Диана Будко
Цветок папоротника
Я спросил своего учителя, при чём здесь эта история. Он ответил, что гордыня всегда бывает наказана – я должен понять хотя бы это, ибо другая истина для меня всё равно будет навсегда сокрыта. Я всё же с вызовом поинтересовался, в чём заключается тогда моё главное преступление, о котором и сказка не может поведать. Оказалось – пренебрежение любовью. Когда я попросил его помочь мне исправить проступок, он заметил, что поздно что-то менять. Единственное, что он сделает – это лишит возможности кому-то навредить, тем более как учитель он имеет право наказать меня. Из роскошной очковой кобры он превратил меня в простого ужа и наложил в наказание заклятье: пусть своим обращением в иное существо я обрёк себя на жизнь в змеиной шкуре, но эта жизнь будет бесконечно долгой, пока меня не убьёт другое живое существо.
Вначале я делал все, чтобы поскорее расстаться с унизительной жизнью пресмыкающегося, но никто не спешил меня съесть или хотя бы раздавить. А потом, изнывая от тоски, оказавшейся сильнее желания смерти, я вернулся к своей мраморной возлюбленной. Я мечтал, что меня убьют возле ее ног, приняв за простую гадюку, однако шли годы, десятилетия. Никто не замечал моего присутствия, а наша история стала лишь страшной легендой. Постепенно я свыкся со своим обликом, научился ловить мышей и мелких грызунов, прятаться от цапель. Теперь мне думалось, что до самого конца света я буду вместе со своей красой».
Уж мечтательно прикрыл глаза, но тотчас стал серьёзным и с досадой добавил:
– Когда лет сорок назад её купила Ваша бабушка и установила в этом саду, я несколько месяцев полз к ней. Это искупили многие годы в радости подле нее, пока несколько лет назад Ваш друг не выдумал весьма искусные преграды и не прогнал меня. Я до сих пор лелею мечту вернуться в сад, поэтому очень благодарен за то, что Вы спасли меня от неминуемой гибели: вдруг я ещё увижу мою милую.
Лика грустно вздохнула: хоть уж и вёл себя не самым достойным образом, ей стало жаль и его, и эту мраморную статую, которой она так часто любовалась.
–Уважаемый уж, давайте я Вам помогу. – Лика без всякого отвращения взяла ужа на руки. – Обвейтесь, пожалуйста, вокруг моей кисти, чтобы случайно не упасть.
Она отнесла его к статуе и вытянула руку, чтобы ему было легче переползти и обвить шею каменной девы. Ей почудилось на секунду, будто уголки губ статуи приподнялись, и она улыбнулась от мысли, что любимый наконец-то её обнял.
–Благодарю Вас! Если бы Вы знали, какое счастье мне подарили!
–Представляю… Я, наверное, оставлю Вас наедине… Если что-то понадобится, Вы всегда найдёте меня в саду.
–Подождите! – Крикнул уж. Его голос постепенно становился всё более человеческим и напоминал уже не тихое шипение, а нежный бас. – Вы дважды помогли мне, а я по-прежнему не рассказал Вам об истоках Ваших бед.
Лика скептически приподняла бровь: она давно поняла, что сама во всём виновата, а искать причины вовне – удел слабохарактерных натур.
–Вы будете смеяться, сомневаться, но поверьте на слово бывшему кудеснику: на Вас наложены целых два заклятья. Двумя разными людьми. Одно сильное, а другое – совсем слабенькое – с лёгкостью к нему прицепилось, как паразит к рыбе, и пустило свои корни.
Девушку передернуло от слов ужа. Даже одно заклятье – повод для расстройства, что уж говорить о двух?
– Оба они были сделаны, когда Вы только-только зародились во чреве своей матери. Первое, я сразу его почувствовал, отразилось в Ваших глазах – печать вечного одиночества .
– Так вот почему никто ко мне не сватался… И вот почему… – Лика быстро закрыла рот. Всё это было слишком легко и объясняло слишком многое, чтобы быть правдой. – Может быть, я сама по глупости, будучи подростком, случайной фразой навлекла что-то подобное на себя?
– Фи! Такая глупость могла лишь чуть-чуть ускорить процесс. – Отмахнулся уж. – Нет, это уже было в Вашей крови. Вас нельзя полюбить, захотеть жениться на Вас, никто к Вам не может прикоснуться. Вы обречены на участь старой девы.
– Спасибо, что сказали. Теперь не буду расстраиваться по этому поводу. – Лика широко раскрыла глаза, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы. – Какое же второе?
– Увы, Вас не лишили способности любить самой. К сожалению, мужчины, на которых Вы обратите свой прекрасный взор, поплатятся за это своим разумом или жизнью.
Лика побледнела. Ей стало по-настоящему страшно: значит, именно она виновата в безумии того, кто восхищал всех своим остроумием и знаниями. Арман… Значит, он тоже в опасности. Исключительно по её вине.
– Что ж, господин кудесник, теперь я знаю о своих… хм… недостатках.
– Да, на Вас наложено два страшных заклятья, переплетённых друг с другом, причём их произнесли не чужие Вам люди.
– Значит, надежды нет… Я прекрасно понимаю.
– Я вижу другое: как кто-то ослабил их силу, когда они только начали действовать. Да, самый старый, простой и действенный способ – апельсин с гвоздикой. Кто-то уберёг Вас, значит, есть шанс их снять.
– Как?
– Лика, стой и не шевелись!
Уж напрягся и обвился вокруг плеча статуи. Лика обернулась. Позади неё стоял один из её дядьёв.
– Не шевелись, иначе она тебя ужалит!
– Дядюшка, это уж… Он не… Нет!
Лика не успела ничего предпринять: прямо над её головой пролетел как копьё дядюшкин сокол и клюнул ужа в голову. Подхватив в момент когтями мёртвую змею, птица воспарила и полетела в сторону птичника.
– Не бойся. Змея не причинит тебе зла. Чего ты так испугалась?
Лика не слышала дядюшкиных увещеваний. Перед внутренним взором какими-то рваными отрывками пролетел рассказ ужа, история её первой любви, разговоры с Арманом и подтрунивания над первыми женихами. Всё обратилось в одну общую вспышку, совершенно бесплодную и бессмысленную. Ей стало дурно. Уцепившись за статую, она со всей ясностью представила ту девушку из далёких веков, только живую, задорную, с румяными щеками и горячим сердцем, которая теперь обречена на мерзкое одиночество посреди цветущего сада. Обречена по глупой прихоти, просто так! Лика словно впала в непонятный транс. Её тело затряслось от переизбытка невиданной раннее силы, с которой надо было что-то делать. С громким стоном, больше напоминающим крик, она столкнула статую с постамента, а потом услышала грохот мрамора, расколовшегося, словно дешёвая стекляшка.
На закате она пришла в себя. Лика обнаружила, что лежит в собственной постели в окружении родственников и нескольких лекарей, хлопочущих над её телом, словно над тряпичной куклой, которую срочно надо починить. Сразу же поднялись громкий шум и дикая суета, сквозь которые слышались причитания Элюзины по поводу разбитой статуи. Поблагодарив всех за волнение и внимание, Лика попросила оставить её одну.
За окном засияла яркая Луна, и девушка, неотрывно наблюдая за звездами, то и дело вспыхивающими в тысячах созвездий, начала припоминать события сегодняшнего утра. Как ни странно, она постепенно начала думать вовсе не о том, как расколдовать себя, а о том, что жестокая гибель ужа освободила душу волшебника, а разбив статую, она невольно помогла его любимой выйти из заточения. «Может быть, сейчас они вместе? Создатель, хоть бы им удалось встретиться. Пусть хоть на секунду! Пожалуйста! Никто не должен так страдать, каких бы ошибок он не наделал», – молилась она, постепенно засыпая под действием успокаивающих ароматических ламп и крепкой микстуры, которую её заставили выпить.
Ей снились нервные аляповатые сны, а под утро она увидела, как к ней склонилась незнакомая девушка с длинными вьющимися волосами цвета сливочного масла и нежно погладила по руке:
– Мы ведь попросим, чтобы ей помогли? Чуть-чуть… Правда, любимый? – обратилась она к высокому незнакомцу, стоящему подле нее.
– Конечно… – Лика узнала голос ужа, – пошли, любовь моя, нам пора. Скоро рассвет.
Пара с благодарностью на прощание посмотрела на садовницу и растворилась в воздухе.
Наутро Лика проснулась в отличном настроении. Ночное видение убедило её в том, что влюблённые наконец-то обрели покой, а у неё есть шанс расколдовать себя. В нетерпении она быстро облачилась в домашнее платье и решила для начала попытать счастье в семейной библиотеке, которую собирало ни одно поколение предков.
Книги занимали бессчетное количество стеллажей от пола до потолка. Некоторые были настолько стары, что стерлись не только их названия, но и краски на переплёте. Здесь давно никто не наводил порядка, поэтому художественная литература перемешалась с садоводством, кулинарные книги – с заметками о путешествиях, а атласы – с подробными финансовыми отчётами.
«Не может быть, чтобы за все века никого не заинтересовала тема колдовства», – негодовала она, исследуя содержимое третьего стеллажа. Время шло к обеду, от голода немного тошнило, в животе неприятно бурчало и жгло, но Лика предпочла терпеть эти небольшие муки, лишь бы не сбиться с пути.
В полдень в библиотеку с громким криком и причитаниями ворвалась Зейда. Лика лениво посмотрела на маму, пытаясь понять, в чём она провинилась. Оказалось, всё дело в том, что больная скрылась из своей комнаты без предупреждения и не поела вовремя. Девушка попросила, если есть возможность, принести ей обед в библиотеку, поскольку сама она не собирается выходить из комнаты, пока не найдет необходимый том.
Через несколько минут перед ней стояла глубокая тарелка, наполненная тыквенным супом с шафраном. Лика нехотя села за письменный стол и поднесла ложку ко рту. Вкус любимого блюда взбодрил, а оранжевый цвет придал уверенности. Отставив в сторону пустую тарелку, она устало положила голову на деревянную поверхность, желая отдать ясеню все свои тяготы: «Здесь можно провести целую неделю, так ничего не отыскав», – подумала она. Взгляд лениво скользил, подмечая каждый заголовок, не скрывающий за собой никакой тайны, пока не выхватил маленькую безымянную брошюрку, зажатую между двумя толстыми расхлябанными томами.
Взобравшись на лестницу, Лика с большим трудом вытащила её наружу, уронив при этом несколько книг, которые с грохотом упали на пол. Догадка оказалась верна: это оказался маленький справочник по заклятьям. Девушка осторожно спустилась и, не отходя от стеллажа, принялась за чтение…
Арман приехал и увидел её строгое, печальное лицо. Она ласково улыбнулась ему и с интересом начала расспрашивать о его успехах. Каким-то небывалым образом всё вернулось на круги своя: прозвучавшие когда-то слова не оставили за собой и эха.
Однажды, пребывая в самом благостном расположении духа, ибо сегодня его оливковые деревья дали первые плоды, и, судя по их вкусу, успех был близок, Арман прогуливался по вечернему лесу. Проходя мимо одной рощицы, он услышал знакомый голос, непривычно дрожащий от слез:
– Кролик, а кролик, ты так беззаботно щиплешь травку. Скажи мне, пушистик, верно, я сотню раз сама виновата во всём? Ну почему из-за меня сошёл с ума мой рыцарь? Почему ни в чем не повинный Арман обречён на неприятности и погибель? Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось! Я так сильно его люблю. Ах, за что на меня наложены эти заклятья? Почему их можно разрушить только таким страшным способом? Почему мне суждено увянуть? Что толку будет от моей красоты под землёй?
– Быстро говори, в чём дело? Почему ты несёшь всякий вздор? – Обычно Арман предпочитал поразмышлять, прежде чем что-то предпринять, но сейчас внутренний голос подсказал ему вмешаться.
– Я не могу тебе этого сказать. – Лика, поражённая внезапным вторжением, судорожно принялась вытирать глаза рукавом. – Ты всё слышал?
– Да, слышал. Хотя мы с тобой не сказочные принц и принцесса, а друзья, я не хочу, чтобы на тебе были какие-то заклятья. Что необходимо сделать? Что за страшный способ?
– Я не скажу тебе.
– Скажешь… Пойдем отсюда! Арман взял её за руку и повёл за собой.
Они вышли на маленькую поляну, сплошь заросшую папоротниками и укрытую, словно одеялами, широкими кронами высоких деревьев. Девушка невольно успокоилась, залюбовавшись таинственным, но уютным пейзажем.
– Как красиво… – произнесла она.
По лицу и взгляду Армана Лика поняла, что отпираться больше не имеет смысла – всё равно он не отступит. Она наспех, краснея и запинаясь, поведала ему суть, не забыв упомянуть историю ужа.
–Впервые вижу, как ты плачешь… Действительно, не так-то просто их снять. Подожди! Никто не может тебя коснуться, ты для всех недосягаема, но со мной-то ты всегда была рядом. – Он прищурился, словно заново решил разглядеть свою подругу или обнаружить в её словах подоплеку. – Попытаемся не обращаться к колдовству, а пойти ему наперекор.
