Екатерина Лабазова
Проклятие бурлака
– Егорка, Егорка, послушай, что скажу, – взволнованно, еще не добежав до брата, зачастила Дуняша. – Мне мамка сейчас такое рассказала! Не ходи на берег сегодня. Беда будет. Я знаю, тем летом разговор подслушала. У церкви дядь Прохор с двумя еще нашими с батюшкой беседовали. А я под телегой была, все-все-все слышала. Майку нашу в поле тогда выгнала, домой возвращалась. Смотрю, отец Феофил с тремя мужиками у телеги стоят. Лица у всех, будто черта только что увидали. Ну, мне интересно стало, я через кусты под телегу-то и пробралась. А сегодня, как мамка про утопших-то рассказала, так я все сразу и поняла. Егорка, да послушай же! – затеребила брата за рукав Дуня.
– Чего частишь, егоза, не пойму? – По-доброму глядя на девчушку, произнес молодец.
Дуня, широко распахнув глаза, заговорщически пригнув голову к уху брата, вполголоса пересказала Егору всю историю, которую услышала от рыбаков в прошлом году, и все, что сказала сейчас ей мать.
– Григорий этот, значит, нашего батьки прадед. Точно. Потому и утоп наш батька, да и дед наш тоже. Проклятие это. Мамка не зря боится тебя на праздник пускать. И мне тоже знаешь как страшно. Не ходи, Егорка! Хочешь, я и Маруське скажу, чтобы не ходила. Чего это она с кузнецовым сынком женихаться собралась?
– Спасибо тебе, Дунюшка. Защитница моя. – Егор ласково погладил сестру по рыжей головке. – Только не получится у тебя ничего. Оговорили Марусеньке меня. Будто я на Василиску ее променял. А она и поверила. А как оправдаться, не знаю. Не слушает она меня. Петро-то кузнецовский давно за Марусей приухлестывает. Увидал, что размолвка у нас с ней вышла, вот и хочет ее к себе склонить, да после праздника и посватать. Вот не пойду я сегодня на гуляния, совсем Машенькая поверит в мою виноватость, да в сердцах-то к Петру и прильнет. Вот где горе-то будет. И мне, и ей. Так что, золотце ты мое, сама видишь, надобно мне на том празднике быть. А про то, что рассказала мне сегодня, про Григория того, не верю я. Байки все то. И про проклятие тоже не верю. Обещаю, что в реку не пойду, осторожен буду. Ну, что, успокоил я тебя?
– Нет, правда это. Ну, что дядя Прохор батюшке рассказывал. Вот чует мое сердце, правда. И проклятие тоже. Не ходи на берег, Егорка. – Дуняша сложила перед собой лодочкой ладошки и умоляюще смотрела на брата.
– Беги, давай, матери хлопотать помоги, а мне воды еще холодной натаскать из колодца надо. – Егор подтолкнул сестренку по направлению к дому, а сам с ведрами направился к колодцу.
Расстроенная Дуня, направилась, было в дом. Потом остановилась и воодушевленная пришедшей в ее рыжую неугомонную головку мыслью, через тесовые ворота выбежала со двора на пыльную улицу.
В положенное время приблизился теплый по-настоящему летний вечер. Дневной зной потихоньку уступал место влажному вечеру. Уставшее за день солнце неспешно направлялось к закатному горизонту. Мычание коров, блеяние коз и овец, возвращающихся с пастбищ, становилось все более отчетливо слышно, как и всегда, на вечерней зорьке.
На берегу реки Полуденки, за околицей села, парни со всей округи сволокли несметное количество хвороста, приготовили высокий шест со смоляной бочкой, чтобы праздновать ночь Купалы на Ивана. Молодые девки-невесты из березовых веточек, колокольчиков, зверобоя, иван-да-марьи сплели венки, чтобы поутру после купальской ночи спустить их на воду, да посмотреть, у какой венок проплывет дальше. Той в этом году и счастье будет.
Вот наступила волшебная купальская ночь. Дуня, как стемнело, тайком от матери сбежала из дома и теперь, схоронясь в лесу, неподалеку от празднующих, наблюдала за ними. Со всей округи собрались нарядные парни и девки на ночное гуляние. Парни в рубахах, украшенных затейливыми вышивками, с поясами из крепкого льна, в широких штанах, да блестящих сапогах. Девки по случаю праздника нарядились в сарафаны ярких цветов, украшенных лентами и даже бисером. Волосы заплели в красивые косы и украсили легкими лентам. Под озаренным звездами небом, сопровождаемые искристым отражением луны в реке и бликами огня от костра, парни с девками завели вокруг пламени хороводы, напевая песни, которые звучали только раз в году, в чудесную ночь на Ивана Купалу.
Ой, на Ивана,
Ой, на Купала
Девушки гадали,
В воду быструю
Венки кидали.
– Скажи, водица,
Красной девице
Про жизнь молодую,
С кем век вековать?
Кого, реченька,
Любимым называть?
Долго ли жить,
По земле ходить?
Неси, речка, венок
На другой бережок!
А костер все разгорался и разгорался, казалось, доставая огнем-острием небесный свод. Словно сам солнечный диск в эту ночь решил отпраздновать с людьми. Огонь танцевал в воздухе, искры весело подпрыгивали, устремляясь к небесам, а пламя раскрашивалось всеми оттенками красного и золотого. Все звонче и веселее звучали песни, все быстрее и задорнее кружил вокруг костра хоровод.
Дуняша, глядя во все глаза, приоткрыв даже рот, с упоением наблюдала не виданное раньше зрелище. То и дело ее любознательный взгляд отвлекался от тех, за кем она наблюдала, чтобы увидеть очередное небывалое действо, которое разворачивалось на большой поляне вокруг костра.
Но вот огонь слегка присмирел. Пары, держась за руки, стали подходить к костру, чтобы, перепрыгнуть через пылающие языки огня. Этот прыжок был не просто игрой. Ведь тот, кто перепрыгнет через костёр и не коснётся пламени, обретёт удачу на весь год. А пары, держащиеся за руки, сумевшие не расцепить рук над костром, соединяли свой союз любви на всю жизнь. Для них костер становился магическим мостом между прошлым и будущим, между одиночеством и любовью. Вот первая пара смельчаков подошла к огню и под подбадривающие крики окружающих разбежалась, и… Нет, не удалось им сохранить союз рук. Другая пара разбежалась и прыгнула через пламя, едва не коснувшись пятками опаляющих языков. Вместе опустились парень и девушка далеко за кругом костра, радостно обнялись и скрылись в толпе гуляющих. И вот уже очередь желающих пар, одиноких парней и девушек спешит испытать свою судьбу над горящим пламенем. Весело, залихватски, с песнями, да прибаутками длится эта забава.
Тут Дуняша заметила, что к Марусе подошел Петро – кузнецкий сын и протянул руку, чтобы пригласить ее вместе прыгнуть через огонь. За спиной кузнецова сына Дуня увидела Егора. Он неподвижно стоял и напряженно смотрел через плечо Петра на Марусю. Петр что-то неслышно для Дуняши, сказал девушке. Та нахмурилась, покачала из стороны в сторону головой и, отвернувшись, пошла от Петра. Дуняша, уж было, облегченно вздохнула, и снова посмотрела на Егора. Но в этот миг Егор опрометью сорвался с места и бросился к Петру и Марусе. Дуня увидела, что кузнецкий сын схватил девушку под локоть и тащит ее к веренице желающих прыгнуть через костер. Со всего опора Егор налетел на Петра, чтобы освободить свою любимую из рук наглеца. Дуня быстро-быстро, но так, чтобы оставаться незаметной, стала пробираться ближе к брату. Егор же с Петром, давая тумаки и тычины друг другу, все больше и больше удалялись к безлюдному берегу реки. Разгоряченные же праздником люди, не замечали все сильнее разгорающейся драки. Два молодых парня, словно два могучих дуба, столкнулись в борьбе за честь и любовь. Они боролись молча и зло. Каждый из них стремился победить любой ценой. Все ближе и ближе продвигались они к краю обрыва. И вот Дуняша увидела, что Петр наотмашь ударил слегка зазевавшегося Егора по лицу, тот пошатнулся, оступился и ухнул вниз. Уже не скрываясь, Дуня стрелой подбежала к краю речного обрыва, глянула вниз и обомлела. Предрассветная дымка уже появилась на поверхности реки, все больше и больше превращаясь в утренний туман. Из речного омута рядом с берегом торчали огромные топляки. Егора видно не было.
– Егорушка! Егор, – заголосила Дуняша. – Помогите! Помогите!
Но веселящиеся люди не слышали ее. Рядом оглушенный произошедшим стоял только виновник драки. Дуня с силой обеими руками толкнула Петра:
– Ты убил Егора! – заплакала взахлеб Дуняша.
Сила чувств девчушки и ощутимый тычок детскими кулачками в живот словно стряхнули оцепенение с кузнецова сына. Он потряс головой, огляделся вокруг и, ни слова не говоря, кинулся под откос и нырнул в воду. Раз за разом погружался он под воду. Но всякий раз выныривал ни с чем. Сжавшись в комок на берегу, Дуня с ужасом и надеждой смотрела в воду, не смея отойти от берега, будто только от этого зависела жизнь ее любимого брата. Когда в пятый раз Петр ни с чем вынырнул из воды, Дуня, глотая слезы, опустилась на колени, прижала сжатые кулачки к груди, подняла свое заплаканное личико к уже сильно посветлевшему утреннему небу и со всей силой детской веры взмолилась: «Господи, не дай умереть Егорушке. Возьми у меня все, что ты хочешь. Мне ничего не жалко. Хочешь, жизнь мою возьми. Только спаси его».