участок леса гектаров 10—15, недалеко от города, но в не слишком населенном месте, огородили его дощатым забором, обтянутым сверху колючей проволокой. За забором была охрана с собаками. Ничего подобного «катынские» свидетели немцам не рассказывали.
Кстати, в Куропатах свидетелей казней нашли не то что спустя пять лет, а даже в 70-е и еще позднее, в 90-е годы. Все они были в тридцать седьмом ребятишками и, естественно, бегали к этому забору, подглядывали в щелки, даже пробирались внутрь. Энкавэдэшники их гоняли – но что толку? Вот рассказ одного из таких свидетелей, Ивана Церлюкевича:
«Днем мы пасли в этом лесу коров, бывало, что ходили около самого забора, но никто нас не прогонял. Любому мальчишке любопытно посмотреть, что там, за забором. Однажды, когда мы пасли с пацанами коров в лесу, я подошел и вытащил доску из-под ворот, а через образовавшуюся щель влез на территорию… Там увидел, что территория присыпана свежим желтым песком, деревьев в этом месте почти не было, рос мелкий кустарник.
Немного поодаль, на горке, я увидел деревянную будку и пошел к ней. Она была открыта, и я зашел в нее. Там стоял стол, скамейка. На столе лежала начатая пачка папирос “Эпоха”, на стене висело обмундирование работника НКВД. Больше ничего в будке я не видел. Я вышел из будки на территорию, хотел пойти еще вглубь, но вдруг откуда-то появился работник НКВД в форме. Он меня поймал, накрутил мне уши и пригрозил, что если еще раз приду, то убьет. Когда он меня отпустил, я побежал к воротам и вылез через щель под ними. Больше за забор я лазить не решался, все-таки страшно было…»
Этот не решался – а другие?
Вот еще свидетельства из той же книги:
Из воспоминаний С.А. Козич, 1925 г. р.
«С полной уверенностью я не могу назвать время, когда начали расстреливать людей в нашем лесу – может, с 1937 года, может, позже, но хорошо знаю, что было это до войны. Сначала их возили просто в лес, а потом поставили высокий забор. За ним находилась охрана. Я лично видела одного охранника с собакой. Был он в военной форме, на боку – пистолет в кобуре. Я его запомнила, потому что он часто ходил с чайником к нашим соседям, у которых во дворе был колодец…
…Не могу сейчас вспомнить, в каком году это было, но в летнее время, мы… пасли коров возле дороги-гравейки, которая вела на Заславль. Со стороны этой дороги как раз и находились ворота в заборе. Мы не досмотрели и, видимо, несколько наших коров зашли через открытые ворота за забор. Мы долго не решались подойти к ограде, боялись, но потом оттуда вышел знакомый охранник, тот, что ходил к соседям за водой. Мы стали плакать, просить, чтобы он отдал наших коров. Охранник нас послушался, но предупредил, что если мы не будем смотреть за коровами, то сами останемся за этим забором. Пока мы говорили, я видела засыпанные свежим песком ямы не очень далеко от входа…»
Из воспоминаний жительницы того же села Н.В. Нехайчик.
«Мой сын Николай, когда ему было лет семь (он с тридцатого года), пошел с детьми в лес за ягодами. Я очень волновалась, так как узнала, что они направились туда, где расстреливают людей. Ждала сына, все прислушивалась, а потом услышала выстрел и увидела, как мой сын бежит к дому, голосит, а за ним гонится работник НКВД с пистолетом.
Откуда-то примчался мой муж, схватил за руку энкаведешника и стал спрашивать, зачем он стрелял в мальчика. Тот начал извиняться, но было видно, что он сильно пьяный. Все повторял, что принял нашего сына за взрослого, думал, кто-то из-за забора убежал».
Эти свидетельства были найдены, повторяем, спустя 30—50 лет. Немцы не нашли ничего.
Одно из двух: либо НКВД проводил расстрелы в Козьих Горах таким загадочным образом, что об этом никто не слышал, не видел свежевыкопанных могил, и детки из пионерлагеря не рассказывали родителям позаимствованных от местной пацанвы страшных историй о стрельбе и «канавах», либо там не было ни станций, ни деревень, ни шоссе… Но ведь они были!
Ответ, снимающий все вопросы, может быть только один: чекисты и их жертвы, подъезжая к станции Гнёздово, перемещались в параллельное пространство, там приводили в исполнение приговоры, закапывали свои жертвы и возвращались обратно. А потом, по чьему-то недосмотру, могилы расстрелянных вернулись обратно в наш мир. Но произошло это не ранее лета 1941 года, потому что именно тогда немцы взяли катынский лес под охрану. Явно для того, чтобы изучить внезапно возникшую почвенную аномалию.
Из справки о результатах предварительного расследования так называемого «Катынского дела».
«Свидетельскими показаниями устанавливается, что… немцы вскоре после своего прихода в этот район установили в Катынском лесу строжайшую охрану, никого не подпуская близко к этому месту под угрозой расстрела.
На бывшей даче УНКВД в Козьих Горах разместился штаб какого-то немецкого учреждения. Работавшая на кухне в этом штабе Алексеева А.М., 1916 года рождения… показала:
“Дача в Козьих горах осенью 1941 года усиленно охранялась вооруженными немецкими солдатами, вход в дачу со стороны леса был строго воспрещен, всюду были повешены таблички о запрете прохода в лес и предупреждения о расстреле на месте за нарушение. Специальный пост был и у Днепра, с тыловой стороны дачи. Нам, русским, работавшим на даче в Козьих Горах, разрешалось проходить только по основной дороге, шедшей от шоссе Смоленск – Витебск. Мы даже не имели права самостоятельно возвращаться с работы. Когда мы уходили с дачи домой, до шоссе нас обычно сопровождали один-два немца”.
Проживающий на хуторе в Катынском лесу Киселёв П.Г. на допросе от 9 октября 1943 года показал:
“Через некоторое время после прихода немцев Катынский лес вблизи Козьих Гор был взят под охрану. Местное население было оповещено, что каждый человек, появившийся в лесу, будет расстрелян. Я лично читал одно из таких объявлений, вывешенное на столбике на шоссе. В этом объявлении было написано: “Кто сойдет с шоссе в сторону леса на сто шагов, будет расстрелян без окрика”».
Охрану, по многочисленным показаниям местных жителей (это был второй «дежурный» вопрос следствия), установили в июле 1941-го и сняли в марте 1943 года.
А вот интересно: чем немцы в этом охраняемом лесу занимались? Германские гарнизоны из страха перед партизанами жались к населенным пунктам, да покрупнее. Чтобы заставить их сидеть посреди леса, нужна была очень серьезная причина. Между тем после того, как доступ в «Козьи Горы» был открыт, никаких следов своей деятельности, кроме массовых захоронений, они не предъявили.
Не иначе, как и вправду аномалию изучали: только что были цветущие полянки – и вдруг ископаны, истоптаны… Откуда же им знать про параллельные миры!
