Дмитрий Морфеев
Красный утес
Пролог
Я не думаю, что это пустая басня.
Если есть жизнь, почему не может быть
средств для бесконечного продления ее?
Г. Р. Хаггард, Она
Однажды прекрасная Констанция Циммерн спустилась в погреб, оступилась на лестнице и уже не смогла подняться обратно.
Напрасно она ждала спасения. Некому было прийти ей на помощь. Ее главный защитник, красавец-муж, отправился в дальние края и уже долго не возвращался.
Благодаря съестным запасам обездвиженную Констанцию не постигла голодная смерть. Медленно и безрадостно плыли дни, вскоре обернувшиеся неделями. И только певчая птичка, запертая в клетке, разделяла ее участь. Чтобы скоротать время и не лишиться рассудка, все свои мысли девушка записывала в дневник, который всегда носила с собой.
Через некоторое время несчастную все-таки нашли. В погреб спустился незнакомец и предложил ей шанс на спасение.
Чистая душой и сильная духом, Констанция долго отказывалась от странного договора. И все же настал день, когда под гнетом боли и отчаяния она решилась: горькое вымученное согласие слетело с ее уст. Один миг, один неверный шаг, перевернувший все.
***
Очнулась Констанция там же, где сознание покинуло ее. В погребе, ставшем ненавистной клеткой.
Где-то вдали пел свою звонкую песенку жаворонок. Белые солнечные лучи пробивались сквозь щели в кладке, а подвальную затхлость чуть-чуть развеяло притоками свежего воздуха.
«Стало быть, уже утро, – подумала Констанция. – Вот бы еще хоть раз увидеть рассвет».
Тут она вспомнила все, что случилось накануне: незнакомца чудаковатой наружности и страшную сделку.
«Верно, я тронулась умом, – задумалась Констанция, пытаясь унять дрожь. Случившееся пугало, хоть и казалось иллюзорным. – Право, все это дурное наваждение. И странный человек, и соглашение. Ведь дверь из дуба и заперта на стальной засов: никто не мог сюда спуститься, не выломав ее. И Рейнер ею так гордился…»
Рейнер… Сейчас воспоминания о муже безжалостно пронзали сердце, словно сталь рапиры.
Отогнав гнетущие мысли, Констанция посмотрела на полки, запасы с которых обеспечивали ей пропитание. На двух нижних, до которых она могла дотянуться, лежа на спине, почти ничего уже не осталось. Констанция удрученно вздохнула. Как назло, она была очень голодна.
На третьей полке стояла вытянутая баночка с джемом. Констанция нащупала дощечку, с помощью которой обычно доставала продукты, и осторожно попыталась дотянуться ею до банки. Деревяшка доставала до стекла, но всякий раз неизбежно соскальзывала, а банка оставалась неподвижной.
– Происки нечистого! – вспылила измучившаяся Констанция, громко хлопнув дощечкой по полу.
Переполняемая яростью, она вдруг чуть приподнялась, достала банку рукой и легла обратно.
Сперва Констанция не поняла, что произошло. Затем испугалась и замерла, ожидая расплаты за резкое телодвижение, однако привычной боли не последовало.
«Что же это?» – подумала она, затаив дыхание, и тихонько приподнялась вновь, не почувствовав никакой боли.
Еще вчера от падения с лестницы у нее была поломана спина, а сегодня утром все вдруг прошло. Не веря своему счастью, она села.
«Неужели ученый не обманул? Неужели все произошло на самом деле?» – подумала потрясенная Констанция, ощупав спину.
И действительно: Констанция встала на ноги. Все ее тело было в полном порядке. Вне себя от радости, она закружилась на месте, затем с небывалой легкостью вспорхнула по лестнице и выбралась из своей темницы.
Здесь ее настигло разочарование.
– Саншайн! – вскрикнула Констанция, бросившись к клетке.
На самом дне, головкой вниз, прижав к себе крылышки, лежала пташка – последний подарок Рейнера. Констанция коснулась любимицы и тут же отдернула руку. Птичка уже застыла навеки.
На душе у Констанции сделалось гадко и тоскливо. За свою недолгую жизнь она уже не раз видела смерть, но никак не могла привыкнуть к этому извечному порядку вещей и не понимала людей, живущих так, словно с ними однажды не случится то же самое… Констанция ненавидела смерть и всякий раз долго горевала о почивших, но не показной скорбью. Это была тоска, сокрытая глубоко внутри.
Чтобы хоть как-то отвлечься, она достала из кармана дневник в кожаном переплете и, быстро пролистав большую часть страниц, будто боясь их содержимого, написала на чистом листе:
«Ученый не обманул – боль ушла. Я смогла подняться и теперь двигаюсь с такой легкостью, как никогда прежде».
Она хотела написать что-то в память о пташке, а может, даже вложить в дневник мягкое красивое перышко, но тут услышала шорох. Кто-то пробирался сквозь кусты сирени перед домом.
Желая остаться незамеченной, Констанция прижалась к стене у окна, что выходило на палисадник.
Некто подошел к самому окну и оставался по ту сторону стекла некоторое время, очевидно заглядывая внутрь дома.
Услышав отдаляющиеся шаги, Констанция тихонько посмотрела вслед непрошеному гостю. Им оказался Нолан Фок, сын лесоруба; он и его сестра Розалин частенько нанимались к чете Циммерн помогать по хозяйству.
«И что ему здесь понадобилось?» – нахмурилась Констанция.
За некоторое время до инцидента в погребе от Констанции отвернулись почти все односельчане: кто-то пустил лживый слух, будто бы она промышляет ведьмовством.
«Жаль, что я и в самом деле не ведьма, – с досадой подумала Констанция, припомнив все невзгоды, что ей пришлось вытерпеть от соседей. – Тогда бы они узнали…»
Помои во дворе, вымазанная навозом дверь и эта тупая злоба в глазах сварливых матрон… Раньше Констанция принимала всю эту соседскую милость с поистине христианским смирением. Но сейчас одни только воспоминания вызывали в ней ярость, и, наверное, впервые в жизни Констанция не стала ее сдерживать.
Ее учили: показывать гнев – недостойно для женщины и просто стыдно. И благочестивая Констанция верила, подчинялась и почти никогда не злилась, а если и случалось рассердиться, то виду не подавала. Со временем скрывать негативные эмоции так вошло у нее в привычку, что это удавалось ей без всякого труда. И все ценили Констанцию за добрый нрав, сдержанность и прекрасные манеры. А Рейнер и вовсе боготворил.
Сейчас же гнев пронизывал Констанцию насквозь. Должно быть, ее прекрасное лицо исказила гримаса ненависти. Констанция чувствовала, как подрагивал на нем каждый мускул, но ее это совсем не волновало. После того, что она пережила, меньше всего хотелось думать о навязанных манерах.
Констанция бросила ядовитый взгляд на конверт, лежавший на столе. То было послание к Рейнеру, написанное незадолго до трагедии. Тогда жизнь в деревне стала настолько невыносимой, что Констанция собиралась уехать к брату на какое-то время.
Констанция хорошо помнила содержание письма, а если бы и не помнила, то все равно не стала бы перечитывать.
«Пусть лежит как есть», – решила она.
Рейнер бросил ее здесь одну в погоне за призраком. А что, если и не было никакого человека, повинного в их бедах, а главное, в гибели их ребенка? Что, если муж действительно сбежал от нее и все это время морочил ей голову редкими письмами, а сам поселился где-нибудь и живет как ни в чем не бывало?
Констанция колебалась. Она не могла однозначно решить, мог ли ее супруг поступить с ней подобным образом или нет.
Но кое-что она знала наверняка. Если бы Рейнер не уехал, на нее бы не обрушились все эти злоключения. Ей бы не пришлось терпеть немилость соседей и домогательства старого болвана старосты. Уже только за это она имела полное право злиться.
И брат тоже хорош. Неужели он совсем не забеспокоился, когда она не явилась в назначенный срок? Почему он сам не приехал проведать ее?
От всех этих мыслей Констанции стало тошно в собственном доме. В доме, на который они с Рейнером возлагали столько надежд. В доме, в котором они были счастливы, пусть и недолго.
Констанция распахнула окно и выбралась из дома. Солнечные лучи ласково коснулись ее кожи. Украдкой преодолев сад, Констанция на мгновение остановилась, вдохнула свежий воздух полной грудью, а затем побежала по раскинувшемуся зеленому лугу. Настолько быстро, насколько могла. Она почти не ощущала земли под ногами. Ей чудилось, что еще немного и она воспарит.
Могучий древний лес. Он звал ее. Или ей так только казалось?
Констанция чувствовала, что только там она сможет прийти в себя, осознать, что с ней произошло, и обрести долгожданное спокойствие.
***
Мудрый лес гостеприимно принял Констанцию под свои своды. Долго гуляла она по мягкому мху, сбросив грубые деревянные башмаки, ела ягоды прямо с кустов и собирала цветы.
Сняв запачканный крылатый чепец и распустив волосы, Констанция склонилась к маленькому лесному болотцу и тут же вздрогнула, увидев свое отражение. Сперва она даже не узнала себя. С водной глади на нее смотрело бледное создание с потускневшим взглядом. На осунувшемся лице выделялись только губы, испачканные ягодным соком. В темно-каштановых волосах поблескивали редкие серебристые прядки.
Констанция больно шлепнула ладонью по воде и отвернулась от своего отражения.
«Какой смысл жить, если ты некрасива?» – промелькнуло у нее в голове.
Вскоре тревожные мысли оставили ее, уступив место внезапно навалившейся усталости и другому странному ощущению. Это был голод. Тупой и опустошающий. И сочные дары леса никак не могли утолить его, хотя раньше Констанция могла насытиться и половинкой черствого хлеба.
В таком состоянии моховой покров показался Констанции мягкой колыбелью. Обессилев, она крепко уснула. И сон ее был глубок и безмятежен.
Часть первая. Перерождение
Глава 1. Ангел милосердия
Констанцию разбудил плач младенца. Истошный и жалобный.
Открыв глаза, она обнаружила, что лежит уже не во мху, а на грубой соломенной подстилке в каменном алькове, вырубленном в скале.
Констанция выглянула из ниши, чтобы осмотреть помещение, в котором очутилась, но перед глазами тут же замелькали лишь огни, которые, казалось, как по волшебству зависли у самых стен в причудливом порядке.
Тут же, освещаемый теплым светом, стоял ее избавитель, держа в руках сверток.
– Вы очнулись как раз вовремя, – сказал ученый, подойдя ближе. – Вот, поглядите. – Он отодвинул край свертка, показав младенца. Того мучила лихорадка.
– Чье это дитя? – слабо спросила Констанция.
– Это неважно. Куда важнее то, что он умирает.
– Умирает?!
– Беспечная мать позабыла его у реки. Вы и без меня знаете, какой там может подняться ветер. Хорошо еще, что корзинку не унесло волнами. Так, вероятно, и случилось бы, если бы я не подоспел.
– Я не понимаю… Зачем вы мне все это рассказываете? Зачем вы принесли его сюда? – растерянно проговорила Констанция, а затем, с трудом оторвав взгляд от ребенка, посмотрела ученому прямо в глаза. Она с изумлением осознала, что сейчас один его глаз был ярко-зеленым, а второй черным. Раньше она этого не замечала.
– Затем, что вы, душенька, можете помочь этому несчастному созданию.
– Я? Но как? Я не знаю, где мы. И здесь нет ни мазей, ни настоек, ни даже котла, чтобы вскипятить воду.
– Я все расскажу, но сначала… – Он хотел передать ребенка Констанции, но та резко поднялась с каменного ложа и отошла в сторону.
Дурное предчувствие сковало ей сердце. Констанции почему-то показалось, что если она прикоснется к малютке, то произойдет что-то ужасное и непоправимое.
– Я не могу… Не просите меня… – пробормотала она.
– Я ничего не прошу. Просто возьмите дитя на руки и утешьте. Бедняжка сорвет себе голос, да и наши уши нуждаются в передышке, – сказал он с прежней мягкостью в голосе, но при этом так строго посмотрел на Констанцию, что она не смогла не подчиниться.
Стоило Констанции взять младенца на руки, как тот тут же затих.
– Вот видите, – улыбнулся ученый, – вы – прирожденная мать.
Эти слова больно задели Констанцию, но она не подала виду. Выйдя замуж за Рейнера, Констанция мечтала стать матерью, но их первенец умер, так и не родившись… Чтобы отвлечься от горьких воспоминаний, она спросила:
– Так что это за место?
Они находились в пещере с низкими сводами. А волшебные огни оказались всего лишь масляными светильниками. Специальные углубления помещались прямо в стенах.
– Древнее святилище. Люди покинули его давным-давно. Еще до Вильгельма Завоевателя.
Отойдя в сторону, ученый принялся задумчиво осматривать место, напоминавшее алтарь. Здесь, на стене, в свете свечей переливался барельеф, изображавший божество с оленьими рогами в окружении различных зверей. В одной руке рогатый держал змея, в другой – торквес, ноги его были скрещены, а над головой красовался полумесяц.
– Когда-то он был хозяином лесов. Люди почитали его, приносили дары и жертвы. Но то былое, и нельзя войти в одну и ту же реку дважды, – неопределенно добавил он.
Помолчав какое-то время, ученый обернулся.
– Полагаю, у вас еще много вопросов. Спрашивайте.
– Кто я теперь? – с опаской спросила Констанция, похолодев от страха. – Что вы со мной сделали?
– О, госпожа моя, я не сделал с вами ничего, о чем вам следовало бы жалеть. Считайте, что я вас вылечил.
– Да, но какова цена? Я слышала о живых мертвецах, что спят в своих гробах и иногда покидают их, чтобы пить кровь живых…
Ученый лишь рассмеялся ее словам и с улыбкой заговорил:
– О нет, дорогая. Не волнуйтесь, вы живее всех живых. Только переродились. Во многих созданиях заложена возможность переходить из одной жизненной стадии в другую, вот только немногие этой возможностью пользуются. Вы же, с моей небольшой помощью, перешагнули на другую ступень. Если говорить о людях, то большинство из них всю жизнь ползают по земле, не в силах даже подняться на ноги, или же просто сидят в коконах. Но вы – другое дело. Вы обрели крылья и вольны воспарить над остальными.
– Как вас зовут? – вдруг спросила Констанция, сев на скалистый выступ в алькове.
Она старательно делала вид, что поглощена укачиванием младенца, но то и дело как бы невзначай поглядывала на собеседника. Чуть подрагивающее тусклое освещение, царящее в пещере, странным образом искажало и без того неправильные черты лица. Эта многоликость, созданная игрой света и тени, отталкивала, но в то же время завораживала.
– А вы разве не знаете? – Он пристально посмотрел на нее, хитро улыбнувшись. – У меня так много имен…
– Знаю, но хочу понимать, как я могу к вам обращаться.
– Зовите меня лорд Кёрн. Кстати об именах. Вам потребуется новое.
– Зачем?
– Затем, что в старом – ваша погибель.
– Какое же имя вы мне дадите, милорд?
– О нет, это только ваш выбор и ваша ответственность! Не я вас создал. Я лишь посредник, что наметил вам путь к вашей истинной сущности. Поэтому имя вам предстоит выбрать самой. Однако мой вам совет: подумайте хорошо. Некоторые даже не подозревают, какая власть заключена в имени. Теперь же я должен покинуть вас на некоторое время. До свидания, блистательная госпожа.
Констанция хотела было сказать что-то еще, но когда она посмотрела на место, где еще секунду назад стоял лорд Кёрн, то там уже никого не было.
– А у тебя есть имя? – ласково спросила она, проведя пальцами по щечке мирно спящего младенца. Казалось, его болезнь отступила сама собой.
Констанция залюбовалась безмятежным сном малыша, и на душе у нее тоже стало тепло и спокойно. Она подумала о своем муже и обо всех их совместных надеждах.
Что, если им взять малютку себе? Рейнер вернется, и они могли бы начать все сначала. Никогда ведь не поздно, верно?
Они уедут из этой проклятой деревни и найдут другое место. А этот ребенок будет их путеводной звездой. А та, что его родила… Наверняка она не будет сильно горевать, раз повела себя столь беспечно.
Чем больше Констанция думала обо всем этом, тем ярче и живее становились ее мечты. Счастливые образы проплывали перед глазами:
Вот Рейнер возвратился. Измучен странствиями, но все еще силен, удачлив и красив. И молит на коленях о прощении. Что ж, она его прощает.
Вот новый дом, а в нем резная колыбель. Игрушки-погремушки. Горит камин. У очага: она, муж и дитя. Все рядом. Благодать. Людей счастливее не сыскать.
Вот праздник урожая. Богат плодами стол. Играет музыка, звенят колокола. И с Рейнером они как прежде весело танцуют. И льется эль рекой.
Завороженная грезами наяву, Констанция сама не заметила, как провалилась в глубокий сладкий сон.
***
Проснулась Констанция так же внезапно, как и уснула. Она почувствовала себя отдохнувшей и полной сил, но на душе повисла неотвратимая тревога.
Констанция опустила взгляд на ребенка в своих руках и обомлела. Малыш застыл, и что-то противоестественное прослеживалось теперь в его облике.
Констанция тупо уставилась на кончики своих пальцев. Ее аккуратные прежде ноготки странно удлинились и заострились, как у зверя.
На младенце не было ни царапины, но Констанцию вдруг поразило страшное осознание.
Безмолвные слезы покатились по ее щекам.
Она долго качала безжизненный сверток, смотрела на младенца и никак не могла поверить в то, что произошло.
Господь послал ей испытание, и она его не прошла. Вместо этого она сговорилась с врагом и теперь… Теперь это невинное дитя угасло.
Констанцию разрывало от чувства вины и презрения к самой себе. Вне себя от горя она поднялась и побрела куда глаза глядят.
Прижав к себе сверток, Констанция с трудом шла по запутанным коридорам, не видя вокруг ничего, кроме огней у стен. Глаза были полны слез, так что огни сливались в одно сияющее пятно и идти приходилось почти на ощупь. Она то и дело касалась ладонью стены, всякий раз боясь обжечься.
Констанция не знала пути и в тот момент совсем не ощущала течения времени. Но наконец в лицо ей подул свежий ветерок. Одолев очередной поворот, она увидела выход и лес, озаренный лунным светом.
«Лучше бы я сразу умерла в погребе», – подумала она, на ватных ногах выбравшись на воздух.
Недалеко от пещеры стояли три молодых кипариса. Под их кроны Констанция и направилась.
Здесь она опустилась на колени, с материнской нежностью положила сверток рядом с собой и в каком-то неистовстве принялась вырывать комья земли голыми руками.
Мелкие камушки, сухие листья и прочий сор ранили нежную кожу, но она ничего не замечала и продолжала копать, пока не посчитала углубление достаточным для того, чтобы вместить почившего.
– Прости, прости меня, – шептала она ребенку, то и дело прижимая сверток к груди.
Ей казалось, что дух малыша еще где-то поблизости. Что он слышит ее.
Когда она опустила сверток в ямку, то ее настигла новая тревожная мысль. Что, если дитя не успели крестить?
Неужели теперь по ее вине он так и останется одиноким неприкаянным духом, застрявшим где-то между миром живых и миром мертвых?!
Сорвав с шеи свой крестик, Констанция подняла его над младенцем.
– Если ты не крещен, то я крещу тебя своими слезами и нарекаю Кристианом! Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь! – с этими словами она надела крестик ребенку.
Обложив малютку растущими поблизости цветами, Констанция принялась горячо молиться, чтобы Господь принял душу Кристиана в свое царство.
***
Когда все было кончено, Констанция услышала голос лорда Кёрна за своей спиной.
– Вы удивительно непоследовательны, – заметил он брезгливо. – К чему все эти церемонии?
Констанция обернулась и со злостью уставилась на него.
«Это все вы! Вы нарочно его принесли! Из-за вас я его погубила!» – подумала Констанция, но не смогла произнести ни слова.
– Вы молчите, – холодно начал Кёрн, – но я чувствую, что вы вините меня. Вы запутались, так что слушайте и запомните мое доброе к вам отношение, ибо я редко объясняю суть своих поступков. Ребенок все равно бы умер. В этом не сомневайтесь. Но свои последние часы он провел в любящих материнских руках. Вы – ангел милосердия, моя госпожа. Вы, и только вы облегчили его страдания. Вам будет намного легче, если вы как можно скорее сломаете все навязанные с детства границы и посмотрите на мир под другим углом.
– Быть ТАКИМ ангелом – это цена моего спасения?! – воскликнула Констанция, чуть не задохнувшись от отчаяния.
– Не цена, скорее новая потребность. Вы еще научитесь себя контролировать. И если вам будет угодно, то сможете жить тихо-мирно, никого не тревожа, незаметно собирая жизненную силу по крупицам. Но такая жизнь ведь слишком скучна, не правда ли?
Констанция не ответила.
– Прежде чем решитесь покончить с собой, может быть, вам захочется узнать, кто повинен в вашем заточении в погребе?
– Что вы имеете в виду? Я оступилась на лестнице. Вот и все.
– Вы в этом так уверены? А за те долгие недели, что вам пришлось пролежать в одном положении, дрожа от страха и холода, мучаясь болью и жаждой, вы не подумали, что это не просто трагическая случайность?
