Елена Гусарева
Держись подальше
Мыслями который раз за сегодня вернулся к матери. Надо бы позвонить ей, предостеречь, чтобы сидела дома, не шастала по магазинам и купила в аптеке хирургическую маску. Хотя она вряд ли послушает, только покивает, мол, ладно, а сама как жила, так и будет жить, привычкам не изменит. Я звоню ей нечасто, может, раз в две недели. Разговоры у нас странные, больше молчим. Она мне уже не рассказывает про одиночество в четырёх стенах. Ей даже кошку не завести – астма. И я ей почти ничего не рассказываю: работа – в порядке, устаю, денег хватает. Про девушек она не спрашивает. Как-то мы поругались на этой почве, с тех пор вопрос женитьбы и внуков закрыт. Когда ждать в гости, она тоже уже не спрашивает. Последний раз я приезжал года три-четыре назад, не вспомню точно. Просидели с ней две недели у телевизора – пойти некуда, с одноклассниками я связи не поддерживаю, с роднёй мы завязали так давно, что и не вспомнить лиц. Кажется, в тот приезд мы с матерью и поссорились, а может, раньше, по телефону. Что за блажь – жена, дети, дом, машина, кредит… Это их поколение: семью не создал – считай калека. И не важно, что жена тебя всю жизнь презирает, пилит, изменяет или даже поколачивает. Семья – нерушимая ячейка, ведь снаружи всё должно выглядеть красиво или, во всяком случае, не хуже, чем у других. Сейчас не женятся, а счастливых пар больше, я в этом уверен. Матери не понять. Соседка у неё незамужняя родила и с коляской возле дома прогуливается, не стесняется сучка, что нагуляла. Мать с ней здороваться перестала. А сама-то незамужняя залетела. Расписывались они с отцом, студентом по международному обмену, уже когда пузо торчало – на фотографиях видно.
– Что это? Ты беременная тут? – я сунул матери под нос фотографию.
Она надулась и два дня со мной не разговаривала. Не понять её. Она всегда любила меня вопреки. Вопреки чему конкретно, я никогда точно не знал, но всегда догадывался, что этих вопреки много. Иногда мне кажется, что она любит меня даже вопреки тому, что я её сын. В этом простом и естественном факте я всегда чувствовал какую-то вину. Наверное, я не должен был родиться, но вот родился, и с тех пор она обречена любить меня до конца своих дней, но самого факта рождения простить мне не может.
В прошлый приезд я открыл для неё счёт в банке, положил денег и завёл платёжную карту. Мать после долгих уговоров взяла, но так ни разу и не воспользовалась. Спрятала подальше в шкафу под простынями. Я время от времени напоминаю ей про деньги, а она: «Да-да, пусть лежат, пока справляюсь». Знаю я, как она справляется: подгнившие яблоки в супермаркете покупает, да самые дешёвые бумажные сосиски. Мать никогда не жалуется, только любит меня в укор за то, что я пытаюсь ей помочь. Я тоже не жалуюсь. Она меня научила. Однажды заявила: «Это хорошо, что ты – молчун, я за тебя не волнуюсь, а так бы переживала, мучилась, а помочь и нечем». Тогда я подумал и понял, что тоже люблю её вопреки.
А сегодня почему-то хочется позвонить ей: «Мам, я встретил девушку, кажется, я ей тоже нравлюсь».
Достал телефон, нашёл номер матери и передумал звонить. Ничего ещё не случилось, а случится… Обязательно случится! Завтра понедельник и у нас с Юли рабочий день. Мы пойдём обедать вместе, и я клятвенно обещаю открыться ей. Да ведь я уже открылся! Она всё поняла и не оттолкнула. Она никуда не денется. Завтра…
Я потыкался ещё в телефоне, механически открыл почту. Там было несколько сообщений: какой-то спам и очередная корпоративная рассылка. В теме письма значилось: «Переходим на работу из дома начиная с понедельника».
Я остолбенел.
– Только не сейчас! Ну почему именно с понедельника?!
И как только я не увидел этого сообщения раньше, ведь пришло оно почти три часа назад. Зачем-то вбил себе в голову, что некрасиво при Юли копаться в телефоне. Разве ушёл бы от неё, знай, что завтра уже не будет! Нам и встретиться-то больше негде: несколько остановок метро теперь как другая планета. Ограничения по передвижению вступают в силу с понедельника, технически они уже работают, время – за полночь. Я возвращался последним поездом. Хотелось прямо сейчас позвонить Юли, но решил и этого не делать – она могла уже лечь в постель. Когда прощались, выглядела усталой.
Я побрёл к своему дому – пятиэтажке с чёрными на фоне света ламп решётками на окнах за стеклом. Дом казался тюрьмой, хотя раньше я мечтал работать не выходя из квартиры двадцать четыре на семь. Центр моей вселенной кардинально сдвинулся, я больше не чувствовал себя целым и самодостаточным. Ощущение было новым, беспокоящим и неприятным, как зуд под лопаткой.
Утром я тоже не позвонил, хотя порывался несколько раз. Внутренний зуд не прекращался, меня распирало изнутри. Я был один в квартире, но как будто не один. Она смотрела на меня из всех углов, из каждого закутка, стесняла, делала неловким и тупым, не давала сосредоточиться ни на работе, ни даже на обычных развлечениях. С горем пополам я отработал пару часов, почти ничего не сделав из запланированного.
Около полудня Юли позвонила по скайпу сама.
– Я обедаю, – сообщила весело.
Веб-камера у неё так и не заработала. Неужели не могла установить скайп на телефон или планшет, ведь сейчас с любого утюга позвонить можно!
– Обожаю сэндвичи с тунцом. А у тебя что? – Голос её звучит нарочито бодро.
– Ещё не знаю, – отвечаю угрюмо, глядя на своё помятое изображение на экране. Волосы торчком, щетина на подбородке уже полезла.
– Покажи холодильник, я живо придумаю!
Я поплёлся с телефоном на кухню, открыл холодильник и развернул камеру так, чтобы Юли увидела его скудное содержимое. На стеклянной полке кольцо засохшего томатного соуса. В дверце полупустые банки и пакеты с какой-то бурдой – давно пора выкинуть. Какого чёрта я показываю ей свой холодильник!
– Отлично! Предлагаю сделать яичницу с сыром и помидорами. У тебя есть бекон? – радостно тараторит она, будто не замечая беспорядка.
– Я завтракал яичницей.
– Тогда омлет!
Её наигранная весёлость только раздражает.
– Слишком много холестерина. Вот, лучше яблоко, – хватаю яблоко и хлопаю дверцей холодильника.
– Ты какой-то хмурый сегодня. Много работы?
Работы – конь не валялся, и всё благодаря тебе!
– В общем, да… – мычу я.
Какое уж тут признание? С кем разговаривать? Со своей тупой мордой… А она чего развеселилась? Смешно ей после моей вчерашней выходки?
Хотелось сбросить звонок прямо сейчас, но это было бы совсем не вежливо.
– Ладно, тогда созвонимся позже, – сказала она потухшим голосом. – Не пропадай.
Я отключился. Кажется, Юли обиделась. Мать тоже всегда обижается. И нет бы прямо сказать, что не так. Будет дуться и молчать. Юли наверняка такая же, все они такие. Сейчас позвонит Джеймсу, уж тот умеет вести пустопорожние беседы.
***
Работать дома оказалось куда приятнее, чем в офисе. Никакого недосыпа, никакого транспорта, никакого дресс-кода, никаких внезапных совещаний, проверок и давления сверху. Несколько раз в неделю созвон с командой, короткий отчёт и планёрка – всё! Работать, как ни странно, стал больше. Такой работоспособности от себя не ожидал. Взял за правило не отвлекаться на социальные сети, пока работаю, – настоящий рекорд для меня. Только вечером позволяю себе расслабиться.
Всезнающий Фейсбук предложил подружиться с Оливией. Я зашёл к ней на страничку. Оказалось, вчера у неё был день рождения: вся стена расписана пожеланиями, цветочками, сердечками и прочей дребеденью. Я решил тоже поздравить с прошедшим, присовокупить пресный «Happy birthday!» к толпе других таких же. В конце концов она всегда меня поздравляет, наверное, и я должен отреагировать симметрично. Я полистал вниз её ленту и вдруг увидел многострочный текст, полный восклицательных знаков, няшных эмодзи и смайликов. Прочитал первую строчку, и челюсть отвалилась сама собой – Оливия замужем! Я принялся лихорадочно просматривать её фотографии – и точно! Она таки замужем за европейцем – здоровым мужиком, широкоплечим и скуластым, с лицом типичного американца вроде Кеннеди.
Это что же получается? Она увивается за мной, как кошка, а муж объелся груш… Кто бы мог подумать, что тихоня Оливия из таких.
Я не удержался и написал русофилу:
«Адельберто, ты знал, что Оливия замужем?»
«Конечно! – отозвался тот. – Боб – отличный парень. Очень отзывчивый».
«Меня немного смущает внимание Оливии, – начал я осторожно. – Она постоянно дарит мне всякие мелочи».
«О! Она такая! Когда я только приехал, Оливия нашла мне хорошего агента, чтобы снять квартиру. Потом они с Бобом помогли мне с переездом».
«Неужели?..»
«Да! Она очень добрая, хотя её легко смутить – это правда. Она мне как-то сказала, что иногда ты выглядишь грустным, и ей хочется тебя подбодрить».
Я закрыл Фейсбук. Прижал ладони к полыхающим ушам. Сделалось так стыдно, как редко случалось в жизни. Насколько, должно быть, я жалок в глазах окружающих, раз Оливия взялась приглядывать за мной. Тупой самовлюблённый высокомерный индюк, только сейчас понял… Она всего лишь пожалела меня.
***
Кутерьма с вирусом продолжалась. Болезнь просочилась в общежития строителей и сезонных рабочих. Они заболевали сначала десятками, потом сотнями, а через несколько дней уже и тысячами. По телику премьер обещал всех поддерживать: лечить бесплатно, не увольнять, платить зарплаты и обеспечить общежития санитарными средствами, масками и дезинфекторами. Оставшихся здоровых рабочих частично расселили по казармам военнослужащих и простаивающим гостиницам сити. Трава в нашем районе давно не кошена, соседнюю стройку заморозили, мусор вывозят реже обычного, автобусная остановка под окнами по утрам пустует – дешёвая рабочая сила дорого болеет.
Выходить на улицу группами запретили вовсе, людей без масок нещадно штрафуют. Парки сити патрулируют четвероногие роботы, похожие на безголовых собак с камерами слежения на спинах. Выглядят они жутковато, наводя на мысли о сбывшейся кошмарной антиутопии, придуманной чьей-то больной фантазией. Роботов преследуют местные фотографы с телеобъективами, прохода им не дают. Вездесущие бабки недовольно косятся и обходят шайтан-машины стороной. А те приседают на задние лапы и назидательным механическим голосом просят держать дистанцию и не снимать с лица маски.
Юли никуда не уехала, осталась в сити. Её рейс отменили, а переносить дату вылета она отказалась. Мы созваниваемся каждый день, обедаем вместе по скайпу. Всё как всегда. Болтаем, будто ничего между нами не произошло. Я так и не признался. Сегодня ей должны были доставить новую веб-камеру от меня. Я собирался позвонить перед сном, чтобы наконец-то увидеть её и пожелать спокойной ночи, но не выдержал до вечера.
– Юху! Теперь меня тоже видно! – услышал я голос Юли, а на экране увидел заросшую рыжей щетиной наглую физиономию Джеймса. Он смотрел мимо куда-то вниз, видно ковыряясь в настройках.
– А ты чего там забыл? – спросил я резко, почти угрожающе.
– И тебе привет! – ответил тот, ехидно ухмыляясь.
– Талгат, спасибо тебе огромное! – Юли развернула ноутбук к себе, скрывая Джеймса из обзора камеры. В руках она держала бокал с вином. – А у нас вечеринка с настольными играми.
Юли опять развернула ноутбук и продемонстрировала расстеленное на столе игровое поле с фишками, какими-то значками, кубиками и двумя колодами карт с цветными реверсами.
– Нам здесь весело. Жаль, что не могу пригласить тебя присоединиться. – Её слова прозвучали как издевательство.
– Однако Джеймса ты пригласила, – процедил я сквозь зубы, закипая.
– Так ведь он мой сосед, – она вскинула брови, будто не понимала, к чему я веду. – Мы живём в одной квартире…
– Вы живёте вместе?!
Она взяла ноутбук и понесла куда-то: лицо Юли плыло на фоне беленого потолка. Я заметил лишь закрывающуюся за её спиной дверь.
– Твой ход, Юли! – глухо прозвучал голос Джеймса.
– Не вместе, а в одной квартире, – затараторила Юли. – Я же говорила тебе, что живу с соседями. Здесь ещё семейная пара, но они уехали на карантин к родителям.
– То есть вы всё-таки вдвоём? – настаивал я.
– Талгат, ты хочешь о чём-то спросить?
– Да всё и так понятно! – вспылил я и, не дав ей ответить, хлопнул крышкой ноутбука. Замычал от бессилия, принялся ходить по квартире, отбросил попавшийся на пути стул, пнул дверь в кухню.
Какого чёрта! Она морочит мне голову. Живёт с рыжим, а я ей тогда зачем? Может быть, я для неё забавный чудик, за которым не скучно наблюдать? Шоу Трумана10… Может быть, они обсуждают меня, пьют вино и смеются. Ведь я идиот! С чего я взял, что нравлюсь ей? Мать всю жизнь называла меня занудой, и она права – я тот ещё зануда, социофоб, почти мизантроп, душевный калека! Сто лет я сдался такой как Юли!
Меня штормило весь вечер до глубокой ночи. Не мог уснуть и стоял у открытого окна, смотрел через решётку на пустынную замершую улицу. Душная, липкая ночь. Виски в каплях пота. Нет спасения от жары в сити. Лают (именно лают, не квакают) из темноты местные жабы. Сосед – сволочь! Дымит дешёвой сигаретой из окна снизу. И как только его тянет покурить, когда и без того дышать нечем. Имеет право, я проверял положения контракта, даже звонил в домоуправление, те ничего поделать не могут. Остаётся только тихо ненавидеть соседа. Тихо ненавидеть – это я умею.
