Егор Козаченко
Wahnsin
Глава 4: Кома
Сентябрь 1916 года. Варшавская крепость сдалась, немцы захватили в плен около тысячи русских солдат, остальные либо застрелились при поражении крепости, либо смогли бежать к опорному пункту, либо погибли во время обороны. Сержант Дмитрий был сильно контужен взрывом ядра, после которого он лишился правой ноги, а часть его лица осталась изуродованной огнём. Сейчас он уже как 2 года находится в коме.
В палате было тихо. Белые, дочиста вымытые стены, паркетный пол, большие окна, из которых в комнату падали огромные лучи света, создававшие приятную и уютную атмосферу. В правом углу комнатки стоял в горшке большой цветок, у стены стоял стол, рядом был шкаф и две тумбочки. Справа от цветка стояла кровать, на которой уже как 2 года лежало почти бездыханное тело, не подающее никаких признаков жизни. Всё лицо пациента было обвито трубками и проводами, подключёнными к каким-то аппаратам, к рукам также было присоединено много проводов и трубок с липучками. На лице была кислородная маска, позволявшая человеку на кровати пытаться бороться за свою жизнь у себя в подсознании.
Рядом с кроватью стоял стул, на котором сидел немолодой доктор лет 58. Он был одет, как и все: белый халат с карманами, в которых лежали какие-то медицинские приборы. На правой руке были надеты золотые часы, на шее висела цепочка, на конце которой располагался большой крест с изображением распятого Иисуса Христа. У доктора были тёмные, но не чёрные волосы, зачёсанные на правый бок. У него были серые глаза, с оттенком тёмно-зелёного. Губы и нос небольшие, не выделяющиеся. Кожа у доктора была немного смуглая, но не настолько, чтобы он был похож на человека негроидной расы. В руках он держал бланк с документами о своём пациенте, который при каждом визите к нему, с приятным и мелодичным голосом перечитывал. «Пациент Дмитрий Потапович Соколов, 29 лет. В коме находится 1 год, 11 месяцев и 3 недели. Причина такого плачевного состояния дорогого Дмитрия – тяжёлое ранение артиллерийским снарядом во время обороны Варшавской Крепости от немецкого наступления в 1914 году. Дополнительные травмы: отсутствие правой ноги по колено, ожог третьей степени всей правой части лица. Нынешнее местонахождение – Петроградская больница для раненых русских солдат. Когда же вы наконец поднимете свою голову, дорогой Дмитрий? Когда же я наконец смогу увидеть своего пациента бодрствующим, а не обездвиженным овощем…», – с этими словами доктор встал и отправился на обед.
В голове Дмитрия тем временем сражались две силы, одна из которых пыталась погрузить его в вечный сон, а другая пыталась заставить его наконец открыть глаза и насладится светом и настоящей жизнью. Однако подсознанию Дмитрия было сейчас вовсе не до этого. Там происходило что-то другое, да, там всё было вовсе иначе…
Дмитрий открыл глаза. Он стоял посреди сада, украшенного обстриженными кустами и деревьями, на которых росли большие наливные яблоки. Под его ногами расстилалась ярко-зелёная, почти изумрудная и очень мягкая трава. Над головой было светлое, солнечное и безоблачное небо. Дмитрий сделал шаг, потом ещё шаг. Он ощущал себя снова живым, будто никогда и не был в том Варшавском аду, будто не видел смерть своих товарищей, не видел, как толпа обезумевших солдат насмерть давит своих же собратьев, будто никогда ему не приходилось разговаривать с капитаном Сорокином или видеть его с перерезанным горлом на полу без единого намёка на жизнь. Сделав ещё шаг, Дмитрий услышал птиц. Сначала где-то вдали и очень приглушённо, потом ближе, а потом будто прямо возле его уха громко и мелодично щебетали 5-6 птичек. Тогда бывший сержант обернулся и прямо над его головой пронеслась стая белых птичек с золотыми, блестящими, маленькими клювиками. Всё будто цвело и пело в сердце Дмитрия. Он чувствовал, как его опустевшая за столь долгое время душа вдруг начала снова наполнятся чем-то очень тёплым и приятным, чем-то добрым и очень знакомым. Он сделал ещё шаг, а потом закрыл глаза. Дмитрий слышал, как бьётся его сердце, как шумит в сосудах его кровь, как всё его тело будто вновь пробуждается от долгого и жуткого сна и вот-вот будто он откроет глаза и окажется в своём мире, который он так любит, так чтит и так по нему скучает.
Сержант открыл глаза, однако перед ним был вовсе не его родной мир и даже не рай, в котором он слушал щебет птиц буквально пару секунд назад. Он лежал в грязи, под проливным дождём в какой-то не очень глубокой яме, наполовину уже затопленной водой. Он не чувствовал правой ноги, его лицо будто всё горело и рвалось как снаружи, так и изнутри. Приложив все возможные усилия, сержант смог приподнять голову и, посмотрев направо, увидел крепость, пылающую в огне, залитую кровью и заваленную трупами его собратьев. Тогда Дмитрий попытался встать, но тяжесть его умирающего бесчувственного тела не позволяла ему сделать этого. Он лежал, стараясь дышать и понимая то, что каждый вздох даётся всё труднее и труднее. Сделав ещё одно нечеловеческое усилие, сержант всё же смог перевернуться со спины на живот и, кое как выкарабкавшись из ямы, перевалился в другое, более удобное и спокойное укрытие, после чего начал наблюдать за тем, что творилось подле крепостных стен.
Он увидел, как немцы выводили из крепости солдат, взятых в плен. Они вели их колонной, угрожая неминуемой смертью при малейшей попытке ослушаться приказа солдат кайзера. Чуть правее от колонны стояли двое немецких офицеров, а рядом с ними ещё один, по мундирам и одежде похожий на капитана. Эти трое обсуждали скорее всего планы дальнейшего наступления на Польских территориях. Взятие Варшавской крепости означало конец всего города, а значит и неминуемый конец для Польского Царства, находившегося на тот момент в составе Российской Империи.
Вдруг из крепости вывели очередного пленного, однако вместо того, чтобы повести его к точке сбора военнопленных, ударом по спине оттолкнули его вправо и повели в сторону немецкого капитана. Тот, при виде пленного, тут же отошёл от своих подчинённых и, подняв рукой его голову, спросил на очень ломаном русском: «Как ты звать? Кто ты?»
– Пожалуйста, не трогайте меня! – прокричал пленный, который был уже весь в слезах – не трогайте, я заплачу вам сколько надо! Я вас умоляю, люди добрые!
– Как имя? Откуда? Почему в крепость? – спросил немного разозлённый и в тоже время, слегка растроганный таким поведением пленного немецкий капитан.
– Меня зовут Мiкола, я из Киева, из Малороссии! – сквозь неутолимое рыдание проговорил пленный.
«Это видимо тот, который пришёл в крепость, кричал и крестом клялся. Я слышал, как Виктор говорил с ним, это точно он…»
– Мыкола, как ты попасть в крепость.
– Я прибежал из деревни, в которой жил, я потерял дом, родных, всё имущество, я хочу вернуться домой. Вы же… Вы же немецкий офицер? Лейтенант, так?
– Капитан.
– Капитан, прошу простить меня, я не слишком сильно разбираюсь в воинских званиях, но сейчас не об этом. Я хочу спросить про Киев. Что с моим городом?
– Твой Киев, по мой известия, находиться всё ещё у России.
– Господи, спасибо за милость твою, – прошептал Николай так, чтобы немец его не услышал или по крайней мере не смог разобрать его слов, а потом проговорил громче, – вы можете меня отпустить? Я не причастен к русской армии, я никакого дела с ними не имею, они даже не братья мне.
«Вот сволочь!» – подумал Дмитрий, – «Он ведь нам клялся в верности и любви там, когда говорил с Виктором. Всё я слышал до момента, как его увели».
– Вы говорить, что не причастен к русский? В такой случай вы будете отпустить. Но вот ещё вопрос к вам: откуда вас привести мой солдат.
– Я скажу сам, – проговорил хладнокровно немец, стоявший позади пленного, – я нашёл его на верхнем этаже Цитадели, он с винтовкой целился в наших людей.
– Капитан, господин капитан, даю я клятву!..
– Молчать, русский пёс! Не причастен он, говорит, увести подлец!
Тогда отчаявшийся малоросс выхватил вдруг из кобуры одного из немцев пистолет и попытался прицелится, однако тут же получил сильный удар прикладом по шее. Капитан достал уже свой пистолет, прицелился и, помедлив буквально полсекунды, выстрелил пленному прямо в голову. Тот же, не издав не звука, упал замертво на землю. Силы покинули это тело, глаза потухли, слёзы высохли, а его великая вера во всевысшего умерла так же, как он сам.
«Господи Боже, он убил его… Но этот малоросс тот ещё гад притворческий, Бог его рассудил».
Размышляя о судьбе несчастного малоросса, который ещё был довольно молод для смерти, Дмитрий почувствовал, как горечь и слабость уходит из его сердца, как он уже может поднять голову, а через минуту и вовсе смог приподняться на руках без особых на то усилий. Он как будто восстанавливал частички своей оставшейся ещё души с каждой секундой. Он постепенно встал на ноги и уже был готов идти, но вдруг снова упал в грязь. Он почувствовал, как силы снова покидают его тело, превращая его в кусок недвижимого окаменения.
Однако внезапно всё это исчезло. Дмитрий очутился в неизвестном для него месте. Это была маленькая комнатушка, стены вокруг были белые, будто оббитые каким-то мягким материалом. На потолке висела люминесцентная лампа, довольно неприятно шипящая, а пол был устелен чем-то, напоминающим очень тонкий и практически бесцветный ковёр. Впереди была дверь с маленьким окошечком. Дмитрий подошёл к нему, однако за стеклом никого не было. Тогда Дмитрий попытался кулаком разбить стекло, но в итоге лишь отбил себе руку и ничего не добился.
– Зря стараешься, – прозвучал неожиданно голос позади Дмитрия, – стекло не выбить. Оно хорошо закреплено в двери со всех сторон, так что не вылетит из пазов точно. Само окошко сделано из многослойного стекла, оно пуленепробиваемо, а ещё по эту сторону на него наклеен небольшой слой полупрозрачного пластика, делающий его полностью устойчивым к пулям среднего калибра, к примеру 5.56 и так далее. Можешь даже не пытаться его выбить.
Дмитрий обернулся и увидел сидящего в углу мужчину, лет 70-ти. Он выглядел просто ужасно, его зубы были искривлены, волосы седы, в некоторых местах были видны лысые проплешины, а сам он был одет в изорванные лохмотья, свисающие до его колен, не закрывающие в некоторых местах его обнажённое тело. От него ужасно пахло, будто тот не мылся год, его лицо было полностью заросшее волосами.
– Кто вы такой? – спросил ошарашенный Дмитрий.
– А ты не узнаёшь? – спокойно и размеренно отвечал ему дед, – меня ты видел очень часто. Видел, но не замечал, но вот в чём вопрос: не замечал, или не хотел заметить? Ведь если бы заметил, возможно сейчас бы тут не оказался.
– Чёрт побери, да плевать я хотел, кто ты. Я хочу знать, что со мной и где я нахожусь!
– Этого и я не знаю, – ответил старик, рассмеявшись, – да и какая тебе разница-то, по большому счёту?
– Какая разница? Какая разница?! Я – сержант Дмитрий Соколов, я не знаю, что со мной случилось и где я нахожусь, жив я или мёртв, дома я в конце концов или нет?!
– А сам посуди… Что видишь вокруг, а? Стены белые, потолок такого же цвета, дверь с окошком… Не догадался ещё?
– Ума не приложу…
– Да ты видно парень сюда не зря заточён. Ну посмотри ты вокруг! Не уж-то ты действительно лишился рассудка?
– Не могу поверить… Неужели это камера психиатрической больницы? Почему я тут нахожусь, не может же быть такого, что я сошёл с ума! Я помню лишь то, как немцы наступали на нашу крепость, как разрушили мы стену, как потом меня ранило, а дальше я тут!
– Ты, друг мой, лучше думай, что тебе делать дальше и как жить такую паскудную жизнь тут вместе со мной…
– Я найду выход, мерзавец! Не знаю я, кто ты, но меня тошнит от одного лишь твоего вида!
– А ведь ты ошибаешься, дорогой друг. По виду ты судишь меня, не зная даже, кто я есть на самом деле. Ты думаешь, что способен оскорбить меня, раз никогда тебе раньше не приходилось встречаться со мной. Но ведь это не так вовсе, правда? Не зная человека пыль в лицо пускать может каждый, а вот познакомившись с ним поближе, так уже и не хочется такие подлые слова опускать в его адрес.
– Да кто же ты такой, а?
– Меня ты в зеркале перед собою видишь каждый день! Я – это ты, точнее то, что скрывается где-то далеко и глубоко в твоей душе. Я есть в душе каждого, и я в любой момент могу оборвать жизнь любого человека, лишь захотев этого. Человеку никогда не суждено научится контролировать меня, ведь я всегда буду стоять вверху, впереди. Скажи мне, можешь ли ты контролировать свой гнев?
– Да, могу…
– Нет, не можешь! Контролируя свой гнев, ты лишь придаёшь мне всё больше и больше силы, я лишь разрастаюсь, а ты – медленно умираешь. Ведь я как рак: в начале безопасен и если быстро меня исцелить, выплеснуть, то я не страшен, а если ждать, ждать, ждать, то я в конце концов разорву тебя изнутри.
– Что ты хочешь сказать?! Что я псих? Что сошёл с ума?!
– Да нет же! Я всего лишь пытаюсь предупредить. Я не могу управлять тобой, но если не будешь делать то, что я тебе говорю, то вскоре станешь моей марионеткой. Тебе предстоит ещё многое пройти перед тем, как ты снова сможешь встать на ноги. Ещё не осознаёшь? Ты находишься в коме, это – твоё подсознание, по которому ты можешь спокойно разгуливать так как твой мозг сейчас пребывает в стадии глубокого сна. Так что если не станешь слушать меня, то потом скорее всего очень пожалеешь.
– Но почему ты мне помогаешь? Ты разве не хочешь управлять моим телом благодаря моему неведению? Могу ли я тебе доверится?
– А зачем? Зачем мне нужно тобой управлять? Ты ведь всё равно подвластен в первую очередь своим эмоциям, я и так тобой управляю и даже, если ты научишься мной управлять, ты всё равно никогда не сможешь полностью погасить эмоции, ведь это невозможно. Когда ты в гневе – ты злишься, когда в печали – ты плачешь и даже если ты обладаешь полным хладнокровием или самоконтролем, ты всё равно никогда, слышишь, никогда не сможешь избавится от моих цепей, которые обвивают твой мозг и сознание, не давая ему принимать радикальные решения в случае гнева, печали, радости и так далее. В конце концов я всё равно одержу верх, и ты просто не сможешь совладать со мной. Твои эмоции – враг твой.
– Но разве мне нужно подавить их? Ведь безэмоциональна лишь скала, возвышающаяся над долиной, в которой стоит небольшая деревушка с живыми и вполне чувствительными людьми. Ведь эмоции это единственное, что отличает живое существо от булыжника или скалы.
– Ох, тебе конечно ни в коем случае не стоит полностью подавлять свои эмоции, однако учти, что в какой-то момент твоей жизни это сыграет с тобой злую шутку. Ты скорее всего даже не поймёшь, когда точно настанет этот момент, однако позже он ещё даст о себе знать, – проговорил спокойно старик и рассмеялся.
– Да кто же ты такой?! Что тебе нужно от меня и почему держишь меня здесь?! – яростно закричал Дмитрий и упал на колени.
– У меня очень много имён. Одни называют меня злом, другие добром, а некоторые и самой справедливостью, настоящего имени у меня нет. И можешь быть уверен, никто никогда не видел меня в моём настоящем обличии. Я являюсь людям лишь тогда, когда они достигли полного душевного спокойствия и пустоты и лишь в том обличии, которое они сами мне и придают, проживая свою жизнь по заповедям Божьим, или против. Что же касается этого места, я тебя не держу. Ты можешь уйти в любой момент, но куда пойдёшь? Уверен ли ты, что найдёшь дорогу, а? Уверен ли ты, что понимаешь, где вообще находишься и как тебе вернуться назад?
– Я не понимаю… Что я делал в жизни не так, почему я нахожусь здесь и как мне выбраться, как прийти в себя?
– Самое главное, что тебе нужно знать – это то, что, если ты поддашься эмоциям, они тебя поглотят. Об остальном забудь, ведь с этими знаниями ты сам сможешь найти выход отсюда. В этой комнате уже 30 лет покоюсь один лишь я, а тебе здесь вовсе не место… Я и так слишком много тебе уже рассказал.
С этими словами старик достал из кармана своего изодранного халата ключ и, встав, подал его Дмитрию.
– Ключ от двери. Когда выйдешь – помни, что я всегда наблюдаю за тобой. Не смей забывать меня, иначе я смогу сломить твой дух и твою волю, я смогу разрушить всё, что ты создавал когда-либо, всё, к чему ты идёшь, я лишу тебя всех, кого ты любишь или любил. Вперёд.
– Но скажи, зачем ты говоришь мне об этом? – сказал Дмитрий взволнованным и непонимающим голосом.
– Потому что мне скучно, – с лёгкой усмешкой ответил старик и, сев в свой угол, тут же задремал.
Дмитрий взял ключ и подошёл к двери комнаты. Он ощущал какой-то жутковато-печальный осадок на своей душе. Провернув ключ, сержант вышел из камеры и, сделав ещё буквально шаг, провалился в тёмную и несоизмеримо глубокую бездну. Он летел вниз, не зная, что с ним происходит и что произойдёт дальше. Он закрыл глаза и буквально через секунду оказался в довольно уютной комнатке, украшенной расписными коврами, с большим обеденным столом в центре и двумя стульями по обе стороны стола. На нём стояло много дорогих и деликатесных блюд, начиная с на вид вкусных Сицилийских деликатесов, заканчивая Филиппинскими морскими угощениями. Тогда Дмитрий подошёл и сел на стул. Только он прикоснулся к вилке, пытаясь испробовать лакомства, лежащие на столе, как дверь в комнату приоткрылась и в неё вошёл человек, на вид довольно учёный.
Этот человек был одет в жёлто-бурый клетчатый пиджак, на глазах у него были очки, в руке он держал трость, а на голове красовалась шляпа. Он был довольно молод, на вид лет 30 (ровесник Дмитрия). На ногах были красивые чёрные лакированные туфли, выше были одеты брюки с кожаным ремнём.
Заприметив Дмитрия, человек тут же улыбнулся и, подойдя к стулу, оперевшись на спинку, и пристроив свою трость рядом, сказал:
– Я так рад тебя видеть!
– Кто вы? – с удивлением проговорил Дмитрий
– Я тот, кто спасал не раз тебе жизнь. Может узнаешь меня, посмотрев глубже в мою голову? – с этими словами человек сел на стул и, взяв вилку, принялся за жульен.
– Кто вы? – повторил Дмитрий уже с лёгкой ноткой недовольства в голосе.
– Как ты думаешь, – спросил человек, не обращая внимания на вопросы своего собеседника, – может ли человек пережить взрыв артиллерийского снаряда? Возможно ли это в принципе?
– Что за дурацкие вопросы? Кто вы?!
– Ты когда-нибудь задумывался об том, как ты выжил тогда? Когда взорвался снаряд?
– Откуда вы знаете про снаряд? Вы были там? Кто вы такой?!
– Подумай. Я часто помогаю тебе принять важнейшие решения в определённо безвыходных ситуациях. Например, тогда, в Пловдиве, когда капитану Воскову оторвало руку и тебе пришлось тащить его под пулями, стремительно вылетавшими из османских ружей. Или в Сербии, когда вы плечом к плечу вместе с Виктором наступали на Болгар и тут неожиданно твоего несчастного друга ранило вражеской пулей и тебе пришлось доставать её прямо на поле боя.
При словах таинственного человека о Викторе, сержант вспомнил почти всегда улыбчивое лицо друга, который каждую секунду его тяжёлой жизни поддерживал Дмитрия, был с ним рядом в трудный час и не раз также спасал ему жизнь, вытаскивая из, казалось бы, неумолимо жестоких ситуаций. Дмитрий опустил голову и уныло положил вилку на стол.
– Если ты такой всезнайка, ответь, где он?
– Кто он?
– Где Виктор? Где сейчас мой друг?
– К превеликому несчастью я не могу тебе этого сказать. Я не знаю. Как и ты не знаешь. Ведь я знаю лишь то, что знаешь ты.
– Кто ты такой? – медленно растягивая слова проговорил Дмитрий, который в любой момент был готов накинуться на человека, сидевшего перед ним.
– Я тот, кого ты никогда в жизни вовсе не видел, я тот, чьи заслуги ты вечно приписываешь себе самому, я тот, чей потенциал настолько огромен, что благодаря нему я способен переиграть любого человека во всём, абсолютно во всём. Однако мой потенциал должен быть кем-то раскрыт, а этому кому-то видимо абсолютно на меня плевать! Я помогаю тебе мыслить, помогаю принимать решения, высчитывать в уме сложные примеры и задачи, просчитывать ходы твоих противников, формулировать твои мысли и слова. Уже догадался?
– Вполне. Ты мой мозг.
– Почти в точку. Мозг – это орган, а этим органом руковожу я. У меня нет четкого названия, четкого имени. Но ты можешь называть меня господин М.
– Что ж, господин М., я хотел бы знать, на что я способен. Покажи мне мои возможности. Давай ка, посчитай к примеру 856 * 917.
– И не подумаю! – игриво ответил господин М., всплеснув руками
– Но ты мой разум, ты должен подчинятся моим командам!
– А вот и нет. Своим разумом ты управляешь сам и никто иной. Я всего лишь исполнительный инструмент в твоих руках, я – марионетка, а ты – кукловод. Давай, подумай, и мы вместе с тобой сможем решить твой пример!
– Ты лжец и негодяй! Ты ведь не тот, за кого себя выдаёшь, так? Зачем вообще ты существуешь, если не выполняешь мою работу за меня, если не управляешь моими мыслями сам?
– Поверь, Дима, никто никогда не станет делать твою работу за тебя. Я здесь всего лишь начальник. Я красиво одет, ем деликатесную еду, имею прекрасный и мелодичный голос. Ведь это всё, что требуется от начальников в нашем мире. Всё делают подчинённые, а начальники лишь наблюдают и забирают себе всю славу. К счастью славу я у тебя хоть не забираю. Ведь твои идеи считают твоими, но поверь, знали бы, что существую я, хвалили бы меня, а на тебя бы плюнули также, как плюют сейчас на этих крестьян. И поверь, плюют везде. В США, в Европе, в России, в Китае, везде! Рабочие делают, хозяева славятся. Пусть возможно где-то в Европе крестьяне номинально и руководят своей землёй, однако всё же работают на хозяев, а не на себя. Всё – ложь, все в мире – идиоты!
– Вы правы в чём-то… – сказал поникшим голосом Дмитрий и снова приуныл, – что я тут делаю?
– Ты же знаешь, меня бесполезно о чём-то спрашивать, ведь всё, что знаешь ты – знаю и я. У меня нет своих мыслей, нет ничего персонального, но есть твои.
– Раз я твой хозяин, значит могу распоряжаться тобой. Я приказываю тебе найти информацию, достать любыми средствами и сказать мне, где я и как мне вернуться домой?
– Ошибаешься, дорогой друг. Ты не хозяин своего мозга, нет. Твой мозг волен и всё, что ты пытаешься ему навязать он свободно может игнорировать. Он по факту управляет твоим телом абсолютно без твоего ведома, даже больше, при твоей поддержке. Сильнее его, пожалуй, лишь эмоции…
– Ты ведь материален, так? Могу ли я дотронуться, скажем, до твоей шляпы?
– Конечно.
– В таком случае я сейчас же силой заставлю тебя ответить на все мои вопросы! – выкрикнул Дмитрий и уж было занёс над головой господина М. кулак, как вдруг что-то резко щёлкнуло в его голове, и он тут же опустил руку.
– Жестокие хозяева – проблема вечная. В древности карали, сейчас карают и, уверяю, в будущем тоже будут карать. О, вспомнил. Есть всё же в моей голове то, что отлично от твоих мыслей. Знаю я одну историю о жестоком карателе, о его жизни и кончине. Поведать?
– Давай.
– Ну слушай. Однажды, в пригороде Осаки жил один старый мастер. Звали его Лао Джи. Мастер преподавал арифметику в старших классах Японской школы. Каждый день его ученики приходили к нему на урок с огромным нежеланием, а некоторые даже со страхом. Они обязаны были тщательно делать задания, данные мастером на дом, а самое главное – заучивать материал из их учебников практически наизусть.
Ученики боялись гнева мастера, ведь в ярости, тот мог сделать с ними что угодно. Он избивал розгами тех, кто не повиновался его слову, заставлял неугодных ему учеников самостоятельно наносить себе телесные повреждения, а некоторых своих воспитанников и вовсе мог довести до состояния полусмерти.
Однажды на улице стояла жаркая и знойная погода. Даже деревья не в силах были выстоять под палящими лучами солнца, поэтому опускали свои ветви вниз, пытаясь укрыться от гибели. Ни одного животного на улице не пробегало, а в небе, чистом голубом небе, не пролетало ни одной птицы. И вот, во время очередного урока арифметики, который мастер в этот день решил провести на открытом воздухе, один из учеников, по имени Сью осмелился попросил у учителя разрешения попить воды. Однако мастер был в ужаснейшем настроении в тот день, поэтому кроме того, чтобы просто запретить ученику выпить глоток спасительной жидкости, он заставил того встать и начать пересказывать всё, что учитель произнёс до этой секунды. Ученик, умирающий от жажды был просто не в силах ни то что рассказать материал, а даже вымолвить и слова. Он встал из-за парты и стал смотреть на мастера глазами, полными пустоты и отчаяния.
– Я приказал тебе пересказать мою речь, негодник! Почему ты молчишь?! Говори! – закричал разъярённый учитель. Он вскочил из-за своего стола и, взяв розгу, направился к ученику, – если ты сейчас же не станешь говорить, я выпорю тебя этой розгой так, что ты никогда этого не забудешь.
Но ученик молчал. Он был в ужасе, глаза его наполнились животным страхом, однако он не мог произнести ни слова. Пытаясь всё же спастись от жестокой кары мастера, он всё же попытался раскрыть уста и произнести хотя бы пару слов, однако всё, что у него получилось, это лишь издать какой-то звук, подобный мычанию.
– Мычишь, негодник?! Я предупреждал тебя, бесстыжий мальчишка. Сейчас я научу тебя, как надо относиться ко взрослым!
Учитель сорвал рубашку с ученика, схватился за розгу и начал сечь своего несчастного послушника по спине. Вот, мастер нанёс первый удар. Обессиленный ученик, умирающий от лучей палящего солнца, тут же упал лицом на свою парту и жалобно застонал.
– Тебе больно! Посмотрите на него! Как дерзить старшему его по возрасту и по статусу, так это пожалуйста, а как розгой, так сразу больно! Получай!
И учитель продолжал наносить удар за ударом по обездвиженному телу ученика, постепенно выбивая из него последние попытки удержаться в этом мире.
Через две минуты избиения мастер бросил окровавленную розгу и отошёл от ученика.
– Довольно с тебя на сегодня, вставай, и продолжай писать.
Однако тело ученика не пошевелилось. Тогда мастер повторил свой приказ, но ученик так и не сдвинулся с места. Учитель испугался и подошёл к телу послушника. Перевернув его, он увидел пустые глаза и безэмоционально мёртвое лицо. Ученик умер.
Поняв, что натворил, мастер упал на колени и хотел было закричать. Однако что-то промелькнуло в его голове, и срам за содеянное тут же смыло прочь. Учитель встал и, отойдя от безжизненного тела его бывшего ученика, продолжил вести свой урок.
Через 15 лет мастер вышел на пенсию и тяжело заболел. Его состояние каждый день ухудшалось, ноги отказывались носить его тяжёлое тело, глаза переставали различать окружающий его мир, а руки боле не собирались слушать его указов. Тогда мастер вспомнил, что один из его бывших учеников поступил в университет на врача. Мастер подумал, что это единственное спасение для него, и решил написать ему письмо.
«Здравствуй, Кун. Пишет тебе твой старый учитель арифметики Лао Джи. Год назад я вышел на пенсию, но сейчас очень болен. Мои руки и ноги не слушают меня, глаза не хотят видеть прекрасный окружающий меня мир, а уши боле не слышат прекрасные песни птиц, летающих над моей хижиной. Но я знаю, что ты поступил на врача и сейчас, уверен, имеешь уже огромный профессиональный опыт. Я прошу тебя о помощи, Кун. Прошу, как старого знакомого, как старого друга.»
Мастер отправил это письмо ученику, по бывшему адресу. Он ждал отклика несколько недель, а когда всё же дождался его и открыл письмо, увидел долгожданный ответ на его мольбы:
«Если вас не слушают ноги и руки, покарайте их розгами.»
Мастер выронил письмо и упал на кровать. Он не понимал, как мог его бывший хороший ученик так ответить на просьбу учителя.
Тогда он решил написать ещё одному ученику точно такое же письмо. Учитель снова прождал пару недель, однако в ответ не получил даже конверта или письма. Ему пришла маленькая бумажка, с одним словом: «Нет».
Учитель бросил письмо в камин, сел на кровать и заплакал. Он понял, что сотворил. Он понял, какую участь приготовил он себе, карая учеников и заставляя их ненавидеть своего мастера. Тогда он попытался встать, но ноги совсем перестали слушать его. Мастер изо всех сил попытался опереться на руки, но руки отказались повиноваться. Тогда он из последних сил скатился с кровати, встал на колени и, судорожно сложив руки, начал молиться и просить Бога о пощаде. Однако через пару минут у учителя потемнело в глазах, и он упал. Он понял, что осознал свои ошибки слишком поздно и теперь не имеет ни малейшего права на прощение со стороны всевысших сил.
Он закрыл глаза, расслабил всё своё тело и стал медленно ждать своей неминуемой кончины. Вот так и простился жестокий учитель со своей жалкой и кровавой жизнью. Как тебе, а? Хорошая история, а главное – поучительная. Думаешь, это сказки детские? Вовсе нет. Таких, поверь мне, и в нашем мире встретить не составит никакого труда.
– Значит вы считаете, что хозяин должен быть мягким слабаком?
– Нет, что ты! Я считаю, что хозяин должен быть милосерден и справедлив, но никак не должен быть тираном. Ведь если хозяин, мастер или учитель – тиран, то его подопечный будет страдать лишь ту часть жизни, которую он находится под его властью, а сам хозяин будет страдать оставшуюся жизнь.
– Эта мысль теперь не даёт мне покоя. Она крепко засела у меня в голове и уже вряд ли я смогу её оттуда выгнать.
– Конечно, ведь я и отвечаю за твои мысли. А если о чём-то мыслю я, то мыслишь и ты.
– Я в твоей власти, но при этом контролирую тебя? Ничего не понимаю.
– Тебе и не надо. Дверь за моей спиной. Если хочешь уйти – иди.
– Куда я пойду? – угрюмо спросил Дмитрий.
– Как-то же досюда добрался, значит и дальше доберёшься, – после этих слов господин М. встал из-за стола и, отойдя к стене, буквально растворился в воздухе на глазах оторопевшего сержанта.
Ещё немного постояв, Дмитрий всё же осмелился подойти к двери и, открыв ручку, сделал шаг в тёмный пустой коридор. Света не было вообще, лишь пустота и гробовая тишина, в некоторых местах разбавляемая очень далёкими и глухими стуками. Дмитрий сделал ещё шаг и тут же снова упал, сразу же закрыв глаза. Он падал уже немного дольше, чем в тот раз, а после падения, вновь открыв глаза, он понял, что оказался там же, откуда и начинал свой путь.
Он был в саду. Этот сад, как и ранее, был наполнен прекрасно пахнувшими цветами, высокими деревьями с различными экзотическими плодами и мелодичным пением птиц, так приятно проносившимся над головой сержанта. Тогда отчаянный Дмитрий, который уже вовсе не понимал, где находится, что происходит вокруг и когда он сможет выбраться из этого вечного сна, сковавшего его душу нерушимыми цепями, состоящими из неизведанного ещё человеку материала, решил на этот раз не закрывать глаза ни на секунду. Он шёл быстро и решительно, шёл, не зная куда, уже не наслаждаясь райским ароматом, парящим вокруг, не наслаждаясь пением птиц, лишь шёл, с глазами, полными огня и решительности.
