Екатерина Лабазова
Проклятие бурлака
Русским бурлакам
и моему погибшему
бурлаку-прадеду посвящается
Проклятие бурлака. Сказка для взрослых (18+)
– А ты чего будто в рот воды набрал? – один из троих рыбаков ткнул локтем в плечо своего соседа, – теперь твоя очередь побасенку травить.
Костер тоже, будто возмущенный молчаливостью того, к кому обращались, затрещал, вверх полетели искры: это пламя ухватило новую порцию подкинутых еловых веток и сухостоя. В реке под берегом плеснула хвостом огромная рыбина. По макушкам высоченных елей тревожно прошелестел ветер, и снова наступила ночная тишина.
– Ох, будет-будет нонче улов, – довольно потирая руки, сказал другой рыбак, – только бы, шельма такая, сеть не порвала. Ведь только вчерась дочинил. – А и, правда, Прошка, чего молчишь-то? Расскажи и ты каку байку. Мастак ты, байки-то травить. А не то заснем ведь. До утра ж долгонько еще. А ну как уснем, а наш улов-то и умыкнет кто за здорово живешь. Ну, не молчи уж. Али все побасенки у тебя закончились?
Прохор поудобнее устроился на траве у костра, будто бы обреченно тяжело вздохнул (больно уж он любил, чтобы его уговаривали рассказать что-нибудь интересное) и завел свою речь. А рассказчиком он и взаправду был знатным: какую историю ни примется рассказывать, будто наяву все происходит
– Уговорили, братцы, уговорили. Да и ночка больно уж сегодня подходящая. И река вона туточки, рядом, – загадочно начал рассказ и кивнул в сторону темной речной воды Прохор. – Потому только и расскажу вам, братцы, эту быль. Никому ее, не сказывал, да и не скажу больше. Только один раз, да только до полнолуния после Ивана Купалы поведать ее можно. Иначе быть лютой беде с тем, кто запрет этот нарушит. – Рассказчик еще помолчал, будто бы взвешивая, может еще отступиться и не рассказывать того, что собирался. Потом все же продолжил.
– Помните ведь, братцы, батя мой, Царствие ему Небесное, когда жив был, по три лета в бурлаках по Волге ходил. Так там, говорил, эту легенду даже малые ребята знают. А кто-то, говорят, и видел даже… Ну да вперед забегать не стану. Это я к тому говорю, чтобы вы, братцы, все время помнили, что быль говорю, а не небыль.
– Ну, начинай уж, не томи, – первый рыбак нетерпеливо перебил говорящего. Знаем, что небылицы ты не плел никогда. – А у самого уже азартно горели глаза в предвкушении страшной тайны, которую предстояло им, и только им, услышать от Прохора.
– А ты не перебивай, – недовольно отозвался рассказчик, – не сбивай с настроя. А то и не выйдет у меня ничего.
– А чего выйти-то должно? – с недоумением спросил нетерпеливый рыбак.
– А то… Сам увидишь. Нельзя сразу сказывать. Говорю же, ночь сегодня особенная. И река рядом… Должно выйти… – загадочно осадил нетерпеливого рыбака Прохор и сердито добавил. – Сядь уже, да слушай, а не то передумаю.
Оба слушателя сразу примолкли. Даже костер вроде бы стал гореть бесшумно и ровно. Послеполуночная темнота, хоть и летняя, сгустилась и словно нависла за спинами расположившихся вокруг костра рыбаков. Ни один из мужиков сейчас не захотел бы покинуть уютный световой круг костра и углубиться в густые еловые заросли, которые окружали небольшую полянку на обрывистом берегу речки, давно облюбованную друзьями-рыбаками для ночного лова. Сейчас трудно было поверить, что еще днем на этой небольшой полянке весело звучал пересвист птичьего многоголосия, а солнечные зайчики игриво и недоступно, как резвые белочки, доверчиво скакали по лапам вековых елей. Река внизу, под крутым спуском, еще несколько часов назад поражавшая своим ровным течением с красивыми плавными изгибами, зеркальной поверхностью чистой воды с четким отражением белых зефирных облаков, голубого неба и живописных прибрежных деревьев сейчас как-будто дышала из-под берега холодной тревожностью. Лес, река, примолкшие лесные звери и птицы будто тоже замерли в волнительном ожидании рассказа Прохора.
– Ну, так вот, слушайте. Началась эта история в наших краях больше века назад, да так по сию пору и не закончилась. По один год в нашем уезде большой неурожай вышел. Солнце в тот год нещадно палило, а дождей и вовсе не случилось. Ничего почитай не выросло в поле. Нечем крестьянам было в государеву казну налог платить. Уж и тогда, как и теперь, наши деревни казенными были. Большие недоимки на мужиков приказчик в тот год положил. А им еще и свои семьи кормить надо. А нечем. Хоть в петлю лезь. Вот тогда с дюжину дворов, в которых сыновья уж постарше были и могли в хозяйстве батю заменить, порешили идти к приказчику просить, чтобы в будущую путину он их подрядил в бурлацкую артель к какому-нибудь купчишке. Тяжелая да опасная та работа. А куда деваться? Не заплатишь денег, в острог попадешь. Так и так жена с ребятишками сиротами при живом мужике останутся. А тут хоть какая-то надежа была. Купец задаток артели даст, хоть малая толика долга уж, считай, да покрыта. А, если приказчик сторгуется с купцом по хорошей цене, так и весь долг по концу лета вернуть можно будет, да и останется еще. Приказчик тогда понятливый был, вошел в незавидное положение мужиков, обещался помочь. Сказал: «Сам рядить вас буду. Но и вы меня не подведите. Собирайте еще мужиков из своих, чтобы артель полная была. А не то придется из острога кого отправлять». Уговорились они на Крещение быть на бурлацком базаре в Орлове – небольшом уездном городке на берегу реки Вятки. Там купцы рядили артели на летнюю путину. Тогда же и договор заключали, да задаток платили.
Удачно в тот год приказчик срядил артель. Купец-то Афанасий Никитич был свой, с нашего уезда родом. Кожевенные, да ткацкие заводы у него были. Ну, у других еще скупал тоже помалу чего, да на ярмарку вез. По двадцати рублев за каждого купец задатку дал. Приказчик тогда доволен остался.
А незадолго до тех событий в нашем селе церковь построена была. Почитай, что тридцать годочков ее строили. Хорошая церковь вышла. Каменная, двухэтажная. Купец-то тот, Афанасий Никитич, много трудов, да денег на то строительство положил. Верхний алтарь новой церкви в честь святого – покровителя торговли тогда освятили. Все стены расписали фресками с житием. А вот иконы чудотворной с ликом святого пока не случилось. Такую вот икону и должен был из монастыря доставить как раз тот самый Афанасий Никитич. За ней, да на ярмарку отправился тогда купец почитай за 500 верст по Вятке, Каме, да Волге.
В те поры на пологом берегу Волги у стен монастыря напротив города Лыскова, что в ста верстах от Нижнего Новгорода ниже по течению, в июле расцветала самая большая в русских землях макарьевская ярмарка. А монастырь тот в аккурат тем самым святым и был основан, в честь которого, значитца, верх нашей церкви и освятили. Монахи того монастыря приготовили в дар список с чудотворного образа святого нашей новой церкви. А передать икону должны были с Афанасий Никитичем, как он на ярмарке случится.
Ну, так вот, в артели нашей тогда до четырех десятков человек собралось. Не все из наших деревень, были и острожные. Коренного, да подкорренного (тех, стало быть, которые первыми лямки тянут) тогда там же на бурлацком базаре приказчик из других артелей сосватал. За то ему отдельный поклон. Наши-то мужики непривычные к тому делу были. Как им без опытных-то обойтись. Лоцман же, да водолив у того купца свои были, постоянные, значитца.
Вот собрались они все, как уговорено было, после Троицы, в городе Орлове на берегу Вятки, погрузили товар на баржу, да, помолясь, отвалили от берега. По Вятке и Каме по течению плыли под парусом, да «щукой». Без приключений добрались. И погода сладилась, и лоцман опытный был. А как на Волгу вышли, тогда нашим мужикам попотеть пришлось.
Величава Волга-матушка. Словно серебристая лента переплетается она с зелёным ковром берегов и несет свои воды по русскому приволью. Волжские утесы, словно древние замки, возвышаются над рекой. Стоят эти скалы молчаливо, украшенные пестрым ковром лесов и степей, освещённые солнцем, и играют всеми оттенками охры и золота, а в тени прячут прохладу и тайны прошлого. Каждый изгиб реки, каждый утес будто хранит память о былых эпохах и рассказывает свою тайну. Но трудна вверх по Волге дорога бурлака.
Как стали подниматься они вверх по течению, тут уж и лямки, и завозни в ход пошли. Эта вот, значитца, когда берег уж больно крут, и нельзя баржу по берегу тянуть, тогда бурлаки грузят большой, пудов на двадцать, якорь в лодку и завозят его вверх по реке. Привязывают к нему крепкую бечеву, закидывают в реку и возвращаются на баржу. Привяжут к бечеве свои лямки, да и идут по барже от носа к корме. Так баржа к якорю-то и двигается. Потом, значитца, снова на нос идут, лямки перецепят, да снова от носа к корме идут. И так пока до якоря не доберутся. Потом снова в лодку садятся, да опять якорь вверх по реке завозят. Вот так и двигаются, пока берегом снова идти можно будет. А по суше-то тоже все больше идти каменистым, да глинистым крутым берегом приходилось. Да ишшо ведь всем в ногу идти-то надо. Одну, знацитца, ногу, правую, пяткой в землю вбивают, а левую, стало-быть, к правой подтягивают, да чтоб вместе всем. Коренные-то песню, бывало, заведут, чтоб враз все ногу-то ставили, так вся артель-то как волжская волна и качается-идет, да подпевают себе, бывало: