Диана Будко
Цветок папоротника
Одним солнечным деньком к моему дому пришёл мужчина вместе с молодой девушкой, не на шутку перепуганной, но со взглядом, прожигающим насквозь – совсем как у Вас. Она хотела стать волшебницей, но семья была против. Отчаявшись переубедить непутёвую дочь, её отец, наслышанный о моей несговорчивости, надеялся, что, когда я отвергну ее, желание исчезнет, пав перед первой же серьёзной трудностью. Здесь и берут начало мои злоключения, ибо я наконец-то увидел то, что тщетно пытался разглядеть в сотнях молодых людей. Я почувствовал: она превзойдет меня. И в тот момент от этой мысли мне стало очень светло и спокойно на душе. Я сказал, что принимаю вызов и беру её в ученицы.
Я не ошибся в своих догадках. Сам Создатель наградил её способностью к волшебству.
Со временем я стал замечать, что она не только восхитительно колдует, но и обладает невиданной красотой. Я не мог устоять перед этой добродетельной обольстительницей и влюбился в неё со всей страстью, на которую был способен. Конечно, я не мог ни открыться ей, ни представить, что в один из дней она сама это сделает. Но вскоре именно так всё и произошло.
Небо рухнуло прямо на меня, а я не нашёлся, что ей ответить. В тот же миг я понял, насколько она прекраснее и искуснее меня. К горлу подступил противный комок. Я долго молчал, а потом решился лишь на одну фразу:
– Всякое в жизни случается.
Она ушла.
Я думал, что навсегда потерял её, но на следующий день она вернулась как ни в чем не бывало. Если бы даже до того рокового дня я сомневался в своих чувствах, то всё равно в тот же миг любовь настигла меня.
Я не мог взять в толк, что она нашла во мне? Забывая о том, что я – кудесник и, что греха таить, хоть и не красавец, но очень обаятельный, я подолгу разглядывал своё отражение в тягучих зельях, прозрачной воде и мутных ретортах. Я был уже не юноша, но мои волосы по-прежнему были цвета спелой пшеницы, а тело гибким и сильным как у молодого хищника.
Я наблюдал за ней и чувствовал: она не разлюбила меня, наоборот, с каждым днём привязывается всё сильнее. А я… Видит Создатель, моё желание обладать ею было сильнее, чем все шторма мира, а надежда провести с ней остаток жизни была подобна сну, в котором сбылись все заветные мечты. Однако я не сделал ни шагу ей навстречу. Оказался способен лишь смотреть на неё с восторгом и воздавать бесконечную хвалу её таланту, превзошедшему все мои ожидания, с которым я так и не смог смириться.
Невольно мы сотворили особый, странный, бесплотный мир, наполненный волшебством и любовью, – мир очень яркий, но совершенно безжизненный и бесполезный.
Постепенно в моих глазах она превратилась в изумительное произведение искусства – прекрасную статую, слепленную древним скульптором по образу всех богинь красоты и найденную совершенно случайно во время раскопок в целости и сохранности. А разве можно сжимать в объятьях само совершенство?
До меня дошла весть, что за ней ухаживает некий юноша. Я был глубоко оскорблён, ибо он посягнул на святыню. Но при этом я сохранял спокойствие: такое происходило не впервые и всегда заканчивалось одинаково: она отвергала поклонника и пыталась угадать, открою ли я ей сердце на этот раз. Создатель, если бы я тогда знал, какой конец будет у этой истории!
Юноша был очень настойчив и пошёл дальше других: он попросил руки у её отца. Тот ответил согласием: это была единственная возможность вернуть дочь на путь истинный: к их негодованию она уже была не ученицей, а настоящей волшебницей, слава о которой облетела весь свет. Естественно, её мнения никто не спросил, а вместо этого начали шить свадебный наряд и паковать приданое.
Я пришёл в бешенство. Гнев охватил меня: хотелось потребовать у неё объяснений, превратить горе-жениха в жабу, сжечь дотла весь город, но страх, что она наконец-то поймёт, что я ее недостоин и нежелание быть отвергнутым опять оказались сильнее.
Накануне свадьбы, когда начало смеркаться, в мою дверь постучали. Я нехотя открыл дверь загадочному посетителю. На пороге стояла она – перепуганная до смерти, взволнованная, полная любви.
Она, ломая руки, сказала, что завтра её насильно выдадут замуж, а она не знает, что делать: муж не позволит ей заниматься любимым делом. Я напомнил о легендарных кудесницах, многие из которых спокойно и радостно прожили всю жизнь старыми девами.
И тут впервые неожиданно она рухнула передо мной на колени и зарыдала.
Я опять молчал. Я растворился в ненависти к себе, к ней, к этому злосчастному жениху, к её отцу. Без сомнения, она ждала от меня признания или какого-то порыва. Я должен был поступить самым недостойным образом, например, предложить трусливо сбежать вместе или обесчестить и прийти с покаянием просить её руки. Что угодно! Она простила бы любую мою выходку, целью которой было соединить нас вместе.
Я снова почувствовал, как небо опускается на мои плечи. Губы сами собой прошептали:
– Поздравляю… Только ни в коем случае не забрасывайте волшебство.
В глазах моей любимой мелькнуло отчаянье, точно такое же как я разглядел много веков спустя в Ваших.
Её рука взметнулась к груди, словно защищая раскрытой ладонью сердце, распадающееся на части.
Я должен был сохранить её для себя, чего бы это ни стоило, но решиться на это мне запрещал какой-то первобытный страх. Вдруг я подумал: почему страх – одно из самых низменных чувств – диктует, как мне жить? В этот миг забылись все клятвы, обеты, правила и лицемерные мысли о благополучии любимой.
Хладнокровно и непоколебимо я произнёс незамысловатое заклинание. Кто знает, может быть, в тот момент я уберёг её от более страшной участи и впервые в жизни сумел защитить? Всё равно я преступил одну из важнейших заповедей волшебства: нарушил закон природы.
Её кожа, начиная от маленьких ступней, постепенно становилась всё белее и белее, а тело застыло и стало ей неподвластно раньше, чем обратилось в чистейший белый мрамор. Теперь она стала настоящим шедевром: прекрасная и юная, вечно юная как истинная любовь.
Лишь превратив молодую волшебницу в статую, я осмелился впервые дотронуться до неё. Мрамор был холоден, но этот холод только оттенял красоту форм. С трепетом я касался её плавных скул, узких, тонких губ, лебединой шеи, маленьких грудей, похожих на ранние яблоки, плоского живота и широких бёдер. Она была сокровищем, созданным по воле Провидения для меня и принадлежащим мне по праву.
Всю ночь я провёл подле её ног, не смея отвести взгляд. Наконец-то я был по-настоящему счастлив и в темноте казалось, никто не посмеет отнять её у меня.
Ранним утром в мой дом ворвались. Я не обратил внимание, кто были эти люди. Погружённый в свои грезы, я выпал из реальности, и только когда они силой напали на меня, я пришёл в себя. В исступлении, извиваясь, я стал пытаться превратить их в прах, но было поздно: верёвка затянулась вокруг моих рук, оплела ноги, а на голове оказался мешок. Так я попал в королевскую темницу.
Через несколько дней состоялся суд. Я ничего не боялся: после той радости познания великой и совершенной любви, пережитой мной, я готов был добровольно взойти на костёр и заживо сгореть, задыхаясь и теряя сознание не от огня, а от страсти.
Я был один против всех. Даже судья, который всегда сохранял невозмутимый вид, слушая о самых зверских и извращённых убийствах, смотрел на меня с нескрываемой ненавистью. Мать девушки не пришла на процесс. Как шептались, слегла от горя. На глазах её отца застыли слёзы. Её жених тоже плакал и с силой сжимал рукоятку меча, мечтая изрубить меня при первом же удобном случае. Вся публика, набившаяся в тёмный зал, готова была растерзать моё тело на части и назначить самое жестокое наказание. Я никак не отвечал на эти пинки: было забавно наблюдать, как однозначно оценили поступок, истоки которого не были известны никому, кроме нас двоих. Однако когда на всеобщее обозрение вынесли мою любимую, я не сдержался и попытался вырваться, чтобы защитить её от чужих нескромных глаз.
Меня приговорили к сожжению заживо на следующее утро, как только взойдет солнце. Её отцу была дана привилегия поджечь хворост под моими ногами, а жених имел право подлить масла через пять минут после начала казни.
Я не боялся смерти, но сидя ночью в камере, вдруг понял: умирать мне совсем не хочется. Моя возлюбленная, хоть и стала мрамором, но не была мертва. Её дух оставался заточённым в статую до тех пор, пока кто-нибудь не осмелится разрушить изваяние . Ясное дело, если бы её родители или жених узнали об этом, то всё равно у них не поднялась бы рука. А раз так, то я ни за что не покину мир, в котором живёт она.
Когда утром меня привели на площадь, где уже всё было приготовлено для казни, я сохранял спокойствие. Наверное, вся округа собралась, чтобы посмотреть на кончину чудовища. Как водится, меня оскорбляли, оплёвывали, в меня летели камни и комья грязи. Ничего не изменилось с той поры. Судья вновь зачитал приговор, и палач, освобождая меня от кандалов, спросил о последнем желании. Я попросил напоследок позволить мне самому надеть любимый пояс из змеиной кожи, чтобы в нём предстать перед Создателем. Его тотчас принесли и дали мне в руки. Я уже совершил один страшный грех, поэтому ничуть не испугался второго.
Обвив пояс вокруг левой руки, я прошептал несколько непонятных для глупой толпы слов. Они увидели лишь сиреневый дым, едкий для их любопытных глаз и грязных глоток. Они охали, кричали, а я успел отползти под ближайшее крыльцо, где провёл остаток дня.
Ночью я отправился в дальний путь. Мне необходимо было найти своего учителя, великого мага, давно поселившегося в темном лесу, подальше от людей, чтобы он помог мне исправить все ошибки.
Через некоторое время я всё же разыскал его: обострившееся чутьё, способность совсем иначе чувствовать мир и близость земли помогли мне. Он сразу узнал меня и пришёл в ужас от того, что я натворил. Он смотрел на меня и лишь бормотал проклятья, обращённые к себе: как он сумел выучить такого монстра.
Успокоившись после долгих рыданий, старик спросил, известна ли мне история о джинне, потерявшем свою лампу. Я ответил, что никогда не слышал её, после чего старый волшебник начал свой рассказ:
«В одной стране, где не бывает снега, а в самый жаркий день лета песок плавится и превращается в камни, среди тысяч простых людей, проводящих свою жизнь в борьбе за воду, жил да был могущественный джинн, мечтой которого было прославить своё имя в веках. Дни и ночи он проводил в своей лампе, рассуждая о всеобщем благе, но никак не мог его постичь. Поэтому он не мог придумать, какой же поступок поможет обрести ему вечную славу. Самым простым вариантом, как ему представлялось, было разрушение города до основания, а потом полное его восстановление, но чтобы был он еще лучше, чем прежде. Но по своей природе он не был злым и понимал, что даже если что-то пойдёт не так, вместо желанного признания он обретёт вечное проклятие. В один из дней джинн, выбравшись из лампы, пролетал над городом и приметил, как много сил тратят его жители на поиск и сохранение воды, лишняя капля которой недоступна даже самым знатным и богатым горожанам. Вернувшись домой, он стал обдумывать дальнейшие действия. Ему хотелось сделать всё и сразу, не делая промежуточных пауз, и нужная идея пришла: он вспомнил истории о снеге, которые редкие в этих краях путешественники называли песком, получившимся из замёрзшей воды. «Что если я превращу песок в снег? Тогда каждый сможет, растопив горсть в кастрюльке на костре, превратить её в кипяченую воду. Да, у каждого будет столько воды, сколько он пожелает!» – подумал джинн и восхитился силой и широтой собственной фантазии. Выбравшись из лампы, он, пока вдохновение и творческий задор не покинули его, произнёс заклинание. Город моментально из оранжевого стал белым. Горожане с недоумением смотрели на снег, не понимая радоваться или плакать, тем более что с каждой секундой становилось всё холоднее. В этот самый миг туча, полная снежинок, гордо плывущая на север, по чистой случайности оказалась над городом. Заметив снег, она решила, что ошиблась в расчетах и уже достигла своей цели. Она раскрыла свой мешок и начала его вытряхивать. Как назло, она несла не простой снегопад, а настоящий буран, в три минуты спрятавший все дома под толстой, холодной коркой. Не привыкшие к таким природным явлениям горожане заболели. Многие строения развалились, скотина передохла, а посадки, с трудом отвоёванные у засухи, замёрзли. Джинн попытался исправить эту ошибку, но было поздно. Снег отказывался подчиняться. Джинну ничего не оставалось, кроме как взлететь и попробовать поговорить с тучей. Смущённая тем, что никто из её подруг за все время так и не присоединился к ней, она уже заподозрила неладное, а признание джинна и вовсе её разгневало. Где это видано, чтобы какой-то дух указывал природе, что делать? Со злости она в последний раз тряхнула своим мешком прямо на поблёскивающую золотом лампу джинна и улетела прочь, не пожелав выслушать ни его извинений, ни объяснений. Джинн вернулся на землю, сохранив свой позор в тайне. Город, к его радости, стал постепенно приходить в себя. Он летал по всем улицам и заглядывал в каждый закоулок, убеждаясь в жажде жизни всех живых существ. В конце концов, успокоив свою совесть, он решил на всякий случай пару десятилетий отсидеться в лампе. Однако он не смог её найти, даже когда снег окончательно растаял, и песок вернул свои владения. Он прощупал всю землю, заглянул в каждую лавку, но так и не смог отыскать свой дом. Так он неприкаянно скитался до самой смерти и не узнал, что всё это время она стояла на столе в семье бедняка и светила его детям, прилежно выводящим по складам истории из единственной имеющейся в доме книжки. А потом она перекочевала на почётное место в богатом особняке одного из детей, ставшего легендарным поэтом».
