Егор Козаченко
Wahnsin
– Ты не захотел спасти его жизнь. Я знаю это. Ты пытался обмануть всех, прикрываясь якобы неведомыми силами, удержавшими тебя от спасения близкого человека, однако себя не обманешь. Ты убил своего отцы, потому что ненавидел его с 17 лет, когда он, по твоему мнению, отравил твою мать.
– Враньё! Ложь! – вскричал побледневший Дмитрий, – ты врёшь, Люцифер!
– Я никогда тебе не вру. Я знаю получше твоего, что тогда произошло. Никто не держал тебя, ты вполне мог идти, мог спасти отца, однако не захотел этого.
– Я хотел спасти его!
– Нет. Ещё с того момента, как твоя мать умерла, ты вынашивал план мести отцу. Когда он начал пить, ты понадеялся на то, что он умрёт вскоре от алкоголя и вот, лишь спустя 20 лет после того, как ты затаил обиду на отца, он умер. Умер не от твоих рук, однако по твоей вине. Убийца – ты!
– Нет! Ты подлее, ты совратитель людей на грех! Это ты заставил меня убить отца!
– Я никогда не совращаю людей и не заставляю грешить. Они делают это сами, а я вмешиваюсь лишь тогда, когда они уже окончательно решились на грех. Я не заставлял тебя убивать отца, ты сделал это сам. Из-за страха прослыть отцеубийцей, ты решил придумать историю о неведомой силе, удержавшей тебя от греха. После этого ты якобы поверил в Господа Бога, однако на самом деле это также было очередной ложью, чтобы скрыть содеянный тобой поступок. Ты веришь в существование Бога, однако не согласен преклонится перед ним. С другой стороны, ты веришь и в Дьявола, однако также не признаёшь его власти над тобой. Что ж, так позволь же мне спросить тебя, во что ты веришь?
– Я не отцеубийца! Грех не моей воли, ты побудил меня на него! Я не верю твоим словам! – после этого громкого высказывания Дмитрий приподнялся с постели и занёс кулак над головой. Он был в животной ярости, по лицу его струился пот, сам он весть дрожал от злобы и ненависти к тому, кому не так давно был благодарен.
Внезапно Дмитрий почувствовал, как что-то сковывает его изнутри. Он вдруг услышал, как бьётся его сердце и как горит пламя ненависти в его душе. Сержанта медленно разъедали его тёмные чувства, он постепенно терял силы и с каждой секундой всё дальше отдалялся от этого мира.
Дьявол же спокойно сидел на стуле и смотрел на Дмитрия. Он знал, что происходит внутри него, знал, чем всё это может обратиться, однако хладнокровно сидел на месте, бездействуя, так и не повернувшись в сторону сержанта.
Глава 8: Припадок
Через минуту Дмитрий опустился на кровать. Его глаза были открыты, однако зрачки были пустые и, казалось, вовсе безжизненные. Они не были наполнены счастьем или надеждой, как несколько часов назад, не были наполнены гневом и ужасом, как минуту назад; они были пусты. Дмитрий больше не мог двигаться; буквально каждую минуту его полу-онемевшее тело бросало в дрожь, конечности хватали судороги, а глаза наполнялись кровью.
Однако Дмитрий был жив. Он знал, что как только он двинется, тьма вокруг него тут же рассеется, а сам он окажется снова в одном из миров своего подсознания. Однако сержант не мог просто бездействовать. Немного помедлив, он всё же сделал шаг вперёд и тут же чёрный туман вокруг него мигом улетучился, а сам Дмитрий очутился в уже до боли знакомой камере. Однако Дмитрий не мог больше сделать и шага. Он был будто парализован какой-то неведомой силой, будто скован титановыми цепями по всему телу. Сержант не мог даже сомкнуть глаз, не мог открыть рот и с трудом мог дышать. В глазах было почти темно, в ушах слышался высокий противный звон. У сержанта не было сил, поэтому он даже не прикладывал усилий для того, чтобы держаться на ногах. Впрочем, в этом не было необходимости, так как неведомая сила держала его в воздухе, как держит планету в космосе или тучи в небе.
Вдруг перед собой Дмитрий увидел уже знакомого старика. Тот сидел на своём обычном месте – в углу комнаты и будто с каким-то осуждением смотрел на Дмитрия.
– Как же так, а? Скажи мне, как же!? Я ведь не один раз говорил тебе, предупреждал о том, что не следует давать волю эмоциям настолько! Ты ведь хотел наброситься на представителя всевысших сил, хотел разорвать его, убить! Ты впал в гнев, лютую ярость лишь от того, что Люцифер раскрыл тебе глаза, из-за того, что он показал, какой же чёрствый ты в душе человек, однако ты даже и не думал, что такое может произойти. Не думал, что кто-то способен узнать о той вечной тайне, которую ты хранишь с момента убийства своего отца. Скажи мне, чем он тебе так не угодил, а? Скажи, может ты держал на него злость ещё с детства? Думал, что именно он отравил твою мать, что именно он является причиной твоей скотской и никчёмной жизни? Что ты молчишь, а, Дима? Что молчишь то? Может потому, что ты решил не слушать глупого, верно, сумасшедшего старика, который, верно, просто бредит, да и вряд ли вообще существует? Или может потому, что тебе нечего ответить на мои вопросы?
Старик приподнялся, отряхнул свои изодранные штаны и подошёл к Дмитрию. Тот же продолжал беспомощно стоять на одном месте, будто мертвец, который почему-то всё ещё был способен мыслить.
– О да, Дима, я всё прекрасно знаю! Твой отец был пьяницей, он не любил ни свою жену, ни тебя. Круглый день он сидел в своей комнате, не прекращая пить даже на пару минут. Ты ненавидел его за то, что тот с самого твоего детства не проводил с тобой ни единой минуты вместе. Что же касается его жены, так с той всё предельно ясно. Он вышла за этого несчастного алкоголика не по своей воле. Её заставили. Однако кто и когда? Что ж, на этот вопрос ты, возможно, и сам найдёшь ответ, но позже. Знаешь, что интересно? Твой отец не причастен к убийству матери. Она была отравлена не им. Кем? Да соседом вашим, Гришей. Она задолжала ему пару тысяч и всё никак не хотела возвращать. Ни ты, ни твой отец даже понятия не имели об этом долге, ведь женщина просто боялась рассказывать мужу об этом, а тебя просто не хотела беспокоить. И вот соседу надоело ждать. Он заплатил профессиональному убийце, который ровно в час ночи 14 сентября пробрался к вам в дом через открытое окно и подсыпал в стоявший на кухне стакан, который уже был наполнен водой, яд. Он знал, что женщина каждую ночь встаёт с кровати и идёт в кухню, чтобы попить воды. Скрывшись в кустах, он стал наблюдать, а когда увидел, что всё прошло идеально, скрылся из города, а потом и вовсе уехал из России. Однако убийцу постигла суровая, но справедливая участь. Его поймали разбойники, на границе с Сербией, отобрали все деньги, а потом зарезали. Сосед Гриша также не остался в стороне. Каждый день, после убийства твоей матери, его посещали мысли о самоубийстве. Через месяц он покончил с собой. Однако самое интересное в этой истории то, что тело соседа так и не нашли. Уж не знаю, кто позаботился об этом, однако то, что он убил себя – факт. Что же с твоим отцом? Да тут всё элементарно. Он сдружился с алкоголем ещё в раннем возрасте, а точнее в 17 лет. Он пил всё больше и в конце концов превратился в то, что ты видел на протяжении всей своей жизни. Никакой беды в его жизни не было, никакой большой трагедии. Не было и смысла. Его родители безумно любили сына, однако в 15 лет его отца сослали в Сибирь, за сотрудничество с социалистами, оппозиционными на тот момент Российскому правительству. Мать же не могла воспитать сына одна, да и он это прекрасно понимал. В 16 лет он убежал из дома, оставив после себя лишь записку:
«Мама, я знаю, что тебе очень тяжело
растить меня одной, поэтому я решил
облегчить твою и так потрёпанную жизнь.
Не переживай, я жив и здоров, просто я
убежал из дома. Обещаю, что вернусь к
тебе, обеспечу большим количеством
денег, и мы будем жить вместе, как и
прежде. Люблю тебя, твой сын Толя.»
– Когда мама прочитала эту записку, она впала в ужас. Она надеялась, что сын просто пошутил, ждала его весь день, спрашивала всех знакомых, к которым он мог уйти, однако сын так и не пришёл. Она не могла поверить своему горю, молилась каждый день и жила одной лишь надеждой на то, что сын её вернётся домой богатым, обнимет её и попросит прощение за такое долгое отсутствие. Хотя и денег ей не надо было, и извинений тоже. Она ждала лишь сына, жила лишь надеждой. Каждый день она съедала не больше одного куска хлеба и выпивала не больше стакана воды. Она хотела только одного, однако так и не дождалась. Через 8 лет после той проклятой записки, которую она ненавидела всем сердцем, она повесилась, так и не увидев боле своего сына. Сыну же было абсолютно плевать, да и верно он вовсе забыл о своём обещании матери. Он пил, гулял и веселился с друзьями, потом насильно женился на молодой и красивой девушке, позже у них родился сын, а дальше ты и сам всё знаешь. И поверь, я прекрасно знаю, что именно ты убил своего отца. Конечно, приступ спровоцировал не ты, однако ты не помог. Ты отнёсся хладнокровно к смерти своего отца, а безразличие страшнее убийства или кражи. Безусловно, эта сволочь заслуживала такой кончины, однако ты поступил не верно. По-скотски даже, я бы сказал. Убивая человека, ты нарушаешь Божью заповедь, а это самый страшный грех.
Старик замолчал. Он прошёлся взад-вперёд по комнате, после вернулся на своё место и снова заговорил:
– А ведь знаешь, отцы и дети – самая сложная проблема сегодняшнего общества. Ведь человек любит своих родителей лишь до поры до времени. Когда человек вырастает, он часто забывает о своём отце или матери, а если у него рождается ребёнок, то старший родственник становится вовсе ему безразличен. Хвала Господу Богу, что не все люди такие. Не все забывают о своих родных, и далеко не каждый старается избавится от них как можно скорее. Однако есть же скоты на земле! Но Бог их когда-нибудь всех рассудит. Что ж, давай же к делу. Пожалуй, ты помнишь о моём обещании, которое я дал при нашей с тобой последней встрече. И вот, ты снова дал волю эмоциям, а я лишь воспользовался этим. Ведь пойми, когда человек чист душой, ему нечего боятся. А ты грешник. Ты, как я уже сказал, страшнее убийцы, ведь ты мог спасти всех этих несчастных. Но не спас ведь. Кстати, это ещё не всё. Чуть позже ты узнаешь о ещё некоторых своих страшных грехах, если конечно доживёшь до того момента. В любом случае, продолжим. Ты раскаиваешься за свои грехи? Сейчас я щёлкну пальцами и дам тебе возможность говорить, – старик щёлкнул и Дмитрий, почувствовав снова свои уста, произнёс лишь два слова:
– Пошёл ты… – на большее у него не хватило сил.
– Что ж, раз так, тогда будем говорить по-другому. Знаешь, в чём твоя проблема, Дима? Ты не умеешь признавать свою неправоту. Всегда ты считаешь себя правым, никогда никого не слушаешь, но это ведь неправильно, так? В любом случае, сейчас я покажу тебе, что такое настоящая дисциплина.
С этими словами старик сильно сжал кулак и Дмитрий, услышав сначала громкий хруст, почувствовал, как его руку будто разрывают на части сразу в нескольких местах. Он попытался закричать, что было мочи, однако сил не хватило даже на то, чтобы разомкнуть уста. Дмитрий молча пытался пережить дьявольскую боль, до сих пор не отпускавшую его, однако просто не был на это способен. На секунду сержант почувствовал, как жизнь ускользает из его рук, однако тут же он спохватился и снова смог «прийти в себя».
Старик стоял перед ним, с жуткой улыбкой на лице. Он смотрел Дмитрию прямо в глаза, нет, прямо в душу. Взгляд старика не оставлял ни малейшего сомнения в том, что тот явно настроен решительно.
– А самое главное, Дима, – продолжал старик, – что единственный человек, если его конечно можно так назвать, который смог переубедить тебя и заставил поменять своё мнение – Люцифер. Лишь он сумел внушить тебе, что Царь не такой уж и хороший правитель, а красные – вовсе не враги России. Ну откуда ты знаешь, что он прав? Быть может он просто смог убедить тебя и всё? Быть может ты просто жалкое животное, идущее на поводу у своего хозяина, слепо верящее каждому его слову? Всё верно, Дима, я прекрасно понимаю, что ты не дашь мне ответ ни на один из этих вопросов. О, да брось ты обижаться на меня, ты же видишь, что я делаю это лишь во благо тебе! Ну, по крайней мере, я так думаю. Сам посуди, твои эмоции вырвались наружу, они могли бы уничтожить тебя полностью. Хотя по правде говоря, это я и делаю. Ведь понимаешь, Дима, в чём весь вкус моей работы? Я не чувствую вины, из-за того, что делаю. Ведь я делаю лишь то, что обязан делать. То, что предначертано моей судьбой. И другого выбора у меня нет! Ты это понимаешь?!
С этими словами старик снова сжал кулак, и Дмитрий снова почувствовал дикую боль, пронзающую уже на этот раз его ногу. Тогда сержант, истратив последние свои силы, закрыл глаза.
Простояв так около пяти секунд, он вдруг осознал, что не слышит старика. Однако где же он и что происходит вокруг? Ответ на этот вопрос можно было найти лишь одним способом – открыв глаза. Но Дмитрий боялся это сделать. Он боялся снова увидеть отвратительное и так ему ненавистное лицо старика, боялся снова почувствовать ту кошмарную боль, боялся даже самого вида комнаты. Однако нужно было пересилить свой страх и Дмитрий, собрав волю в кулак, всё же решился на отчаянный поступок.
Открыв глаза, он вдруг увидел, что стоит вовсе не в камере психиатрической больницы, а в белом коридоре, наполненном ярким солнечным светом. В коридоре не было ни стен, ни потолка, ни даже пола, на котором, как Дмитрию казалось, он должен был стоять.
Сержант оглянулся и, осознав, что наконец способен пошевелить своими конечностями и сдвинуться с места, сделал два шага вперёд.
Вдруг в светлой пустоте материализовался уже знакомый сержанту силуэт Люцифера, с которым он так недавно простился. Дьявол подошёл к Дмитрию поближе и тогда наконец сержант смог разглядеть его лицо: морщинистое, но светлое, почти не заросшее волосами. Однако это была лишь левая часть, ведь правая была практически полностью обугленная и обгорелая. На ней не осталось ни следа живой кожи, мышцей или тканей. В некоторых местах проглядывался череп, не задетый огнём. Лицо было изуродовано в точности, как у Дмитрия.
– Ещё не догадался? – спросил с ухмылкой Люцифер.
– О чём? – еле смог выговорить подавленный сержант.
– Я это ты. Мы один человек, если меня конечно можно так назвать, – сказал дьявол, повергнув Дмитрия в неописуемый шок. Лицо сержанта покрылось потом, сам он побледнел.
– Но как это… возможно?
– Понимаешь ли, дьявол не такой, каким вы, люди, его себе представляете. Он живёт в каждом из вас, его стоит лишь разбудить. Дьявол – это крайность вашего рассудка. Тот момент, когда вы находитесь на грани жизни и смерти, а ваш мозг не понимает, что ему делать, идеален для появления такого, как я. Поверь, дьявол у всех разный, однако по своей сути он ничем не отличается. Он никогда не принесёт зла, однако люди, к сожалению, не хотят понимать этого. Как я уже говорил, я вовсе не принуждаю людей к греху, я даже не подталкиваю их; лишь позволяю его совершить, не останавливая их. Ведь люди сами по себе грешны, при чём практически с начала своей осознанной жизни. Не бывает безгрешных людей, ведь безгрешные люди тщеславны, а тщеславие – грех.
– Но этого не может быть, как ты можешь быть мной? Неужели я и есть дьявол?
– Так и есть. Ведь ты – причина всех своих проблем, ты – тот, кто подталкивает тебя же на грехи, ты – тот, кто порождает в своей голове тёмные мысли и замыслы. Ты ведь уже убедился в этом, после того, как я раскрыл тебе глаза? Ты убил лейтенанта Астапова, ты прикончил своего отца, ты, в конце концов, предал свою страну, подло бежав из крепости. Я же просто наблюдал за всем этим. Так что, кто из нас дьявол?
– Господи… Ведь ты чертовски прав… Если бы не я, лейтенант был бы жив, Варшавская крепость возможно бы продержалась день-другой, однако не сдалась бы так быстро и просто.
– Ох, поверь мой друг, тебе ещё выдастся шанс пожалеть о содеянном, однако сейчас не об этом. Что происходит, а? Скажи мне, что происходит?
– Я точно не знаю. Мои эмоции взяли вверх, а прибавить к этому мою грешную жизнь, получится то, что сейчас я нахожусь на грани обрыва, в который мне не позволяет ступить лишь моя воля к жизни…
– Так старик всё же победил… Ну что ж, видимо это конец для тебя.
– Что? Нет, я не верю! Не может быть конец!
– А что тебе терять? Ведь никого у тебя не осталось, ты грешник, а все твои родные, к несчастью, мертвы.
– Нет, нет! Есть ещё друг мой, Виктор. Он вселяет в меня надежду, он не позволяет мне сдаться! Я живу за счёт той мысли, что когда-нибудь снова увижу моего друга, ставшего мне почти родным братом. Виктор – вся моя жизнь.
– Что ж, если тебе так дорога жизнь, то борись за неё. Борись до последней капли, ведь твои эмоции никогда не смогут взять над тобой верх полностью. Всё равно будет какая-то лазейка, какой-то способ победить. Подумай хорошенько, как одолеть старика?
– Я знаю, что у него на поясе висит ключ от камеры, в которой мы с ним находимся. Заперев его в ней, я, возможно, смогу наконец избавится от него. Да, точно! Он говорил мне об этом, но как же это сделать? Ведь моё тело скованно неведанной силой, а старик ломает мне кости лишь по щелчку пальцев!
– Старик не так умён, как кажется. Скажи мне, что ты делаешь, когда пытаешься подавить свои эмоции, а?
– Вспоминаю о чём-то хорошем… Точно, ведь так я смогу убить в себе негатив, уничтожив опору старика. Когда весь гнев и ярость уйдут из моего сердца, он станет беззащитен.
– Так ты будешь бороться, Дмитрий?
– Не сдаваться же мне…
– В таком случае приготовься вернуться и почувствовать ту адскую боль, которая так недавно прекратилась.
– Спасибо тебе… Я готов
Дьявол щёлкнул пальцами и растворился в воздухе, а свет вокруг сержанта начал медленно темнеть. Вскоре Дмитрий снова почувствовал боль, а через пару секунд она стала такой же невыносимой, как была до последней встречи с Люцифером. Нога болела так же сильно, сержант стоял всё на том же месте, не имея возможности сдвинуться с места. Он снова был пленён стариком, стоявшим перед ним и зловеще улыбавшимся.
Наш мир
Бездыханное тело Дмитрия лежало на кровати и периодически билось в конвульсиях. Руки и ноги то и дело дрожали, лицо искривлялось в жуткой гримасе, а изо рта медленно текли слюни.
В комнату вбежал растерянный доктор и, увидев такое ужасающее зрелище, тут же подбежал к пациенту и, измерив пульс, позвал на помощь. В комнату вбежало ещё три человека в белых халатах, со шприцами и таблетками в руках.
– Немедленно вводите лекарство! – прокричал доктор, сидевший возле сержанта, – такого я ещё никогда не видел…
Один из врачей подбежал к Дмитрию и, быстро найдя вену, ввёл лекарство. Однако то никак не подействовало на пациента. Его всё также трясло, лицо было бледным, а глаза красными, будто залитыми кровью.
– Немедленно всыпьте ему в рот те таблетки! – прокричал ещё более растерянный врач.
Второй доктор подбежал к пациенту и, силой открыв ему рот, всыпал туда пол банки каких-то маленьких белых таблеток.
– Воды, скорее!
Третий врач подбежал с кружкой воды и аккуратно влил её в рот пациенту. Тот на мгновение успокоился, однако через секунду снова начал трястись и корчиться от боли. Глаза по-прежнему были открыты.
– Что мы будем делать, господин главный врач? – нервно спросил один из докторов, стоявших возле тела.
– Не знаю, чёрт побери, не знаю! Пациент умирает, мы можем его потерять. Пульс 120 ударов в минуту, он будто бежит от стаи разъярённых собак у себя во сне. Эй, Артур, принесите препарат N173, будем делать всё, что сможем!
Врачи вкололи Дмитрию ещё два укола в вену, однако это никак не помогло и даже усугубило ситуацию. Вскоре врач, посланный за 173 препаратом, вернулся в комнату. Доктор, сидевший рядом с телом, взял коробочку с таблетками и, достав одну, быстро засунул её в рот пациенту…
Камера Старика
Дмитрий всё ещё не мог произнести ни слова, однако знал, что если он так и продолжит бездействовать, то вскоре просто погибнет.
Старик же стоял посреди комнаты и громко смеялся, периодически отворачиваясь от сержанта, чтобы не видеть его онемевшего, наполовину обугленного лица.
Однако в комнате был теперь не только старик. С трудом переведя взгляд, Дмитрию удалось рассмотреть ещё один силуэт, стоявший в углу камеры. Вскоре он начал приближаться, и Дмитрий увидел уже знакомого господина М. Он как обычно был в строгом клетчатом костюме, с тростью и шляпой на голове. Лишь изредка с его лица спадала неописуемо привлекательная и завораживающая улыбка.
– Как вам этот малец, а? – проговорил господин М. с каплей восхищения в голосе.
– Сейчас не время обсуждать его, дружище. Да и к тому же ты знаешь, что я не выношу твоего общества.
– Как и я твоего, – ответил господин М., и они оба рассмеялись.
– Ну что ж, Дима, – говорил старик, – пришло время заканчивать с тобой. Я уже насладился твоей болью и страданиями, так что пришло время полностью сокрушить тебя и завладеть твоим телом и разумом!
– Чур мне голова, – беспечно воскликнул господин М.
– Помолчи ты. Не видишь, что ли, что у нас тут важное дело. И так, дорогой Дима. Я хотел бы принести извинения за весь нанесённый тебе физический и моральный ущерб и, к моему превеликому сожалению, попрощаться с тобой, пожалуй, что навсегда. Пора закончить это грязное дело.
Дмитрий понимал, что очень скоро ему придёт конец. Он знал, что необходимо действовать именно в эту минуту, именно сейчас и не позже. Однако он не мог. Тело не хотело его слушаться, сломанная рука висела будто на ниточках, левая нога также была сломана, а правая, как мы помним, была оторвана ещё во время Варшавского отступления.
Вдруг что-то промелькнула в голове Дмитрия. Он вспомнил о друге, который ждал его где-то там, в настоящем мире. Он вспомнил тот день, когда только встретил своего друга, как они вместе воевали против осман, как разбили их в Фессалониках, как вместе с командиром праздновали победу…
Внезапно какой-то камень упал с души Дмитрия. Он почувствовал, как силы прибывают в его руках, как кошмарная боль, преследовавшая его с момента последней встречи со стариком, куда-то уходит. Сержант почувствовал, как уста его размыкаются и как он снова может говорить, дышать и радоваться своей, хоть и тугой жизни. Почувствовав всё это, Дмитрий приподнял голову и сказал:
– Да что ты можешь сделать мне, старик? Что ты можешь мне противопоставить? Тебя даже не существует в этом мире, ты просто воплощение моего разума, пытающееся как-то навредить своему хозяину, само не ведающее, зачем тебе это надо. Ты никогда не узнаешь, что такое истинная человеческая любовь или дружба, а я знаю! И это не позволит моей ярости и гневу победить и взять вверх надо мной. Ты жалкое создание, не имеющее цели своего существования, не имеющее представления о настоящей людской жизни, и ты можешь сломать моё тело полностью, но мою душу, моё сердце ты никогда не сломаешь! Я не настолько жалок и слаб, чтобы сдаваться на растерзание самому себе! О да, ты прав, я грешник, убийца и, возможно, уже псих, однако моё сердце ещё не окаменело до конца, моя душа ещё не сгнила взаперти, как ты, а моя жизнь имеет и цель, и смысл, и будущее! Так что даже если ты захочешь сейчас закончить весь этот пустой трёп, то сделай это быстро, чтобы я поскорее избавился от своей позорной жизни, наполненной горем, срамом и страданиями!
Услышав это, старик вдруг замер на месте, не способный пошевелится. Лицо его побледнело так, что стало похоже на бетонную статую, а волосы поседели ещё сильнее, чем раньше. Он попытался сломать Дмитрию ещё одну руку, однако какая-то неведомая сила загоняла в угол уже его, а Дмитрия наоборот отпускала, высвобождая его руки и ноги из дьявольского плена извращённых фантазий старика.
Наш мир
Доктора стояли над телом Дмитрия, продолжавшим биться в конвульсиях и дрожать каждые полминуты. Сержанта, казалось, уже невозможно было спасти. Не один препарат не действовал на него, а все инъекции были бесполезны.
Главный врач сидел поникший рядом и с горечью смотрел на умирающего пациента, с которым провёл почти 6 лет, ухаживая за его здоровьем и состоянием. В его голове проносилось много разных мыслей: о том, как сообщить Виктору о смерти его лучшего друга, о том, что доктора верно уволят из-за смерти пациента и о том, что вообще станет дальше со страной, хоть последняя и не была связана с неминуемой смертью сержанта.
– Выйдите из комнаты, пожалуйста, – сказал доктор, обратившись к своим коллегам, – мне надо побыть одному.
Трое врачей-ассистентов поспешно удалились из комнаты, перешёптываясь по дороге о том, что же станет с пациентом и с главврачом.
– Скажи мне, Боже… – проговорил главврач, сидя в комнате перед Дмитрием, тело которого продолжало периодически биться в жутких конвульсиях, – есть в мире справедливость? Скажи мне, Христа ради, почему те, кто пал, защищая свою родину, свой дом, должны так по-скотски умирать в палате, пуская слюни изо рта, видя перед глазами последние секунды своей жизни? Скажи, Боже, почему не дано им встретится со своими матерями, детьми и друзьями? Почему не дано им встретится со своей любимой, не дано в последний раз её обнять и поцеловать на прощанье, чтобы она хотя бы знала, что мужчина, которого она любила, погиб не как трус или какое чмо, а как человек, отдавший жизнь за землю своих дедов, дом своих отцов и будущее своих детей? Скажи мне, Господи, за что караешь ты таких людей и почему они уходят так быстро и безвозвратно? За что ты мучаешь их близких и любимых людей, за что убиваешь в их сердцах последнюю надежду и «вознаграждаешь» такой скотской смертью? Да разве же они заслуживают такой кончины? Разве их жизнь была прожита зря? Понапрасну? Или быть может они не заслужили хотя бы героической гибели, да почтения их памяти и славной жизни? Ведь о них вскоре все забудут. Забудут и друзья, и любимая, лишь мать с отцом будут помнить вечный подвиг своих детей, о котором может и не будут ничего знать. Боже, да разве это миром можно назвать, когда отцы хоронят своих детей?! Когда матери сидят над могилой неизвестного героя и вытирают горькие слёзы?! Господи, знаю я, что не твоя в этом вина, но скажи мне, за что?!
С этими словами доктор вскочил со стула и пнул его ногой так, что тот отлетел к стене и разломился на две части, разбив также цветочный горшок, стоявший у стены уже несколько десятков лет. Постояв немного в комнате, главврач не выдержал жуткого зрелища мук и страданий его пациента, поэтому развернулся к двери и уже было собирался уходить, как вдруг услышал, что мало по малу пациент начинает успокаиваться, кровать больше не скрипит, а тело сержанта не дрожит. Тогда врач обернулся и увидел, что пациент молча и спокойно лежал на кровати, закрыв глаза, абсолютно не шевелясь.
– Господи Боже, неужели всё совершилось вот так? Но спасибо хоть за то, что ты наконец покончил с муками и страданиями моего пациента. Царствие ему небесное, и пусть чтут его там, у тебя, как героя, как солдата, не предавшего своей родины…
Хоть доктор и не знал всей горькой правды о сержанте, однако его слова звучали настолько искренне и убедительно, что казалось, будто отец проводит своего сына в далёкий и вечный путь, лежащий через небеса, к самому Господу Богу.
Доктор медленными шагами подошёл к Дмитрию и приложил руку ко лбу. Он был холодным, пота больше не было. Тогда доктор приложил руку к сердцу пациента. Прошла секунда, две, три… Но доктор так и не чувствовал сердцебиения.
– Господи… за что? – проговорил доктор со слезами, наворачивающимися на его глаза
Он уже было хотел убрать руку от груди несчастного Дмитрия, забыть про все его мучения и мирно отправиться заполнять бланк с датой и местом смерти, как вдруг…
– Бьётся! Сердце бьётся! Пульс есть, он жив, Господи, жив! Спасибо, Боже, спасибо тебе за то, что сохранил жизнь этого несчастного человека! Спасибо!
С этими словами доктор выбежал из комнаты, разбросав все бумажки, которые держал в руках и с радостным искренним смехом прокричал:
– Он жив, коллеги, жив! Сердце бьётся! Спасибо, Боже, спасибо!..
Для главврача будто не было вовсе окружающего мира, будто всё цвело вокруг, наполнялось райским светом и радостью. Радостью, которая так редко посещала сердце доктора, радостью, которая была намного теплее и искреннее признаний в любви или встречи с человеком, которого не видел уже очень много лет. Доктор был просто счастлив, счастлив, как никогда.
Камера старика
Старик стоял оцепеневший, неспособный ничего сделать и никак противостоять силе и воле Дмитрия. Сержант же чувствовал себя так свободно, как не чувствовал никогда. Чувствовал простое счастье от победы над собой. Тогда он медленно подошёл к старику и, обойдя его по кругу, достал из-за пояса его халата старый, в некоторых местах ржавый ключ.
Господин М. же стоял рядом и молча смотрел на сцену, происходившую перед его глазами. Он не мог ничего сделать, не мог помочь своему приятелю, как и не мог помешать Дмитрию. Он понимал, что поражение старика означало конец для их плана, означало полный провал и крах, поэтому единственное, что он мог – бездвижно стоять и надеяться на то, что Дмитрий не станет мстить ему за все обиды прошлого. Однако сержант, пройдя мимо него, лишь улыбнулся и пошёл дальше. В конце концов он вышел из комнаты и, повернувшись назад, произнёс одно лишь: «Свободен».
Старик тут же упал на пол и, не пытаясь даже встать, молча наблюдал за действиями Дмитрия, немного приподнявшись на руках. Сержант же затворил за собой дверь и, вставив ключ в замочную скважину, прокрутил два раза, а после бросил его далеко в коридор, не повернув даже в ту сторону головы.
– Старик, ты научил меня кое-чему, – проговорил сержант, – благодаря тебе я понял, что такое настоящее счастье в жизни, понял, что такое гнев и к чему эти два чувства могут привести. Ведь слепое счастье также страшно, как и самый страшный гнев. А теперь, я хотел бы попрощаться с тобой раз и навсегда.
– Ты глуп, раз думал, что, заперев меня здесь, ты одержишь победу! Нет и ещё раз нет! Ты всего лишь на время запер меня здесь, всего лишь отдалил свою кончину! Ты жалкое создание, ты не способен одолеть меня! Я всемогущ, я вернусь и в следующий раз не дам тебе не единого шанса!
– Не отдавайся своим эмоциям, глупый старик, иначе они поглотят тебя, как чуть было не поглотили меня. Прощай.
– Стой, стой! Я хочу попросить прощения! Чего ты хочешь, за мою свободу? Скажи, чего?!
– Ничего, старик. Ты и так свободен. А вы, господин М., лучше отправляйтесь в свой мир и впредь постарайтесь не мешать моей жизни, если не хотите закончить, как этот несчастный.
– Так точно-с, я как раз-с собирался уходит-с, – трепетно пролепетал господин М. и растворился в воздухе.
