Дмитрий Гартвиг
Чёрные крылья
– Намного проще, герр Штирлиц.
– Великолепно, в этом мы с тобой согласны. Героям рейха живётся всегда лучше, чем простым штурмбанфюрерам, правда ведь? А скажи мне ещё вот что. Какие препятствия возникнут на пути твоего сына, если кто-то узнает, что именно по вине его отца покушение не было предотвращено?
Ответом ему было лишь затянувшееся и тяжёлое молчание.
– Мы поняли друг друга, Мартин? – спросил старик.
– Поняли, герр Штирлиц.
– Так может, всё-таки пропустишь нас?
– Так точно!
– Замечательно. И доложи Александру фон Штирлицу, что мы прибыли, он ожидает нас.
На негнущихся ногах Мартин Пфельц отошёл от автомобиля и махнул солдату, отвечавшему за шлагбаум, чтобы тот пропустил этих странных гостей. Затем, всё также ёжась от холода, штурмбанфюрер направился к себе в кабинет, вызванивать личного телохранителя Гитлера. На душе у него от чего-то скребли кошки.
* * *
– Чёрт, Максим, ловко у вас получилось, – радостным и слегка дрожащим голосом обрадовался Кайл, когда автомобиль миновал ворота загородной резиденции фюрера.
– Годы тренировок, – скромно принимая похвалу, ответил Максим Максимович. – Подвязанные, к тому же, на дисциплину и коррумпированность нынешних немцев. Не имею понятия, как в них эти две черты уживаются.
– Я думал, нас схватят, – неожиданно жалобно и облегчённо признался Хельмут. – Максим… да, и Поль тоже. Я бы хотел вам сказать, пока всё не началось… Я бы хотел попросить прощения у вас от всего немецкого народа. Я сожалею о том, что мы сотворили с вашими странами. Мне действительно очень жаль. Так не должно быть.
Максим Максимович впервые с интересом посмотрел на молодого немца.
– Так ведь именно для этого ты здесь, правильно? – задал он вопрос. – Чтобы всё исправить. Пусть даже и ценой своей жизни.
– Д-да, – сглотнув, согласился Хельмут. – Именно ради этого. Я понимаю, что прощение не даётся просто так. Его нужно заслужить, в том числе, и своей собственной кровью.
На лица Максима Максимовича заиграла тёплая улыбка.
– Я рад это слышать именно от тебя. Действительно рад.
Лишь Поль хранил гробовое молчание. Он сосредоточенно вертел своими пальцами, складывая из них непонятные знаки, неотрывно при этом глядя на тыльные стороны своих ладоней. Наверное, он так успокаивался.
Автомобиль катил по широкой каменистой дороге, проложенной сквозь всю огромную площадь загородной резиденции. За окнами мелькали бесконечные сады, аллеи, заполненные мраморными статуями, оранжереи с редкими растениями и небольшие, специально высаженные, рощицы из невысоких деревьев. Все знали, как фюрер любит природу.
Когда машина подъехала к особняку гигантских размеров, выполненному в старогерманском, готическом стиле, на его широких ступенях четвёрку заговорщиков уже ждали. Там стоял высокий, идеально выбритый человек с голубыми глазами и светлыми волосами. Одет он был в чёрную форму СС, однако фуражкой пренебрёг. На боку у него висела широкая кобура, судя по форме, вмещающая «Вальтер» шестидесятого года выпуска. Конечно, на первый взгляд в нём было мало от того ветхого старика, что выбирался из остановившегося автомобиля, однако, если приглядеться, можно было заметить, насколько они похожи. Настолько, насколько бывают похожи только близкие родственники.
– Отец, – поздоровался со стариком Александр фон Штирлиц. Они долго и крепко обнялись, как будто долгое время не виделись, хотя с их последней встречи прошло едва ли больше пяти дней.
– Остальные, – личный телохранитель Гитлера кивком головы поприветствовал ещё троих заговорщиков. Француз, американец и немец поприветствовали его в ответ.
– Времени у нас мало, – с ходу начал Александр. – На воротах сегодня, к сожалению, Пфельц, а он слишком жуткий карьерист для того, чтобы не доложить о вашем прибытии. Максимум через полчаса тут будет, по меньшей мере, взвод эсэсовцев, просто для того, чтобы удостовериться, что с фюрером действительно всё в порядке. А когда начнётся кутерьма, «Лейбштандарт» тут же поднимется по тревоге, и тогда начнётся настоящая бойня. Поэтому прошу всех как можно быстрее следовать за мной.
Заговорщики согласно кивнули, а затем быстрым шагом устремились за Александром, ведущих их внутрь особняка.
– Адольф Гитлер сейчас в западном крыле, принимает у себя в покоях доктора, – тихо объяснял Александр, ведя четвёрку по запутанным коридорам и лестницам. Вчера у него стало плохо с сердцем, поэтому при нём, помимо меня, неотрывно находятся два солдата из всё того же «Лейбштандарта», собственно, его доктор и Ева Браун. Всех их необходимо ликвидировать в кратчайшие сроки, буквально за секунды. В самом особняке ещё минимум пятеро эсэсовцев, не считая тех двоих, что неотступно следуют за Гитлером. Они немедленно сбегутся на шум. У вас есть оружие? – спросил он.
– Четырёхзарядный «Вальтер», специальный, – отозвался Кайл.
Александр неодобрительно покачал головой. Специальный «Вальтер» был оружием хоть и скрытным, но маломощным, непригодным для затяжного боя.
– Аналогично, – ответил Хельмут. Мина Александра стала ещё кислее.
Поль же безмолвно вытащил из-за пазухи старый восьмизарядный «Люгер» времён Второй Мировой. Александр удивился, но одобрительно кивнул в знак уважения.
– Тогда на вас, – он обратился к Полю. – Двое солдат. Они будут стоять возле дверей, но в само помещение, где находится фюрер, ворвутся только тогда, когда прогрохочет первый выстрел. Я подожду, пока мы, все четверо, не войдём в комнату, а затем ликвидирую Гитлера, его врача и Еву Браун. На вас – почётный караул. Готов поспорить, что ворвутся они почти мгновенно, но на вашей стороне будет элемент неожиданности, так что вам не составит труда уложить их на месте. Вооружены они пятьдесят четвёртыми «Геверами», машины хорошие и мощные, подойдут для нашего дальнейшего прорыва. Отец? – он обернулся на Максима Максимовича.
Тому оставалось лишь виновато развести руками. Он не был вооружён.
Губы Александра на секунду сжались в тонкую линию.
– Тогда просто не суйся на линию огня, пока мы не раздобудем тебе что-то приличное. Вы же двое, – он обратился к Хельмуту и Кайлу, – на подхвате. Всё ясно? Тогда за тем коридором будут уже покои фюрера, всем заткнуться.
Они шли по длинному коричневому коридору, по бокам которого стояли бюсты древних германских королей и римских полководцев, а на стенах висели картины, изображающие героев древних скандинавских мифов. Посередине коридора находились двойные массивные двери, которые, словно церберы, сторожили двое солдат в чёрном. Александр спокойно прошёл мимо них, будто не замечая, а затем рывком распахнул двери. Заговорщики тут же последовали за ним.
Картину, представшую перед ними, можно описать как идиллическую. В центре просторной и светлой комнаты на деревянном и массивном кресле-катале развалился постаревший и укрытый шерстяным пледом фюрер германской нации, весь седой, с побелевшими от старости усами-щёткой и свисающей кожей в коричневых отметинах. Рядом с ним, в белом халате, сидел относительно доктор, замерявший ему давление на ручном тонометре. А чуть вдали, на небольшом стульчике с мягкой спинкой находилась и постаревшая супруга фюрера, читавшая какой-то толстый роман в тёмно-синей обложке.
– Александер! – радостно поприветствовал своего телохранителя фюрер дребезжащим и сорванным голосом. – Наконец-то ты здесь. Мне кажется, что этот коновал так и жаждет…
Выстрел.
Рожа доктора резко вытягивается, глаза округляются, когда на его лицо брызгает кровь.
Выстрел.
Светило медицины, схватившись за грудь, падает на спину, суча в предсмертных агониях ногами. Из испуганных рук Евы Браун с грохотом выпадает книга.
Выстрел.
Первый из двух солдат, с грохотом ввалившихся в помещение, падает замертво.
Выстрел.
Скотская любовница диктатора валится со стула, тщетно зажимая тонкой морщинистой рукой разорванную в клочья шею.
Выстрел.
Второй привратник фюрера оседает по стене, оставляя на ней размазанный кровавый след.
Всё кончено.
– Чемодан! – не своим голосом ревёт Александр, бросаясь к двери и занимая позицию. Его манёвр повторяет и Поль, поднимая с одного из трупов штурмовую винтовку и контролируя с её помощью другую часть коридора.
Кайл немедленно, едва не споткнувшись, бросается к чемодану, стоящему у подножия кресла-качалки. Чемодан немного запачкан недавними брызгами. Кайл, однако, этого не замечает, он изо всех сил пытается открыть его, однако упрямые замки не поддаются. В конце концов, он не выдерживает и, выхватывая пистолет, бьёт его рукоятью по замкам чемодана. Тот раскрывается, бумаги тут же разлетаются по всей комнате.
– Жги! Жги бумаги! – торопит его Поль. Из коридора уже слышны тяжёлые шаги.
Дрожащими руками Кайл достаёт из кармана зажигалку. Алюминиевый квадратик со звоном открывается, щёлкает кремень. Через секунду бензиновый огонь уже жадно пожирает первый лист, а Кайл тем временем подносит к огоньку вторую бумажку. Через полминуты от ядерного арсенала Великогерманского рейха остаётся лишь пепел.
В коридоре одновременно с этим слышны выстрелы. Поль переводит винтовку в полуавтоматический режим огня и поливает наступающих солдат очередями. Александр более экономен, его пистолетные выстрелы одиночны и убийственно точны. Рядом с ними, припав на одно колено и неловко держа пистолет, находится Хельмут, стараясь, по мере возможностей, прикрыть товарищей.
Наконец, выстрелы прекращаются. Из коридора слышны тяжёлые предсмертные стоны. Поль и Александр встречаются глазами и согласно кивают друг другу.
– Всё готово? – оборачиваясь, спрашивает Александр у Кайла.
– Только пепел, – утвердительно отвечает американец.
– Прекрасно, – кивает ему Александр и, распрямившись, делает контрольный выстрел в голову фюрера. – К машине, бегом!
Мёртвый диктатор молчаливо наблюдает за удаляющимися убийцами.
* * *
– Твою мать, они уже здесь! – крикнул Александр, едва в лобовом стекле показался блокпост. – «Лейбштандарт» прибыл, разворачивай, разворачивай!
Солдаты СС, занявшие позицию на блокпосте, едва заметив мчащийся на всей скорости автомобиль, вскинули автоматы и открыли ураганный огонь. Александр, Хельмут и Максим Максимович, сидящие на заднем сидении, тут же пригнулись, укрываясь от барабанивших по корпусу машины очередей и принимая напряжёнными спинами мелкую стеклянную крошку от простреленных окон. Кайл резко дёрнул руль влево, пытаясь уйти от кинжального огня. Поль, выбивший боковое стекло, отчаянно отстреливался без каких-либо видимых результатов.
– Уходи с дороги! – орал Александр. – В рощу давай.
Автомобиль с рёвом, вырывая из ухоженного газона куски земли, рванулся в сторону ближайшей небольшой липовой аллеи. Эсэсовцы ещё некоторое время продолжали вести огонь вслед удаляющемуся автомобилю, однако вскоре бросили это гиблое дело и, запрыгнув в свои штатные армейские джипы, продолжили преследование.
Автомобиль с заговорщиками же тем временем мотыляло из стороны в сторону. Прострелянное колесо не давало водителю выровнять машину и разогнаться до хоть сколько-нибудь приличной скорости. Кайл никак не мог справиться с управлением, дёргая руль то влево, то вправо, поочерёдно давя на педали газа и тормоза. В конце концов все его манёвры закончились тем, что машину резко повело влево, прямо на толстый и массивный ствол липы. Всех, находящихся в салоне одновременно бросило вперёд, Поль расквасил нос об массивный бардачок, под капотом автомобиля что-то резко хрустнуло, а затем надрывное гудение двигателя вдруг прекратилось.
– Всё, – констатировал факт Александр. – Приехали. Давайте бегом из машины, ещё есть шанс оторваться.
– Какой шанс?! – отчаянно спросил Поль. – у нас на хвосте по меньшей мере взвод. Они нас в порошок сотрут! Если ещё и вертолёты в воздух додумаются поднять, то нам точно крышка. А они, готов поспорить, уже летят в нашу сторону.
– Меньше болтай, балбес, – огрызнулся Александр. – Вот в той стороне, – он указал рукой. – Личный гараж фюрера. Все автомобили бронированные, с непробиваемыми стёклами. Сможем взять хотя бы один – шансы уйти живыми резко повысятся. Давай, пошёл!
Этих слов было достаточно. Никому больше не нужно было ничего объяснять. Вся пятёрка резко сорвалась с места и побежала вслед за Александром, задавшим по-настоящему сумасшедший темп. Все прекрасно понимали, что сейчас у них выбор очень простой: либо бежать быстрее немецких автомобилей, либо принять свою незавидную участь. Никто не обращал внимания ни на тяжесть штурмовых винтовок, снятых с трупов, ни на тяжёлую одышку, ни на рёв моторов позади беглецов. Никто, кроме, наверное, Максима Максимовича. Он отвлёкся лишь на секунду, лишь на миг оглянулся, чтобы понять, как близко от них была погоня, однако это мгновение стало для него роковым.
Выстрела он не услышал. Зато очень хорошо почувствовал. Первая пуля вошла в крестец, заставив старика взвыть от боли и плашмя растянуться на пыльной парковой дорожке. Вторая вошла в правое плечо, слегка развернув одуревшего от боли Максима Максимовича.
Старый советский разведчик ощущал всё, как в тумане. Сквозь непробиваемую многослойную плёнку на ушах он едва мог расслышать отчаянные вопли своего сына, едва чувствовал грохот выстрелов и хлопки автоматных очередей, когда остальные заговорщики вступили в отчаянную и ненужную перестрелку. Он чувствовал, всем своим телом чувствовал, как тепло покидает его жилы. И, что самое страшное, он не мог этому противиться. За свою долгую жизнь Максим Максимович привык сопротивляться ударам судьбы, в какое бы место они не были направлены, однако теперь такая возможность была ему недоступна.
Максим Максимович попытался достать винтовку, которую прижимал к земле тяжестью своего тела, однако у него не получилось. Он чувствовал, как смерть подходит к нему всё ближе, не обращая внимания ни на огненный шквал вокруг, ни на полные ярости крики его сына. Она просто пришла, аккуратно погладила Максима Максимовича по морщинистой щеке и улыбнулась улыбкой его первой жены.
Прошло семнадцать долгих мгновений, семнадцать бесконечных ударов сердца, прежде чем Максим Максимович принял свою судьбу. Семнадцать мгновений зимы прошло, прежде чем Максим Максимович, лёжа на горячем декабрьском снегу, улыбнулся смерти в ответ.
* * *
Великогерманский рейх, Столица Мира Германия. 3 декабря, 1962 года. Вечер.
Рейнхард Гейдрих ждал звонка. Именно поэтому, едва его лакированный настольный телефон разразился трелью, рука тут же метнулась к трубке. Пусть, возможно, это было и немного недостойно для всегда выдержанного и холодного главаря СС, но сейчас ему было на это наплевать.
Интересы рейха были важнее.
– Герр Гейдрих? – спросил молодой голос в трубке.
– Да, Георг, я слушаю, – на секунду в голосе Рейнхарда промелькнуло слабовольное дребезжание, однако он моментально подавил в себе этот трусливый порыв.
Если слухи верны, то у него нет права поддаваться слабости.
– Наши предположения оказались верны. Фюрер мёртв. Убийц захватить не удалось, они ушли через северную часть Берлина в направлении Мекленбурга. Скрылись в лесах, едва вырвавшись из Столицы Мира. За ними в погоню высланы айнзацгруппы при поддержке вертолётной авиации. Будьте уверены, герр Гейдрих, мы их поймаем.
– Другой вопрос, – продолжал протеже Гейдриха, юный Вальтек-Пирмонт. – Что нам делать дальше, герр Гейдрих? События развиваются… немного не по плану, а ни следа партии Геббельса, ни следа партии Геринга моим людям отыскать не удалось. Фюрера убил кто-то со стороны, имеющий, к тому же, связи в высших эшелонах рейха. На месте побоища найден труп Макса Отто фон Штирлица, бывшего руководителя шестого отдела РСХА, а личный телохранитель Адольфа Гитлера, Александр, сын фон Штирлица, пропал бесследно. Я, честно говорю, герр Гейдрих, не имею ни малейшего понятия, кто бы это мог сделать. И от этого мне немного не по себе. Новость о том, что фюрер мёртв, не удастся долго сдерживать. Наши враги узнают об этом к полуночи, если уже не узнали, а народ рейха – максимум к завтрашнему вечеру. Поэтому я спрашиваю, герр Гейдрих, какие будут указания?
После этих слов своего помощника, наполненных искренним страхом, непониманием и паникой, Рейнхарда вдруг прошиб холодный пот. Он сидел за своим широким столом в своём личном кабинете и не мог вымолвить не слова, словно громом поражённый. Он вдруг очень отчётливо осознал, что именно от того, что сейчас будет сказано, его, Рейнхарда, приказов, в данный момент зависит судьба Германии. То, к чему он так долго шёл, находилось в его руках, однако…
Однако ничего, кроме дикого и животного ужаса осуществлённая мечта ему не принесла.
Тем не менее, сглотнув и смахнув каплю пота, выступившую на лбу, Гейдрих всё же взял себя в руки.
– Нам придётся немного поторопить события, Георг. Начинайте делать то, что задумали. Я хочу, чтобы уже через два дня Геринг и Геббельс грызли друг другу глотки. Также наладьте связь с полевыми командирам дивизии «Лейбштандарт» и передайте, что им необходимо немедленно прекратить преследование заговорщиков и сосредоточиться на том, чтобы в кратчайшие сроки занять ключевые места в Столице Мира. Именно вы и поможете им это сделать. Мосты, теле- и радиовышки, административные здания, ты понимаешь, о чём я, учить тебя не нужно. Повторяю ещё раз: начинай операцию «Лютер». Отто Дитриху я позвоню сам. Ты всё понял?
– Так точно, герр Гейдрих.
– Прекрасно, конец связи.
Рейнхард действительно положил трубку, однако только для того, чтобы снова её понять и набрать новый номер по выделенной линии. Спустя минуту ожидания, хриплый голос наконец-то ответил шефу гестапо.
– Да, Рейнхард?
– Отто, наш час настал, – пафосно обратился Гейдрих к командиру дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер» Отто Дитриху. Конечно, шеф гестапо вполне мог обойтись и без этих напыщенных фраз, однако Дитрих их обожал. И было бы совсем неразумно не тешить самолюбие человека, от которого зависели не только твои далеко идущие планы, но и твоя собственная жизнь. – Фюрер подло убит нашими врагами, а значит пришло время решительных действий. Германия стоит на краю пропасти, и только мы с тобой в силах предотвратить её падение.
– Я слушаю. Что мои солдаты должны сделать?
– Для начала – арестовать рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера. Операция «Лютер» началась, мой друг…
[1] Несмотря на широкий след, оставленный в массовой культуре, в реальности Круг был достаточно пассивной и безобидной организацией.
Глава пятая
Чёрное Солнце
«Я слил шаги во мраке трассы
С тяжелым маршем русской расы,
До глаз закованной в броню…»
Чёрная Армия, Линия Карбышева. 6 декабря, 1962 год.
Танки с рёвом проносились мимо.
Грохоча километрами гусениц, ревя работающими до предела двигателями, рыхля и подбрасывая в воздух кубометры снега, танковые колонны одна за другой стальными рысаками проносились мимо ветхого старика. Никто и никогда при первом взгляде на этого человека, одетого в полевую генеральскую форму Чёрной Армии, ни за что не смог бы назвать его спасителем России. Никто не смог бы хотя бы на секунду поверить, что именно его уверенная рука, что сейчас с дрожью опирается на серую стену бункера, некогда самолично рыла укрепления, остановившие безудержную немецкую волну. Ни один человек на этом свете ни за что не поверил бы, будто эти старческие, залитые горькими морозными слезами глаза, некогда цепко и тщательно вылавливали малейшие неточности и недостатки в своих же собственных чертежах. И нужно было быть совсем безумцем, чтобы посчитать, будто этот, уже почти угасший, разум, когда-то оказался сильнее, чем вся военная машина Германии.
Генерал Карбышев был вообще достаточно скромным человеком и за славой никогда не гнался, и эта его благородная скромность с годами только крепла. С годами, правда, ушло многое другое: мускулы, жир, зубы. Остались лишь убеждения, крепкие, как гранит. Убеждения, которые многие молодые скоты, называющие, по ошибке, себя людьми, никогда и вовсе не имели.
Мимо старого генерала с рёвом проносились танковые колонны. Их путь лежал сквозь бетонные клыки, торчащие из земли, мимо десятков бункеров, ощетинившихся противотанковыми орудиями и пулемётами. Их путь лежал туда, за пригорок, усеянный минными полями и колючей проволокой. На другой край нейтральной земли, где за жидкой зимней рощицей уже кипел ожесточённый бой.
Вслед за последним металлическим чудовищем, унёсшимся навстречу пламени войны, пошли солдаты. За строем строй, колонна за колонной они слажено грохотали своими сапогами по примятому снегу. Бесконечная вереница суровых и сосредоточенных лиц, уходящих вдаль. Воронёная сталь автоматных стволов, белые звёзды на рукавах чёрной формы. Чистота и скорбь, сосредоточенная холодная ярость.
Эти солдаты знали, что шли умирать. Шли вновь и вновь подниматься под отчаянный рёв командиров, бросаться прямиком на огненный пулемётный ствол, снова и снова погибать за свою Родину. Солдаты шли ненавидеть своих врагов, ненавидеть до гордости, до святости, до неукротимого лесного пожара и звериной чистоты.
Бесконечный строй солдат шёл отвоёвывать землю своих отцов.
Дрожь в левой руке генерала усиливалась. Раскрытая старческая сухая ладонь плясала на сером полотне бункерной стены. Он смотрел, не отрывая взгляда, на бесконечный походный строй молодых людей, что шли на смерть из-за слабости своих отцов. Старый генерал видел, как вынуждены были расплачиваться за прошлые ошибки и грехи двадцатилетние мальчишки, что едва-едва застали ту страну, за свободу которой тысячи из них вскоре сложат головы.
Взгляд Карбышева бежал по лицам солдат. Такие одинаковые, такие разные, такие гордые и скованные цепями своего долга. Каждому из них Дмитрий Михайлович старался улыбнуться уголками губ, каждого старался подбодрить, перед каждым старался извиниться, пусть молча, пусть не вслух, за слабость своего поколения, за свои собственные ошибки, за то, что впереди этих мальчишек ждут не весенние поля из цветов и трав, а километры мин и огня. И всё же, он не видел сожаления в этих юных глазах. Ни капли грусти, ни капли той тяжести, которой на них навалился их же собственный долг. Только то возвышенное, триумфальное чувство, которое мужчина испытывает, приближаясь к своему врагу. Не просто противнику, но именно к врагу, настоящему, кровавому и кровному.
Он ждал этого. Все эти двадцать лет, укрепляя последнюю линию обороны своей Родины, того жалкого уральского куска, что от неё остался. Он ждал этих бесконечных колонн все те двадцать лет, что прятался от немецких бомбёжек по подземельям, зажимая руками кровоточащие уши. Он спал и в горячем бреду видел этих солдат, во взгляде которых нет ни малейшего следа слабости. Он видел этих мальчишек, когда засыпал коротким и беспокойным сном, пытаясь хоть чуть-чуть отдохнуть от бесконечных чертежей.
Но генерал Карбышев никогда не мог даже и подумать, что доживёт до этого момента. До этого великого и благословенного момента, когда кровь захватчиков снова обагрит землю его России, смывая с неё весь пепел, всю ту проклятую копоть и грязь, что накопилась на ней за двадцать долгих лет рабства и бессилия.
Теперь же его старческие глаза, в уголках которых уже поселилась агониальная темнота, увидели тот завораживающий дух день, когда злобный и голодный двуглавый русский орёл наконец-то взлетел и мёртвой хваткой вцепился в горло дряхлеющего орла германского, разжиревшего на горбах собственных рабов.
Боль в груди пришла резко. Не то, чтобы старый генерал не ждал её, он уже давно миновал тот возраст, в котором мысли о смерти вводят если не в состояние паники, то в глубокую меланхолию и задумчивость. Скорее, он относился к смерти как к дорогой гостье, и давно уже прибрал дом к её приходу. Однако, само время визита для Карбышева стало полной неожиданностью. Ещё с утра, вставая со скрипучей и проржавевшей постели, он знал, что обязательно увидит этот чёрный великолепный парад. Что его точно хватит хотя бы на эти несколько часов.
Ожидания не обманули старика. На несколько часов его действительно хватило.
И пока восьмидесятилетнее тело старого генерала медленно сползало по серой стене на глазах боевого строя, пока молодой адъютант в панике метался из стороны в сторону, хрипло выкрикивая санитар, на синеющих губах Карбышева плясала улыбка. Рука прижалась к сердцу, разрывающемуся на части, в голове лентой Мёбиуса бежала одна-единственная мысль, словно пришедшая из другого мира. Точно такого же холодного и мрачного, но где надежда ещё не превратилась в полуистлевший труп.
«Думайте о вашей Родине, товарищи. Думайте о своих домах, это придаст вам сил…»
С этими мыслями, старый и улыбающийся генерал Карбышев, чьи укрепления когда-то спасли Россию, позволив рядовому Отрепьеву и комиссару Алеутову продержаться до подхода солдат генерала Конева, умер, лёжа на холодном уральском снегу. А мимо его стремительно остывающего трупа маршировали солдаты, грохотом сапог отбивая прекрасный и яростный клич:
«Московия падёт…»
Шаг. Ещё десять. Грохот очередной колонны.
«…падёт».
Падёт. Падёт просто потому что на холодном снегу лежит этот беспокойный старик, царский офицер, советский инженер и русский солдат.
«Московия…»
Московия сгниёт на свалке истории. Сгниёт, потому что Гришка Отрепьев потерял там свой глаз.
Шаг. Ещё десять.
«…падёт».
Потому что Тысячелетний рейх сейчас разорван пламенем гражданской войны, потому что немцы грызут друг другу глотки, брат идёт против брата, и сейчас самый удобный момент для удара в спину.
«Московия падёт…»
И есть тысячи причин «почему». Из-за килотонн бомб, из-за сожжённых городов, из-за бесконечных верениц дат, которые когда-то были живыми людьми. Потому и грохочут громкой, ласкающей слух панихидой тяжёлые солдатские сапоги:
«Московия падёт! Московия падёт! Московия падёт!»
* * *
Выпуск газеты «The Washington Post» от 12 декабря 1962 года.
«THE RED DAWN RISES AND THE BLACK SUN BEGINS TO SET»
«Прекрасные новости приходят к нам из заснеженных степей Северной Азии. Некогда территории великой Российской империи, эта часть света уже двадцать лет находится под железным сапогом немцев. Сломленная и разорённая большевистской революцией, двадцать лет назад Россия стала для варварских немецких орд лёгкой добычей. Как будто этого было мало, русский народ, познавший на себе всю тяжесть немецкого вторжения, подвергся предательскому удару в спину от вероломной Японской империи, что сейчас распоряжается богатейшими регионами Сибири и Дальнего Востока. Лишь только совместными усилиями двух наших народов в ходе операции «Вашингтон» этих колоссов удалось остановить.
Целых двадцать лет из этой terra incognita не было никаких вестей. Небольшой вытянутый пятачок земли, расположенный вокруг длинного хребта Уральских гор – вот всё, что осталось от России. Зажатая с двух сторон, отрезанная от выхода к морю, не имеющая сообщения ни с кем, кроме контрабандистских банд Новосибирской республики и кланов тюркских кочевников, расположившихся в степях Средней Азии, Россия, тем не менее, продолжала жить. Подвергающаяся постоянным авианалётам, превращённая в гигантскую казарму, Чёрная Армия (так называют себя русские, избежавшие немецкого рабства) продолжала борьбу. В частности, именно русским агентом были обнаружены сведения, которые в последствие сделали возможным покушение на Гитлера, что в итоге увенчалось успехом.
Теперь же, когда нацистская империя рушится, русские мужчины и женщины единым фронтом вступили в свой последний, решительный бой. Отвергнув декадентские левые идеологии, перекованная десятилетиями страданий и горечи унижения, Новая Россия под руководством верховного маршала Жукова, блистательного стратега времён Второй Мировой войны, бросила вызов Великогерманскому рейху и перешла в наступление с целью отбить свои исконные земли. По сообщениям наших военных корреспондентов, события развиваются как нельзя лучше для русских. Первая танковая армия генерала Язова уже вышла к городу Ижевск. Некогда один из промышленных центров Советской России, ныне он представляет из себя жалкое зрелище. Сейчас Ижевск даже без воронок от танковых снарядов и разрушенных почти до основания зданий больше напоминает средневековый чумной квартал, чем современный город. Захламленные, грязные улочки, оборванное и жалкое население, трусливо жмущееся к стенам и затравлено глядящее на своих же освободителей, братьев по крови. Вот цена двадцати лет немецкого Нового Порядка – люди, словно бессловесный скот, страх, грязь и ужас. Мы все должны быть безмерно благодарны тем русским храбрецам, что сражаются сейчас в заснеженном Приуралье за то, чтобы коричневая чума никогда не пришла ни в один дом на планете.
Нацистская империя, ещё несколько лет назад казавшаяся действительно тысячелетней, продолжает рушиться. Война русского народа за освобождение собственной страны, прозванная уже Великой Отечественной, является лишь одним кусочком огромного паззла. В самом рейхе почти сразу же после кончины фюрера вспыхнула гражданская война, солдаты Южно-Африканского союза и Бельгийского королевства в изгнании продолжают наступление против немецких колониальных сил в Экваториальной Африке, а партизаны из французского Сопротивления подняли мятеж в Марселе и джунглях Индокитая.
Люди по всей Америке с содроганием сердца наблюдают за борьбой русского народа. Антифашистским фондом имени президента Рузвельта благодаря неравнодушным американцам уже собрано пятьсот тысяч долларов, на которые будут осуществлены закупки продовольствия, медикаментов и многих других предметов первой необходимости для отправки в Россию. Более пятнадцати тысяч добровольцев уже направляются к северным портам Чёрной Армии, с нетерпением ожидая момента, когда смогут вступить в священную войну за свободу всех и каждого от господства хищного германского орла. Наши же военные корреспонденты, уважаемые читатели, будут внимательно следить за развитием ситуации.
Штатный корреспондент Джон Т. Семплер
The Washington Post»
* * *
Новосибирская республика, Новосибирск. 21 декабря, 1962 год.
Кира Шикаро ненавидел этот кабинет. В узкой, словно самурайский меч, и прямой душе японского чиновника до сих пор не могло уложиться, как русские вообще могут работать в таком бардаке. Он, отработавший больше тридцати лет в родном Киото, ставший уважаемым человеком, теперь вынужден прозябать в этой сибирской глуши, наблюдая за тем, чтобы русский гайдзины исправно выполняли свою работу. Отвратительно, просто отвратительно! Кто же виноват, что из всех варварских народов, ему достались именно русские? Не прирождённые гении Кореи, не трудолюбивые, словно пчёлки, китайцы, даже не, пусть и экспрессивные, но всё-таки ответственные филиппинцы! Русские! Чёртовы русские! Недисциплинированное, необразованное, пьющее, как не в себя, быдло. Которое, к тому же, абсолютно безответственно и не умеет ценить вышестоящее начальство. Никакого чувства иерархии, работа выполняется из-под палки и кое-как, лишь бы сделать, а в спину межзубным шёпотом летят оскорбления. К тому же, Кира дико ненавидел здешнюю кухню…