Екатерина Лабазова
Проклятие бурлака
Ой-ёй, ой-ёй,
Дует ветер верховой!
Мы идем босы, голодны,
Каменьем ноги порваны.
Ты поддай, Микола, помочи,
Доведи, Микола, до ночи!
Эй, ухнем! Да ой, ухнем!
Шагай крепче, друже,
Ложись в лямку туже!
Ой-ёй, ой-ёй…
Так вот и шли они вверх по Волге. Река широченная, глубина для мужиков небывалая. И, как назло, ни одного денечка низового попутного ветерка не случилось, чтобы парус наладить. Все бы легче было. Но ничего, крепки наши вятские мужики, сдюжили. Почитай, что две седьмицы вверх по Волге поднимались, спали по 4-5 часов только. Измаялись так, что и сказать нельзя. Вот тут и произошел тот случай, от которого вскоре беда случилась. В тот день баржа на мель угодила. Долго пытались мужики ее стащить. А как не смогли, так стали громадную сосну корчевать, чтобы, значитца, ее к барже привязать. Сосна-то враспорку и стащила течением баржу с мели. Умаялись тогда все. Да жара еще началась. Солнце нещадно палило. У которых мужиков тогда от напруги, да жары куриная слепота сделалась. Еле-еле до стоянки добрались.
Помните, братцы мои, сказывал я вам, что за нехваткой наших мужиков приказчик наладил с ними острожных. Вороватые, да разбойники то были. Никакого гешефту с того бурлачества им не полагалось, потому и надрывались они не больно-то. Сразу за коренными их пристегивали, чтобы, значитца, наши мужики их шпыняли, коли те филонить задумают. Одного из них Федькой-Косым кликали. За то, значитца, что один глаз у него к переносице уж больно сильно глядел. Воровал, да разбойничал раньше тот Федька, за то и в острог угодил. И ужас, какой хитрющий, да подлый был. Вот через того Федьку случай и вышел. Встала в тот вечер баржа Афанасия Никитича в устье Суры, у пристани Василь-Сурска. Городок-то хоть и небольшой, а оживленный. Раньше-то там ярмарка и проходила. Ну, та, куда купец-от наш нонче ехал. Народишко-то там разный с тех пор жил. И жуликоватые тоже были. Наши-то мужики, прежде, чем на ночевку на баржу плыть, на бережку, устамши, расположились. Костерок, да перекус устроили. Ну и острожные тоже тут, при них, стало-быть. Немного времени-то и прошло, хватились, а Федьки-то Косого нет, сбежал. Потом уж дознались, дружок у него в этом городке водился, вместе когда-то в этих местах разбойничали. Надо сказать, что отвечать за острожных поручено было нашим же мужикам. Не отправлять же караульщиков с баржой было. За тех острожных наши мужики головой перед приказчиком отвечали. Ну, так вот. Кинулись они Федьку искать. Двоих оставили остальных острожных на берегу сторожить, а человек тридцать мужиков по всему городишке и разбежались. Всю ночь искали, но нашли. Разыскал его один мужик, Григорием звали. Рассказывают, Федька тот от Григория откупиться хотел. Каких только отступных ни сулил. Говорил, схоронка у него неподалеку есть. Возьму, говорит, ее, озолочу тебя. Поговаривали, что Григорий, чуть было, не поддался на уговоры. Ведь за тем и лямку тянул, что деньжата нужны были. Но все же товарищей своих не сумел подвести. Отказал он Федьке, да за шиворот и притащил его на берег. Влепил тогда лоцман этому Федьке за милую душу. Тот чуть свою душу дьяволу не отдал. Но ничего, на другой день уж опять лямку тянул. А куда денешься. Но зло на Григория Федька, говорят, тогда лютое затаил. Так, бывало, глянет, когда думает, что не видит никто, что ясно, как божий день, при первом же случае убьет он мужика, и детей его не пожалеет.
Еще два дня до самой ярмарки добирались, но уже без приключений. Солнце уж вовсю сияло, но до полудня было еще далеко, когда баржа обогнула последний речной поворот. И сейчас же им открылась потрясающая картина, которая до глубины души поразила всех. Широкая река, монастырские стены с куполами церквей, которые, казалось бы, связывали прозрачную голубую высь с бездонной речной неизвестностью. Даже те величественные утесы, будто нависающие над Волгой, которые они видели раньше, или уходящие вдаль к горизонту разливы реки так не запомнились им, как этот вид монастыря на границе неба и воды.
Увидели бурлаки у стен монастыря и несметное, по их меркам, скопление народа и судов. Надо сказать, купцов, да ремесленников тогда на ярмарку, говорят, тыщами понаезжало. Ну, наших, русских, знамо дело, более всех бывало. Но и персидских, немецких, да других всяких заморских тоже изрядно водилось. Наши-то все больше уральским железом, сибирскими мехами, астраханской рыбой, ну, знамо дело лесом, пенькой, и льном торговали. Да и зерном тоже, и посудой там, конской утварью. Лошадей, да скот наши тоже продавали. Заморские же все больше роскошь всяческую везли. Жемчуга да золото, фарфор, шелка там всякие, да ковры диковинные. Бывали и пряности восточные, да чаи. Хлопок и бумагу тоже везли. Народищу на той ярмарке по триста тыщ, говорят, бывало. Богатая торговля была. И казне государевой, говорят, миллионные доходы от той ярмарки были.
Неподалеку от берега баржа встала на якорь. Афанасий Никитич в тот же день до полудня управил все дела на берегу: заплатил за лавку, договорился с подводами, чтоб назавтра товар с баржи разгрузить, да в лавку свезти. Назавтра уж первый день торговли и намечался. А потом, не утерпел, после обеда отправился в монастырь, взглянуть на чудотворный список, что монахи для него приготовили, да дары монастырю принести. По широте душевной всем, кто пожелал отправиться с ним в монастырь, предложил присоединиться. Человек полтора десятка таких выискалось. И наш Григорий среди них тоже случился. Встретил их сам настоятель. Проводил в главный монастырский храм, где на почетном месте напротив алтаря на аналое лежал украшенный чудотворный список с ликом и картинами жития святого. Тут же отслужили и молебен с акафистом. А после Афанасий Никитич вручил дары настоятелю. Порешили, что икону купец заберет перед возвращением домой, а пока она побудет здесь, на аналое, чтобы любой, кто приехал на ярмарку, мог прийти и помолиться покровителю торговли.
На другой день с баржи весь товар свезли в лавку. Афанасий Никитич, довольный работой бурлаков, выставил им два ведра вина. Сам же пошел устраиваться на житье в гостиный двор при ярмарке. Думал он торговать на ярмарке дён до десяти. А вышло у него торговли всего лишь на пять дней. Много товара у него в первый же день иноземный купец скупил. Да по хорошей цене. Остальное он быстро в лавке распродал. Никак, молитва святому помогла. Сам закупил на той же ярмарке товару на половину того, что выручил. Быстро погрузил весь товар и чудотворный список на свою баржу и отправился в обратный путь. Тут-то и настигла их беда.
Жуткое ненастье застало их аккурат при подходе к тому же злополучному Василь-Сурску. Деваться некуда, встали на якорь, чтобы переждать непогоду. Затемнало тем временем так, будто ночь непроглядная наступила, хотя и день только-только на закат пошел. Бурлаки обрадовались передышке и отпустили тяжеленные поносные весла, которыми они управляли баржой во время сплава. Спустя немного времени, стало понятно, что заночевать тоже придется здесь же. Конца-края разгулявшейся непогоде не предвиделось. Бурлаки стали устраиваться на корме на ужин, а потом и на ночлег.
К полуночи буря улеглась, на небе появился молодой полумесяц. Бурлаки, Афанасий Никитич, лоцман и водолей: все мирно спали в укрытой палубе. И тут под покровом темноты к барже причалила большая лодка с дюжиной вооруженных ножами разбойников. Это дружок Федьки-Косого с товарищами собрался освободить своего бывшего подельника и других острожных, чтобы пополнить свою шайку. Разбойники ловко вскочили на баржу, бесшумно пробрались до того места, где находились все восемь человек острожных, и быстро освободили их. Главарь банды приказал найти на барже все самое ценное, забрать и быстро отчаливать. Видно, резать спящих людей не было у них в планах. Они быстро отыскали деньги, несколько дорогих украшений, бочки с вином, спустили добычу на лодку, и сами стали грузиться в нее. Когда на барже не осталось почти ни одного разбойника, Федька шепнул что-то главарю. Тот согласно кивнул. Сам спустился в лодку, а Федька вернулся на палубу в специальную загородку, где стояла икона. Под ней спал Григорий, назначенный сторожем при святыне. Увидев спящего врага, Федька нехорошо осклабился. Сильной рукой зажал Григорию рот и толкнул бок. Проснувшийся бурлак открыл глаза. Хотел, было, подняться, но увидел Федьку-Косого с обнаженным кинжалом, и испуганно осел.
– Ну, вот и поквитаемся сейчас, а, Гришка, – нехорошо, тихо и страшно заржал Федька. – Поквитаемся, говорю. Ну, чего зенки-то вылупил? Аааа, говорить не можешь? То-то же. Федьку никто обижать не смеет. Запомнил? Ну, чего молчишь? Запомнил, говорю? Кивни хоть, коли понял. Аль не понял? Вставай давай, бери икону и иди вперед. И не дури у меня. Видишь ножик? Чик по горлышку ножиком, и нет Григория. Где Григорий? В водичке Григорий, кровь смывает. – Снова заржал своей шутке Федька. – Иди-иди, давай. На нос иди, да не шуми, а не то побудишь всех.