Дмитрий Шерстенников
МутаХамис
Сергей Евгеньевич увлекся написанием письма и был настроен подробно поговорить об этом. Николай с тоской понял, что быстро ему не вырваться.
«Пришлось мне порыться в интернете. Министра твоего зовут Захи Хавасс, он генеральный секретарь верховного совета древностей» – с удовольствием выговорил Сергей Евгеньевич. Он с гордостью показал на тусклом экране какой-то текст на английском. Указав Николаю на маленький вертящийся стул с протёртой обивкой, из под которой кое-где вылез поролон, он надел очки и торжественно принялся читать письмо вслух по-английски. Потом со словами: «А, ты же не понимаешь по-английски», он, спотыкаясь, прочитал письмо по-русски. В голове у Николая после рюмки водки немного шумело. Письмо ему понравилось, сам он бы не догадался написать египетскому министру так многословно и льстиво.
Принтер Сергея Евгеньевича, заляпанный и пыльный, печатал со злым скрежетом, как будто не печатал на бумаге, а уничтожал её, он то зажёвывал бумагу, то жалел картридж и строчка получалась едва видной. Наконец, с третьего раза чудо распечатывания произошло и Николай совсем уже хотел поблагодарить и бежать, но тут Сергей Евгеньевич напомнил ему, что письму нужен конверт с правильным адресом, конверт у него был. По его настоянию, они еще выпили за успех, и еще час выводили прямой и обратный адрес – задом наперед, как полагается в английском.
В следующую субботу Николай возвращался на электричке из Москвы из египетского посольства. Он был в отличном весеннем настроении: наконец-то он перестал впустую фантазировать, сидя в Рязани, и дело с его письмом сдвинулось.
Посольство Египта – с фашистского вида орлом на золотой табличке – он с трудом обнаружил в тихом московском переулке. Вылезший из будки полицейский с сонным лицом и широкими бёдрами показал подъезд, куда отнести письмо. Из подъезда навстречу Николаю выскочил египтянин – смуглый мужик с бородкой и выразительными печальными глазами – и повелительным взмахом руки его остановил. Из подъезда трое чернявых парней в белых рубашках начали выносить и грузить в газель какие-то коробки. Вдруг одна из тяжелых коробок упала, и оттуда высыпались пачки документов. Мужик с печальными глазами, метнув быстрый взгляд на Николая, прикрикнул на уронившего парня. Тот было начал оправдываться, но "печальные глаза" нетерпеливо перебил его, заорав: "Ла-ла-ла-ла…" – парень, помалкивая, стал на коленях собирать рассыпавшееся. Пока Николай ждал, он заметил, что из труб посольства идёт густой дым: посольство жило своей дипломатической загадочной жизнью. Николай неуверенно вошёл внутрь – просторный холл с креслами был пуст. Побродив, он, наконец, нашёл какого-то парня, говорившего по-русски, путаясь, рассказал ему про своё открытие и упросил взять письмо в верховный совет древностей. Николай вышел из посольства и медленно пошёл на вокзал.
Народу в вагоне было мало, из окон пахло весной. Николаю хотелось, как следует помечтать о поездке к пирамидам, но нечто отвлекало его от этих приятных мыслей. Напротив него сидела очень красивая смуглая черноволосая девушка, по виду индианка, на которую он боялся взглянуть. Она не сидела в телефоне, а спокойно смотрела перед собой и – то ли у неё форма губ была такая, то ли она слегка улыбалась – вероятно, над ним, что он никак не решится с ней познакомиться. В течение трёх остановок он сгибался под тяжестью этой, как ему казалось, презрительной улыбки. Николай думал: будет ли изменой жене, если он заговорит с индианкой. Он не находил никаких причин так думать, но совесть ему говорила, что изменой это будет. Когда он, наконец, убедил себя логически, что это не будет изменой и решил, что заговорит с ней, как только поезд проедет станцию, так она как раз на этой станции и вышла, мелькнув перед Николаем узким джинсовым задом. Николай почувствовал облегчение – теперь тяжелый выбор не висел над ним. Он попытался думать про древний Египет, но воображение рисовало ему секс с этой необычной девушкой, он представлял себе ее белье – по форме шва, проступавшего под туго натянутыми джинсами, воображал ее обнаженное смуглое тело – бесстыдно полностью лишенное волос и покрытое татуировками, как он видел на фото из журнала в раздевалке на работе.
Вагон опустел. Из другого вагона со словами: «Папа, тут пустой вагон» на место индианки уселся мальчик лет 13-ти. Вслед за ним, спросив: «Не помешаем?» сел отец интеллигентного вида – умное лицо в очках и бодрый веселый взгляд.
Какое-то время ехали молча. Николай заметил, что у обоих на одежде приколоты белые ленточки. «Мы вот с митинга, – заметив интерес Николая, улыбаясь, сказал отец – совсем промёрзли.»
«Что за митинг?» – спросил Николай, и они разговорились с отцом, который представился Ильёй Альбертовичем (мальчика звали Коля – тёзка).
Поговорили про оппозицию, про выборы, про митинги, Николай с интересом погрузился в этот новый для него мир, узнал, кто такие «ватники» (равнодушные к судьбе страны), «титушки» (полицейские провокаторы), «карусельщики» – выяснилось, что Николай как раз и есть «карусельщик», он участвовал в «карусели» – это когда их всей бригадой целую субботу возили на автобусе по школам опускать бюллетени от имени других людей и он заработал 1600 рублей. Коля во все глаза смотрел на встретившегося им дьявола, а Илья Альбертович с тонкой улыбкой задумался и, решившись, мягко начал:
«Вот, вы Николай, ведь, хороший русский человек, каких много.»
Николай не понял, к чему это, и вежливо согласился.
«Довольны вы жизнью, которая вас окружает?» – с улыбкой продолжал Илья Альбертович, всё более увлекаясь и этим становясь Николаю всё более симпатичным.
«Нет, не доволен» – весело ответил Николай, узнавая тип разговоров, которые им доводилось вести с Сергеем Евгеньевичем. Он как-то сразу признал за Ильёй Альбертовичем роль старшего в разговоре, хотя они были ровесниками.
«Что говорить, бедно живем» – честно добавил Николай.
«А не задумывались, почему?» – радуясь, спросил Илья Альбертович с интонацией, что следующей его фразой будет: «Что и требовалось доказать.»
«Пьют много» – в тон ему радостно ответил Николай и почувствовал, что ляпнул не то, расстроил Илью Альбертовича.
«Да потому, что чиновники воруют!» – всё ещё весело, но немного раздраженно воскликнул Илья Альбертович.
«Воруют» – согласился Николай, вспомнив рассказы Зинаиды Игнатьевны.
«А почему воруют, не задумывались?» – смягчился Илья Альбертович.
«Из жадности?» – осторожно предположил Николай, боясь рассердить Илью Альбертовича. Он не угадал, но Илья Альбертович лишь печально улыбнулся и терпеливо объяснил:
«Воруют там, где ничего за это не грозит! Где нет выборов, где продажная судебная система, где нет независимой прессы. Тут целый клубок!» – заблестел выпуклыми глазами Илья Альбертович. – «Там, где есть выборы, там воровства меньше и люди живут лучше и свободнее, согласны?»
«Согласен» – Николай опять вспомнил Зинаиду Игнатьевну и радостно подтвердил.– «Да, Америка сила! А у нас одно распиздяйство»
«Дело не в том, что американцы особенные какие-то, а в том, что у них есть выборы, а у нас нет» – со вздохом поправил Илья Альбертович, подумав, почему же так трудно у народа укладываются в голове очевидные вещи.
«У нас с выборами ничего не выйдет» – радостно сказал Николай.
«Почему не выйдет? У всех выходит, а у нас, видите ли, не выйдет! Мы особенные!» – зло возразил Илья Альбертович, которого уже достал этот радостный ватник.
«Русский вместо выборов нажрётся» – не чувствуя, что ранит Илью Альбертовича, весело сказал Николай: он вспомнил соседа, недавно ушедшего на пенсию, монтажника Петровича, который рассказывал, что пока ему не исполнилось сорок лет, выпивал по три бутылки водки в день – одну за завтраком, одну на обед и одну на ужин.
Тонкая стоическая улыбка больше не возникала на лице Ильи Альбертовича:
«А нажрётся, не нужны ему выборы – так и будут жить в этом убожестве» – с открытой ненавистью глядя на Николая проговорил Илья Альбертович.
«Такой уж у нас народ» – примирительно сказал Николай.
«Мил человек, – ёрнически перейдя на простонародный, воскликнул Илья Альбертович – да, не хочу я это терпеть!». Он окончательно вышел из роли терпеливого учителя: «Я хочу, чтобы была демократия, чтобы мной правили, кого я выберу!» Илья Альбертович неумело матернулся и зло отвернулся к окну. Коля испуганно смотрел, то на отца, то на Николая. Добрый Николай улыбнулся Коле и решил сменить тему:
«У меня тоже есть мечта» – сказал Николай и начал рассказывать про открытие, про письмо в министерство древностей. Илья Альбертович отвлёкся от окна и слушал с презрительной улыбкой. Когда Николай сказал, что ждёт ответ от министра Захи-как-то-там (он так и не выучил фамилию седого старика), Илья Альбертович неожиданно просветлел и злорадно сказал: «Так, вы, наверно, не слышали? Ничего вам не ответят!»
Николая бросило в жар.
«Там сейчас революция. Им теперь не до вас. Доигрался ваш диктатор. Все диктаторы кончают одинаково!»
Холодно расстались. Николай привыкал к мысли, что вся надежда теперь только на заначку, которую копить, по расчету, ещё года три.
Когда он вернулся, дверь ему неожиданно открыла непонятно зачем взявшаяся Зинаида Игнатьевна, она почему-то плакала. «Верочка» – произнесла она имя тёщи. Николай увидел накрытое платком зеркало, заплаканную дочь, мрачную жену Вику, почему-то считавшую за столом деньги, вспомнил, что утром тёща плохо себя чувствовала, и жена с дочерью собирались поехать с ней в больницу – и понял, что тёща умерла. «Мама» – произнесла Вика, и, кивнув на деньги, прибавила – «похоронить – не хватает десять тысяч».
