Елена Елохина
Неизведанный Рим. Легенды и секретные места Вечного города
4. Мраморных дел мастер
Дворец Patrizi Naro Montoro, расположенный посередине улицы Маргутта, не остается незамеченным прохожими. Его фасад украшают статуи и вазы, а двор покрыт навесом глицинии. Раз в году этим зрелищем приходит полюбоваться весь Рим. В апреле зеленые кусты вспыхивают фиолетовыми гроздьями цветов, распыляя в воздухе медовый аромат и становясь идеальным фоном для романтических фотосессий. Чугунные ворота двора скрывают невзрачную на вид одноэтажную постройку, больше напоминающую хозяйственный сарай. Она так аккуратно вписалась в ограду, что вовсе не кажется каким-то значимым местом. Но за покосившейся от старости дверью кроется целый ремесленный мир.
Здесь, в лавке, последние полвека не прекращают стучать молотки, высекая буквы на мраморе. На витрине груда каменных табличек с разными надписями. Можно купить уже готовую как сувенир или заказать свою оригинальную фразу на любом языке. Даже на кириллице или иероглифами – достаточно нарисовать их на листочке. На дверном косяке наброски карандашом, сделанные мастером.
Внутри миниатюрное помещение напоминает кладовку, забитую до потолка предметами. То, что на первый взгляд кажется хаосом, при внимательном взгляде превращается в любопытный творческий беспорядок. С потолка свисают металлические щипцы и молотки. На стенах эскизы рисунков и потускневшие фотографии в рамках. Дедушка с внуком в коляске, полароидные снимки с известными людьми из прошлого и их записками на клочках бумаги.
Стопками высятся старинные книги с пожелтевшими от времени страницами и блеклыми обложками: энциклопедии горных пород, монографии о римских палаццо, журналы о студиях и моделях Маргутты. Тут и там между ними попадаются образцы редких камней и бесчисленные таблички с афоризмами – визитная карточка мастера. Есть на итальянском, на латыни и на романеско (местном диалекте). Как будто голоса, перекрикивающие друг друга: «Книги никогда не стареют» и «Книги стареют молча». Или «Смотри на небо, но крепко стой на земле», «Где бы я ни был, я всегда римлянин».
В глубине комнаты потрескивают поленья в горящем камине, украшенном плитой из белого мрамора с карикатурами персонажей виа Маргутта. Каждая мелочь здесь подчеркивает характер хозяина.
Вы видели буквы DOC на бутылках с вином? Это знак качества виноделов. Он подтверждает, что вино родом с определенной территории и создано согласно устоявшимся вековым традициям. Итальянцы любят добавлять «DOC», говоря о человеке, когда хотят подчеркнуть образцовую принадлежность к какой-либо категории. Хозяин лавки Сандро Фьорентини – romano DOC, настоящий Римлянин с большой буквы. Romano de Roma на римском диалекте.
К Сандро я напросилась в гости, чтобы поговорить о его необычной профессии. В центре Рима так мало осталось настоящих ремесленников, работающих не на публику, а по зову сердца. Потому что так делали их отцы и деды. В прессе мраморщик Сандро Фьорентини – известный персонаж. У него брали интервью для журналов и телевидения, но мне не хотелось пересказывать чужие слова и множить стереотипы.
Вооружившись списком вопросов и коробкой пирожных, я отправилась в легендарную мастерскую на via Margutta, 53. Сколько раз я ходила мимо, показывала ее на экскурсиях туристам! Здоровалась с Сандро, щурившимся на солнце с полуулыбкой, как старый лис, и покуривающим сигару на пороге. Но не решалась заглянуть и завязать разговор.
Лавка Фьорентини – ожившая страница истории, прикоснуться к которой – словно открыть ценную архивную книгу без перчаток.
Ремесло мраморщика появилось в XVI веке, когда мастера организовали свою профессиональную картель. В те времена студия («боттега»), где создавали статуи, нуждалась в нескольких специалистах – как шестеренках, без которых не завертится сложный механизм. Скульптор (звезда мраморного Олимпа) прикасался к мраморной глыбе только после того, как ее подготовил каменотес, отколов лишний объем. Умелый специалист в этом деле значительно облегчал работу скульптору. Тут важны были точность и знание материала – кто-то назовет это «профессиональным чутьем». Осязать природное творение, нащупывая пальцами фактуру, просвечивая мрамор, проверяя на пустоты. Не там ударишь, и у мастера не останется материала для руки или ноги статуи. Но и после того, как скульптор создавал фигуру, работа не заканчивалась. Наступала очередь полировщика. Протереть шкуркой поверхность мрамора вовсе не так просто, как кажется. Шлифовать камень – это даже более кропотливая задача, чем выбивать молотком фигуру. Необходимо чувствовать тонкую грань – с одной стороны, оставляя все авторские следы, с другой – доводя поверхность до совершенства. У именитых скульпторов, таких как Бернини и Канова, были свои секретные рецепты абразивных (полировочных) паст. Благодаря им мраморные богини в бликах от свечей казались живыми девушками с бархатной кожей. Последним, но не менее важным звеном любой боттеги по работе с камнем был мраморщик, такой как Сандро. На итальянском его бы назвали tuttofare – разнорабочий. Его помощь могла пригодиться в разных ситуациях: по напольной плитке пошла трещина, у статуи отвалился палец – звали мраморщика. Работы всегда хватало, ведь в Италии мрамор был повсюду: в ванных и на каминах, на ступеньках лестниц и на полах в гостиных. Век боттеги закончился, и с ним исчезли многие ремесла. Но услуги мраморщика все еще пользуются спросом: мелкий ремонт, изготовление сувениров из мрамора.
Собираясь на встречу с Сандро, я настраивалась на разговор о камне: деталях обработки, сложностях профессии.
Однако вместо этого Сандро целый час с вдохновением рассказывал мне о римской кухне и своем увлечении готовкой. Так неожиданно истории о карбонаре, бычьем хвосте и нелюбви к ресторанам открыли намного больше – истину о том, что значит быть настоящим римлянином. Листочек с моими вопросами так и остался в кармане.
Мастерская его отца Энрико Фьорентини открылась на виа Маргутта в 1969 году. Даже если он и мечтал передать свое дело по наследству, настаивать не стал. Сандро закончил архитектурный факультет в 1983 году. В те времена высшее образование могли позволить себе не все, потому любого выпускника называли почтительным словом «дотторе», как будто он уже кандидат наук. Чтобы вы понимали, диплом вуза переносил ремесленника на ступень выше, к инженерам и архитекторам. Тем не менее пробиться в этих конкурентных сферах было непросто. Кому хочется годами терпеть бесплатные стажировки и работать без зарплаты за обещание быть принятым в штат (или нет)? Перед Сандро встал выбор: пойти в архитекторы (и умереть с голоду, как шутит он сам) или помогать отцу в лавке. Синица в руках защебетала громче.
«Папа любил в перерывах между заказами нацарапать что-то на камне – забавное выражение, афоризм. Однажды местная синьора спросила его: «Может, тебе стоит их продавать?» Он ответил: «Я вырезаю надписи для развлечения». Но потом поразмыслил и рискнул попробовать. И пошло-поехало. Так и работаем». Собирается ли сам Сандро передать ремесло детям? Мраморщик улыбается и после долгой паузы отвечает: «Умру я – умрет лавка». Видно, что это понимание давно улеглось и больше не царапает душу каждый раз. «У меня две дочери, они выбрали другие профессии. Да и не женское это дело: чтобы быть скульптором, нужны сильные руки».
Иногда прохожие с любопытством притормаживают у витрины, рассматривая таблички. Когда Сандро бросает на них ленивый взгляд, они как будто чувствуют себя уличенными в подглядывании за чужой жизнью. Некоторые отходят, а те, что посмелее, смущаются, но заглядывают в мастерскую. Сандро привык к зевакам и не обращает на них внимания. Не прерывая монолога и почти не глядя на входящих, он лишь взмахивает рукой в ответ на приветствие. Он не собирается выгодно продавать свой товар, расхваливая содержимое витрин. «Виа Маргутта – маленькая деревня внутри большого города, где все друг друга знают», – поясняет Сандро.
«Художники были как дружная семья. Жаль, что многие стали легендами уже после смерти. Во времена моей молодости стоило одному из них выставить на продажу картину, все собирались в какой-нибудь галерее за большим столом. Ели, пили, обсуждали холст. Галеристы приценивались. Никогда не верь галеристам, такие прохвосты!» – с улыбкой вспоминает Сандро.
Двери мастерской Сандро всегда распахнуты. Иногда из глубины дальней каморки, за баррикадами книг и каменных заготовок, слышно ритмичное постукивание молоточком по резцу. Это мастер что-то выбивает на мраморе. В другие моменты дня он сидит у порога, покуривает, вечно болтает с кем-то, заводя разговоры как со старыми друзьями, так и со случайными прохожими.
Его отец Энрико, сотворивший многие таблички для фасадов Маргутты, любил работать с камнем молча. Сандро же досталась работа по «связям с общественностью». У него отлично получалось просиживать целыми днями у входа и вести беседы с клиентами. Когда отца не стало, Сандро долго не заходил в мастерскую – не понимал, как теперь быть без него. Но однажды взял его инструменты, и руки сами воспроизвели то, что глаза до этого лишь запоминали. Из-под его резца стали выходить новые цитаты на камне.
«Вот уже пятьдесят лет у нас в час дня обеденный перерыв», – довольно улыбается в пышные седые усы мраморщик, задавая тон дальнейшей беседе. История мастерской его занимает явно меньше – Сандро ее рассказывал сотни раз в разных интервью. Но обсудить еду (кто что ел на обед и как это приготовил) – интригующая тема для настоящего римлянина. «При жизни отец командовал и на кухне. Когда он ушел лет 12 назад, я год никого не собирал. А потом мне сказали: почему бы тебе не продолжить традицию? Что мне было делать? И мы снова начали устраивать обеды в лавке. Говорят, я хорошо готовлю. Но мне не нравится называть себя поваром. Я то за одно берусь, то за другое. Готовлю, что взбредет в голову. За этим столом обедало пол-Рима. Князья, бароны и проходимцы» (смеется). Здесь все равны: важные персоны, официанты окрестных ресторанов, простой люд и случайный прохожий. Низкий каменный столик, служащий мастеру и обеденным, и письменным столом, тоже сам по себе персонаж. Я провожу по нему пальцами и ахаю – это же пурпурный порфир!
Древнейшая египетская порода буро-багряного цвета. Его месторождения, позже завоеванные и опустошенные римлянами, принадлежали самой Клеопатре. Из-за особой редкости и ценности пурпурный порфир использовали для изготовления статуй и интерьеров дворцов лишь императоров и их наследников. В Византии детей правящего императора даже называли «багрянородными». Таким порфиром был отделан главный зал Константинопольского дворца, где они появлялись на свет.
«Откуда он у вас? С Римского форума?» – шучу я. Подобные плиты можно найти сегодня разве что в археологическом музее.
«Это первое, что появилось в мастерской в день открытия. Из частной коллекции профессора Ньоли, знатока мрамора. Таких больше не сыщешь. Они дружили с моим отцом, который умел обрабатывать камень как никто другой», – рассказывает Сандро.
Но общались они исключительно на «вы», даже спустя 40 лет. Какие времена и нравы! В то время, когда все покупали «Мерседесы» и прочий дорогой хлам, отец Сандро покупал камень. Сын удивлялся: «Зачем он тебе?» – а отец отвечал: «Положу в саду и буду поливать вместе с цветами. Если намочить поверхность мрамора или порфира, проступит его насыщенный природный оттенок».
Порфир – сложнейший в полировке материал, очень твердый. Та глыба, на которой Сандро расставляет тарелки, три дня шлифовалась его отцом полвека назад, и поверхность до сих пор сверкает.
«Когда-то на нем ели императоры, а теперь мы», – смеется мраморщик.
Но есть и другие обеденные традиции. Однажды в мастерскую заглянула невиданной красоты модель из Казахстана по имени Алена. Девушка только что приехала в Италию и, по словам Сандро, не умела готовить и не разбиралась в местной кухне (вероятно, мастер так думает про любого незнакомого иностранца). Алена стала заглядывать к нему в гости, и они подружились. Позже она вышла замуж за друга Сандро, у них появились дети, и теперь семья живет неподалеку. Каждый день Алена появляется точно в обеденное время.
«Если нет Алены, я не готовлю, так и знайте», – твердо заявляет Сандро. Над камином даже появилась мраморная табличка – «No Alona, no food». Без Алены трапезы не будет. Она научилась готовить блюда римской кухни и даже критикует его каждый раз! Сандро театрально ворчит, что порции он готовит внушительные, а она при этом остается «худой, как жердь».
Я вздыхаю. Есть и не толстеть – воистину божий дар.
Пока мы разговаривали, Алена и правда возникла на пороге – высокая тонкая фигурка с большими глазами и темными волосами, собранными в высокий хвост. Гремя пустыми подносами, оставшимися после обеда, она пробежала в подсобку, потом поспешно попрощалась и исчезла на улице.
Муж и сын модели присоединяются к обеду по субботам, когда нет работы у одного и школы у другого.
На мраморном дверном косяке линейка засечек с именем «Андреа» – это сын Алены. Малышу во дворике была отведена персональная скамейка с мраморной табличкой (как же иначе) «это место Андреа». У входной двери – ежегодный прогресс роста. Сейчас это уже высокий подросток, но Сандро смеется, что оставил место с запасом для будущих отметок.
Персональные истории жителей Маргутты вплетаются в быт лавки, как будто это не магазин, а клуб старых друзей. Их будни текут в привычном ритме, пока за углом бурлит совсем другой Рим – парадный, туристический, с витринами бутиков и шумной толпой прохожих. Оказавшись в лавке мраморщика, чувствуешь себя немного «третьим лишним», как будто вторгся в чужой дом без спроса. Но это даже приятно. Здесь хочется задержаться подольше, как в уютной гостиной, послушать семейные истории, рассказанные хозяином.
По мере того, как мы разговариваем (вернее, говорит только Сандро, я за час вставила не более двух фраз), речь мраморщика все больше скатывается в романеско, римский диалект. Интонации плавные и тягучие, как густой вяжущий на вкус мед, звуки шипящие и расслабленные.
У римлян врожденный талант dolce far niente (сладкое ничегонеделание). Современный житель итальянской столицы так же далек по крови от античных предков, как Луна от Земли. Но имперский менталитет навсегда встроен генетически в любого, кто родился в Риме. Romano de Roma (римлянин из Рима) – это звучит гордо, хоть и масло масляное.
Сандро говорит: «Настоящий римлянин – шумный и доставучий. Он много болтает, поддевает и неловко шутит. Но если он что-то делает, то от всего сердца. Romano è de core!»
На кухне маэстро руководствуется тем же принципом. Лучшее блюдо то, где есть щепотка любви.
«Готовить нужно, как наши бабушки», – утверждает он. «Местная кухня держится всего лишь на десятке простых рецептов. Но без души их не приготовить».
После посещения лавки Сандро у меня еще долго сохранялось приятное послевкусие.
Обрывки историй местных жителей под ритмичное постукивание молотка, запах мраморной пыли, доморощенная философия с налетом ностальгии.
И я задумалась: почему многие выбирают привезти из Рима «пластиковые» воспоминания? И обклеивать холодильник китайскими магнитами без смысла и содержания.
Благодаря Сандро и ремесленникам его поколения, которых в городе осталось совсем немного, можно увезти с собой кусочек подлинного Рима. С любой надписью по вашему желанию, нанесенной вручную.
Разыскивать подобные места в большом туристическом городе – как будто игра в археолога. Требует терпения, ведь нужно долго перекапывать метры пустой почвы, расчищать кисточкой песок, но в награду можно обнаружить фрагмент яркой росписи.
Вы тоже можете стать таким исследователем. Пусть вас ведет любопытство: заглядывайте в мастерские реставраторов, перекиньтесь парой слов с консьержами исторических особняков (они уж точно собирают все сплетни и легенды – работа такая).
Главное – не стесняться, уметь слушать, улыбаться и быть благодарными. Пусть десять раз скажут, что, если вы не рождены в Риме, вам этого не понять. Но если очень захотеть, то стоит попробовать хотя бы прикоснуться к этой магии.
5. Фонтан искусств
Немного поодаль на виа Маргутта к стене пристроен фонтан по размеру чуть выше человеческого роста.
Вода и кремовый пористый камень травертин – это классическое для Рима сочетание. Фонтанами тут никого не удивишь, они встречаются почти на каждой улице или площади. Барочные громады из белого известняка, чугунные питьевые колонки-«носачи», в которых поток не останавливается даже зимой (снег здесь небывалая редкость). «Носачами» (nasone) их прозвали за изогнутую трубу, похожую на крючковатый нос.
Римлян не заставишь экономить воду. В их понимании она как воздух, никогда не заканчивается.
Их избаловали античные предки, строившие сложные инженерные системы акведуков (водопроводов). Воды хватало и на огромные термальные комплексы, способные вместить пару тысяч посетителей одновременно, и на водные стадионы, где проводили морские бои (навмахии). И, конечно, вода поступала в частные дворцы и публичные фонтаны.
После разрушения акведуков в Средние века ситуация с водой в Риме значительно ухудшилась, и ее стали набирать прямо из реки. Из-за низкого качества воды страдало в том числе здоровье горожан.
Папы, правящие Римом, постарались решить проблему и восстановили некоторые из древних водопроводов. Вода снова стала для столицы одновременно и необходимостью, и предметом гордости: роскошный фонтан всегда был способом угодить народу и заявить о себе. Поэтому в постройке фонтанов охотно участвовали известные мастера, а папы и аристократы вкладывали средства.
Важно отметить, что в Риме вода во многих фонтанах питьевая (если нет таблички, предупреждающей об обратном). В жаркие летние дни она остается ледяной, что очень удобно и для местных жителей, и для туристов, наполняющих бутылки, чтобы взять их с собой для продолжения прогулки.
Городская администрация даже выпустила приложение для смартфонов Acea Waidy Wow (ссылка на него читается по QR-коду на любой питьевой колонке). На карте города и региона Лацио отмечены все питьевые фонтаны – и артистические (памятник культурного наследия), и «носачи». Только в Риме их более 3000!
Когда в начале XX века встал вопрос, как подчеркнуть особенность каждого района города, сомнений не было – конечно же, поставить фонтан.
Для этого объявили городской конкурс, который выиграл архитектор Пьетро Ломбарди. Ему предстояло подобрать для основных римских кварталов (rione) узнаваемые символы. Чтобы по одному взгляду на них можно было понять, в каком вы сейчас районе.
Про некоторые из этих символов я еще расскажу вам во время нашего «путешествия».
На улице виа Маргутта располагалось большинство студий архитекторов, скульпторов, художников, режиссеров и литераторов, и бюро Пьетро Ломбарди не являлось исключением. Поэтому здесь же находится первый из проектов Ломбарди – «Фонтан искусств», или «Фонтан артистов» (Fontana degli Artisti или dell’Arte).
В его оформлении архитектор постарался показать все грани профессии: два сдвинутых мольберта, ведро с кисточками и молотком, циркуль и две театральные маски трагедии и комедии, которые еще и намекают на творческую жизнь, полную контрастов.
Вода в этом фонтане тоже не простая. Она течет из единственного уцелевшего древнеримского акведука Аква Вирго (Acqua Vergine). Того же, что снабжает самый знаменитый фонтан города – Треви.
6. Кофе под статуями
Via Del Babuino – левое «лезвие» уличного «трезубца», променад для неспешных прогулок вдоль витрин бутиков. Но стоит пройти дальше, и между ними появляется церковь S. Atanasio dei Greci с огромными окнами и одноэтажной постройкой рядом.
С любопытством вглядываясь в ее распахнутые двери, некоторые туристы фотографируют с улицы силуэты стоящих внутри статуй.
Римляне ведут себя смелее – заходят, сворачивают налево к стойке в зале и спрашивают привычный un caffé (кофе эспрессо).
Внешний вид здания одновременно завораживает и сбивает с толку. Окна во всю стену, вывеска из пурпурного бархата с бахромой по краям, как из бабушкиного шкафа, – все это напоминает музей или антикварную лавку. Но снаружи расставлены столики, между которыми проталкиваются официанты.
Интуиция не обманывает: это странный гибрид кафе и музея.
Два века назад здесь была студия известнейшего скульптора-неоклассика Антонио Кановы. Может быть, вам встречались изображения его трогательных статуй из белоснежного мрамора. В них читается идеальная утонченность античной классики, но в позах присутствует эмоциональная живость, несвойственная произведениям этой эпохи.
Амур, распахнувший крылья и склонившийся в поцелуе в объятиях Психеи, – эта группа есть в Лувре и Эрмитаже. Или уверенная в своей красоте, облокотившаяся на спинку кушетки Паолина Бонапарт в образе Венеры-победительницы из галереи Боргезе в Риме. Это все шедевры Кановы.
На рубеже XVIII–XIX веков он был ошеломительно популярен и даже заслужил прозвище «Новый Фидий». Поклонники сравнивали его успех с Микеланджело и Бернини. Императрица Екатерина II пригласила Канову стать придворным скульптором в Петербурге, но скульптор вежливо отказался. Чтобы не расстраивать государыню, он разрешил ее посланнику князю Юсупову купить вторую авторскую копию «Амура и Психеи». Сейчас она хранится в Эрмитаже. А именитый мастер остался в Риме, где у него были несколько студий в районе piazza del Popolo и море заказов от аристократов, политиков и коллекционеров. Удовлетворить все запросы он не успевал, но хранил в мастерской модели знаменитых скульптур, с которых мог в случае повышенного спроса сделать копии или поручить создание помощникам.
Например, самому талантливому из них – Адамо Тадолини. Канова ему настолько доверял, что не только передавал заказы, но и считал наследником своего мастерства. Поэтому по завещанию Кановы в 1818 году именно Тадолини досталась его боттега на via Del Babuino.
Адамо Тадолини основал собственную династию скульпторов. Четыре мастера семьи Тадолини – Адамо, Сципион, Джулио и Энрико – жили и творили в стенах мастерской до 1967 года.
Их работы разлетелись по всему земному шару: памятники королям, генералам, святым и папам. В Риме они представлены в соборе Св. Петра в Ватикане и Латеранской базилике.
А сегодня рядом с их гипсовыми репликами варят отличный капучино.
Заходя в кафе, оказываешься у ног гигантского гипсового коня. В помещении много разных комнат, и у каждой есть свое название: зал «Анатомии» с лепными ногами, руками, крыльями и бюстами, залы скульпторов Джулио, Адамо, Сципиона, Энрико Тадолини, зал Антонио Канова, зал Паолины.
В одном из помещений, среди газетных вырезок и старых фотографий, в рамках на стене вклинился необычный музейный экспонат – слепок торса красавицы Паолины Бонапарт, сестры Наполеона и супруги князя Камилло Боргезе – с очень необычной историей.
В подарок мужу Паолина заказала Канове – самому модному и востребованному мастеру своего времени – свою статую в виде богини любви Венеры.
Скульптор поначалу растерялся: может, лучше представить княгиню целомудренной Дианой-воительницей? На это Паолина рассмеялась ему в лицо, ответив, что в ее невинность никто не поверит.
Она настолько обожала эпатировать застоявшееся, как вязкое болото, римское общество, что решилась лично позировать Канове обнаженной!
Одно дело – придворный портрет, другое – статуя с голой натуры! Для этого годились натурщицы в художественных училищах, но дама из высшего света о подобном и помыслить не могла.
Княгиню, привыкшую к нравам французской столицы, правила приличия скучного папского Рима не особо волновали.
Паолина настояла, чтобы мастер снял с ее груди и живота гипсовый отпечаток, а также сделал множество карандашных эскизов тела, пока она позировала в его студии. К своим 25 годам она считала, что достигла апогея красоты, и стремилась зафиксировать в мраморной статуе идеальную форму, которой так гордилась.
В пьедестале, поддерживающем кушетку, на которой возлежала мраморная Венера, был спрятан механизм. Он заставлял фигуру медленно вращаться, и в мерцании свечей создавалось ощущение, что под каменной кожей пульсирует теплая кровь. Канова натер поверхность розовым воском, чтобы его работа выглядела как живая.
Паолина не стеснялась демонстрировать шедевр своим гостям.
Представьте, если бы вы сегодня пришли в гости к подруге, а она в ожидании закусок предложила вам полистать альбом с ее фотосессией в стиле ню?
И сегодня-то это может вызвать недоумение, а в начале XIX века тянуло на светский скандал.
Возмущенный шепот за спиной преследовал ее в салонах высшего света: «Как?! Дворянка разделась перед скульптором! Пусть даже самим Кановой…»
Княгиня отшучивалась: «Не беспокойтесь, студия прекрасно отапливалась».
А на подозрения в адюльтере с мастером Паолина презрительно фыркала: «Да его настоящим мужчиной-то и не назовешь».
Несмотря на откровенность ситуации с позированием в студии, ее отношения со скульптором были натянутыми. Но как истинный профессионал, Канова не дал слухам повлиять на его мастерство и выполнил работу безупречно. Сегодня она по-прежнему приковывает восхищенные взгляды посетителей галереи Боргезе.
Но пройдем дальше. Узкая деревянная лестница ведет на верхний этаж, где жили мастера. В Риме испокон веков это называлось casa-bottega: внизу мастерская, наверху спальни.
После смерти Энрико, последнего скульптора династии Тадолини, студия перешла по наследству его жене и дочери. Они сохранили все нетронутым – так, как было при его жизни.
Но когда и их не стало, мастерская на долгие годы впала в запустение.
В течение 35 лет после смерти наследников никто не заботился о сохранности произведений. Они рисковали осесть в других музеях и частных собраниях, а мастерская перестала бы существовать.
Ида Бенуччи, известный антиквар, и ее семья взяли на себя реставрацию, а комитет по охране культурного наследия подтвердил ценность и целостность коллекции. Она больше не может покидать это помещение, и предметы не разрешено распродавать по отдельности.
Реставрацию провели настолько бережно, как будто ее не было вовсе.
Целью было не отремонтировать студию, а сохранить, насколько это возможно, ее уникальную атмосферу. Цвет стен, материалы и наброски, исторические фотографии, письма, газетные вырезки и расставленные в произвольном порядке произведения пяти мастеров, работавших здесь на протяжении двух столетий.
Модели из гипса на металлических каркасах, из которых отливали бронзовые памятники, глиняные наброски, эскизы, рабочие инструменты и некоторые завершенные работы, так и не дождавшиеся заказчиков, – всего около 500 экспонатов.
Их расположение не подчиняется ни логике, ни хронологии.
Как будто вы попали в настоящую боттегу мастера, где царит творческий беспорядок. Каждый раз, когда я оказываюсь здесь, не могу отделаться от чувства, что меня пригласили в святыню. За кулисы, где создаются великие творения, на креативную кухню, недоступную простым смертным.
Вдохновение как будто висит в воздухе. Оно восхищает и заражает даже спустя много десятилетий после того, как в каменных ваннах перестали замешивать гипсовую пасту.
На стенах мастерской развешены резцы и молотки, а на рабочем столе завал из мраморных образцов, подготовительных рисунков и макетов. Как будто мастер сам прервался на кофе.
На мой взгляд, в этом и кроется успех реставраторов: переместить вас во времени, чтобы вы забыли, какой век за дверью.
После ремонта Ида Бенуччи и ее дочь Франческа поначалу открыли мастерскую как музей, куда можно было прийти на экскурсию.
Но позже решили поэкспериментировать с новым форматом «приятного с полезным» – добавили в заведение кафе. В 2003 году мастерская открылась в необычном статусе музей-ателье Канова-Тадолини.
Музеев в Риме много. Но музеи, где кормят и наливают, еще поискать надо!
Поэтому я затрудняюсь дать четкое определение этому месту. Кафе при музее? Или музей при кафе? Нигде больше я не видела настолько органичного сочетания.
Это не туристическая ловушка и не пафосный ресторан, куда без предварительной брони не пустят на порог. Новым хозяевам удалось создать гостеприимное пространство, вместо того чтобы превращать его в обычный музей с экспонатами под стеклом.
Это очень по-римски: история живет, не покрываясь пылью, подстраиваясь под новый век. Как античные камни становятся фундаментом для дворцов знати, древние колонны подпирают своды церквей, а мрамор находит новое применение на ступенях и фасадах. Так и в этих стенах когда-то грохотали молотки скульпторов и пахло гипсом, а теперь звенят чашки и блюдца и разносится кофейный аромат. А под благословляющим жестом гигантской статуи папы римского Льва XIII так приятно выпить чашку чая в холодный зимний день.
Заведение открыто с раннего утра для торопливого завтрака в римском стиле (кофе + корнетто – круассан по-римски), а с обеда до полуночи работает как ресторан. Днем можно заглянуть на бокал апероль-спритца или на сладкий полдник. Десерты здесь способны соблазнить даже тех, кто до последнего цепляется за диету (в Риме от нее стоит сразу отказаться). Особенно отмечу тирамису fatto in casa (собственного приготовления) – выше всяких похвал. Расхваленный путеводителями Pompi и рядом не стоял.
