Екатерина Лабазова
Проклятие бурлака
Григорий, ни жив, ни мертв, с иконой в руках под тычки Федора вплотную подошел к носу баржи. Удивительно, но никто из мужиков так и не проснулся, а Григорий боялся произнести даже звук. Так Федька запугал его.
– Бросай, – велел Федор ошалевшему от страха Григорию.
Григорий продолжал непонимающе смотреть на своего обидчика и не двигался.
– Ну, бросай. Пусть поплавает святоша твой.
Тут до Григория стало доходить, чего от него требует этот кощунствующий злодей и замотал головой.
– Не бросишь? – Федька коснулся кончиком ножа горла Григория. Тот от ужаса замер как изваяние, только с мольбой смотрел на ненавистного Федьку. – Не бросишь, убью. – Тихо и внятно со злобой произнес разбойник.
Из глаз Григория полились слезы. Он прижал образ к груди, потом медленно отвел руки и над водой разжал их. Икона исчезла в темноте, хотя плеска воды они так и не услышали.
– Ну вот, и ладно. Молодец, а туда же, кочевряжился еще. – Федька беззвучно заржал. – Ну, и ты прощевай. – Он одним молниеносным движением пересек горло Гришки и свалил тело в воду.
Так, никого и не разбудив, Федька бесшумно соскочил в лодку, и вся шайка отчалила от баржи к берегу.
Поутру вся команда проснулась с первыми лучами яркого восходящего солнца. Пропажу иконы и ценностей Афанасий Никитич обнаружил сразу. Потом приметил отсутствие Григория и всех доверенных им восьми каторжан.
– Ах ты, сукин сын, – взревел миролюбивый до сей поры купец, – вор, разбойник!
– Ты на кого так? – спросил лоцман.
– Гришка! Мерзавец! – продолжал бушевать обокраденный торговец. – Убью! Ведь икону не пожалел. Как я вернусь без нее!
– Может, не он это? Не мог Григорий с Федькой заодно быть. – Продолжал увещевать купца лоцман.
Афанасий Никитич, немного успокоившись, да поразмыслив, приказал спустить лодку, взял несколько гребцов и поплыл обратно к монахам. Прибыв к стенам монастыря, он с удивлением понял, что настоятель уже ждет его. Купец с рыданиями пал в ноги монаху:
– Прости меня, не уберег святыни. Мерзавец Григорий сонного обокрал. Сам сгинул, да всех бродяг с собой прихватил. Что мне делать? Научи. Не знаю, как домой без иконы возвращаться.
Настоятель, сурово глядя на купца, велел тому подняться с колен и молвил.
– Негоже, Афанасий, огульно людей обвинять. Не всегда верь глазам своим. Разумом больше понимай. Сон я сегодня вещий видел. Не виноват Григорий. Разбойник порешил его, а перед тем велел икону в Волгу бросить.
Афанасий так и застыл от ужаса.
– Как… порешил? Господи, что ж это? Как же это..? Что же делается-то..? Как я теперь..?
Настоятель же продолжил:
– За икону ту не тревожься, она сама себе путь найдет. О себе более пекись. Людям найдешь что сказать. Григорий же за неверие свое получил. Смалодушничал, в трудную минуту не обратился к святому, да Господу нашему за помощью, на себя понадеялся. Хоть и знал, что список тот чудотворный. Убедился сам в этом, когда ты вместо десяти дён, вдвое раньше весь товар с прибытком хорошим распродал. Но силен нечистый. Попутал Григория. За то он и поплатился жизнью. Да еще и грех великий сотворил. Икону чудотворную выбросил. Быть теперь ему до поры до времени бестелесным призраком, по рекам ходящим. До тех пор быть, пока икона в церкви, куда направлялась, не окажется. Появится же снова та икона только тогда, когда Господь увидит веру непоколебимую в ком-либо из рода Григория. А на тебя, Афанасий, епитимью наложить надобно за то, что невиновного оклеветал. Приедешь домой, скажешься батюшке своему. Да чтоб не утаивал ничего. Он на тебя епитимью потребную и наложит. А теперь ступай. Острожных не ищи, домой быстрее возвращайся. Остальное Господь сам управит. Прощай, Афанасий.
Настоятель ушел, а Афанасий Никитич, ошарашенный и в расстроенных чувствах, возвратился в лодку и отчалил от по-прежнему шумного и веселого ярмарочного берега. До конца путешествия купец больше не обмолвился ни словом, все управление передав верному лоцману.
Вернувшись домой, как и обещал, испросил купец у батюшки епитимью, и с усердием ее исполнял. Объяснился с прихожанами, попросил у них прощения, что не уберег драгоценной иконы. Рассказал, какая беда с ними дорогой приключилась, как разбойники напали и Григория зарезали. Лишь про икону не сказал ничего. Все и порешили тогда, что икону тоже Федька вместе с деньгами умыкнул. Вдове же Григория Афанасий Никитич назначил пожизненную пенсию, детей ее тоже без пригляда своего, пока жив был, не оставлял.
Разбойников же тех быстро выловили: и острожных, что сбежали с баржи, и тех, кто их освободил. Приказчик по такому случаю не стал наказывать купца и бурлаков. Расчет те получили сполна и сумели вернуть долг в казну. Осталось у них денег, чтобы и семьи свои порадовать.
Пойманные же разбойники сразу признались, что тот набег они еще загодя готовили. Пока Федьку-Косого в Василь-Сурске разыскивали, он уж со своим дружком успел сговориться, как высвободить остальных острожных с баржи, когда та домой возвращаться будет. Покуда бурлаки после разгрузки баржи вином хозяйским потчевались, подплыли на лодке разбойники к барже, да передали Федьке зелья сонного, чтобы тот на первой же стоянке по пути домой подсыпал ее в вино всем, окромя острожных, когда вечером ужинать станут. Разбойники же те, как баржа от пристани ярмарочной отвалила, тайком за ней на лодке и плыли. А как встала купеческая баржа у Василь-Сурска непогодь пережидать и на ночевку, так и караулили условный сигнал, который им Федька с баржи подать должен был, как все уснут. Григорий же в тот вечер вина не пил, потому как караулить икону был приставлен.
Вот с тех самых давних пор и по сей день бродит по рекам неприкаянный призрак бурлака Григория. Ищет он того, кто поможет ему найти утерянную икону, да вернуть в наш храм. Тогда и проклятье с него снимется. Сможет он покинуть землю, да с миром упокоиться. А покуда является он после ночи на Ивана Купалу, пока луна в полную силу не войдет. Почто уж так именно, а не иначе, про то никто не ведает. Виден бывает призрак, когда утренний туман поднимается над рекой, а солнце появляется из-за горизонта. Перед тем, как призраку проявиться, поверхность воды начинает будто светиться изнутри. Ходит тот призрак по всем рекам, от самого монастыря, до тех мест, где церковь наша стоит. Батя покойный мой видел его и на нашей Полуденке. Другие, говорил, тоже видали, только легенды этой они не знают, вот и не признают Григория.
Рассказчик замолчал. Его слушатели тоже не издавали ни звука. Даже, казалось, и не дышали, а слушали, замерев и открыв рты. Даже птицы не пели своих утренних песен. Костер, давно ими забытый, потух. Но все трое, словно и не замечали предутренней ночной прохлады. Лес окружал рыбаков предрассветной замершей тишиной. Мужики дружно, не сговариваясь, повернули головы к реке. Над поверхностью воды поднимался густой молочный туман. А под ним, слабо-слабо различимо разливался золотистый свет.
– С-солнце, никак, встает. – Севшим голосом неуверенно произнес один из слушателей.
– Какое? Посмотри, эвона оно должно появиться, а тут… эвона…– полушепотом ответил другой рыбак. – Прошка, ты никак призрака нам накликал.
Первый рыбак, чтобы не показать своего страха, возразил.
– Ты, что, поверил в те россказни? Пошли, давай, сеть проверить надобно. – Он поднялся с земли, зачем-то долго отряхивал штаны от иголок и прилипших травинок, потом направился к берегу. – Слыхал, ввечеру как рыба-то ходила, да бултыхалась. Небось, уже в сетях сидит. Будет, будет улов. Слышь, ведь будет? Сейчаааас, посмотрим, какова там рыбка-то наша…– Не умолкая ни на минуту, рыбак скрылся под берегом.
Вслед за первым слушателем нерешительно поднялся и другой рыбак.
– Ох, сидели бы тихо, не было бы лиха… – тихонько, себе под нос приговаривал он, направляясь вслед своему товарищу.
Оба рыбака скрылись под крутым берегом. Прохор тоже, посидев еще немного, встал с земли и пошел к краю обрыва. Когда он подходил к кромке берега, его чуть не сбил с ног выскочивший снизу один из товарищей, который опрометью бросился в лес. Оттуда раздался его громкий протяжный крик, который все больше и больше, видимо вместе с убегающим рыбаком, удалялся в чащу, поднимая всех лесных обитателей, которые начали вторить убежавшему рыбаку недовольным тревожным гомоном. Другого же рыбака Прохор увидел сидящим на корточках у речной кромки. Он упирался руками позади себя в землю и быстро перебирал ногами, пытаясь отползти подальше, но берег не давал ему удалиться от воды. На лице рыбака застыла ужас. Прохор перевел взгляд туда, куда, не отрываясь, смотрел сидящий на земле товарищ, и увидел над рекой, словно вылепленные из тумана, очертания мужской фигуры. В этот момент первый яркий луч восходящего над горизонтом солнца подсветил фигуру, от чего на той явственно проявились черты мужского лица и контуры лика святого на иконе, которую призрак прижимал к своей груди.