Елена Гринева
Мое последнее завтра
Глава 1
«Дорогой Шон, если ты читаешь письмо, то это завтра, скорее всего, стало моим последним, если говорить точнее, меня больше нет в живых. Не лучшее начало, не так ли?
Отец часто говорил: «Если хочешь, чтобы тебя услышали, говори загадками». Что я и делаю.
На самом деле я вовсе не та Софи, которую ты знаешь. Звучит, как бред, не находишь?
Дело в том, что… А впрочем, просто приложу свой дневник, здесь полная исповедь моей жизни начиная с 1 марта.
Наверное, этими словами нужно закончить мое бредовое письмо, но есть еще кое-что.
Небольшая просьба к тебе. Шон, если тебе не сложно, живи дальше. Если ты умрешь сейчас, то меня просто не будет рядом, чтобы все изменить.
Думаю, в любой жизни есть смысл. Бесконечные путешествия между вчера и завтра научили меня радоваться каждой минуте и верить в чудеса. Ты и твой талант, разве этого мало, чтобы прожить прекрасную жизнь?
Знаешь, все началось с того, что на ежегодной выставке “Технологии будущего” в Нью-Йорке я встретила одного странного ученого, и вот я здесь.
На этом все, остальное ты найдешь в дневнике.
Прощай. Помни, я всегда с тобой.
С.Б.
Люди часто говорят: в мире все неоднозначно. Знаменитые психологи твердят о том, что, даже когда у вас не лучший период в жизни, надо верить во что-то светлое, мыслить позитивно.
Детектив полиции штата Адам Нортон нервно барабанил пальцами по столу. Если делить жизнь на полосы, то эта была настолько черной, что затмевала даже свет тусклой лампы на грязно-сером потолке. Один сплошной мрак.
Если бы появилась возможность сорваться с места и молча уйти домой, Адам с радостью ею воспользовался бы. Однако это было невозможно. Точно так же невозможно, как повернуть время вспять или проверить, действительно ли люди совершили путешествие на луну в середине двадцатого века.
В дверь сначала коротко постучали, а потом бесцеремонно толкнули ногой. В комнату для допросов вошла судебный психолог и его старая знакомая Мари Элфорд. Увидев Адама, сидящего в позе Гамлета рядом с ворохом бумаг, она слегка улыбнулась и, сложив пальцы в виде пистолета, приложила их к своему виску:
– Ну что ты сидишь, как королева драмы! Тебя впору выдвигать на «Оскар».
– Все катится к чертям, Мари, ты ведь и так знаешь. Наверное, мне нужен отдых. Когда все закончится, я поеду на море, возьму с собой жену и дочь.
На миг перед его глазами появилась картина: он сидит и меланхолично разгребает ногой горячий песок. Жена улыбается, прикрывшись от солнца легким полотенцем, а Софи машет рукой, пересекая границу между песчаным берегом и соленой водой.
– Конечно, Адам, дать тебе сигарету? – голос Мари доносится откуда-то издалека.
– Я же говорил сотню раз, здесь не курят, – он устало повернул тяжелую голову и уставился на женскую фигуру в клубах ментолового дыма. Темно-рыжие волосы и зеленые глаза, добрая улыбка, наверное, из-за этой улыбки они и подружились.
– Как всегда правильный и дотошный, – Мари устало вздыхает. – Мне интересно,
почему именно ты попал в такую передрягу.
Как же так получилось? Сначала проблемы с женой, а теперь дочь – подозреваемая в доведении до самоубийства своего одноклассника. Это он свернул не туда? Или «это сука жизнь», как любит говорить в последнее время супруга.
Адам выдохнул и закашлялся. Роль пассивного курильщика его явно не устраивала. «Надо открыть окно, – мелькнуло у него в голове. – Ах да, в комнате для допросов нет окон».
«Я должен не терять лицо, я должен быть сильным», – эти слова последние два дня он повторял про себя как мантру. Детектив повернулся к Мари и попытался натянуть улыбку:
– Как моя дочь? Как дела у Софи?
Этот вопрос явно застал Мари Элфорд врасплох. Она нервно повела плечом и тихо сказала:
– Я…Ты же знаешь, Адам, я должна провести следственный эксперимент. Для меня это впервые. Как судебный психолог я практикую гипноз уже не первый год, но такой тип амнезии как у нее, никогда раньше не встречала. Мне даже немного не по себе.
– Да-да, я помню, все дело в том, что моя дочь почти полностью потеряла память за последние два месяца, – волнение Мари постепенно передавалось Адаму, он начал нервно перебирать протоколы допросов. – Мне и самому, если честно, не очень в это верится. Может, – Адам незаметно для себя смял в комок один из протоколов, – может, она все придумала…Понимаешь, я хочу ей верить, и в то же время как детектив я просто не могу.
–Она же твоя дочь, – женщина укоризненно посмотрела в глаза коллеги.
Мигрень снова сдавила виски. Серый потолок безмолвно нависал, закрывая летнее голубое небо. Ему казалось, что голова может взорваться в любой момент
– Да, но… – тихо произнес детектив.
На самом деле, он ненавидел эти «но», и в то же время никак не мог от них избавиться, словно две буквы объявили ему войну.
Воздух в комнате стал каким-то тяжелым, от запаха сигаретного дыма слегка слезились глаза.
– Три дня назад, – деревянным голосом продолжил Адам, – в 6 утра ее нашли у дверей квартиры Шона Остина… Без сознания. Дверь была не заперта, а Шон… Шон погиб. Единственный свидетель его смерти – почтальон, который разносил утреннюю прессу. Он обнаружил тело на асфальте рядом с домом.
На самом деле Адам ненавидел новомодный район из трех высоток, что возвышались в его маленьком милом городке подобно уродливым башням. Муниципальные власти решили начать уплотнять Твин-Лейкс, создавать дома нового поколения, вместо уютных одноэтажных домиков, к которым все привыкли, и вот, пожалуста…
– «Он летел так безропотно и быстро, как будто наконец-то получил долгожданную свободу», – вот что сказал почтальон, – Мари отвернулась. – Я работала с этим парнем, бедняга был в ужасном состоянии после увиденного.
– Да, я помню. Все это можно было бы списать на простое совпадение: амнезию, мою дочь, лежащую без сознания у дверей погибшего одноклассника, если бы не… – слова застряли у Адама в горле.
– Если бы не надпись на двери Шона, сделанная кровью Софи, – с грустью продолжила Мари – «Я вернусь за тобой».
Приступ мигрени вновь захлестнул детектива. Он встал и начал нервно ходить по комнате, потом повернулся к Мари и посмотрел на нее грустными глазами:
– Черт знает что, да?
Она кивнула.
– Адам, я думаю, ты должен видеть это, быть рядом с Софи во время следственного эксперимента. Понимаешь, мне придется ввести ее в глубокий транс, и, если честно, я боюсь за твою дочь. Ее память выкинула такой трюк, наверняка для этого есть какая-то неизвестная нам причина.
Они синхронно вздохнули и посмотрели на дверь.
– Ладно, пошли, все будет хорошо! Женщинам свойственно преувеличивать трудности, – направился к выходу Адам.
Чтобы пройти в кабинет Мари, им нужно было выйти из левого крыла департамента полиции и пройти через внутренний двор. Причиной этому был нескончаемый ремонт в коридорах здания.
«Интересно, когда все отремонтируют, я еще буду здесь работать?» – Адам угрюмо посмотрел на небольшой цветник, залитый светом. Дворик как всегда аккуратный и ухоженный, белые астры слегка покачивались на ветру, воздух был довольно свежим, от него веяло утренней прохладой. Пейзаж напоминал открытки «С днем рождения, папа», которые ему дарила Софи в детстве.
Мысли разбегались, детектив никак не мог сосредоточиться на одной из них.
«Возможно, я потеряю работу. Моя репутация окажется под ударом, если дочь станет подозреваемой, если дело повесят на Софи. Даже если не будет никаких оснований обвинять ее в смерти Шона, нам, скорее всего, придется уехать. Нас не оставят в покое соседи, ее одноклассники, мои коллеги, многие из них считают Софи виновной. Сегодня утром кто-то кинул бутылку в окно моего дома, а на двери красовалась надпись: “Софи Нортон – убийца”. Если б не эти чертовы журналюги, мы бы смогли…».
Закончить мысль ему не удалось, на смену ей пришла другая.
«Два дня назад в газете появилась заметка: “Шон Остин – любимый всеми солист группы “Эндорфины” погиб. Одна из подозреваемых в смерти юного дарования – Софи Нортон его одноклассница и подруга, которую нашли…”», – далее были изложены обстоятельства трагедии, естественно, приукрашенные: брызги крови на двери, злобная ухмылка Софи, безутешная мать Шона и еще несколько пафосных скандальных деталей, которые так любят газетчики.
На самом деле надпись на двери дома Шона была сделана очень аккуратно, с медицинской точностью; тот, кто написал эти слова (Нортон не хотел думать, что это Софи, даже если факты были против нее), не испытывал страха или отчаяния.
«Как-то сложно все. Я не хочу покидать этот город», – Адам посмотрел на силуэты цветов.
Он на самом деле очень любил Твин-Лейкс. Здесь прошли его детство и юность. Каждый день детектив шел по одним и тем же пыльным полупустым улицам, покупал кофе в старом автомате на работе, обсуждал последние новости с коллегами. Весной здесь тепло, зима не отличалась холодом, вот только лето было слишком жарким. Лето он не любил, как будто знал, что именно это время года готовит испытания. Подходя к кабинету Мари, детектив все отчетливее осознавал, что не хочет уезжать из маленького, богом забытого городка.
– Адам, поторопись, – Мари с пониманием положила руку ему на плечо. – Все будет хорошо, – прошептала она.
«Если все будет хорошо, почему у меня такое мерзкое предчувствие?» – детектив уныло поплелся за ней.
Кабинет был скромным и аккуратным, как сама Мари. Стопки бумаги разложены на столе, в шкафу висели какие-то странные графики, посреди комнаты стояла небольшая кушетка наподобие той, что ставят врачи в своих кабинетах, а на ней сидела девушка и молча разглядывала их лица большими испуганными глазами. Растрепанные черные волосы неопрятно спускались ниже плеч, платье было слегка помято, а голубые глаза лихорадочно блестели. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не это растерянное выражение лица.
«Она похожа на героев программы “Чрезвычайное происшествие” или того чудака, которому пришлось остаться наедине с тиграми в популярном молодежном шоу, – подумал Адам. – В роли тигров сейчас мы с Мари».
– Привет, папа, – девушка изобразила подобие улыбки. Адам помахал ей рукой.
– Софи, ты ведь знаешь, что сейчас будет? – Мари села рядом с ней и взяла девушку за руку.
– Да, я подписала бумаги о том, что согласна. Это ведь поможет мне вспомнить…Шона?
Последнее слово она произнесла с явным усилием и подняла глаза на судебного психолога.
– Конечно, милая, это просто небольшой сеанс гипноза. Тебе не нужно волноваться, папа пришел специально, чтобы поддержать тебя, – ответила Мари с улыбкой.
Софи вопросительно посмотрела на отца:
– Это правда?
– Конечно, правда, Софи, я всегда на твоей стороне.
– На моей стороне? – она нервно дернула плечами, – ты ведь лучше, чем мама?
Последнее слово она произнесла с дрожью в голосе, стараясь не смотреть на лицо отца.
Отблески света падали на тонкое плечо девушки. В этих лучах она казалась хрупкой и беззащитной. Нервным движением Софи сжала руки в кулаки настолько сильно, что побелели костяшки пальцев.
–Тебе не нужно нервничать, постарайся расслабиться, – Мари достала из ящика небольшой предмет, который слегка блеснул в ее руках.
Софи вздохнула и вытянулась на кушетке, скрестив руки на груди.
– Гипноз, что это? Что-то страшное? Мне будет больно? – ее голос слегка дрожал. – А может, я усну и не проснусь?
– Ну, что ты, милая, ничего такого, – Мари ободряюще взяла её за руку. – мы с твоим папой рядом, не забывай об этом.
–Жаль, просто я подумала, если умру, то все закончится, меня больше не будут ненавидеть одноклассники, соседи и…мама.
На несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Мари и Адам переглянулись
– Ты про эти сплетни? Софи, не пройдет и месяца, и они все забудут: смерть Шона, нелепые подозрения. Ты ведь ни в чем не виновата! – Адам старался говорить максимально убедительно. Дочь посмотрела на него взглядом затравленного зверя.
– Давайте уже начнем, – в руках Мари качнулся на цепочке медальон с черными спиралевидными линиями, – Софи, смотри на это и постарайся сосредоточится.
Софи задержала дыхание, руки ее дрожали и покрылись мурашками, словно она вот-вот окунется в холодную воду.
Медальон плавно качался из стороны в сторону. Тиканье часов на стене казалось громким и неумолимым. Адам старался не двигаться, чтобы не разрушить наступившее безмолвие.
Софи сонно смотрела на черные линии. Ее нервно сжатые руки расслабились, казалось, еще немного и девушка заснет.
– А теперь закрой глаза, – голос Мари доносился откуда-то издалека, – постарайся вспомнить последний день перед тем, как ты потеряла память. Какое было число?
– Помню, была весна, – сказала дочь детектива отстраненным голосом, – март, нет, конец марта. Вроде пятница. Я пошла в школу, на уроках было скучно. Моя подруга Ханна рассказала о том, что Шон скоро приедет. Он ездил в Нью-Йорк. Всем говорил, что хочет посмотреть город, а на самом деле, -Софи слегка наморщила лоб, – у него были там прослушивания. У Шона талант, его голос…
– Софи, ближе к делу. Откуда ты узнала о прослушиваниях Шона?
На мгновение Адам подумал, что его дочь заснула, но внезапно она сжала руку в кулак и сказала все тем же отстраненным голосом:
–Я не помню. Правда, не могу вспомнить. В тот день все было как обычно, дома я играла на пианино, а потом наступил вечер. И тут в голове появились странные мысли: «Мы должны помириться, я и Шон, так больше не может продолжаться». Мы ведь не общались после той ссоры.
– Ты решила помириться с Шоном, а потом… – мягко направила её Мари.
– А потом я легла спать, а дальше… дальше все как в тумане.
– Постарайся вспомнить, – голос психолога стал настойчивее. – Ты проснулась следующим утром у себя дома, да?
– Я не знаю… наверное, – внезапно тело Софи свела судорога. – Я помню свет, лицо Шона, Ханна плачет, а дальше, – тело девушки начало содрогаться, – дальше…надпись на двери: «Я вернусь за тобой», – из ее носа тонкой струйкой потекла кровь.
От неожиданности Мари выпустила медальон из рук. В тот же миг Адам ринулся к дочери и схватил ее за плечи:
– Просыпайся, Софи! – голос детектива перешел на крик.
Мари ударила ее по щеке, и девушка открыла глаза. Она испуганно осмотрела комнату и, увидев бледные лица взрослых, тихо прошептала:
– Что-то пошло не так?
– Нет, все хорошо, – Адам старался говорить мягким вкрадчивым голосом, таким тоном он обычно допрашивал детей. – Просто, Софи, тебе лучше больше не вспоминать Шона и те события.
– Ничего не получилось? – губы девушки сжались в тонкую линию, казалось, она вот-вот заплачет.
– Мы все записали на пленку, я думаю, необычная реакция на гипноз послужит доказательством твоей непричастности к смерти Шона, – Мари постаралась улыбнуться.
– У вас есть видео? Папа, могу я его посмотреть?
– Я думаю, не стоит, эксперимент провалился, – ответил детектив. – Софи, тебе надо отвлечься. Когда все закончится, мы поедем на море, вместе с мамой.
Дыхание Софи участилось, словно она готовилась сказать нечто важное. Наконец, она тихо произнесла:
– Мама наказывает меня и запрещает тебе об этом рассказывать, смотри, – Софи дернула рукав платья, слегка приоткрыв плечо. На нем красовался огромный синяк. – Пожалуйста, сделай что-нибудь.
Адам молчал. Он криво улыбнулся, словно только что услышал плохую шутку, и отвел взгляд в сторону окна.
Софи отстраненно посмотрела на серый потолок.
«Мы похожи на героев дешевого романа. Отец и дочь, минута откровений. Свет падает на нас, и мы не знаем, что еще сказать, ведь все уже сказано. Я знаю, он мне не поверил, – мысли проносились в голове с бешеной скоростью, – он скажет: “Ты все придумала, мама никогда бы такого не сделала”, – не так ли?»
– Софи, – Адам выдавил из себя улыбку, – ты еще не пришла в себя, твои воспоминания немного перепутались, на самом деле ты всего лишь ударилась плечом о дверь, а мама… мама тебя любит, как и я, она бы НИКОГДА такого не сделала, поэтому я считаю…
– Ты считаешь? – Софи отошла в угол комнаты и тяжело вздохнула.
Ей больше не хотелось плакать, потому что слезы ничего не изменят. Ничего не изменится, пока она здесь
– Я решила уехать отсюда, ненавижу этот город.
Эти слова Софи произнесла тихо, одними губами, посмотрев отцу прямо в глаза. Она приняла решение. Теперь все будет по-другому.
Глава 2
Несколько секунд в комнате висела тишина, потом Мари, безмолвно стоявшая все это время в углу, подошла к Софи и обняла ее за плечи, а у Адама зазвонил телефон, и он с благодарностью поднес его к уху:
– Да, хорошо я сейчас подойду.
Пока Мари шептала что-то на ухо его дочери, он безучастно разглядывал кактус в горшке, стоявший на подоконнике. Кактус был зеленый с желтыми цветами причудливой формы. Прямо сейчас Адам Нортон был не против поменяться с кактусом местами, оставить все проблемы и наслаждаться теплым июльским днем.
Он повернулся и с улыбкой сказал:
– Мне пора, еще один свидетель подошел на допрос.
Софи и его коллега немного ошарашено переглядывались несколько секунд, потом Мари улыбнулась в ответ:
– Всего хорошего, Адам, я позабочусь о твоей дочери.
– О, спасибо. Мы встретимся дома вечером, Софи
Не дожидаясь ответа, он выскользнул из кабинета и поплелся прочь.
Внутренний дворик был все так же залит светом, и этот свет начал раздражать детектива, ему почему-то очень хотелось спрятаться в тени. Он шел, считая про себя шаги, в голове мыслей не было. Совсем, ну или почти совсем.
– Ну вот, посмотри, какая ты красивая, – Мари аккуратно заплетала густые волосы Софи в косы. Она сидела молча, слезы медленно текли из глаз, во рту чувствовался соленый привкус.
– Мисс Элфорд, я устала. Я не могу так больше жить.
– Вот смотри, – Мари поднесла к лицу девушки небольшое зеркало в деревянной оправе. – У такой красавицы и жизнь будет красивой. Главное, не терять надежду. У меня в Нью-Йорке живет сестра, если хочешь, можешь погостить у нее немного и посмотреть город.
Немного помедлив, она добавила:
– Знаешь, магия больших городов бывает обманчивой. Проблемы никуда не денутся, если ты переедешь в Нью-Йорк.
– Спасибо, – она благодарно посмотрела на Мари. – Я хочу уехать от матери. И еще, может быть, там со временем ко мне вернется память. Шон хотел жить в этом городе. Для меня Нью-Йорк навсегда будет связан с ним, – девушка увидела кактус на подоконнике и улыбнулась. – Вы тоже любите кактусы?
Тень от жалюзи падала на лицо Мари, от этого оно казалось гротескным.
– Да, кактусы напоминают людей. Софи, если твоя память стерла что-то так основательно, может, не стоит стараться вспомнить. Ты же знаешь, лучше…
– «Просто жить и не оглядываться в прошлое», – девушка грустно улыбнулась. – Да, я помню ваши слова, но хотелось бы знать, что произошло с Шоном, что заставило его так поступить…
Софи еще раз посмотрела на доброе лицо Мари. В уголках глаз были заметны мелкие морщины, какие бывают у тех, кто часто улыбается. В воздухе таял приятный аромат духов. Он успокаивал мысли.
– Это очень грустно, но теперь тебе надо учиться жить без Шона. Я нашла кое-что, оставлю тебе на память, – Мари открыла верхний ящик стола и достала оттуда небольшой сверток. – Я старалась не повредить его, – она вытащила из свертка конверт и протянула девушке.
Софи судорожно схватила желтую бумагу и вытряхнула на колени содержимое. Там лежала фотография, на которой Софи стоит в студии звукозаписи, а рядом лучезарно улыбается парень. У него темные, слегка спутанные волосы и бледная кожа. Одной рукой он держит Софи за талию, пальцы другой сложил буквой V. На лица падают тени, и все же на фотографии прекрасно видны их счастливые улыбки.
Софи судорожно перевела дыхание.
Ей хотелось сохранить в памяти все, что было связано с Шоном. Вспомнился лес, в котором они познакомились еще детьми, совместные занятия музыкой, его вечные репетиции, пропуски уроков, а потом…потом они поссорились из-за ерунды.
«Так часто бывает с подростками».
От этой мысли Софи становилось немного спокойнее. Но они ведь помирились перед его смертью, да? Так говорил ей отец, только вот память напрочь стерла последние два месяца из жизни Софи Нортон. Она как будто заново родилась несколько дней назад.
Первое воспоминание – яркий свет фонаря слепит глаза. Кто-то трясет ее за плечи:
«Софи, Софи!».
Она открывает глаза и видит испуганное лицо отца. Он продолжает трясти дочь за плечи как какую-то тряпичную куклу и кричать:
«Как ты здесь оказалась? Что произошло?».
Она пытается что-то сказать, но во рту пересохло. Еще несколько человек склонились над ней. Женщина в белом халате прощупывает пульс. Из-за яркого света Софи даже не может понять, где находится. Холод медленно мурашками растекается по спине, девушка видит серые стены знакомого подъезда.
«Уберите свет!» – кричит кто-то и в помещении становится темнее.
Здесь все знакомо, но почему так много людей? Это ведь подъезд Шона. И как она тут оказалась? Столько вопросов… Софи хватает за рукав женщину в белом халате и непривычно хриплым голосом спрашивает:
«Что произошло?».
Женщина смотрит с удивлением.
«Ты не знаешь?».
Дальше события происходят стремительно. В подъезд вламываются несколько человек с камерой и стремительно направляются к ней. «Это выглядит, как сцена из какого-то дурацкого фильма», – думает Софи. Через несколько секунд перед ее лицом оказывается микрофон:
«Мисс Нортон, вы хорошо знали погибшего? Что произошло?».
На нее хищно смотрит человек в белой рубашке с прилизанными волосами.
«Всего несколько вопросов», – продолжает он.
«Погибшего? – Софи недоуменно смотрит на него. – А кто погиб?».
«Убирайтесь отсюда! Вы мешаете следствию! Кто вас сюда пустил?» – кричит отец.
Человек с микрофоном делает вид, что ничего не слышит и пристально смотрит на нее, но Софи молчит. Эта немая сцена длится еще несколько секунд, затем Адам Нортон хватает журналиста за руку и тянет его к выходу. Тот оборачивается напоследок и, прищурив глазки-бусины, с обидой говорит:
«Шон Остин».
Наверное, этими словами должен был закончиться какой-нибудь дешевый блокбастер, но в жизни все по-другому.
Люди в полицейской форме подходят к Софи, отец дает ей свою куртку. Ее постоянно о чем-то спрашивают:
«Ты упала в обморок?».
«Когда ты в последний раз его видела?».
«Кто сделал надпись на двери?».
Девушка мотает головой, кажется, она плачет, врач протягивает ей белый платок с каким-то красным рисунком, и тут Софи смотрит на дверь, такую знакомую с самого детства. Обычная серая дверь, замочная скважина в царапинах, мать Шона не всегда попадала туда ключом. Ручка немного потускнела, Шон хотел ее заменить, потому что краска со временем облупилась. Когда он открывал дверь, серые кусочки оставались на пальцах. Ему это не нравилось, Шон вечно боялся за свои руки.
«Такова участь всех пианистов», – шутливо говорил он.
Дверь была на месте, вот только на ней блестела ярко-красная надпись: «Я вернусь за тобой». Эта дверь с надписью больше напоминала место преступления из детективных рассказов, купленных в местном киоске. В груди у девушки что-то оборвалось.
Дальше были беседы с врачами, допросы. Потом вышла статья в газете, где ее обвиняли в убийстве. Передача с прилизанным журналистом по телевизору: «Школьница стала причиной самоубийства своего одноклассника. Правда или вымысел?»
А затем начались сплетни.
Где бы ни была Софи, в школе или в магазине, за спиной слышался постоянный шепот, который начинался словами:
«Это же она…».
«Та девица…».
«Она вправду довела его до самоубийства!».
«Вот, стерва!».
Первое время девушка с ужасом прислушивалась к тому, что говорили за спиной, потом привыкла, шепот неравнодушных горожан слился в шум, похожий на радиопомехи, и вместо слов со всех сторон стало доноситься монотонное «ш-ш-ш-ш-ш-ш».
Единственным, что ее успокаивало, было то, что сейчас конец июня, и учеба в школе неумолимо подходит к концу, а перед Софи открывается дорога во взрослую жизнь.
«Вот только отец не хочет уезжать из города, а я не могу здесь больше оставаться, – уныло подумала она. – И все же у меня осталось одно незаконченное дело. Очень важное дело».
– Софи, – голос судебного психолога донесся как будто из другой реальности.
– Простите, мисс Элфорд, я немного задумалась.
– Может, тебя проводить домой?
Мари посмотрела на нее с сочувствием, ее большие голубые глаза излучали теплоту.
В голову Софи продолжали лезть невеселые мысли.
«Если бы мать хоть раз посмотрела на меня так же как мисс Мари, все было бы совсем по-другому.
– Нет, я хочу сказать Вам, спасибо за заботу, но мне нужно еще зайти в школу. Есть одно важное дело, – Софи тихо вздохнула и почти шепотом продолжила: – Я должна найти его.
– Кого найти? – мисс Элфорд посмотрела на нее с недоумением.
– Расскажу потом, а насчет Нью-Йорка и Вашей сестры… могу я немного подумать? -Софи отвела глаза в сторону.
Перспектива жить с чужим человеком в другом городе без денег пугала, но это неясное будущее было лучше, чем прошлое, которое подстерегало ее здесь за каждым углом, где на двери собственного дома еще совсем недавно блестела красная надпись: «Софи Нортон – убийца», – прохожие показывали на нее пальцем, мать ненавидела, и, что самое ужасное, здесь все напоминало о Шоне. Софи так хотела понять, что случилось, почему она ничего не помнит, и почему все это произошло именно с ними, что сердце сжималось при любом упоминании его имени.
– Конечно, не падай духом и будь на связи! – Мари Элфорд улыбнулась и помахала ей рукой.
Софи попыталась улыбнуться в ответ и, отвернувшись, шагнула в пугающую неизвестность, в тот мир, который ее ненавидел.
На улице стояла жара. Девушка надвинула кепку на лоб и направилась вперед по сверкающему в летних лучах переулку, от которого пахло зноем.
В ее голове после нескольких дней допросов, протоколов и неудачной попытки гипноза стала выстраиваться хронология событий.
Вот она ложится мартовской ночью перед приездом Шона спать, думает о том, что им нужно помириться после той нелепой ссоры, ведь они дружат так давно, а затем… ничего. И белый свет фонаря в подъезде, и та надпись, «Я вернусь за тобой». Что все это значит? Отец Софи допрашивал свидетелей, по его обрывочным фразам она поняла, что за те два месяца, которые выпали из памяти, ей удалось сделать несколько вещей: помириться с Шоном, так как их видели вместе довольно часто, это было указано в показаниях школьников, подружиться с одноклассником Уильямом Беккером и поджечь дерево во дворе подруги Ханны Ли. Что сподвигло ее это сделать, Софи понять не могла.
Их дружба с Шоном началась с общей любви к музыке. Тогда в детстве он научил ее, неуверенную и молчаливую, превращать слова в ноты. Так Софи открыла для себя новый мир – мир музыки и нотных тетрадей.
Она достала сверток из сумки и посмотрела на него в последний раз. Здесь была вся ее жизнь. В свертке лежала мятного цвета записная книжка. На обложке корявыми буквами написано: «Тайный дневник Софи Нортон».
Софи открыла его на первой попавшейся странице и прочитала собственную надпись:
«Сегодня прекрасный день! Шон уехал на вокальный конкурс в Чикаго и мне его немного не хватает («немного» зачёркнуто), моя толстая одноклассница Жизель опять села рядом на математике, от нее противно пахнет чипсами, но, в общем-то, она ничего. Мама снова злая с утра, когда приду домой, буду играть на пианино весь вечер . Чтобы не скучать, я начала писать музыку, потом наложу ее на стихи, и получится песня. Надеюсь, Шон однажды исполнит это».
Софи пролистала немного дальше, дневник заканчивался датой: второе апреля. Остальные листы были вырваны. Интересно, она их уничтожила или кто-то другой? Ведь эти несколько страниц -единственное напоминание о последних двух месяцах ее жизни. На последней странице нарисовано дерево, а под ним знак бесконечности. В конце блокнота вложены листы, лихорадочно исписанные нотами. Девушка аккуратно их достала и, свернув вдвое, положила сумку.
«Мне везет,– подумала она, – я до сих пор никого не встретила». Переулок, по которому Софи шла, оказался довольно пустынным, видимо из-за летнего зноя жители спрятались в домах, задернув шторы. Атмосфера маленького забытого богом городка была ей неприятна. Дома копировали друг друга, аккуратные дворики почти неотличимы, осенью и зимой здесь тоскливо, а летом Софи постоянно хотелось сесть в машину и уехать куда глаза глядят. Этот город как будто взяли из книги Стивена Кинга, синонимом его названия было слово «безнадега».
– Сеньорита! – донеслось до нее откуда-то слева. Софи испуганно оглянулась. На дороге как будто из земли вырос маленький трейлер на колесах. Из его окошка пахло дешевыми бургерами, продавец с длинными усами и в смешной шляпе махал ей пухлой рукой:
– Сеньорита! Здесь лучшие бургеры!
«Откуда он взялся?» – подумала девушка, – два месяца назад здесь ничего не было».
Она натянула на лицо улыбку и быстро сказала:
– Спасибо, но я не хочу есть, и у меня нет времени.
– О, сеньорита экономит время? Это бесполезное занятие!
– Почему? – с вызовом спросила Софи, этот итальянец начинал ее раздражать.
– Потому что связь времен разорвалась. И в воздухе уже пахнет огнем, – продавец хитро улыбнулся.
– Если, что и пахнет огнем, так это ваши бургеры, – она развернулась и пошла прочь. «Сколько ненормальных ходит по улицам»,
Софи достала из сумки смятую пачку листов с нотами и прижала их к груди. «Единственный человек который может мне помочь это он, мой одноклассник Уильям Беккер», – пронеслось в голове. Софи ускорила шаг, и вскоре перед ней возникло здание музыкальной школы.
Из окна доносилась мелодия Дебюсси, чтобы ее не слышать, Софи надела наушники и включила плеер. Джони Хэйтс Джаз запел монотонным голосом «Shattered dreams».