Дмитрий Островский
Привет из Хальмер-Ю
Ну вот, думаю, вроде нормально общались.
Как же я без шапки, в Воркуте, в марте?
Да и имущество казенное.
– Да давай уже! Верну я твою шапку! Не нужна мне она! Хочешь мою норковую забери! – говорит мне этот товарищ.
Ладно, думаю. Дам ему шапку.
А дальше происходит следующее. «Старший» берет мою шапку и достает из карманов мятые купюры. За ним начинают делать то же самое его товарищи. Все это происходит молча. Потом они идут с моей шапкой по всем столикам и говорят посетителям:
– Давайте, у кого сколько есть! Пацаны в армии служат!
Посетители достают из карманов и кошельков деньги, кладут в шапку. Кто сколько может.
Затем «старший» подходит ко мне.
Сует мне шапку-«ушанку», полную денег.
– Вот, пацаны! Это вам. Вернетесь в часть– купите еды, водки. Пацанов своих накормите, напоите! Как люди поживете! – и отдает мне шапку.
Я стою и не знаю, что сказать.
– Спасибо, – это единственное, что я смог тогда тихо произнести вслух.
– Хорошей службы, пацаны! – говорит нам вся компания и провожает до дверей кафетерия.
Вечером мы приехали в часть.
Рассказали сослуживцам эту невероятную историю.
А на следующий день поехали в поселок с водителем Лехой. Накупили продуктов, водки, хороших сигарет.
И вся наша доблестная команда в количестве восьми матросов целую неделю «гудела». И еще месяц на эти деньги мы отоваривались в магазине продуктами.
Такими я запомнил воркутинцев.
На всю оставшуюся жизнь.
Уже прошло 25 лет. А я каждый раз вспоминаю эту историю и рассказываю своим друзьям, знакомым.
Вот такие они… Воркутинцы!
Проверка чистоты трусов
В Хальмер-Ю был у нас старшина команды старший мичман Иван Федорович Молотьба.
Фамилия у него такая – Молотьба.
Мы же про себя называли его Дядя Ваня.
– Островский! Видишь у меня на погоне три звезды? – говорит мне Дядя Ваня.
– Ну, вижу! Вы же старший мичман. Вот и три звезды! – отвечаю.
– Как у адмирала! У адмирала тоже три звезды! А знаешь почему? Потому что старший мичман на флоте почти как адмирал! Все его ценят и уважают! – не унимается Иван Федорович – До старшего мичмана еще дослужиться надо! Понял, моряк?!
Дядя Ваня сам отслужил три года срочной службы на флоте. Потом окончил Школу Мичманов и остался служить дальше.
Мичман Молотьба очень любил вспоминать годы свой срочной службы:
– Вот был я такой же как вы «карась». Привезли нас, значит, после «учебки» на корабль. Ну а тут «борзые караси» с «годками» начали нас доставать. Я терпеть долго не стал! Сначала всех «борзых карасей» «построил». А потом и до «годков» добрался! – рассказывал нам про свою матросскую юность Дядя Ваня.
– В своем кубрике со всеми разобрался, а потом пошел на верхнюю палубу. Там тоже всех «борзых» и «годков» на место поставил. Так и отменил всю дедовщину на корабле! – с горящими глазами и размахивая руками продолжал Молотьба.
Мы слушали его рассказы и представляли себе картину как Дядя Ваня – молодой моряк Северного Флота идет по кораблю и раскидывает в разные стороны «борзых карасей», а потом принимается за «годков».
Конечно, Иван Федорович сочинял немного.
Думаю, таким образом, пытался поддержать боевой дух «молодых» моряков. Но против «дедовщины» он действительно боролся. И нашим «годкам» всегда доставалось, если Дядя Ваня замечал попытки «припахать» кого-то из «молодых».
Обязанности старшины мичман Молотьба выполнял справно. Следил за нашим внешним видом, контролировал смену белья, руководил «большой уборкой» по субботам в кубрике. Мы намывали с мылом полы и стены аж до потолка.
Иногда старшина любил провести внезапную проверку личного состава.
– Так! Это самое-это самое! Построились-построились! – командовал мичман Молотьба.
Мы строились на центральном проходе.
Дядя Ваня со всей строгостью осматривал наш внешний вид. Ворочал наши головы на предмет аккуратности стрижки волос. Потом смотрел на обувь.
Все было в порядке.
– Кру-у-гом! – командовал старшина.
Осматривал нас сзади.
Тут тоже обычно претензий не было.
– Кру-у-гом! – опять командовал Дядя Ваня.
– Чистоту гюйсов к смотру! – звучала команда старшины.
Гюйс – это форменный воротник моряка.
Мы снимали гюйсы. Дядя Ваня подходил к каждому, смотрел на гюйс, потом говорил «перевернуть» и повторял процедуру осмотра чистоты гюйса с обратной стороны. Ну и обычно на этом осмотр заканчивался.
Но однажды после очередного ритуала осмотра мичман скомандовал:
– Проверка чистоты трусов! Трусы-ы-ы снять!
– Как это?! В смысле снять трусы?! – спросили моряки в легком недоумении.
– Мы что голыми будем стоять на ЦП?! – продолжали мы.
– Разговорчики в строю! Трусы к осмотру! – не унимался старшина, даже начал дергать за ремень одного из матросов.
Ну нет! Что-то тут не то….
Первым «сиганул» из строя кто-то из «годков».
Затем стали разбегаться остальные и спасаться от мичмана.
– А ну обратно в строй! Трусы к осмотру! – кричал старшина. При этом хмурил брови и делал строгое лицо. А мы убегали от него в разные стороны.
– Чего это с Дядей Ваней?! Совсем «кукушка» съехала?! – дергает меня за рукав запыхавшийся Серега с Плесецка.
– Не знаю-ю-юю! Бежим! – отвечаю впопыхах Сереге.
В это время Иван Федорович, словно молодой гепард на добычу делает прыжок в нашу сторону. Мы с Серегой уворачиваемся и разбегаемся в разные стороны.
А потом на ЦП раздался «гомерический» хохот.
– С 1 апреля, товарищи матросы! – надрываясь от смеха, проорал старшина.
У-уфф… Мы-то совсем и забыли!
– Идите, занимайтесь своими делами по распорядку дня! – смеясь сквозь слезы, произнес Иван Федорович.
– Осмотр закончен! – подытожил старшина.
Это был 1 апреля 1995 года….
Знакомство с шахтерами
В субботу в армии по распорядку ПХД (парково-хозяйственный день). С утра происходит генеральная уборка помещений. А после обеда – помывка личного состава.
Своей бани у нас в части не было.
Мыться мы ездили по субботам на шахту.
Была договоренность нашего командования с начальством шахты. Прямо в раздевалке у шахтеров была оборудована отличная сауна. А также имелось помещение с душевыми кабинами. Вот сюда мы и приезжали после обеда по субботам.
Сначала мы грелись в сауне. Долго и основательно.
А потом также долго, «кайфуя» полоскались под душем. Старались отмыться на неделю вперед.
Затем сидели в раздевалке, обсыхали.
В какой-то момент прямо в раздевалке открывались двери лифта. Прямо из подземелья в раздевалке появлялись шахтеры.
«Чумазые» дядьки, с черными от угольной пыли лицами и одежде. С фонариками на касках.
– О! Моряки! Здорово! – улыбались нам эти дядьки-шахтеры.
На фоне черных «угольных» лиц улыбки у шахтеров казались белоснежными. Они снимали свою такую же «угольную» одежду и шли в душевую. Потом возвращались обратно в раздевалку. И вот тогда уже можно было разглядеть лица этих тружеников Заполярья.
А еще я обращал внимание на их руки.
Они все были словно испещрены какими-то непонятными татуировками. Позже я узнал, что это никакие вовсе не татуировки. Во время работы в шахте если шахтер поранил руку, то угольная пыль въедается в эту ссадину и остается там навсегда. Поэтому и напоминает своим видом татуировку.
– Ну что, Михалыч! Позвони-ка диспетчеру. Пусть отправит кого-нибудь из водителей в магазин. Пущай купит фруктов, закуски, водки. Мы потом рассчитаемся. Будем морячков потчевать! – улыбаясь, говорил один из шахтеров другому.
И Михалыч хлопал его по плечу и уходил куда-то звонить.
Через полчаса в раздевалке у шахтеров начиналось застолье. На стол выставлялись продукты из магазина. Кто-то из шахтеров выкладывал домашнюю еду, заботливо приготовленную супругой.
– Ешьте-ешьте, матросики! – приговаривали шахтеры.
Мы угощались, потом выпивали.
– Ну! С легким паром, робята! – опрокидывая очередную стопку, обращался к нам Михалыч.
– А ты на них глазами не зыркай, старшой! – это он уже нашему мичману.
– На-ко! Выпей тоже! – и подносил стопку нашему «старшому».
Шахтеры рассказывали нам про свою работу, про свою жизнь. Так проходил наш банный день.
В следующую субботу историю повторялась.
Но уже в апреле 1995 года шахта закрылась, и мы перестали ездить в баню. Потом мы мылись у нас в части, в «кочегарке». Грели воду в тазике и кое-как полоскались.
Выше я уже рассказывал историю о том, какими мне запомнились воркутинцы. Как они поразили меня щедростью и широтой души.
Так вот, друзья мои! Точно такое же впечатление произвели на меня шахтеры. Эти суровые внешне мужики, но добрые и искренние внутри.
Вот такие они…. Шахтеры Хальмер-Ю!
Спасибо вам, мужики!
За баню и гостеприимство!
Моя фамилия Лаптандер!
Частенько в поселок Хальмер-Ю наведывались ненцы-оленеводы. Это были настоящие аборигены!
Именно те, которые ходят в малицах – длинных шубах из оленьей шерсти с капюшоном. Эти ненцы живут в чумах и основное их занятие – оленеводство.
Ненцы пригоняли стада оленей от побережья Карского моря, разжигали костры, ставили чумы. А потом начинали торговлю с жителями Хальмер-Ю.
Или даже не торговлю, а натуральный обмен.
Аборигены меняли оленину на чай, сахар, муку, консервы, или на «огненную воду».
К сожалению, аборигены очень любят водку.
Слышал рассказ, как такой ненец-оленевод вечером купил бутылку водки в местном гастрономе. Выпил ее тут же на крыльце и.... уснул в сугробе. А утром, как ни в чем не бывало, отряхнул свою малицу от снега и побежал по своим оленеводческим делам.
Вот такой народ!
Однажды в конце мая 1995 года недалеко от нашей части появилось стадо оленей, затем задымили костры, поднялись чумы над землей.
Ненцы встали на стоянку.
Командир отправил меня к аборигенам «на разведку». Нужно было узнать, надолго они тут встали, будут ли продавать оленину.
Я отправился на «задание».
Подхожу к стойбищу. Возле одного из чумов сидят аборигены и пьют из железных кружек жидкость красного цвета.
– Томатный сок, наверное, – подумалось мне.
– Здравствуйте, уважаемые! – произношу вслух
– И вам здравствуйте! – говорят в ответ ненцы.
– А вы тут надолго? – продолжаю диалог.
– Дней пять-семь будем, – отвечает мне один из оленеводов.
– Понятно. А оленину будете продавать? – спрашиваю.
– Будем-будем, – отхлебывая из кружки красную жидкость, отвечает мне тот же оленевод.
– А что это вы пьете? Томатный сок? – не удержался я.
Оленеводы засмеялись, еще больше сощурив и без того узкие глаза.
– Зачем сок?! Это оленья кровь. Хочешь попробовать? – предлагают ненцы.
– Да нет. Спасибо! – я отказываюсь от такого «угощения».
Уже потом я узнал, что аборигены пьют оленью кровь для профилактики цинги и других болезней.
Оленеводы продолжали хихикать.
Но как-то по-доброму.
– Хочешь посмотреть, как мы в чуме живем? – предложили ненцы.
– Конечно! А можно? – отвечаю.
– Можно. Пойдем! – один из оленеводов повел меня в чум.
Мы отодвинули оленью шкуру, которая была вместо входной двери, и зашли в чум.
Внутри посередине чума горел костер. Дым поднимался вверх и уходил в маленькое отверстие в самом верху чума. Над костром висел котел, в котором виднелись куски оленьего мяса.
Прямо на полу лежали оленьи шкуры. Одни шкуры утепляли пол, а другие служили одеялами.
На полу на шкурах сидела какая-то старая женщина.
На вид ей было лет семьдесят.
Но на самом деле ей могло быть всего сорок. Сказываются суровые условия жизни в тундре.
Вокруг костра бегали чумазые ребятишки.
Они были одеты в какие-то грязные рубахи.
Без штанов, с босыми ногами. Все какие-то взъерошенные, немытые. Иногда кто-то из детишек подбегал к котлу, грязной рукой хватал кусок вареной оленины и начинал лихо с ним расправляться, уминая за обе щеки. Настоящие аборигены!
Глядя на этих детишек, я почему-то сразу вспомнил сказку про Маугли.
Мы вышли обратно на улицу.
Разговорились с провожатым, который проводил экскурсию по чуму. Он спросил, откуда я сам родом.
Я рассказал, что сам из Архангельской области.
– О! Архангельск! Знаю! Были там. Оленей гоняли. Нарьян-Мар были, Амдерма были. По берегу от Карского моря до Белого моря, до Архангельска ходили! – рассказал мне оленевод.
– Да уж. Вот это вас носит! А как тебя зовут? Имена у вас есть? Меня Дима зовут, – продолжил я диалог.
– Конечно, есть! Меня Ямис зовут. По-вашему будет Миша. У нас и фамилии есть! Моя фамилия Лаптандер! – гордо ответил абориген.
Ямис Лаптандер, или как он просил называть себя Миша Лаптандер, родился в чуме. Всю жизнь он был оленеводом.
– На олень хочешь катаЦа? – предложил Ямис.
– Хочу-у-у! – чуть ли не подпрыгивая от радости как ребенок, отвечаю оленеводу.
– Садись на нарты! – улыбаясь, произнес мой новый знакомый.
Мы сели на нарты, запряженные оленями.
Лаптандер взял шест, которым погоняют оленей.
Такой шест называется хорей. И помчались навстречу ветру в сторону Полярного Урала. Я почему-то сразу вспомнил песню: «Увезу тебя я в тундру!».
Помните?
Был такой исполнитель Полад Бюль-Бюль Оглы?
«Ты увидишь север крайний! Ты увидишь он бескрайний! Я тебе его дарю! Хе-хей!» – пел он.
С горизонта уже исчезли силуэты воинской части и чумов.
– Ями-иии-ис! По-во-ра-чи-вай! – крикнул я сквозь встречный ветер оленеводу, тряся Лаптандера за рукав.
Мы вернулись в стойбище.
Еще немного поболтали с Лаптандером и попрощались. Мне нужно было возвращаться в часть, докладывать результаты «разведки».