Егор Козаченко
Wahnsin
Дмитрий же отвернулся от дверного окошка и, не обращая внимания на мольбы и угрозы старика, пошёл вперёд по коридору.
Глава 9: Последняя истина
Прошло много времени с того момента, как Дмитрий одержал победу над самим собой, заперев старика в его же камере. Всё это время сержант всё также мирно лежал на своей больничной койке и не подавал особых признаков жизни, однако точно был жив. Наступил март…
В комнате, в которой уже так долго лежал Дмитрий было темно. На улице была тихая и спокойная, совсем безлунная ночь. Не было слышно ничего, даже стрекотания сверчков или лая дворовых собак.
За то время, пока Дмитрий находился в коме, врачи успели сделать полную перестановку в комнате. Сломанный стул заменили новым, как и горшок. На окнах сменили шторы, переклеили обои, а на стене, напротив Дмитрия, повесили портрет мужчины грузинской внешности, с усами, густыми бровями, слегка прищуренными глазами и доброй улыбкой.
Одна лишь кровать, на которой лежал Дмитрий, оставалась неизменной. Её ножки и корпус были изрядно испорчены временем, слегка заржавевшие, в некоторых местах с ещё не облезлой краской. Старый матрас не меняли уже очень давно, а сам пациент очень изменился за время своего пребывания в коме.
И вот, когда часовая стрелка дошла до деления, помеченного римской цифрой “I”, левая рука пациента вдруг слегка вздрогнула. Его рот приоткрылся, а глаза наоборот ещё больше зажмурились. В конце концов, пациент всё же немного приоткрыл их и, поняв, что в комнате нет того ослепительного света, который встретил его в первый раз, полностью поднял веки.
Дмитрий ощутил, насколько обессилено было его тело после такого долгого пребывания в коме. Он попытался пошевелить ногой, но, поняв, что не может сделать даже малейшего движения, бросил эту затею.
В голове его кружилось много разных мыслей, однако такой долгий сон отнял у него ещё одну большую часть воспоминаний. Он помнил лишь о том, как смотрел на умирающего лейтенанта Астапова в крепости, как после своего первого или второго пробуждения, Люцифер рассказал ему о том, что именно он виновен в смерти офицера; он помнил, как вместе с дьяволом они почти раскрыли дело об убийстве капитана Сорокина; и самое главное, что он помнил о своём друге, который наверняка ждёт его где-то и искренне надеется на то, что сержант жив.
Вдруг дверь в комнату приоткрылась и в неё вошёл молодой человек лет тридцати, с чёрными бровями и небольшими усами, одетый в белый халат. Подойдя к пациенту, он вдруг заметил, что тот лежит с открытыми глазами и, наклонившись над Дмитрием, провёл пальцем над его зрачками. Увидев, что глаза пациента следят за всеми движениями доктора, тот с облегчением вздохнул и отошёл от кровати.
– Дмитрий, как вы себя чувствуете?
– И не спрашивайте, доктор, – жалобно и тихо проговорил сержант, – я и не думал, что мне придётся когда-нибудь просыпаться с той мыслью, что я вряд ли даже помню своё имя.
– Не беспокойтесь, товарищ сержант, это нормально.
– Как? Как вы обратились ко мне, доктор? Товарищ?
– Да, так оно и есть. Пришла новая власть, новая эпоха, пришли и новые порядки, и традиции.
– Так сколько же я проспал?
– Вы были в коме около 10 лет. Сейчас 2 марта 1930 года.
– 1930?.. О Господи… Я не могу поверить в то, что потерял в коме 10 лет моей жизни! Сколько мне сейчас лет? Нет, не говорите, подайте зеркало, покажите мне моё лицо!
Доктор вышел из комнаты, а через некоторое время вернулся, держа в руках небольшое зеркальце. Подойдя к пациенту поближе, он протянул руку с зеркалом вперёд так, что зеркало оказалось прямо перед лицом пациента.
Взглянув в него, Дмитрий увидел мужчину, лет пятидесяти пяти, с большой бородой и поседевшими волосами. На лице было много морщин, а правая часть лица, как мы уже помним, была обгоревшей и обугленной. Дмитрий побледнел от увиденного. Ещё никогда ему не приходила даже мысль о том, что он может стать настолько противен и неприятен себе. Немного помолчав, Дмитрий сказал врачу:
– Я хочу, чтобы меня подстригли, побрили, а также хочу увидеть доктора, который был со мной ещё с первого моего пробуждения.
– Мы можем выполнить первые две просьбы, однако последняя невозможна, – проговорил врач, тяжело вздыхая, – доктор, который был с вами с самого первого пробуждения, уволен. Подумать только, главврач и уволен! Это была трагедия для всего отделения, однако мы никак не могли ему помочь. Помню ещё, как перед увольнением он сожалел о том, что так и не смог увидеть вас в чувствах за эти 9 лет. Да, его уволили всего год назад.
– Вы можете написать ему о том, что я пришёл в себя?
– О да, конечно! Я это и сделаю! Что-нибудь ещё?
– Да, скажите, пожалуйста, не было ли для меня писем за эти 10 лет?
– О да, было одно. Сейчас, – доктор опустил руку во внутренний карман халата и, достав оттуда письмо, передал его Дмитрию, – вот, возьмите. Это от некого Виктора.
– Да, да, спасибо огромное. Вы можете быть свободны.
– Хорошо. Тогда завтра вас постригут и побреют, а я пойду, оповещу бывшего главврача.
Доктор вышел за дверь и поспешно удалился. А Дмитрий остался лежать в комнате, с письмом на столе. Он был ещё слишком слаб, чтобы взять его в руки, так что просто наслаждался каждой секундой своей жизни, стараясь не подавать вида, что он всё же очень расстроен тем фактом, что с первого своего пробуждения он буквально «проспал» почти 25 лет своей жизни.
Не прошло и минуты, как дверь снова распахнулась, однако в неё вошёл уже не доктор, недавно убежавший в свой кабинет, в котором были перо, чернила и бумага, а мужчина, в строгом и красивом костюме, с оторванной правой ногой, костылями в обеих руках и обгоревшим наполовину лицом. Да, это был Люцифер. Улыбнувшись, он отбросил костыли и без проблем на одной ноге добрался до стула, стоявшего рядом с кроватью Дмитрия.
– А ты сильно поменялся, дорогой друг, – проговорил мягким голосом дьявол, смотря Дмитрию прямо в глаза.
– Поверь, проведи ты 10 лет своей жизни в коме, ты бы тоже себя не узнал.
– Не забывай, что я это ты.
– Но я же старею, а ты…
– А я нет, – сказал Люцифер и громко засмеялся, – может мне облегчить твои страдания и прочесть всё же это письмо?
– Я был бы очень благодарен тебе.
Тогда Люцифер взял письмо со стола и принялся за его прочтение:
– Здравствуй, Дима, пишет тебе твой друг, Виктор. Мне писали о том, что ты жив, однако всё ещё находишься в коме. Но я очень надеюсь на то, что вскоре ты встанешь на ноги. У нас в России очень много всего изменилось. Мы теперь даже и не Россия, а Советский Союз. Ну точнее мы РСФРС, а входим в состав Советского Союза, но поскольку мы являемся по факту его создателями, то можно сказать что Советский Союз – продолжение российской и только российской истории. У нас теперь нет беспорядков на улице, нет братоубийств, а главное, теперь у нас есть равноправие и справедливость. Новые деньги, новые традиции и правила, всё это конечно очень тяжело сперва понять, но я верю, что страна идёт к светлому будущему. Да что там идёт, бежит! Дмитрий, я очень жду твоего возвращения, так что ты давай, выздоравливай поскорее. Твой друг, Виктор.
1928 год.
– Я должен написать ответ, – спокойно сказал Дмитрий после того, как Люцифер дочитал письмо, – я уже чувствую, как мне полегчало.
– Не стоит торопиться, друг мой, – проговорил Люцифер, почему-то немного нервничая, – у тебя ещё много времени.
– Я должен написать ответ, – уже сурово и твёрдо ответил сержант.
– И как ты это сделаешь? У тебя что есть чернила и перо?
– Я попрошу. У моего лечащего врача есть, я точно знаю.
– Ты знаешь адрес вашего друга?
– Да, знаю, конечно знаю! Он живёт там очень давно. Я знаю, что он не сильно богат, ему хватает только на обеспечение себя и семьи, так что он точно не съехал бы оттуда, тем более, что ждёт от меня ответа.
– Но послушай, ведь он может сейчас не ждёт ответа, может он, не знаю, на фронте…
– Страна сейчас ни с кем не воюет, всё мирно, я знаю, мне сказал доктор, – соврал Дмитрий, чтобы узнать, почему же Люцифер так не хочет, чтобы тот писал Виктору.
– Может он уже уехал, может он уже и не в Союзе, прошло ведь целых 2 года с того письма!
– Почему ты держишь меня глупыми догадками? Ты ведь дьявол, ты знаешь всю правду, так зачем пытаешься строить из себя и из меня дурака?!
– Потому что Виктор умер! Он умер не вчера, не позавчера, не даже два года назад! Он умер тогда, в Варшаве!
Дмитрия всего кинуло в дрожь. Его руки похолодели, а лицо побледнело так, что сам сержант был похож на мертвеца. Из уцелевшего глаза невольно потекли слёзы, а лицо будто окаменело.
– Как?.. Умер…
– Умер. Вот так просто умер, как умирают все люди на этой планете, как умер твой отец, как умер лейтенант Астапов, капитан Сорокин, так умер и твой друг. Виктор мёртв, смирись с этим.
– Но зачем ты врал мне?.. – спросил Дмитрий опустевшим голосом, еле похожим на голос живого и разумного человека.
– Я говорил тебе, что он жив лишь потому, что хотел вселить в тебя надежду. Ты бы умер или сошёл бы с ума без этой надежды, оставлявшей в маленьком уголке твоей истерзанной и изорванной души светлое местечко. Благодаря ей ты не стал психом, благодаря ей ты смог одолеть старика, благодаря ей ты в конце концов жил!
– Я не верю…
– Письма писал я. Писал, а потом клал в ящик. Доктор доставал их и приносил тебе, будто от Виктора. Он и сам не знал, что пишет их вовсе не твой друг.
– Я не верю…
– Помнишь, я как-то сказал тебе, что намереваюсь спасти тебя. Я не лгал, ведь я действительно спасаю тебя. Спасаю тебя от себя! Он того старика тебя спас я, от безумия тебя спас я! Ну же, приди в себя!
– Я не хочу говорить сейчас… Можешь уйти…
– Хорошо, я уйду, – хладнокровно сказал дьявол, – но у меня есть для тебя ещё кое-что. То, что окончательно раскроет тебе глаза. Есть один человек, который желает видеть тебя. К сожалению, без моей помощи он попросту не мог этого сделать, однако теперь, когда я достал его прямиком из самого горячего котла в самых недрах преисподней, он может наконец тебя посетить.
Дверь снова приоткрылась и в комнату вошёл старый человек, лет семидесяти. Он был одет в изодранную старую рубаху, штаны были немного поприличней и отдалённо похожи на французские. Лицо его было в мелких порезах, а кожа – почти везде покрыта ранами.
Увидев этого человека, Дмитрий абсолютно не узнал мужчину, однако понял, что в аду ему сильно досталось. По глазам мужчины он видел человека, пережившего множество душевных и физических пыток и, верно, сошедшего с ума. Однако сержанту было на это плевать. Он больше не имел сил и желания радоваться, говорить и даже жить, а тем более обращать внимание на какого-то незнакомого ему человека.
– Здравствуйте, Дмитрий, – проговорил мужчина с чистым русским акцентом, хотя по виду и напоминал иностранца, – я понимаю, что вы сейчас пребываете не в лучшем состоянии, однако я хотел бы кое о чём поведать вам.
– Говорите, – безразлично ответил Дмитрий, у которого никак не получалось вспомнить лицо человека.
– Вы, поверьте, знаете меня, – сказал мужчина уже посмелее и поуверенней, – однако очень плохо и мало. Меня зовут Александр Васильевич, я секретарь убитого капитана Сорокина. К несчастью я уже мёртв, однако меня не убили вовсе. Я сам пырнул себя ножом в живот.
– Что? – Дмитрий задал этот короткий вопрос с таким же безразличием на лице, однако уже с большим интересом в глубине души, – однако зачем?
– Потому что мне надо было скрыть следы убийства, ведь капитана зарезал я.
– Но… как? И зачем?! – спросил Дмитрий, взбодрившись.
– Что ж, в таком случае давайте я расскажу вам всё с самого начала. Знаете ли вы, что я служил у капитана в секретарях с 1909 года, когда он был ещё в чине младшего лейтенанта? Он тогда исполнял высокую должность, не помню точно какую, а меня недолюбливал. Но я не поэтому вовсе убил капитана. Да, безусловно это подтолкнула меня к убийству, но слушайте дальше. Когда мы прибыли в крепость, в моей голове ещё даже не было плана об убийстве. Он появился в тот день, когда все узнали о скором наступлении немцев. Это вроде был сентябрь. Тогда-то я и начал разработку плана. Он был готов на следующий день.
– Но как?..
– Так как же я убил Сорокина? Мне точно нужны были сообщники, так что однажды, когда я прогуливался по крепости и заприметил одного юношу, чем-то видимо сильно обиженного на капитана, я решил предложить ему мой план. И какого же было моё удивление, когда он согласился, не теряя ни секунды на пустой трёп и размышления. Его звали Артём.
– А если бы он отказался?
– Делов-то! Зарезал бы, спрятал труп, да и дело с концом. Он был один, в каморке уборщика, я точно это помню. И вот, когда он согласился, я рассказал ему план. На следующий день, когда объявили о том, что немцы нападут часа через 3, мы сразу начали действовать. К тому моменту был болен один офицер – младший лейтенант Шубаев, а поскольку никто не знал, чем, то его хорошо укрыли, надели на рот повязку и положили в почти изолированную комнату. Она была не заперта, ведь никто и не хотел к нему соваться, так как это было чревато последствиями, однако другого выбора у нас не было. Когда вся крепость стояла на ушах, мы с Артёмом тихонько пробрались в комнату, где лежал лейтенант и… зарезали его. План заключался в следующем: у капитана был часовой, который всегда стоял около его двери. Артём должен был лечь вместо Шубаева, а тело младшего лейтенанта мы положили бы под кровать. Потом я вышел бы из комнаты и, повернувшись налево, пошёл бы в кабинет лейтенанта. К Шубаеву мы зашли с другой стороны, так что часовой не придал значения тому, что в комнату вошли двое, а вышел один, ведь попросту не знал об этом. Через пару минут после того, как я зашёл в кабинет капитана, Артём, лежавший на месте Шубаева, начал бы громко и жалобно стонать, чтобы часовой точно услышал его и подошёл к кровати, на которой лежал уже не Шубаев, а Артём. Как только часовой зашёл в комнату, Артём выпрыгнул бы с кровати, накинув на часового покрывало и зарезал бы его. Комната была очень маленькая и такая планировка позволяла моментально прикончить часового. А поскольку покрывало было очень большим и свисало почти до самого пола, трупа под кроватью не было видно. Эта часть плана была исполнена идеально. Далее Артём положил на кровать труп Шубаева, а под кровать труп часового. В большинстве мы надеялись на удачу. На то, что никто не войдёт в комнату в тот момент, на то, что часовой услышит стон Артёма и так далее. Выполнив свою часть плана, Артём ушёл из комнаты и вернулся в каморку уборщика.
– Продолжайте, – говорил Дмитрий, шокированный историей секретаря.
– Когда капитан вошёл в комнату, он не обратил внимания на моё присутствие, так как я всё-таки был его секретарём, да и к тому же Сорокин сильно нервничал. Тогда я достал из-за пазухи нож и, подойдя сзади и схватив капитана за горло, перерезал его. Он не издал ни звука, так как я держал его рот рукой; он лишь вздрогнул и упал на пол, не подавая после признаков жизни. Теперь оставалась последняя часть плана – отправка письма.
– Так я и знал… Вы сотрудничали с немцами, но как вы узнали адрес?
– Наш уборщик ведь был бывшим немецким солдатом. За день до убийства я спросил у него, как можно достучаться до капитана немецкой наступательной операции на Варшаву. Он же с удовольствием назвал мне секретный адрес, по которому письмо прибудет точно к капитану, где бы тот ни был. И вот я всего лишь зачеркнул прошлый адрес, вписав туда новый. После чего я высунулся в окно и подозвал стоявшего рядом мужчину, который раньше работал на почте, а сейчас служил «почтовым голубем» в крепости. Ему было плевать, куда шлют письмо, главное, чтобы заплатили. Я дал ему 20 рублей, и он с радостью доставил письмо. О да, он также знал этот адрес, ведь ему уже приходилось посылать письма именно этому капитану ранее. Вот и всё! Письмо отправлено, осталось лишь скрыть улики. Я взял нож и пырнул себя в живот. Я не перерезал горло и себе, ведь это могло вызвать подозрение, а вот самоубийство ударом в живот совершают очень редко, да и то лишь самураи в Японии. Что насчёт ножа? Его я выкинул в окно. На улице лил дождь, была ночь и грязь, так что оружие никто и не заметил. Вот и всё! Игра окончена! Капитан выведен с поля боя, немцы осведомлены о засаде. Оставалось лишь надеяться на то, что письмо дойдёт.
– Но зачем?..
– Дело в том, что российские солдаты убили моего отца и мать, когда мне было 5. Я отчётливо помню, как в горящий дом врываются двое имперских солдат, очень похожих на поляков и, крича что-то на польском, убивают моего отца, а потом стреляют и в мать, пытающуюся укрыть, спасти меня. Да я ненавижу эту страну! Ненавижу не только поляков, а всех, кто связан с Россией. Я всех вас презираю! И латышей, и литовцев, и финнов, и даже казахов! Да, да, точно помню, это было восстание 1863 года в Польше. Поляки убивали русских просто из-за ненависти к их нации, из-за того, что русские якобы лишили их хорошей роскошной жизни! Да я вас всех ненавижу! Теперь понимаете, Дмитрий? Понимаете?
– Я понимаю вас… а у меня немцы… друга убили… Так что же мне теперь, всех немцев ненавидеть?
– Прекратите это. Я не за этим сюда пришёл.
– Прекрасная история, господин Александр. Я провожу вас обратно в ад, но перед этим хочу сказать, что в этом деле замешан ещё один человек. Ещё один сообщник есть, о котором не секретарь, не Артём ни слуху, ни духу. Этот сообщник, поверь, очень хорошо знаком тебе, Дима.
– Я не знаю, кто помогал секретарю… – ответил Дмитрий голосом, полным безразличия и отчаяния.
– И даже не догадываешься?
– Нет.
– Как же всё-таки интересно рассказывать людям о тех поступках, о которых они не помнят. Сразу представляешь их выражение лица, когда они узнают о содеянном. Ты, конечно, многое позабыл после комы, Дима, однако немного всё же помнишь. Помнишь о смерти отца, помнишь о смерти лейтенанта Астапова и о наступлении на крепость. О да, момент краха Варшавской крепости засел в твоей голове, похоже, навечно. Однако один момент ты всё же упустил. «Кто же сообщник?», – спросишь ты, а я без проблем тебе отвечу. Сообщник ты. Когда ты вошёл в комнату, в которой лежал труп капитана, ты проверил пульс. Однако не стоит думать, что ты ничего там не почувствовал, как раз напротив, пульс был. Однако несмотря на то, что ты мог хотя бы попытаться закрыть рану на шее, позвать кого-нибудь на помощь, ты не сделал ничего. Ты убил капитана, даже не хватаясь за нож или за пистолет. Интересная история, правда? Человек, который огромную часть своей жизни потратил на размышления о смерти капитана и на поиски убийцы, который был сам обвинён в убийстве, однако всеми силами отрицал это, оказался самым настоящим маньяком! А ведь Виктор предал правосудие, предал капитана тем, что сжёг донос, написанный лейтенантом на тебя. Видимо за это Бог и проучил его, не дав выбраться из крепости живым. Остаётся один вопрос: зачем тебе это было нужно? Да тут всё очевидно, ты просто ненавидел капитана. О да, ты был патриотом, однако ты очень гордый и самоуверенный человек. Ты думал, что сам сможешь вместе со своим полком разбить немцев, остановить их наступление, но вдруг осознал, что ты самый настоящий трус, который не сможет прикончить даже одного немца. Да, на Балканах было трудно, но там ведь были Османы, которых и так уже почти разгромили русские, а тут – немцы, сами разбившие российскую армию, одолевшие Французов. И вот, когда ты встретился с ними лицом к лицу, ты испугался. И ты был очень рад, когда твой друг Виктор донёс до вас приказ лейтенанта об отступлении. Что ж, надеюсь я открыл тебе глаза, дорогой друг.
Дмитрий лежал на кровати, не двигаясь, не моргая и практически не дыша. В его горле будто встал огромный ком, а на душу давил тяжёлый камень. Смерть Виктора разбила сердце сержанту, а факт того, что он является косвенным убийцей капитана Сорокина, лишил его хорошего и счастливого будущего. Он понимал, что если дьявол что-то говорит, то не просто так. Это ещё откликнется ему в будущем, ещё вернётся сполна.
Сержант не думал ни о чём, его мозг был просто не способен на это. Он спокойно лежал на кровати и смотрел в потолок, как человек, ожидающий смертного приговора или казни.
– Есть ещё какие-то вопросы, сержант? – тихо и спокойно спросил Люцифер.
– Никаких…
– Что ж, господин Александр Васильевич, в таком случае прошу вас пройти в ту дверь, в которую вы пару минут назад вошли. Она приведёт вас снова в преисподнюю. Удачи.
– До свидания, Люцифер. Прощайте, Дмитрий.
С этими словами секретарь вышел из комнаты, а дьявол так и продолжил сидеть на стуле рядом с Дмитрием.
Сержант не знал, что делать ему дальше. Он чувствовал, как его сердце невыносимо болит, как его душа просится на свободу из измученного и истерзанного несчастным прошлым тела. Дмитрий и подумать не мог, что когда-нибудь жизнь его обернётся в такую сторону. «Господи, как снисходительно ты обошёлся со мной, что всего лишь свёл с ума, а не обрёк на вечные муки и страдания», – думал Дмитрий, лёжа на постели с полузакрытыми глазами. «Прости меня, Боже. Прости за гордыню мою, за тщеславие, за подлость и трусость. Прости за хладнокровие мою грешную душу и сердце. Прости за то, что сразу не понимал, за что подвергаюсь таким мучениям и прости тех, кто пытался меня от них спасти. Я раскаиваюсь, Боже…»
Тогда Дмитрий закрыл глаза и почувствовал, как его тело медленно и плавно взлетает вверх, как его душа покидает полуживое несчастное тело и стремительно поднимается к небесам. Нет, он вовсе не умирал и не впадал снова в кому. Он также лежал на кровати с закрытыми глазами, ожидая скорой кончины.
Вдруг тьма, которую человек обычно видит, закрыв глаза, начала исчезать, сменяясь на яркий солнечный свет, будто к глазам сержанта поднесли огромную лампу. Тогда Дмитрий не выдержал и всё же открыл глаза, ведь, как и все люди, боялся смерти и той неизвестности, что следовала после неё.
Однако он был уже не на кровати. Он стоял в знакомом коридоре без стен, пола и потолка. Коридор наполнял яркий солнечный свет, идущий неведомо от куда. Дмитрий будто снова погрузился в вечный сон, однако на этот раз он чувствовал, что точно был жив.
Обернувшись назад, сержант увидел Люцифера, стоявшего лицом к Дмитрию. Он был спокоен и хладнокровен как никогда. На его лице не было видно каких-то эмоций или чувств. Он смотрел на Дмитрия, как статуя, сделанная из камня древним скульптором, стоящая возле Афинского дворца.
– Что меня ждёт дальше? – задал лишь один вопрос Дмитрий, но дьявол молчал, – скажи, что будет дальше?!
– Я не знаю.
Люцифер говорил это абсолютно откровенно, истинно и без всякой лжи. Он действительно не знал, что станет с Дмитрием дальше, ведь он исполнял волю Божью, а что делать дальше, он не знал. Знал один лишь Господь.
– Ты ведь дьявол, ты знаешь всё! – прокричал Дмитрий в отчаянии, упав на колени и опустив голову вниз.
– Я знаю лишь то, что мне знать дозволено. То, о чём ты спрашиваешь, знает лишь Бог.
– Я настрадался уже сполна! Ты ведь можешь убить меня, можешь покончить с моими страданиями, так прошу, сделай это!
– Ни в коем случае. Я исполняю волю Божью, а твоя жизнь ему, по-видимому, ещё нужна.
– Но скажи, почему он не обрёк меня на вечные муки и страдания? Почему не лишил чего-то более дорогого, почему я тогда не умер, как последняя собака, лёжа на койке и пуская слюни изо рта?! Почему?..
– Ты никогда этого не поймёшь. Ведь ты человек, а людям не дано понять Божий замысел. «Немудрое Божие премудрее человеков», – произнёс, ухмыльнувшись дьявол, цитируя строки из Библии и, не дождавшись ответа Дмитрия, исчез, пожалуй, что навсегда.
Дмитрий ещё долго стоял в белом коридоре, в ожидании чуда или чего-то ещё. Он не знал, что ему делать дальше, не знал, что с ним станет и как пойдёт его судьба. Он не знал, вернётся ли дьявол ещё, не знал, впадёт ли он снова в кому, не знал даже, не в коме ли он сейчас.
Где-то в глубине души Дмитрий даже сожалел об исчезновении дьявола, ведь за всё время, пока сержант лежал в больнице, дьявол был единственным существом, которое общалось с ним, говорило правду и пыталось спасти и, невзирая на все обиды, несмотря даже на то, что Люцифер солгал ему о том, что Виктор жив, он готов был простить его. Больше у Дмитрия не было никого. Совсем никого…
Дмитрию было также жаль доктора, которого уволили с работы, ведь тот также очень ценил жизнь своего пациента, любил его почти как сына и хоть они и виделись изредка, Дмитрий сильно привязался к главврачу.
Однако сейчас Дмитрий прекрасно понимал, что не сможет вернуть ни одного ни другого. Он мог лишь снова закрыть глаза и помолиться за своё здоровье, ведь больше молиться ему было не за кого…
