Елена Прудникова
Катынь. Ложь, ставшая историей
Свидетели
Обнаружив могилы, ГФП, как и полагается при проведении следствия, занялась поисками свидетелей. Таковых нашлось целых двенадцать человек. В «Официальном материале», авторы которого никоим образом не экономили на бумаге, представлены показания семерых из них, а вживую мировой общественности предъявили одного.
Из промежуточного рапорта полевой полиции. 10 апреля 1943 г.
«Этот свидетель сообщил под присягой, что весной 1940 года он видел ежедневно в течение нескольких недель подряд по три-четыре грузовика, на которых перевозили сюда со станции Гнёздово впоследствии расстрелянных поляков. Каждый раз после перевозки он слышал в своей неподалеку расположенной квартире крики этих людей и выстрелы из Катынского леса…»
Прервемся ненадолго и немного посчитаем. Советский грузовик образца 1940 года – это полуторка. Допустим, четыре грузовика по 20 человек в день (5 человек оставим на шофера и охрану) – получится по 80 человек в день или по 560 в неделю (ладно, пусть по 600). Итого 2500 человек в месяц. Время расстрела, по Геббельсу – март—апрель 1940 года. То есть никак не больше 5 тысяч человек. Откуда взялись в могилах остальные 5 тысяч?
«Другой житель, работавший в свое время по разгрузке на железной дороге, сообщил под присягой, что в марте—апреле 1940 года на станцию Гнёздово ежедневно присылали до 12 вагонов с пленными. Он узнал в пассажирах польских солдат, среди них были и некоторые штатские и духовные лица. Их отвозили в закрытых грузовиках по направлению к Катыни. В этом же и подобном смысле высказались до сих пор все свидетели».
Возьмем стандартный «столыпинский вагон» – в него, согласно правилам, помещалось 30 человек. 10 вагонов (для удобства счета) – 300. Если экзекуция продолжалась в течение, допустим, месяца, то уже получим 9 тысяч. А если расстрелы продолжались больше месяца, или если в вагонзак запихнули заключенных выше норматива, то число еще увеличится.
Так сколько поляков было привезено в Козьи Горы?
Из протокола допроса Ивана Кривозерцева, 1915 г. р., жителя дер. Новые Батеки.
«В 1940 году я работал в колхозе в деревне Гнёздово. Мое рабочее место было вблизи железной дороги, и в марте и в апреле месяцах 1940 г. я ежедневно замечал по 3—4 поезда, прибывавшие из Смоленска, в них по окнам с решетками я узнавал про 3—4 арестантских вагона. Эти арестантские вагоны останавливались на станции Гнёздово. Моя сестра Дарья рассказала мне, что сама видела, как на остановке из вагонов погрузили в закрытые грузовые автомашины польских солдат, штатских и духовных лиц. Вообще говорили, что грузовые машины направлялись в Козьи Горы в НКВД и там людей расстреливали. Я сам ничего этого не видел, и моя сестра больше ничего мне не рассказывала мне об этом.
Примечание: сестра Кривозерцева Ивана при вступлении немецких войск была насильно отправлена большевиками для сопровождения скота из колхоза, и местопребывание ее сейчас неизвестно».
Кстати, чекисты, несколько позже расследовавшие эту историю, в таких случаях не забывали спросить: «А откуда вы знаете, что это были поляки?» И получали вполне удовлетворительный ответ. А в немецкой исторической реальности – откуда неграмотный хуторянин Парфен Киселёв должен был знать, что перед ним именно поляки?
Из показаний Михаила Жигулева, 1915 г. р., крестьянина дер. Новые Батеки.
«Часто я видел открытые грузовики, на которых перевозили пленных под охраной, с железной дороги, идущей от Смоленска, по направлению к Козьим Горам».
Так открытые грузовики или «черные вороны»? Если открытые – то как это согласуется с предыдущими показаниями, а если закрытые – то откуда свидетель знал, что там именно пленные?
Из показания Матвея Захарова, 1893 г. р., старосты дер. Новые Батеки.
«В 1937—1942 гг. я работал на железной дороге, между прочим и на сортировочной станции Смоленск. В марте 1940 г. прибывали из Тамбовской области товарные поезда с прицепленными к ним 5—6-ю большими пульмановскими арестантскими вагонами. Из них 2—3 вагона останавливались в Смоленске на погрузочной платформе, тогда как остальные направлялись дальше к месту назначения на станцию “Гнёздово”. Из железнодорожных документов я мог узнать, что эти поезда или арестантские вагоны шли по Рязано-Уральской дороге через Козлов – Тамбов – Ельню в Смоленск. Как я узнал от проводников этих вагонов, арестованные происходили из Козельска. Там вроде был большой монастырь, где содержались еще многие тысячи пленных.
В качестве составителя поездов я имел возможность стоять непосредственно тут же, когда людей из вагонов погрузили в грузовые машины, направлявшиеся затем по деревенской дороге в сторону Гнёздово…
Я точно помню, что эти разгрузки продолжались 28 дней. Это я смог точно установить по моим служебным записям».
Из показаний Григория Сильвестрова, 1891 г. р., жителя дер. Новые Батеки.
«В апреле и мае мес. 1940 г. я замечал, что на станции Гнёздово, вблизи которой я жил тогда, останавливаются арестантские вагоны, из которых людей погружают в стоящие наготове грузовые автомашины и затем их увозят.
Вечером, возвращаясь домой с работы, я часто проходил вблизи места разгрузки и замечал, как под охраной работников НКВД людей отправляли из вагонов в заготовленные большие клетки-грузовики, известные под названием “черный ворон”. Всегда стояли 3 таких машины и один грузовик. У мужчин, выходивших из вагонов, отбирались ручные вещи и бросались в грузовик, тогда как их самих помещали в остальные машины-клетки. Когда они заполнялись, колонна из 3-х клеток, грузовика с поклажей под водительством впереди идущего грузовика, отправлялась от станции. Я видел, как повозки проезжали дорогу к железнодорожному пути, затем поворачивали влево и исчезали в направлении Катыни. Через 20—25 минут колонна возвращалась обратно и все повторялось сначала. Когда они проезжали мимо, я мог заметить мужчин, сидевших во впереди идущей легковой автомашине, вероятно из НКВД, с типично еврейскими лицами[13]. Разгрузка проводилась большей частью в вечерние часы, а также ночью. Что эвакуация случалась и ночью, я мог установить потому, что моя тогдашняя квартира была расположена непосредственно по дороге от вокзала к железнодорожному пути. По-моему, эта колонна ездила раз десять в день, а в апреле и мае месяце приблизительно четыре недели подряд».
Похоже, данный свидетель и вправду что-то видел. В других показаниях не упоминается «челночный метод» перевозки – а ведь перевозить поляков должны были именно так, по причине жестокого дефицита автотранспорта. Другое дело – зачем их вообще везти на машинах? До Катынского леса всего 2,5 километра, к чему грузовики-то гонять? Пленные разбегутся? Куда и зачем – без документов, в чужой стране, жители которой традиционно не испытывают к полякам ни малейшей симпатии? Есть смысл бежать, если точно знаешь, что ведут на расстрел, – тут уж не до здравого смысла. Но ведь, согласно официальной версии, как немецкой, так и польско-российской, убитые офицеры не совершили ничего такого, за что их можно было расстрелять, а стало быть, не ожидали казни.
Советские этапы, куда более опасные по части побегов, на такие расстояния гоняли пешком – а полякам за что такой комфорт?
«Так как на самом месте разгрузки нельзя было останавливаться, я мог вести свои наблюдения с расстояния около 50 м и видеть, что из вагонов выходили главным образом одетые в форму, вероятно, офицеры, также и штатские. Среди штатских были и пожилые люди, отдельные из них даже на костылях, женщин среди них я не установил. Форма была мне неизвестна, и я не мог определить национальность солдат. Ходившие слухи были разноречивы. Одни утверждали, что это были поляки, другие – что это финны. По слухам, пленных отправляли к дому отдыха приблизительно в 4 километрах отсюда и там расстреливали.
Я это тоже допускал, т.к. ко времени этой эвакуации был воспрещен обычный сбор грибов в районе этого дома. В общем, деревенские жители остерегались открыто высказывать свои предположения, даже зная о происходящем».
Что-то мы начинаем блуждать в двух датах. Если доступ в Козьи Горы уже запретили в 1931 году, то зачем в 1940-м было запрещать там сбор грибов? Тем более в апреле, когда они все равно не растут?
Из показаний Ивана Андреева, 1917 г. р., жителя дер. Ново-Батеки.
«Приблизительно с середины марта до середины апреля 1940 г. на станции Гнёздово прибывали ежедневно по 3—4 поезда с 2—3 арестантскими вагонами. Последние останавливались на станции. Пассажиров, большей частью польских солдат, которых я узнал по фуражке (А где он мог ее раньше видеть? – Авт.), а также штатских погружали из вагонов в закрытые грузовые машины, направлявшиеся от станции к железной дороге; затем машины загибали влево по направлению к Катыни. Я тогда несколько раз замечал, что приблизительно в 2 ½ километрах от железной дороги они сворачивали к Козьим Горам. Я сам того не видел, но много раз слышал, что этих людей расстреливал в Козьих Горах НКВД».
Это последнее из приведенных немцами русских показаний. Есть в деле еще и свидетели с «польской» стороны. Первый из них – это некий обер-лейтенант польского войска Глезер, который оказался в числе 25 этнических немцев, освобожденных из плена при посредничестве немецкого посольства. Он показал следующее:
«В период с 20 марта по 9 мая 1940 г. из обоих вышеупомянутых лагерей (Козельский монастырь и Skifrun), было отправлено около 30 эшелонов, по 80—120 человек в каждом. 9 мая 1940 г. был отправлен наш последний транспорт около 150 человек, после детального обследования в грузовых автомашинах на погрузочную станцию в Козельск. Здесь нас погрузили в тюремные (зеленые) вагоны (следует ли из этого, что все зеленые вагоны в СССР – тюремные? – Авт.) Эти вагоны – прочные, четырехосные, с раздвижными стальными плитами и решетками – вмещали 120 человек, но они служили и для перевозки 300 человек. В клетке, в которой перевозили меня, было нацарапано ногтем следующее: “18 офицеров польского войска. Апрель 1940”».
Что-то не очень понятное получается у него с вагонами. Вагонзак, или столыпинский вагон, состоит, кроме помещений для охраны и кухни, из 5 купе для заключенных. Каждое вмещает по 6—8 человек, при необходимости, конечно, и больше – но не по 24 человека и уж тем более не по 60. Кроме того, если на станцию прибывали 3—4 таких вагона, то число казнимых военнопленных вырастает до тысячи человек в день, а за полтора-два месяца… В польской армии вообще-то столько офицеров было?
Есть еще найденный на трупе майора Сольского дневник.
«8.4. 3.30 выезд со станции Козельск на запад 9.45 станция Ельня. С 12 мы стоим на запасном пути.
9.4. За несколько минут до 3 ч. утра нас разбудили и разделили для погрузки в автомобили, на которых нас должны увезти. Что дальше?
9.4. Около 5 часов утра. С рассвета день плохо начинается. Нас погрузили в тюремные автомашины. В отделениях – стража. Мы приехали в лес – вроде дачи. Основательный обыск около.... часов, на которых обозначено время 6.30 или 8.30. Они спрашивают про обручальные кольца. Отнимают рубль, паспорт, карманный нож».
Можно размышлять на тему, позволено или нет военнопленному в советском лагере иметь карманный нож. Но каким образом у него мог оказаться паспорт? Да и какой вообще паспорт у военного – вроде бы ему положено иметь удостоверение офицера, которое, естественно, не могло лежать у пленного в кармане…
…И на этом – все. Как видим, из заявленных свидетелей немцы предъявили только шесть русских, а также одного немца, которого везли в Козьи Горы, но почему-то туда не привезли. Русские видели тот совершенно не криминальный с точки зрения международных конвенций факт, что пленных поляков привозили на станцию Гнёздово, а потом куда-то увозили. Выстрелов они сами не слышали, могил не видели, во времени оцепления леса и его характере путаются – один говорит про десять лет и часовых с овчарками, а другой про запрет сбора грибов в районе дачи НКВД весной 1940 года. А если кого в том лесу и расстреливали в 20-е годы – то какое это имеет отношение к пленным полякам?
Так что, как видим, со свидетелями у германской стороны очень кисло…
В начале мая 1943 года немцы расклеили по городу и напечатали в смоленской газете «Новый путь» следующее объявление:
«Кто может дать данные про массовое убийство, совершенное большевиками в 1940 году над пленными польскими офицерами и священниками в лесу Козьи Горы около шоссе Гнёздово – Катынь?
Кто наблюдал автотранспорт от Гнёздово в Козьи Горы или кто видел или слышал расстрелы? Кто знает жителей, которые могут рассказать об этом?
Каждое сообщение вознаграждается.
Сообщения направлять в Смоленск в немецкую полицию, Музейная ул., 6, в Гнёздово в немецкую полицию, дом № 105 у вокзала.
Фосс, лейтенант полевой полиции. 3 мая 1943 года».
Но, как признает сам Фосс в одном из своих рапортов, акция оказалась безрезультатной. Свидетелей, видевших машины и слышавших выстрелы, как выяснилось впоследствии, было множество, но открылись они почему-то только НКВД.
Документ № 8
И вот, наконец, тот самый «документ 8», или показания главного и единственного реального свидетеля немецкой стороны. Согласно версии ведомства Геббельса, человеком, нашедшим могилы поляков, был местный житель, хуторянин Парфён Киселёв. Именно он весной или летом 1942 года показал эти могилы «некоторым полякам», которые поставили кресты. 28 февраля 1943 г. Киселёв дал показания ГФП.
Показания Парфёна Киселёва,1882 г. р., хуторянина из Козьих Гор.
«Я живу в Козьих Горах с 1907 года. Приблизительно лет десять как дворец в лесу служит в качестве санатория для высших должностных лиц НКВД. Вся лесистая местность была огорожена колючей проволокой на высоте до 2 метров. Кроме того, все охранялось вооруженными постами. Из служащих я никого не знал, кроме дворника, Романа Сергеевича, он же был и сторожем, якобы из Вязьмы. Весной 1940 г. ежедневно, в течение 4—5 недель, в лес доставлялись 3—4 грузовых машины, нагруженных людьми, которых якобы расстреливали работники НКВД. Машины были закрыты, и что было внутри, нельзя было видеть. Однажды, когда я был на станции Гнёздово, я видел, как выходили из железнодорожных вагонов мужчины и знакомые мне грузовые машины увозили их по направлению к лесу. Что с ними делали, не могу сказать, так как близко подойти нельзя было. Выстрелы и крики мужчин я слышал до самой своей квартиры. Можно допустить, что мужчин расстреливали. В окрестностях не скрывали того, что здесь работники НКВД расстреливали поляков. Местные жители рассказывали, что речь шла приблизительно о 10 000 поляков».
Здесь тоже есть мелкие несообразности, вроде той, что в четыре тогдашних советских машины поместится максимум 100 человек. Стало быть, если предположить, что расстрельные команды работали без выходных пять недель подряд, все равно получается не больше 3500 человек – а где остальные 6500? И откуда местные жители могли знать про «10 000 поляков» – кто-то из них сидел за кустом со счетными палочками?
«Когда немецкие войска заняли лес, я пошел туда, чтобы убедиться. Я думал, что найду еще трупы, но я нашел только несколько насыпанных холмов. Для меня было несомненно, что трупы могут лежать только под холмами. Летом 1942 года поляки работали в одной немецкой войсковой части в Гнёздове. Однажды ко мне пришли 10 поляков и просили меня показать, где лежат их соотечественники, расстрелянные работниками НКВД. Я повел их в лес и показал им холмы. Затем они просили меня одолжить им кирку и лопату, что я и сделал. Приблизительно через час они вернулись обратно, ругая НКВД. Поляки сообщили, что в одном из холмов они нашли трупы. В этом месте для опознания они установили два деревянных креста, стоящие там и поныне».
Еще одна версия: это не Киселёв показал полякам могилы, а, наоборот, поляки откуда-то про них узнали. Интересно, откуда?
Не ограничившись подписанным протоколом, Киселёв еще и выступал перед приезжавшими на раскопки иностранными делегациями. И все было бы хорошо, но 73-летний Парфён Гаврилович Киселёв, проживавший на хуторе неподалеку от дачи НКВД, едва в Смоленск пришла Красная армия, начал говорить совершенно другое…
Глава 2
ТЕМНЫЕ ДЕЛА В КАТЫНСКОМ ЛЕСУ
Молчалин. Нет-с, свой талант у всех…
Чацкий. У вас?
Молчалин. Два-с: умеренность и аккуратность.
Чацкий. Чудеснейшие два! И стоят наших всех.
А. Грибоедов. Горе от ума
Уже по первому прикосновению к германскому документу видно, что считающиеся традиционными немецкими качествами методичность и пунктуальность были катынской следственной бригаде совершенно не свойственны. Неумеренность в благородном негодовании и неаккуратность в обращении с фактами привели к тому, что из их материала во все стороны торчат хвосты, усы, уши и когти (и то ли еще будет!). Чего не скажешь о советской бригаде – она сработала не в пример грамотней.
С самого начала войны, с первого ее дня советская сторона тщательно собирала и документировала сведения о зверствах немцев в оккупированных областях (хотя за что, собственно, обижать зверей?).
2 ноября 1942 г., чтобы собрать воедино всю эту массу разрозненных свидетельств, Указом Президиума Верховного Совета была создана организация с очень длинным названием: «Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР». Председателем ее стал секретарь ВЦСПС Н.М. Шверник, членами – первый секретарь Ленинградского обкома А.А. Жданов, митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич), писатель Алексей Толстой, историк Е.В. Тарле, нейрохирург Н.Н. Бурденко, гидроэнергетик Б.Е. Веденеев, биолог Т.Д. Лысенко, юрист И.П. Трайнин (последние шестеро – академики АН СССР), летчица, Герой Советского Союза В.С. Гризодубова.
Комиссия тщательно и скрупулезно собирала свидетельства обо всем, что выходило за рамки правил ведения войны, определенных международными соглашениями.
Судя по ее материалам, это орган не пропаганды, а скорее следствия, хотя и несколько «облегченный». Занималась комиссия в основном установлением и документацией фактов, хотя и не доказывала их так, как это положено делать в милиции или госбезопасности. Впрочем, на сбор формальных доказательств не хватило бы никаких человеческих сил. Мы, сегодняшние, думаем, что знаем, как «гуляли» гитлеровцы на нашей земле? Ага, конечно! Не так уж много мы знаем, оказывается… Если нам суждено будет написать планируемую книгу «Изыски геноцида», вы тоже в этом убедитесь…
Основная работа комиссии – это могилы, могилы… Иные на десятки, а иные на тысячи человек. А еще – немецкие «фабрики смерти», бесконечные в своей изобретательности по части уничтожения и мучительства. Трудно сказать, как действовала на патологоанатомов повторяющаяся констатация факта «дети были закопаны живыми» (как часто случалось при массовых расстрелах), но рискнем предположить, что едва ли до войны академик Бурденко способен был написать фразу: «Я собрал коллекцию из 25 черепов казненных немцами русских граждан», – в свое время мы будем читать этот документ.
Итоги работы Чрезвычайной комиссии собраны в особом архиве. Материалы эти открыты и доступны любому исследователю. Именно благодаря их открытости и доступности никто в мире сейчас не оспаривает чудовищных злодеяний нацистов в СССР. Да, в написанных на Западе книгах и исследованиях они замалчиваются, выносятся за скобки – но, по крайней мере, не отрицаются. При таком количестве доказательств это было бы сложно сделать. Можно подделать обстоятельства одной-двух казней, показания пары десятков свидетелей, но совершенно не в человеческих силах наполнить фальшивыми документами целый архив с тысячами и тысячами свидетельств, это не решится утверждать даже самый упертый антисоветчик. Так что массовое уничтожение на территории СССР военнопленных, коммунистов, комсомольцев, евреев, семей офицеров Красной армии, цыган, инвалидов, заложников, просто мирных жителей никем в мире не оспаривается.
А говорят, польза от чиновничьих бумажек только при растопке печей! Да не будь их, давно бы уже официально и во всем мире было признано, что зверства Красной армии в Германии не идут ни в какое сравнение с культурной германской оккупацией дикой большевистской России. Единственное препятствие тому – архив ЧГК, доступ в который не решились (или забыли) закрыть в годы «перестройки», а теперь уже поздно. «Катынские» папки в них, кстати, одни из самых умеренных и нестрашных, а есть ведь такие документики, что от одного чтения кровь стынет…
