Дмитрий Шерстенников
МутаХамис
Он запомнил удивленный взгляд, тогда брошенный на него новобрачной, и сейчас не удивился, что жену не увлекло его открытие – странные и непрактические вещи Вику не интересовали. Когда Николай рассказал жене о таинственном иероглифе – ключе к загадке пирамид, Вика без интереса сказала: «Ну и что», спросила, не видел ли он карта на скидку в «Магнит» и спохватилась ворошить подгорающие кабачки.
Наступило лето. Как-то вдруг оказалось, что многое нужно купить – из одежды и по хозяйству. Николай женой подолгу обсуждали, как сэкономить. Однажды субботним вечером в дверь позвонили: на пороге стоял сосед Костя, который часто заходил одолжить денег.
«Здорово, бурый!» – задорно растягивая слова, поздоровался Костя. Костя отсидел год за драку и усвоил манеру говорить особенным «блатным» образом – растягивая слова и вставляя добродушный матерок и необидный тюремный сленг, чтобы заполняя перерывы смысла и избегая неловких пауз, придать речи приятную плавность. Так он обычно начинал разговор, когда же дело доходило до неловкой просьбы одолжить пятьсот рублей, Костя начинал говорить нормально и даже немного тараторил. Получив пятьсот рублей, он успокаивался и прощальное «от души» (спасибо) говорил опять в «блатной» манере.
Костя был не один. «Это Санёк» – представил Костя вынырнувшего из-за его спины худого бритоголового подростка. Николай с опаской пожал ему руку, но Санек вел себя уважительно.
В этот раз Костя растягивал слова особенно благодушно и немного свысока: после светского «Как сам?», он сказал, что у него есть разговор. Они вышли во двор. Оказалось, что Костя зашел не одолжить денег, а, можно сказать, подарить их: они с Саньком решили начать своё дело и приглашали его быть третьим. Бизнес планировался такой: они будут скупать по дешевке в хлебозаводе, где работала Света, костина девушка, слегка бракованные батоны и продавать их фермерам для свиней. Выходило, у Кости были ценные связи на заводе, он же «решал вопросы с ментами и с братвой», у Санька была машина, ну и Свете полагалась премия, так что по справедливости Николаю полагались 20% от прибыли. Для этого нужно было уволиться из электриков. Вечером Николай посоветоваться с Викой, и они решили, что можно рискнуть.
На следующий день, по настоянию Кости, во дворе под рябиной компанией пили пиво, отмечая начало бизнеса. Николай терпеть не мог пиво, но незаметно для себя выпил много и размяк. Ему захотелось рассказать новым друзьям о своем египетском открытии, о поразительном соединении загадки неизвестного иероглифа и тайны построение пирамид. Его уважительно выслушали, а Костя обнял и сказал: «Вот подымем лавэ, съездишь в свой Египет и все объяснишь египтянам.»
Николай задумался: «А мог бы я, и правда, показать с какой стороны находится «машинное отделение»?» и тут же его как током ударило: «Почему же до сих пор его обнаружили?» – об этом он совершенно не подумал, всё открытие повисло на волоске. Мысль Николая начала работать, и чудесным образом открытие опять защитило себя, ответ пришел сам собой: конечно, при завершении пирамиды машинное отделение заделывали, так что снаружи пирамида выглядела цельной. Обнаружить эту перегородку, зная с какой стороны искать, будет нетрудно. Николай с облегчением вернулся к общему застольному разговору про непомерные заработки футболистов «Спартака». «Да вы с ума, что ли, сошли!» – с деланным ужасом восклицал Костя: «Квинси Промесу – 15 миллионов евро! За что!? Ну, я понимаю – один, ну два, но 15!»
Николай опьянел. Равнодушие компании к древнему Египта было заразительно: Николаю сейчас и самому перестало казаться важным, как они там в древнем Египте резали камень – ровно или нет. Хотелось вместе со всеми дружно обсуждать футбол, который в нормальном состоянии был ему скучен, Хотелось вместе со всеми весело стучать по липкому от пролитого пива столу и кричать: «За что!?», пугая соседей из их пятиэтажки.
Было уже темно, когда Николай отошел по малой нужде к высоким деревьям, росшим по краю двора. Он был пьян и, чтобы не шатало, прислонился плечом к покрытому грубой корой стволу старого дерева. Из темноты подул легкий ветер, донесся гудок поезда. В наступившей тишине он услышал, как над ним шумят деревья. В душе наступила ясность – балагурство про футбол ничуть не было близко его душе и казалось пустым притворством. Он ощутил своё одиночество в мире. Ища утешения, он представил себе – с птичьего полёта – черную, как нефть ленту Нила обвивающую белую пирамиду в желтой пустыне.
На следующий день Николай уволился из электриков и начал ездить с Саньком на его ржавой ладе по деревням, продавая бракованный хлеб. Поначалу, дело шло хорошо, но накопить на поездку в Египет Николай не успел. После первых прибылей Костя запил вместе со Светой. Вскоре, и Санек куда-то исчез (позже Николай узнал, что его посадили за наркотики). На этом бизнесу пришёл конец.
Деньги, заработанные на бракованном хлебе, скоро закончились, и Николаю пришлось обратно наниматься электриком в свою старую управляющую компанию. Приняли Николая хорошо и даже повысили ему зарплату, так что надежда за несколько лет накопить на поездку в Египет осталось. Наступило лето, вроде, жизнь встала на стабильные рельсы. Когда он дома мыл посуду или жена посылала его в магазин или когда как-то иначе ему выпадали минуты, когда он остаться наедине со своими мыслями, воображение привычно уносило Николая в мир его мечты. С каждым разом его мысленный взор различал новые детали в "его" Египте: он следил, как рабочие, пилящие камни у нижнего барабана, носятся по узкому пространство между белой пирамидой и барабаном, погруженным в чёрный Нил, время от времени останавливая уходящую ввысь ленточную пилу и меняя звенья-иероглифы. Николай в деталях представлял, как именно происходила замена изношенного звена-иероглифа. Когда же воображаемые древние египтяне в обеденный перерыв погружались в прохладную воду Нила, Николаю становилось душно, и он старался остаться один. Под каким-нибудь предлогом он спускался во двор, шел к высоким деревьям на краю двора. За деревьями начинался железнодорожный овраг, за которым далеко виднелись кроны деревьев и крыши пригорода, среди которых поблескивали золотом купола двух церквей. Под толстым стволом дерева он установил какой-то ящик, и сидя на нем, постепенно он переходил от картин древнего Египта к неопределённым мыслям о своей жизни, замирал от нежных прикосновений ветра, слушал шум деревьев и позволял печальному умиления заполнять душу. Когда он замечал, что слишком дал волю печали и по щекам текут слезы, он виновато возвращался домой, готовый получить хозяйственное задание от жены, которая всегда была чем-то занята.
Однажды, когда он шинковал на кухне капусту, дочка позвала его: «Пирамиды показывают». По телевизору показывали про Египет, но уже не про пирамиды, а давал интервью недовольный чем-то старик с красным лицом, седой львиной шевелюрой. Потом мелькнули толпы радующихся чему-то египтян, окружающих замершие бронетранспортёры, и про Египет закончилось. Николай запомнил, что старик – Захи как-то-там – был что-то вроде министра по делам древностей. Мысль Николая заработала, он сделался весел и энергичен.
Написать письмо этому Захи как-то-там – про открытие, про то, что ему, Николаю, самому ничего не нужно, только бы оплатили перелёт и он покажет, раскроет древнюю технологию – письмо на английском, солидно составленное и правильно адресованное, чтобы можно было переправить его через посольство Египта – написать такое письмо Николай попросил главного инженера их компании Сергея Евгеньевича. С Сергеем Евгеньевичем они наполовину дружили – насколько можно было дружить со своим начальником, который, к тому же, на 25 лет старше. Сергей Евгеньевич, хоть всегда имел вид занятой и мрачный, хорошо относился к Николаю, много читал, любил обсудить прочитанное и поговорить про политику. У него бы компьютер и интернет – из года в год на Новый год и на 8-е марта 65-летний Сергей Евгеньевич рассылал знакомым по емейлу поздравления со стихами своего сочинения – рифмуя «страстный монолог» с «рабом изящных женских ног».
Когда Николай рассказал Сергею Евгеньевичу об открытии, тот неприветливо сказал: «Все ученые уже давно открыли» и посоветовал почитать книги по истории. Реакция Сергея Евгеньевича обожгла Николая. Он давно привык к человеческому нелюбопытству, но совет – вместо живого обсуждения аргументов почитать научные книги – был жесток: очевидный смысл совета был – не лезть со свиным рылом в калашный ряд. Однако, несмотря на скепсис, Сергей Евгеньевич обещал помочь: ему хотелось блеснуть своим английским и владением компьютером. Всю следующую неделю, встречая Николая на работе, Сергей Евгеньевич ему улыбался, а накануне следующих выходных торжественно пригласил к себе домой на обед – работа явно была сделана.
«Заходи в моё логово» – сказал Сергей Евгеньевич. Когда накрытый его женой обед был съеден и по его настоянию запит водкой, он провёл Николая в насквозь прокуренную маленькую комнатку – с книжными полками и компьютером. Небольшой стол прогибался под гигантским ящиком монитора с отливающим синевой защитным экраном. Клавиатура была до черноты заляпана липкой грязью. Ещё на столе умещались два раскрытых словаря, очки, пепельница, две чашки – одна с чаем, другая пустая, но с чайной ложкой с намотанным на неё засохшим пакетиком чая, красный карандаш без грифеля и совсем уж пустяки, например, обсосанный леденец, чистоплотно положенный на фантик, чтобы не прилипали крошки, лежавшие вокруг.
