Следующие несколько дней мы существовали с Васей, как мирные, но безразличные друг к другу соседи. Я уходила утром на пленэр – он ещё спал, вечером меня поджидал на столе ужин, а рабочее место хозяина переместилось к нему в спальню. Нет, мы разговаривали друг с другом, иногда улыбались даже, но той откровенности, того трепетного внимания между нами, так радовавшего когда-то обоих, уже не было. Наверное, мне следовало съехать – в гостиницу, например, – но обрывать отношения вот так, нелепо и даже подло, мне совсем не хотелось, я и так чувствовала себя гнусной предательницей. Но только поделать ничего могла – от разговора Вася очень ловко и твёрдо уходил, а других путей для примирения придумать не получалось.
Но личная жизнь моя тем временем не топталась на месте. Свидания с Матвеем, день ото дня наполнявшиеся силой и нежностью, придавали смысл моему нынешнему бытию. Но не только тяга к этому человеку влекла меня. Мне показывали, крутя со всех сторон, как шарик, Город, демонстрируя каждую из сверкающих граней, и ещё вопрос, в кого я влюблялась больше – в Матвея или в Арбузов. Иногда они сливались в одно, и тогда я совсем переставала что-либо понимать, просто вдыхала и наслаждалась этим воздухом, необычайным ароматом старинных улочек и переулков, пылью мостовых и широтой Арбузовки. Даже снег, так отчаянно надоевший в Москве, здесь приобретал совсем особый смысл, и я тонула в ледяных его объятьях, тонула, погружаясь всё глубже и глубже, и безумно своему погружению радовалась!
Не бойтесь очарования!
А на лестницу молчания дорожка нас с Матвеем всё не выводила. Хотя где-то в глубине моей распахнутой души плескалось желание пройти ступеньку за ступенькой с человеком, который так прирос к моему сердцу, молча и не спеша пройти – и увидеть… Но нет, подталкивать судьбу в таких делах мне казалось невозможным. Пусть будет так, как должно быть…
– Ида, что у тебя с голосом? Ты что, влюбилась?
– Обычный голос, с чего ты взяла, Кето?
– Ой, мне только не говори! Я же тебя насквозь вижу, подружка! Ну-ка, быстро рассказывай, кто он? Местный товарищ или командировошнай?
Она так и произнесла – командировошнай, и ещё протянула буквы специально. Я рассмеялась.
– Кето, ну что ты такое говоришь!
– Значит, местный! – заключила она. – Кто его родители?
Кето всегда трепетно относилась к корням и семейным традициям. Грузинка, одним словом.
– Я и о нём толком ничего не знаю…
Сказала – и сама поразилась правде, заключённой в моих словах. А что я знаю о Матвее? Я даже дома у него никогда не была, все наши свидания проходили на улицах…
– Значит, он водит тебя за нос! Ида, ты заставляешь меня нервничать!
– Кето, я взрослая женщина!
– Вот то-то и оно! У тебя с ним уже что-то было?
– Кетено, я не хочу это обсуждать, слышишь?
– Идка… – прошептала она. – Так ты на самом деле влюбилась…
– Слава богу, дошло!
– Я завтра же вылетаю к тебе!
– С ума сошла? Не смей!
– Это ты с ума сошла! – закричала она. – Ты о дочке подумала? А о тётушках своих несчастных? На кого ты их оставить хочешь, на меня?
– Кето, что ты несёшь? Кто кого оставляет?
– Да я же по голосу твоему слышу! Ты уже всё решила, да? Ребёнка на мужика променяла, о матери забыла, подруга вообще побоку… Прокляну, если не вернёшься! На порог не пущу! Смолой вымажу и в перья обмакну!
– Ты противоречишь сама себе…
– Чтоб я всю жизнь одни овощи ела!
– О, это суровая клятва! Ты же говорила, что без мяса и дня не проживёшь?!
– Вот и сдохну, как дура! Идка, убью тебя на фиг, слышишь?
Телефон отключился, я выдохнула. Интересно, на сколько её хватит на этот раз?
Перезвонила Кето ровно через минуту. Молодец, реакция убыстряется…
– Идочка, прости меня, идиотку! Прости, Идка!
– Кетоша, мне так нравится твоя горячность, что иногда я готова сама тебя придушить!
– О, нет мне прощения! – простонала Кето в трубку и продолжила уже совсем другим тоном, – Идка, я так рада за тебя, честное слово!
– Ну наконец-то!
– А ты его уже уговорила в Москву перебраться? Я знаю, если тебе что-нибудь приспичит, ты горы своротишь, а своего добьёшься!
– Мы ещё не обсуждали эту тему…
– Но ведь можно и так, на расстоянии жить! Помнишь, как Высоцкий с Влади? Те вообще в разных странах и ничего… А, Идка?
– Кетоша, давай пока не будем, пожалуйста. Мне и так… непросто.
– Я понимаю, понимаю! – горячо зашептала в трубку Кетено. – Господи, но вот же зигзаги судьбы, а? Кто бы мог подумать, что своего Единственного ты найдёшь далеко за МКАДом!
– Ох и дурында ты, Кетено Ревазовна!
– А можно я подружкой невесты буду? Представляешь, Идка, ты – вся в белом, и я возле тебя. Краси-и-вая!!
– Кто из нас, глупенькая?
– Обе! А Элли будет твою фату нести. Так и вижу её… ангелочек просто!
– Ты что там, ревёшь, что ли?
– Ага! – всхлипнула она. – Я на своей свадьбе так не радовалась, как на твоей буду!
– Ну всё, Кето, а то я сейчас тоже разрыдаюсь! Ираклия с бабулей обними за меня!
– Обниму, подружка, – мечтательно вздохнула она. – А свадебное платье я сама тебе сошью…
– Договорились!
Когда в доме зазвучал женский голос, я находилась в ванной. Странно, кто бы это мог быть? Светлана? Или Лидия? Но впрочем, какая тебе разница, Изольда? Васина жизнь тебя теперь никак не должна интересовать!
Вышла из ванной я степенно, не торопясь, будто ничего из происходящего в этой квартире меня не касается, что, конечно, не совсем соответствовало действительности, но кому об этом нужно знать? Проходя мимо гостиной, я не удержалась и всё-таки быстрым взглядом пробежала внутрь. На диване, рядком друг к другу, сидели Василий с Ликой. Лица у обоих были мрачные. Заметив в коридоре тень, девушка встрепенулась.
– Изольда!
– Добрый вечер, Лика. Извините, что помешала, я уже ухожу.
– Нет-нет, зайдите, пожалуйста!
– Зачем? У вас свои разговоры…
– Я прошу вас!
– Ну хорошо.
Я остановилась на проходе, сделав всего один шаг за порог. Вроде бы и внутри, но всё же не совсем.
– Изольда, Василий сделал мне предложение! – совсем не радостным тоном произнесла Лидия, смотря куда-то мимо меня.
– Поздравляю!
Значит, он всё-таки исполнил своё обещание. Или угрозу…
– Спасибо…
– И когда свадьба?
На Васю я старалась не смотреть. Не знаю, почему, но видеть сейчас его глаза я не могла.
– Мы решили не затягивать. Изольда, первой из официально приглашённых можете считать себя.
– Но… я скоро уезжаю!
– Когда? Вы уже взяли билет?
– Ещё нет, но…
– Вот и не берите. У меня подруга работает в ЗАГСе, она поможет.
– Взять билет?
– Ускорить регистрацию!
– Но к чему вам так спешить? – не выдержала я, тут же обругав себя за бестактность. Какое моё дело, куда я лезу?
– Когда люди любят друг друга, время не имеет значения, – в голосе Лики явно слышалась затаённая боль.
– Вы правы, Лика, – не вкладывая в свои слова никаких эмоций, кивнула я. – Ещё раз поздравляю вас обоих, я очень рада. Вы меня извините, но у меня голова разболелась, мне нужно прилечь.
Губы Василия дрогнули, будто он собирался что-то сказать. Не собрался. Только помрачнел ещё больше.
– Конечно, Изольда! Нам важно было поделиться с вами нашей… радостью, и мы это сделали. Отдыхайте, мы не будет вам больше мешать. Тем более что мне тоже пора…
– До свидания, Лика. Спокойной ночи, Василий.
Выходя из гостиной, я плотно прикрыла за собой дверь.
И ещё три дня прошли в том же ритме, что и предыдущие. Будто и не было ничего, будто предложение, о котором с такой обречённостью поведала Лика, мне приснилось. Да, я как-то иначе представляла себе подготовку к свадьбе!
Впрочем, с регистрацией обстояло всё не так гладко, как хотелось. Видимо, полномочий Ликиной подруги не хватило на то, чтобы её ускорить, поэтому препятствий моему отъезду больше никто не чинил. А я и сама понимала, что нужно уезжать, все сроки вышли, никогда ещё так надолго не затягивались мои творческие поездки. И я каждый день собиралась поговорить об этом с Матвеем и каждый раз откладывала трудный разговор. А на все вопросы своей Элли, скучающей по матери, придумывала разные отговорки: то у меня этюд оказывался не подсохнувшим, то состояние после падения слабым (я рассказала ей о неприятности во дворе и славном спасении Василием), то я вдруг находила ещё один объект для рисования, и как я могла его не запечатлеть на холсте? А потом и вовсе в Арбузов нагрянула весна, самая настоящая, с капелью и весёлым щебетаньем птиц, и такие изменения совсем уж требовали неусыпного внимания, острого глаза и твёрдой руки художника!
– Мама, наши тётушки потирают руки!
– Ты о чём, солнышко?
– Я случайно услышала разговор… Честное слово, я не хотела подслушивать, так получилось!
– Какой разговор, Элли? – я заволновалась.
– Агнесса шепталась с Брониславой, пока Тони не было поблизости…
– Не тяни!
– В общем, они решили, что ты больше не вернёшься, мам, и очень этому радовались. Агнешка сказала: вот и хорошо, что ты нашла себе мужика, зато ребёнок теперь останется нам! То есть им! А ребёнок, мам, это я!
– Глупости какие! – фыркнула я. – Я даже комментировать этот бред не стану!
– Мам, ты решила меня бросить??
– Элли, девочка моя!!
Этот разговор, взволновавший меня до глубины души, послужил отправной точкой для другого, не менее эмоционального и болезненного. Элли позвонила как раз в тот момент, когда мы с Матвеем сидели за столиком одного из заведений папаши Гройса, ресторана с дивным названием «Летучий голландец». Располагалось сие заведение на открытой воде, в настоящем корабле, медленно курсирующем вдоль берега. Отсюда, с нашего столика, сейчас открывался просто сказочный вид на широкую реку и белеющую на том берегу длинную крепостную стену, за которой сверкал куполом Храм Архангела Михаила…
– Что случилось, звезда моя? – Матвей охватил ладонью мою руку. – Ваша дочь звонила?
Неотрывным, по-прежнему зачарованным взглядом я смотрела в его лицо и ясно понимала, что время пришло. Нужно решаться.
– Матвей, я долго страшилась и откладывала этот разговор, но тянуть дальше невозможно…
– Я понимаю, о чём вы… – он тоже пристально вглядывался в моё лицо. – Время пришло.
– Да, время пришло. Мне нужно… – я сделала паузу, после которой сказала совсем не то, что собиралась, – уезжать.
– Почему вы решили, что именно это вам нужно?
– Потому что мой дом в Москве, и там меня ждёт дочь.
– Ваш дом в Москве? – он задал вопрос резко, даже жёстко.
Мне показалось, что не эмоции им сейчас руководили, а что-то иное. Таким тоном спрашивает не человек, а… жизнь.
– Вы помните, Матвей, когда-то мы говорили об этом…
– Я помню. И вы готовы мне сейчас дать ответ? Теперь вы знаете?
– Да.
– Я слушаю вас.
– Я полюбила этот город, Матвей. Всем сердцем, всей душой. Но мой дом в Москве, и никуда мне от него не сбежать.
– Даже если я попрошу вас остаться?
– А вы просите?
– Разве вы сомневались в этом? – он сжал мои пальцы. – Моё сердце давно принадлежит вам, с первой секунды нашей встречи. Ведь я столько раз твердил вам об этом!
– Матвей! – я второй рукой накрыла его ладонь. – Послушайте меня, послушайте то, что я вам сейчас скажу. Я никогда никому такого не говорила, потому что никогда ещё не испытывала того, что чувствую сейчас и о чём болит моя душа! А она болит, она страдает и, в то же время, готова взлетать от счастья. Страдает – потому что ей кажется, что сказка окончилась, часы пробили двенадцать раз и карета скоро превратится в тыкву. Матвей, я не могу остаться, но я прошу, я умоляю вас – поехали со мной!
– Изольда, хорошая моя, но вы ведь знаете, что я вам отвечу, правда?
– Нет! – я неистово помотала головой.
– Лгать самому себе человеку удаётся гораздо убедительнее, чем обманывать другого… – медленно произнёс он. – Разве это не ваши слова?
– О, Матвей!
– Я не смогу отсюда уехать, и вам это известно не хуже, чем мне. Это мой город, это моя жизнь, другой у меня нет и не может быть во веки веков. Есть только одно место, где нам возможно быть вместе. Здесь, Изольда. И только вы способны принять решение, заглянув в самую сердцевину своей души: годится ли вам такой путь? Вы понимаете меня, Изольда?
– Я понимаю, но боже мой, как мне не хочется это решать!
Я отвела отчаянный взгляд от его лица. Оно мешало мне, мешало сосредоточиться, справиться с эмоциями, которые бушевали внутри и готовы были подтолкнуть к безрассудному решению. Дыши, Ида, дыши. Ты не имеешь права на ошибку!
Мимо окон проплыл лёгкий пароходик. Радостные люди праздновали весну… Я отвернулась. Тянуть больше нельзя.
– Матвей, я люблю вас. Но я возвращаюсь домой.
И небо не рухнуло, земля не разверзлась под ногами, только глаза человека напротив, сверкнув, потускнели, а с ними утихло и всё вокруг. Музыка стихла. Впрочем, в ресторане на самом деле стало тише – песня, которая ненавязчиво наполняла собой пространство зала, закончилась, а новую ставить никто не спешил.
– Извините, можно вас попросить?
Вздрогнув, я обратила взгляд на человека, который подскочил вдруг к нашему столику, чуть не сбив с ног официанта.
– О чём?
– Вы наверняка знаете эту песню, а у меня жизнь рушится!
– Что вы такое говорите?
Матвей молчал, просто смотрел на меня, а я не отвечать на вопросы незнакомца не могла.
– Понимаете, если вы сейчас откажетесь, то моя девушка не выйдет за меня замуж!
– Что откажусь? – удивилась я.
– Спеть эту песню. Она пообещала согласиться только в том случае, если кто-нибудь споёт «Сулико» на грузинском языке, но у них тут в караоке только на русском! А я не только слов не знаю, но и с музыкальным слухом не дружу. А вы сможете, я уверен! Вы ведь грузинка?
– Я…
Я перевела взгляд на соседний столик, на ожидающие глаза белокурой девицы, и решилась.
– Хорошо, я спою.
– О-о-о! – простонал парень. – Я обожаю вас! Идёмте же скорей, микрофон там!
– В микрофон? – испугалась я. – На весь зал? Вы с ума сошли! Нет-нет…
– Не губите!!
Кажется, он готов был упасть на колени, но я вовремя его остановила.
– Ладно, что с вами делать! Матвей, я пойду, хорошо? Это ненадолго…
Он только кивнул с лёгкой улыбкой на губах. Быстро поцеловав эти губы и еле устояв на ногах от нахлынувшего предчувствия чего-то страшного и непоправимого, я направилась в глубь зала, к сцене. Матвей смотрел мне вслед, я чувствовала это всем существом своим.
Сакварлис саплавс ведзебди
Вер внахе дакаргулико
Гуламосквнили втироди
Сада хар чемо Сулико?..
Я пела любимую песню своей Кетено, которую за столько лет уже выучила и сама, а глаза мои, с отчаянием и надеждой, были направлены на него, Матвея. Мягкий свет струился над сценой, почти скрывая остальное пространство зала.
Он смотрел на меня. Долго смотрел. Неотрывно. Я видела его губы, подпевающие мне или шепчущие что-то другое, я видела глаза, изменчивые, мерцающие, то синими они становились, как небо, то белыми, как снег. Я видела реку за его плечами и город, проплывающий мимо нас. А я пела и прощалась – с Городом, с рекой, с мостами и мастером этих мостов. И с Сулико… Где же ты, моя Сулико…
А когда зажёгся в зале свет и отзвучали аплодисменты певице, Матвея за столом уже не было. Только белел на столе лист, вырванный из блокнота.
«Я буду ждать!» – было выведено на нём.
Я буду ждать…
– Мам, а ты у меня просто нарасхват! Твой телефон разрывался весь день!
– И как я его дома забыла, растяпа!
– Ты после своего Арбузова совсем рассеянной стала! – рассмеялась Элли. – Одно слово – художница!
– Да какая там художница, солнышко! Что-то ничего у меня не получается…
– Муки творчества? – хмыкнула понятливая дочь. – А я яичницу пожарила…
– Да ты крута! Как ты себя чувствуешь?
– Температуры нет! – отрапортовала Элли. – Слабость только, но это скоро пройдёт, сама знаешь. Только в школу я пока не хочу, мам! Давай мы ещё всех за нос поводим?
– А с Тоней как быть? – усмехнулась я.
– Справлюсь! – она махнула рукой. – Тем более что бабуле сейчас не до нас…
– А до кого?
– А к ней подруга какая-то приехала, из Америки.
– К ней? То есть она у нас остановится??
– Не, она в гостинице поселилась, и Тоня к ней побежала. Ещё утром. А ты сама понимаешь, мам, человеку, который сто лет не был в Москве, есть куда сходить и что посмотреть. Так что бабушка наша как минимум на неделю для нас потеряна!
– Ты собираешься неделю дома продержаться?
– А я пока не решила, мам, – Элли хитро прищурилась. – Как пойдёт!
– И в кого ты такая продуманная, а, дочь моя?
– Ты сама ответила на свой вопрос, мама! Ну что, жахнем по тарелке яичницы?
– Жахнем! Сейчас только руки помою и звонки проверю, может быть, что-то срочное…
– Жду!
Так, что у нас тут? Несколько звонков от заказчиков, два от Кето, но ей я уже звонила из редакции, один от Артёма – а этому что нужно? – и один незнакомый. Кажется даже, не московский.
Вообще-то обычно на иногородние номера я не перезваниваю. А тут перезвонила. Сама не знаю, почему. Будто изнутри что-то торкнуло, я и не устояла.
– Здравствуйте, вы мне звонили…
– Изольда! Голубушка моя!
– Извините, я не совсем…
– Это же я, Светлана! Из Арбузова!
– Из Арбузова? – чуть не задохнулась я.
– Да! Вспомнили? Вы у нас останавливались, точнее, у моего брата Васеньки…
– У Васеньки… Да-да, конечно, помню! Как вы живёте, Светлана?
– Мы хорошо, отлично живём! Свадьбу сыграли…
– Поздравляю… – в сердце у меня будто один сосуд разорвался. – И как молодые? Счастливы?
– А то! – она радостно рассмеялась. – Ходят, как голубки, за руки держатся. И я рада. Зять у меня что надо оказался!
– Зять? – оторопела я. – Почему зять?
– А как же ещё называется муж дочери? – удивилась она. – Зять, конечно.
– Так вы дочь замуж выдали??
– А я вам о чём толкую? Сашеньку свою, солнышко ясное! Думать не думала, что так рано выскочит, а вот поди ж ты… Ну да что теперь говорить… А вы-то как, голубушка? Вспоминаете нас или нет?
– Вспоминаю, Света. Ещё как вспоминаю, – выдохнула я. – Дня не проходит, чтобы не думала…
– Правда? – она, кажется, обрадовалась. – Так приезжайте! У нас сирень цвести начала, весь Арбузов разукрасила. Благодать!
– Сирень? – ахнула я. – Это мои любимые цветы…
– Вот и приезжайте, Изольда!
– Светлана, а как ваш брат поживает? – после паузы всё-таки спросила я. – Он… у него всё хорошо?
Про Лику я спрашивать не могла. А вдруг он её ещё с сестрой не знакомил? Кто его знает, как у них там сложилось…
– Извините, Изольда, меня зовут… Так вы приезжайте, приезжайте!
Она отключилась, оставив меня в некотором недоумении. Зачем, спрашивается, звонила? Странно…
– Мам, ну ты там чего застряла?
– Иду, доченька, иду…
– …Представляешь, каково мне это было выслушивать? И от кого? От Лильки! Мам, да ты меня не слушаешь совсем!
– Почему? Слушаю…
– Откуда я знаю, почему? – Элли озадаченно смотрела на меня. – Да что с тобой, мамуль? О чём ты думаешь?
– Элли, слушай, а ты не хочешь со мной поехать?
– Куда? – она даже испугалась. Моего взбудораженного тона, наверное.
– В Арбузов! Завтра!
– Завтра? Я? С тобой? Ой, мамочки…
– Ну, если ты не хочешь…
– Хочу! Мечтаю просто! Мама!!!
Она бросилась мне на шею, смахнув со стола чашку, и замерла.
– Ну что ты молчишь, дурочка? – я погладила её по пушистым волосам.
– Боюсь счастье спугнуть! Ты правда меня возьмёшь?
– Разве я тебя когда-нибудь обманывала?
– А помнишь, с котёнком?
– Ну, нашла что вспомнить! Да вовсе и не я его брать не захотела, а Тоня.
– Ага, а ты даже словечка в защиту бедняжки не произнесла! Хотя обещала, что купишь мне кота!
– Но потом-то мы тебе купили! Породистого!
– Потом…
– Так я не поняла, ты едешь со мной или ещё какие-нибудь грешки вспоминать будем?
– Еду! – она отстранилась и посмотрела на меня серьёзными глазами. – Я так мечтала, что ты когда-нибудь меня с собой возьмёшь!
– А почему не говорила, глупенькая? – мой голос дрогнул.
– Ну так… – она пожала плечами и улыбнулась. – А что мы родственницам соврём?
– Что тебе нужно тепло и фрукты! – быстро выпалила я. – А то сколько можно, третий раз за год ангина?!
– Гениально, маман! Так я пойду собираться?
– Валяй, Элли-путешественница!
– Идём дорогой трудной мы в город Изумрудный!
Подпрыгивая и громко выкрикивая слова песни, она помчалась в спальню. Кажется, у девочки совсем нет слуха…
Как я прожила этот год, не знаю. Вроде бы что-то делала, куда-то ходила, Элкой занималась, книжку дорисовала для Тани, но внутри будто пружина сжалась, которая не давала ни дышать, ни думать. Даже во сне не приходило облегчение. А сны такие снились, что просыпалась я порой в слезах и долго потом в себя не могла прийти. Арбузов виделся мне в грёзах, и ночью и днём, и никак его черты забываться не желали. А там, где Арбузов, – там и Матвей. Его лицо, его аромат преследовал меня постоянно, даже время не способно было разрушить это очарование.
Не бойтесь очарования… Врал старик, оказывается. Надо бояться, ещё как надо! Иначе жизнь потом мучением и бесконечным страданием покажется!