bannerbannerbanner
Ласковый убийца

Дмитрий Сафонов
Ласковый убийца

Полная версия

Кольцов успел купить квартиру, "Мерседес", и войти в так называемое "общество". Он стал открыто интересоваться женщинами, а главное – женщины стали интересоваться им. Умный, талантливый, богатый – что еще надо?

Случилось так, что в его сети угодила Анжела Ивановна Красичкова, студентка-старшекурсница экономического факультета, более известная как дочь своего папы, Ивана Степановича Красичкова – очень ответственного работника Внешторга.

Естественно, папа был против: он считал, что надо блюсти чистоту рядов. "Все-таки люди нашего круга должны крутиться в своем кругу", – настаивал косноязычный папа, видимо, забывая, что сам он – вовсе не столбовой дворянин, а шестой ребенок из большой крестьянской семьи. Дочка же придерживалась более прогрессивных взглядов: ведя жизнь более чем безбедную – благодаря заслуженным родителям – она полагала, что главное – не то, чей ты сын или дочь, а то, что ты из себя представляешь. В общем, ей легко было так думать.

И все-таки Кольцова приняли в семью. Решающую роль сыграли, как всегда, деньги. На радостях новоиспеченные родственники задумали открыть семейный бизнес, и вскоре на свет появилось совместное предприятие, занимающееся поставками карельского леса в Финляндию. Это стало возможным благодаря связям тестя и шальным, бесконтрольным капиталам зятя. Кольцов вложил в СП очень много денег. Дело закрутилось!

Но… Как всегда, появилось одно маленькое но… Милиция вышла на след группы студентов, занимавшейся изготовлением и распространением нового синтетического наркотика. Пошла волна арестов, нити потянулись к Кольцову; скоро взяли и его. И вдруг оказалось, что мнимое могущество Кольцова – вещь очень зыбкая, что никакие телохранители из числа бывших спортсменов помочь не в состоянии, и что срок ему светит очень даже не маленький.

Тогда Иван Степанович Красичков (заботясь, впрочем, более о собственной репутации, нежели о свободе зятя) задействовал старые знакомства, обзвонил всех, кого только мог, раздал всем, кому нужно, взятки, и Кольцов, проведя на нарах четырнадцать незабываемых ночей, вернулся в ряды строителей капитализма (тех, которые пока по эту сторону тюремной ограды).

И вот тут-то Красичков уперся, как старый козел: ноги этого бандита больше не будет в моем доме! Дочери было предложено выбирать: или – или. И она, конечно, выбрала отца, тем более, что правильность такого выбора в свете последних событий стала совершенно очевидной.

Кольцов остался, образно говоря, у разбитого корыта. Но это образно, потому что на самом деле даже корыта у него не осталось. Красичков сказал, что все кольцовские деньги ушли на взятки, а квартира, машина и прочие прелести жизни были в свое время переписаны на жену, чтобы в случае чего не подлежать конфискации.

Развод оформили быстро, и Кольцов вернулся в общежитие. Правда, ненадолго – из университета его вскоре поперли: кандидатскую он так и не защитил. О том, чтобы начать все заново, не могло быть и речи: Кольцов постоянно чувствовал живой интерес к своей персоне со стороны правоохранительных органов. Одним словом, историческая справедливость торжествовала победу на всех фронтах.

И он залег на дно. Конечно, не то, чтобы уж на самое дно, нет. "Мерседес" он все-таки купил. Года через два. Эти годы были ознаменованы неустанным трудом в сфере торговли изделиями бытовой химии: как это часто бывает у людей романтического склада, первая любовь – к химии – оказалась сильней.

А потом случилось нечто такое, что в корне изменило его жизнь.

* * *

ЗА ПОЛТОРА ГОДА ДО ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ.

На дворе был конец января. Все замело. Снег тяжелыми хлопьями ложился на ветви могучих деревьев, оседал на изогнутых спинках скамеек, заносил летние беседки и заметал дорожки парка. Все это было хорошо видно через огромные, высотою в два человеческих роста, окна. А внутри, по эту сторону стекла, было тепло и тихо.

Двое мужчин неторопливо прогуливались по краю бассейна. Один из них – тот, что постарше – был одет в спортивные брюки и белую тенниску, а другой – в дорогой темно-синий костюм. Тот, что постарше, был маленького роста, лысый, с внимательными черными глазками под треугольными веками. Второй был повыше, моложе первого лет на пятнадцать, с густыми темно-каштановыми волосами.

Первого звали Аркадий Львович Борзовский, а второго – Феликс Георгиевич Иосебашвили. Он был правой рукой и консультантом Борзовского – по всем без исключения вопросам.

Правда, в помещении находился еще один мужчина, но на него не обращали внимания, словно бы он являлся частью обстановки.

Звали третьего мужчину солидно – майор Прокопенко. Он был широк в плечах и суров на вид. Майор Прокопенко являлся действующим офицером ФСБ и по совместительству – начальником службы личной охраны Борзовского. Помимо этого, он активно участвовал в разработке различных мероприятий, направленных на защиту и обеспечение безопасности финансовой империи, основателем и единственным полноправным хозяином которой был Борзовский.

Майор Прокопенко внимательно наблюдал за каждым шагом двух собеседников, поворачиваясь следом за ними всем своим большим тренированным телом. Время от времени он что-то негромко говорил в маленький микрофон, укрепленный на лацкане пиджака.

Тихо плескалась неестественно голубая вода. Мужчины медленно ходили по длинной стороне бассейна: туда и обратно.

– Конечно, Аркадий Львович, это большое зло. Не берусь даже спорить. Однако опыт развития человечества показывает, что оно, к сожалению, неизбежно. Причем это в равной степени относится ко всем странам – независимо от уровня экономического развития, независимо от климатических особенностей и географического расположения, независимо от менталитета и господствующей религии, – ко всем. И Россия не исключение. По всем прогнозам уровень потребления в ближайшие годы только возрастет. А упущенные сегодня возможности обернутся не просто миллионными – миллиардными! – убытками.

– А что, у этого рынка большая емкость? – быстро стрельнув колючими глазками из-под кустистых бровей, спросил Борзовский.

– По моим подсчетам, на сегодняшний день – около трех миллиардов долларов. Больше половины приходится, естественно, на Москву. Остальное – на другие крупные города.

Борзовский опять задумался. Иосебашвили продолжал:

– Они хотят контролировать всю продажу, по всей стране.

Борзовский усмехнулся:

– Короче, стать монополистами?

– Да. Сеть сбыта давно готова – они просто подмяли под себя "таджиков" и "азербайджанцев", для которых это всегда было традиционным бизнесом. Стало быть, теперь основной вопрос – централизация поставок. Здесь два ключевых момента – во-первых, они хотят, чтобы весь товар, продаваемый в России, исходил от них. Они даже готовы в два раза снизить цены.

– Хм, – промурлыкал Борзовский, – грамотный ход. Отсекают конкурентов и вовлекают новых потребителей. Молодцы!

Иосебашвили кивнул:

– Чувствуется твердая рука. Но пока кукловод остается за кадром. По крайней мере, те люди, с которыми я беседовал, не производят впечатления разумных существ. Вряд ли кто-нибудь из них смог бы все это придумать. Тут нужна богатая фантазия.

– Понятно. А во-вторых?

– А во-вторых, для централизации поставок нужен канал. Они не хотят терять на транспортировке ни грамма. То есть канал должен быть абсолютно надежным. Естественно, организовать это без влияния на самом верху – невозможно, поэтому они и обращаются к нам. А чтобы МВД не сидело без работы, они берутся сообщать о других поставщиках товара.

– Даже так? – удивился Борзовский. – То есть сдавать конкурентов?

Иосебашвили позволил себе короткий смешок:

– Да. Помогать милиции бороться с преступным промыслом.

– Молодцы! – повторил Борзовский. – Лихие ребята! А какова будет наша доля?

– Четверть от общего оборота, – со значением произнес Иосебашвили.

– Приятная сумма, – удовлетворенно отозвался Борзовский. – Только меня это настораживает: откуда такая готовность расстаться почти с миллиардом долларов? Может, они просто хотят нас "кинуть", эти воины ислама? Я бы, честно говоря, даже спрашивать у них "который час?" поостерегся, не то что крупные дела вести.

– Но ведь оружие мы им продавали, – мягко напомнил Иосебашвили. – Никаких проблем не возникало.

– Ну, это делалось через посредников, – возразил Борзовский. – И потом, тогда они от нас зависели.

– Ситуации очень похожи, – старался убедить его помощник. – В органах, да и в обществе в целом к ним сейчас отношение негативное – особенно не развернешься. А граница с каждым днем все менее проницаема – крупные партии уже не провезешь. Поэтому, если они хотят работать на перспективу, партнеры просто необходимы. Прибыльность этого бизнеса – около 1000 %. Это по самым скромным оценкам. Прибыльнее – только торговля оружием. Суть идеи в том, чтобы товар не стекался мелкими ручейками, а шел регулярным потоком. Основные потери случаются как раз на этапе транспортировки. Ведь всю милицию не подкупишь – денег не хватит. А создать один работающий канал и прикрыть его со всех сторон – это нам по силам. И это будет стоить семьсот пятьдесят миллионов долларов в год. Или около того.

– Хорошо, хорошо. Я понял. А чем это может грозить в случае неудачи?

– Ничем – если правильно организовать дело.

– У тебя уже есть какие-то планы?

– Конечно. Я бы не пришел к вам с пустыми руками.

Борзовский одобрительно улыбнулся:

– Излагай.

– Предположим, что некая организация занимается тем, что разыскивает тела солдат, погибших в ходе военных действий, а также освобождает людей из чеченского плена. Хорошее это дело? Безусловно. При всем при том у государства эта организация не просит ни копейки, а существует, ну, скажем так, на добровольные пожертвования состоятельных граждан.

Борзовский молча слушал. Иосебашвили продолжал:

– Естественно, что для проведения такой работы необходимо часто ездить в Чечню. И не просто ездить – летать. С какого-нибудь подмосковного военного аэродрома – к примеру, из Чкаловского. Естественно, что вернувшиеся из плена солдаты могут представлять оперативный интерес для спецслужб, поэтому ничего удивительного, если в аэропорту самолет будет встречать группа офицеров госбезопасности, скажем, во главе с этой гориллой, – Иосебашвили едва заметно кивнул через плечо, туда, где стоял майор Прокопенко. Борзовский молчал. – Я представляю себе, что это будет… ну, допустим, благотворительный фонд со звучным и запоминающимся названием. "Милосердие и справедливость"? Неплохо? Или что-то в этом духе. Это уже организационные вопросы. Теперь основное. Кадры! Они, как известно, решают все. Есть человек на главную роль. При выборе я исходил из следующих соображений: чистый славянин, безо всяких примесей, открытое симпатичное лицо – ну, это всегда можно подправить при желании, компетентность в вопросах особого рода – вы понимаете, что я имею в виду – и, конечно же, нейтральность. Это должен быть ничей человек. Подкидыш с улицы. Этакая козявочка, которая не смогла бы возомнить о себе черт знает что – с одной стороны. А с другой – которую можно было бы легко прихлопнуть, если понадобится. По сути дела, перед ним будут стоять только две задачи: первое – вести учет поступающего товара, чтобы мы точно знали причитающуюся нам долю, и второе – вовремя переводить деньги на те счета, которые ему укажут.

 

– Я тебя понял. И что это за человек?

– Есть такой. Некий Кольцов. Дело "химиков" из МГУ, может, помните?

– Да, что-то такое припоминаю.

– Пролетарского происхождения. Сам родом из Иваново. По образованию – химик, с наркотиками знаком не понаслышке – это он тогда закрутил все дело. Сейчас ведет какой-то копеечный бизнес, максимум, на кого имеет выход – это бандиты районного масштаба. Был когда-то женат на дочери Красичкова, но семейная жизнь не заладилась. Его как раз тогда повязали, хотели запустить "паровозом", но тесть помог – вытащил. Вытащил и выкинул. Красичков теперь с Берзоном Питер окучивают. На пару. А Кольцов – тут прозябает. Сирота! Никто за ним не стоит. Живет одиноко, не женат. И что очень важно – сам он не колется. Это хорошо.

– Ну и что, – спросил Борзовский, – ты думаешь, ему можно будет доверять?

– Конечно. Главное – это не давать ему почувствовать себя самостоятельным. Показывать, что он постоянно находится под нашим контролем.

– Не знаю, Феликс. Речь идет об очень больших деньгах. От этого люди сильно меняются.

Иосебашвили широко улыбнулся:

– Не позволим, Аркадий Львович! Не позволим!

Борзовский в сомнении покачал головой:

– А если что случится – опять скажут: "рука Борзовского"? На меня и так уже всех собак вешают – чуть ли я не младенцев на завтрак ем. А тут еще эти наркотики…

– Ну что вы? – поспешил успокоить патрона Иосебашвили. – При чем здесь вы? Фонд будет абсолютно независимым, проследить пути перемещения денег тоже вряд ли удастся. А Кольцову знать лишнее совершенно ни к чему. И потом: вы же не собираетесь фотографироваться с ним в обнимку? Он – просто пешка. Причем заведомо непроходная. Нет, Аркадий Львович. Поверьте мне, при такой схеме работы вы практически ничем не рискуете. Доказать вашу связь с поставкой наркотиков в Россию – невозможно.

– Потише, – недовольно поморщился Борзовский. – Мало ли что… – он неопределенно покрутил пальцами в воздухе. – Знаешь, что мне не совсем понятно? – вдруг задумчиво спросил он Иосебашвили и сам продолжил:

– Почему они хотят поставлять товар именно через Чечню? Ведь традиционные пути наркотиков: из Пакистана и из Южной Америки. При чем здесь Чечня?

– Как мне объяснили, это дела политические. Богатые исламские страны, желая поддержать своих братьев в войне против неверных, тратят много денег. А себестоимость производства героина не так уж и высока. Поэтому им выгоднее оказывать помощь натуральным продуктом, отдавая наркотик за бесценок. Выходит – помогли героином на миллион, а чеченцы получили – десять миллионов. И к тому же все при деле.

– Все равно, что-то здесь нечисто… – недоверчиво сказал Борзовский. – Надо будет еще раз все тщательно взвесить. Ладно?

– Конечно, Аркадий Львович. Я займусь этим. Пока все не проверю, определенного ответа не дам: ни "да", ни "нет".

– А Кольцов этот – кандидатура неплохая. Скажи Прокопенко, чтобы занялся им вплотную. Пусть выяснят про него все, что только можно, включая то, сколько раз в день он ходит в туалет. И не страдает ли запорами. Понял?

Иосебашвили с готовностью кивнул:

– Все понял, Аркадий Львович. Уже работаем!

* * *

Примерно через два месяца Иосебашвили позвонил Кольцову и предложил встретиться. Раздумывать над ответом не приходилось: людям такого уровня отказывать не принято. Да и опасно. Кольцов сказал: "Да-да, конечно. Когда Вам удобнее?" и на следующий день – точнее, вечер —

сидел в глубоком кожаном кресле перед маленьким столиком в доме приемов одной из крупных коммерческих структур, входивших в состав империи Борзовского. От волнения он тихонько ерзал и украдкой вытирал вспотевшие ладони об дорогие брюки.

Иосебашвили некоторое время ходил по комнате, задавал пустые, ничего не значащие вопросы и внимательно выслушивал ответы. Наконец он сел в кресло напротив и пристально посмотрел на Кольцова.

– Сергей Иванович, я, собственно, хотел предложить вам возглавить одно дело. Мне кажется, что вы, особенно если принять во внимание ваше образование и некоторый довольно специфический опыт, как нельзя лучше подходите на роль руководителя этого м-м-м… предприятия.

Иосебашвили помолчал, видимо, желая, чтобы смысл сказанного дошел до Кольцова.

– Работа самостоятельная, вами никто управлять не будет. Подчиненных тоже будет немного. Суть работы заключается в том, чтобы вести строгий учет и контроль за движением некоторого товара, а также регулярно переводить деньги на разные счета. Но это уже детали. Основное – это учет.

Кольцов помялся.

– Вы позволите, я закурю? – он огляделся: пепельницы нигде не было.

– Да, конечно, не смущайтесь. Сейчас договорим, я уйду, а вам принесут пепельницу и тогда курите. А пока – извините, но я бы просил вас воздержаться. Видите ли, у меня, к сожалению, астма. Не переношу табачного дыма. Мне сразу становится плохо. Еще раз извините, – несколько заискивающе говорил Иосебашвили, но выражение лица у него было холодное: скорее даже надменное.

Кольцов смешался еще больше.

– Феликс Георгиевич, нельзя ли поподробнее узнать, что это за работа? – опять невпопад спросил он, хотя сам уже догадывался.

Иосебашвили склонил красивую голову набок и устало посмотрел на Кольцова.

– Сергей Иванович, мы пока говорим о довольно отвлеченных вещах. Поэтому вы еще имеете возможность сделать выбор. Если наш разговор будет более предметным, эта возможность исчезнет. Вы меня понимаете? Коммерческая тайна и так далее. В данном случае речь идет вот о чем: хотите вы стать членом нашей команды или нет? Поверьте, такого предложения удостаивается далеко не каждый. И никто еще не отказывался. И уж тем более – не жалел. Думаю, что вам тоже не придется. Когда вы сможете дать мне обдуманный ответ?

Кольцов потер ладонями колени и шумно вздохнул:

– Я согласен, Феликс Георгиевич.

Иосебашвили едва заметно улыбнулся и назидательно произнес:

– Что вы вздыхаете, Сергей Иванович? Не надо драматизировать ситуацию: вы же не душу дьяволу продаете. Просто в вашей жизни начинается качественно новый этап: другие возможности, деньги, сила, власть – все другое. И я рад за вас. Поздравляю!

– Спасибо, – смутившись под его взглядом, сказал Кольцов, – просто я, наверное, еще не до конца это осознал.

– Да, скорее всего, – согласился Иосебашвили. – Сейчас вам принесут пепельницу, а у меня, извините, неотложные дела. Завтра они появятся и у вас. А сегодня – пока отдыхайте, – он встал и направился к выходу. – С вами свяжется кто-нибудь из моих помощников. До свидания, – и он вышел из комнаты.

Не успела дверь закрыться, как на пороге показалась высокая красивая девушка с пепельницей в руке. Она учтиво поинтересовалась, не желает ли он еще чего-нибудь, но Кольцов поблагодарил ее и поспешил домой.

Так все начиналось: чуть больше года назад, а теперь зловещий бизнес все больше и больше набирал обороты.

* * *

ЕФИМОВ. НАПИСАНО КАРАНДАШОМ НА ОБОРОТЕ МАШИНОПИСНЫХ ЧЕРНОВИКОВ.

А ведь я пью уже четвертый день… Боже мой, если бы вы только знали, как мне плохо! Но вряд ли с вами случалось нечто подобное – смешно даже допустить такую мысль! А вот со мною случается… И в последнее время – все чаще и чаще.

Попробую описать свое состояние – исключительно для того, чтобы расширить ваш кругозор.

В порядке, так сказать, поэтажном: голова болит. Я мог бы написать: мучительно, невыносимо, нестерпимо, раскалывается от боли и так далее, словом, подпустить определений, нанести несколько бойких мазков, которые бы оживляли и веселили общую картину, как белые барашки пены на гребнях морских волн у живописца Айвазовского. Но она просто болит: не останавливаясь ни на минуту, не больше, но и не меньше, в любом положении и даже во сне. Эта тупая боль (тупая не в том смысле, что по ощущению противоположна острой, а тупая, как песни группы "Доктор Ватсон" и детективные романы писательницы Тамариной) представляется мне в виде рога, который растет прямо изо лба. Словно какая-то неведомая сила могучей рукой собрала мои волосы, кожу на голове и сами мозги в тугой пучок и стянула этот пучок шершавой резинкой на самом центре лба, и теперь голова болит: сзади наперед. Это направление боли – от затылка кпереди – опускаясь этажом ниже, в область рта и глотки, вызывает постоянное чувство тошноты. Добавьте сюда противный вкус от бесчисленного количества дешевых сигарет: человек, уходящий в многодневный запой, как моряк – в море, вынужден быть экономным, чтобы запасов хватило до самого конца рейса, поэтому я заблаговременно купил на оптовом рынке побольше дешевых сигарет и выиграл на этом одну бутылку водки.

Кашель… Он донимает меня постоянно. Кашель раздирает мое несчастное горло, он надсадный и сухой: вся вода, что была во мне, перелилась в мешки под глазами и пальцы. Теперь я не могу надеть свое обручальное кольцо (которое всегда было чуть-чуть великовато) даже на мизинец, а ботинки ужасно натирают распухшие ноги, и поэтому, когда я выхожу из дома, чтобы дойти до ближайшего ларька, я не надеваю теплых носков. Оттого ли я так сильно дрожу, что не надеваю теплых носков? Наверное, все же не только от этого содрогается мой пустой, обожженный изнутри живот.

В животе сосет. Даже нет, не сосет. В животе такое ощущение, будто там сидит еще одна голова, и она все время кружится. Этакое головокружение в животе. (По-моему, это не моя метафора. Но она очень точная, не буду искать другую.) Простите за еще одну подробность, но уже три дня у меня не было стула: а все потому, что я ничего не ем; попробуйте запихнуть в себя хоть что-нибудь, если вас постоянно тошнит. А водку я не закусываю, запиваю водой – обыкновенной, хлорированной, из-под крана.

Теперь про ноги. Нет, сначала – про то, что между ними: вы же все-таки не юная девица, разрешите быть с вами откровенным. А я не могу себе позволить быть неполным и неточным в угоду каким-то идиотским приличиям.

Раньше я всегда просыпался с Эрекцией. И даже тогда, когда я засыпал, совершенно измученный самыми сладкими мучениями, которые только можно себе представить, и утомленный самыми приятными томлениями, какие только можно себе вообразить, то есть засыпал после счастливой, прекрасной ночи, проведенной с прекрасной, счастливой, любящей и любимой женщиной, после того, как тугими струями белого огня, извергнутыми из своих чресл, я завершал и подкреплял, подводил итог извержениям словесным, которые то потоком, то по капельке, то шепотом, то стоном я вливал в улитковый завиток самого изящного в мире ушка, окруженного разлетающимися от моего горячего прерывистого дыхания прядями темно-русых волос, даже тогда я просыпался с Эрекцией. (Пишу с большой буквы, во-первых, потому, что питаю к ней глубочайшее уважение, а, во-вторых, потому, что она действительно была велика.)

А теперь? Я уже не ощущаю приятной тяжести между ног, там болтается нечто вроде пустого кисета. Там пусто… И это не просто физиология, это уже некий символ. Вот чего я по-настоящему боюсь – собственной несостоятельности. Во всем…

Боюсь так сильно, что подкашиваются ноги. Хотя, вполне возможно, ноги подкашиваются еще и оттого, что я три дня ничего не ел, и оттого, что отравленный алкоголем мозг дает мышцам неверные команды, а, может, еще по какой-либо причине… Нам ли с вами не знать, что на одну и ту же вещь могут существовать разные взгляды, что на одно и то же событие есть несколько точек зрения, что одинаковые следствия могут быть вызваны множеством различных причин?.. В этом, если хотите, наша общая задача – искать (и найти) оборотную сторону предмета, посмотреть на него так, как никто прежде не смотрел, увидеть то, что еще никто не видел; понять, осознать и затем передать свое восприятие.

 

Ни на кого не похожее, личное осмысление одинаковой для всех действительности – это еще не искусство. Но уже предпосылка к искусству; если угодно, прелюдия к нему…

* * *

"КРОВАВОЕ ЗОЛОТО". НАПЕЧАТАНО НА МАШИНКЕ. ПРОДОЛЖЕНИЕ.

– Зачем я вам понадобился? – довольно резко спросил Топорков – он не считал нужным скрывать от Степанова свое неприязненное отношение.

– Валерий Иванович… Извините, Стреляный! Вы не могли бы прямо сейчас приехать в министерство, на Житную? Министр хочет лично поговорить с Вами.

– Лично? – недоверчиво переспросил Топорков. – А почему же тогда Тотошин сам не позвонил? Или он уже забыл, как это делается?

На другом конце провода повисло напряженное молчание; спустя какое-то время раздалось обиженное сопение – видимо, Тотошин все слышал, сняв трубку параллельного аппарата.

– Здравствуйте, Валерий Иванович! Это Тотошин.

Топорков подобрался и даже вытянулся по стойке "смирно": несмотря на неоднозначность фигуры министра внутренних дел, Стреляный относился к нему с большим уважением – министр был человеком слова.

– Здравствуйте, Владимир Сергеевич! Простите мне мой выпад – я был неправ.

– Ерунда, – отрезал министр, – сам виноват: уж такому человеку, как вы, мог бы позвонить лично – в стране только один Валерий Топорков. А министров пруд пруди. Спасибо, что поставили на место: с этой прорвой бумажной работы на многое начинаешь смотреть по-другому, утрачиваешь понятие об истинных ценностях. Но перейдем к делу – оно не терпит отлагательств. Я прошу Вас сейчас же приехать в министерство: я бы приехал сам, но боюсь, что моя охрана разбудит всех Ваших соседей, – Тотошин засмеялся.

– Конечно, – заверил его Топорков, – я уже выезжаю. Минут через пятнадцать буду у вас. Скажите парковщикам, чтобы не брали с меня денег за стоянку – я же все-таки по государственному делу.

Тотошин снова засмеялся – он оценил шутку Стреляного.

– Не волнуйтесь, Валерий Иванович! Мы Вас в обиду не дадим. К тому же поздно уже, все парковщики спят крепким сном. Они, конечно, вампиры, кровососы, но дневные, и режим соблюдают строго. Так что приезжайте без опаски – никто с Вас денег брать не будет.

– Еду, Владимир Сергеевич! – сказал Валерий и, положив трубку, начал быстро собираться.

Он надел костюм, сшитый нарочно таким образом, чтобы не бросалась в глаза, не проступала выпуклостью при движениях кобура скрытого ношения. Сзади, от самого воротника и вдоль спины были вшиты в пиджак потайные ножны, в которых покоился до времени метательный нож: плоский, с тяжелым лезвием и узкой рукояткой. В брючный ремень был вделан тонкий тросик, способный выдерживать большую нагрузку. В левом ботинке Валерий носил капроновую удавку. А вообще-то, наиболее совершенным оружием, которое постоянно находилось в распоряжении Стреляного, было само его тело, сильное, мускулистое и отлично натренированное – послушный железной воле хозяина идеальный боевой механизм.

Валерий Топорков подошел к входной двери и внимательно посмотрел на монитор камеры наружного наблюдения. На лестничной площадке перед его квартирой никого не было. Топорков осторожно, стараясь не шуметь, открыл бронированную дверь и вышел, чутко прислушиваясь к каждому шороху. Но в подъезде все было тихо. Тогда Валерий тщательно запер дверь на все замки и стал быстро спускаться по лестнице – лифтом он никогда не пользовался из соображений предосторожности.

Выйдя из подъезда, он достал ключи от машины и нажал кнопку на брелоке сигнализации: верный "джип", стоявший неподалеку, с двойным писком мигнул ему фарами. Валерий завел двигатель и, рванув с места, помчался по ночной Москве в сторону министерства внутренних дел.

* * *

Здание министерства внутренних дел на Житной улице имеет в плане вид правильного четырехугольника. Внутри этого четырехугольника находится маленький дворик, куда выходят окна кабинетов самого министра и его заместителей.

Топорков отлично знал это, но его удивило, что все остальные окна были тоже ярко освещены. Видимо, действительно случилось что-то из ряду вон выходящее.

На проходной его ждал Степанов.

– Здравствуйте, Стреляный! Прошу вас, пройдемте. Министр ждет.

Валерий руки Степанову не подал, отвечать на приветствие тоже не стал, лишь едва заметно кивнул головой. Он прошел сквозь блестящую дугу металлоискателя, и тот тревожно зазвенел. Прапорщик, стоявший в стеклянной будке, положил руку на кобуру и шагнул к нему.

Топорков посмотрел ему прямо в глаза и с силой сжал руку в кулак, так, что хрустнули костяшки пальцев:

– Знаешь, что это звенит? Моя железная воля! Понял? А еще у меня – стальные нервы. Я дождусь, пока ты вытащишь свою пукалку, снимешь с предохранителя, а потом успею всадить в тебя пяток пуль прежде, чем ты нажмешь на курок. Неужели хочешь рискнуть? Разве он, – Валерий кивнул на Степанова, – не предупредил, что у тебя нет никаких шансов?

– Он может пройти с оружием, – поспешил Степанов на помощь часовому. – Под мою ответственность.

Прапорщик изо всех сил старался показать, что не испугался, но все же было заметно, как он побледнел: уж про подвиги Стреляного знали все, а тем более здесь, в стенах МВД – про него просто ходили легенды.

Стреляный в сопровождении Степанова пересек огромный вестибюль. Замминистра нажал кнопку вызова лифта.

– Поезжайте один. Я пешком, – тоном, не терпящим возражений, сказал Топорков.

– Вы же в здании МВД. Что здесь может случиться? – немного свысока спросил Степанов.

Валерий рассмеялся ему прямо в лицо.

– В наше время может случиться все. И в том числе – в здании МВД. Попомните мое слово. Это во-первых. А во-вторых, за долгие годы опасности и смертельного риска у меня выработались привычки, которые не раз сохраняли мне жизнь. Не вижу особых причин для того, чтобы изменять им.

Поэтому я пойду пешком, – Топорков развернулся и упругим шагом стал подниматься по лестнице.

– Кабинет министра на третьем этаже! – крикнул ему вдогонку Степанов.

Топорков остановился, перегнулся через перила:

– Берегитесь! Вас могут обвинить в разглашении секретной информации! – крикнул он в ответ.

На третьем этаже его встретили офицеры из группы личной охраны министра. Сразу три человека застыли напротив Топоркова.

"Хорошие ребята!" – думал про себя Валерий. – "Вон тот – с перебитым носом и слегка сутулится, втягивает голову в плечи, видимо, боксер. У него из этой троицы должна быть самая хорошая реакция. Он быстрее всех достанет пистолет и сразу же после выстрела будет стремиться уйти с линии огня. Его я убил бы первым, если потребовалось бы. Второй – с "дипломатом" в руке. "Скрипач". Знаем мы эти фокусы. На ручке кейса находится кнопка, при нажатии на которую панели "дипломата" разлетаются, и в руках у стрелка оказывается "скрипка" – готовый к стрельбе автомат. Вот только держит он этот чемоданчик не в левой руке, а в правой, и часы носит не на левом запястье, а на правом, и левый ботинок с наружной стороны у него стоптан сильнее, чем правый. Из этого напрашивается вывод, что он – левша. Но вряд ли футляр для "скрипки" делали специально для него, нет, футляр стандартный, для правши, а это значит, что у меня перед ним преимущество примерно в полсекунды. За это время я могу засадить ему три пули между глаз, но к чему три? С такого расстояния стыдно стрелять больше одного раза. А третий – просто увалень. Видно по фигуре. Вон какие ляжки и ягодицы – скорее всего, бывший хоккеист. Его задача – перекрыть директрису, то есть закрыть охраняемый объект собственным массивным телом. Он наоборот – не прячется, сам на пулю лезет. Этого – в последнюю очередь. Вон, у него и пиджак не расстегнут. Он бы и пистолет достать не успел."

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50 
Рейтинг@Mail.ru